Пряничного человечка застрелят в десять ноль одну (джен)

Больница оказалась всего на два этажа выше остальных домов, и обзор давала не то, чтобы отличный. Но Себу хватало. С шершавой и неудобной коньковой крыши он следил за пока тёмными окнами нужного дома.

Но Марк уже вернулся — Себ видел, как он медленно поднимался по ступеням с СВД на плече, долго возился с замком.

Наконец, наверху зажёгся свет. Тут же за неплотно задёрнутыми занавесками стал виден силуэт. Себ подкрутил прицел, приблизил — и убедился, что это Марк. В щёль было видно напряжённое лицо.

Было странно целиться в него. Даже будучи редкостным подонком, он оставался своим парнем. А своих защищают. Раньше Марка он прикрывал бы ценой собственной жизни, даже при том, что с трудом его переносил. А теперь должен был убить.

Марк больше не был «своим парнем». И это не он сменил сторону, а Себ.

В ночной тишине особенно ощутимо прошла по всему телу вибрация телефона. Не сводя взгляда с Марка, Себ вытащил телефон из кармана и увидел незнакомый номер. Немного подумав, снял трубку.

— Себ?

Пальцы дрогнули.

— Видишь меня, да?

Он видел, что Марк прижал телефон к уху. Только картинка никак не укладывалась в голове.

— Больница или школа, интересно? Я бы выбрал школу, пройти проще, — Марк хохотнул. — Не бойся, этот мелкий ублюдок всё равно удалит историю вызовов, если захочет. Он умеет подчищать следы, я-то знаю.

Несмотря на прохладу и неприятный ледяной ветер, по позвоночнику Себа медленно потекла струйка пота.

Нужно было просто выстрелить.

Но он смотрел на свою жертву, на парня, который когда-то прикрывал ему спину, слушал его голос в телефоне и не мог нажать на курок.

— Ладно, не говори про лёжку. Не важно, окна всё равно просматриваются… — Марк подошёл к тому окну, которое видел Себ, и раздвинул шторы. Теперь его лицо было видно отчётливо. — Знаешь, что он мне сказал? Что я буду жить, если уговорю тебя не стрелять.

Да, Марку не нужно было называть имя. Наверное, во всём мире только один человек был способен на подобные фокусы. И уж точно, он был один такой в Британии.

— Как думаешь, уговорил бы я?

— Нет, — тихо сказал Себ. Марк улыбнулся, но вышел оскал. Зажав телефон плечом, отстегнул протез руки, положил на подоконник.

— А я и пытаться бы не стал, — он сел на подоконник рядом с протезом, , поднял раму и втянул носом воздух. — Смешно, да? Ты, Моран… Такой всегда правильный, святоша. Жену уважаю, дочь люблю, по бабам не хожу, приказы, чёрт, до последней буквы… И где ты?

В дерьме, иначе и не скажешь.

— Там же, где и я. И кончишь так же однажды.

— Ты работал на… него? — имя Себ выговорить не сумел.

— Два года… давно. Раньше.

Не может ведь оказаться, что тот снайпер, который сломался и про которого говорил Джим — это Марк? Не может!

— Хер бы я на армейскую пенсию этот дом купил, сам понимаешь, — продолжил Марк.

Да твою мать, Марка было бесполезно ломать — он был сломанным. Гнилым насквозь, если говорить точнее. И теперь он прав. Он — жертва. Себ — убийца.

Марк вздохнул.

— Подожди ещё минутку стрелять, старик, — сказал он тихо и почти без злобы в голосе, — давай ещё поговорим. Минуту.

— Я не спешу, — отозвался Себ, ощущая, что слова отказываются выходить из горла нормальным порядком, а застревают, царапают.

— А у меня теперь всё время мира…

— Как ты попал к нему? Зачем?

— А зачем ты? Мы с тобой здесь никому не нужны. Ты ещё ладно, сойдёшь на что-нибудь, а я… Долбанный человек-невидимка. А ему плевать было, есть у меня левая рука или нет. Стрелять это не мешает, — Марк хмыкнул, — он просто подошёл ко мне в парке. Смешной чувак в кроссовках и пальто. Я сначала решил, ищет развлечений на ночь. Острых ощущений захотел.

Острые ощущения Джим и сам мог организовать. Без всякого труда.

Пот катился градом, Себ даже был вынужден вытереть лоб, чтобы не залило глаза.

— А ты?

— Не важно.

— Ну, да. Как его зовут, знаешь? Я нет.

— За что он тебя?

Голос Марка зазвучал горько:

— За то, что трус и слабак. Я бы тоже пристрелил. Так что… не думай. Себ?

— Что?

Марк молча покачал головой. Потом всё-таки сказал:

— Так себе жизнь у меня вышла, да? Того мальчишку помнишь? Я не хотел, чтобы так вышло.

Раньше Себ мог презирать Марка за тот случай, за парня, который повесился в душевой, но теперь потерял это право. Давно уже, если честно.

— Я ведь даже лица его не помню. Имени. Помню рыжие волосы. Веснушки идиотские. Акцент… С девяносто восьмого ненавижу ирландцев. И что бесил меня до смерти — тоже помню. Я чуял его метров за двести. Уже после думал… Может, это и не злость была?

«А что?» — подумал Себ, но не спросил. Впрочем, Марк и сам сказал:

— Может, запал я на него? Как думаешь, Себ?

— Ты его травил, оскорблял, пугал. И приказы старших тебе были нипочём, — произнёс Себ. — Если это ты называешь «запасть», то мне жаль твою жену.

— Бывшую. Веришь, Моран, хоть жизнь вышла так себе, ни о чём почти не жалею. Только о том парне. О матери ещё. О ноге… Рука — хер с ней, я привык. Бегать вот любил раньше.

Было задание, был приказ. И было понимание, что даже без приказа Марка необходимо убить: не только ради Джима, но и ради себя. Только как же медленно и с каким же трудом передёргивался затвор.

— Этот твой Эрик… он тебе кто?

— Брат… парня бывшей жены.

Марк захохотал так, что пошатнулся на подоконнике.

— И ты с ним возишься? Придурок. Что говорит парень жены?

— Ничего. Он погиб. Эмили тоже, — Марк резко затих. Ещё раз медленно и тяжело вздохнул.

— Не надо ему в армию. Убьют, или сам сдохнет. Он на того похож. Только не рыжий.

— Знаю. Марк?

— Чего?

— На кой чёрт ты с СВД сегодня шатался?

— Что есть, с тем и шатаюсь. Видел, как ты на неё смотрел. Как будто думал, что это всё может быть подстава. Что это не я, а актёр какой-нибудь. Думал?

— Нет. Я тебя узнал сразу.

— А я бы подумал. Он горазд на такие штуки, — кто, было ясно.

Ещё немного помолчали. Себ не смотрел на часы, только на Марка.

— Ты меня ненавидел? Скажи честно?

— Ты меня раздражал. Я считал тебя подонком.

— А сейчас?

— А сейчас я не имею права на это, — совсем тихо сказал Себ. Марк немного повернул голову, чтобы видеть ночное беззвёздное небо. Не угадать, о чём он думал, но Себу хотелось бы верить, что движение облаков или что-то в этом роде увлекло его. Не нарушая затянувшегося молчания, Себ выстрелил. Звук выстрела удвоился: сначала прозвучал в реальности, а потом повторился в трубке. Марк безвольно упал назад, в комнату, зацепив, но не оборвав шторы.

По телефону слышался шум падения, глухой стук об пол — и тишина.

Себ сбросил вызов и уткнулся лбом в мокрое от пота ложе.

Выстрел всполошил тихий район, но кажется, обыватели быстро решили, что это лопнуло колесо или мальчишки кинули петарду — как повысовывались из своих домов, так и убрались обратно.

Дождавшись, пока снова не воцарится покой, Себ спустился с крыши и вышел. Возле калитки остановилось такси. Стекло опустилось, и Джим в дурацкой клетчатой кепке спросил:

— Кэб, сэр?

Себ упал на переднее сидение, убрал футляр с винтовкой назад, пристегнулся и закрыл глаза. Открыл. Джим тронулся и сказал:

— Не беспокойся, детка. Полиция не найдёт даже намёка на этот звонок. Никакой связи между вами.

— Откуда вы знаете про звонок?

Джим невнятно повёл плечом, как будто отвечать на такой банальный вопрос ему было скучно.

Какое-то время они ехали молча, а потом Себ не выдержал и спросил — ровно и спокойно, хотя злость рвалась наружу, клокотала где-то под рёбрами:

— Зачем это нужно, сэр? Каждое ваше задание… — он шумно выдохнул через нос, — как грёбаная проверка. Что я должен доказать?

Джим засмеялся:

— Детка… ты не понимаешь, — он чуть прикрыл глаза, не сбавляя скорости: — Скажи, как сам сам считаешь, зачем я это делаю?

«Это» — что именно? Как-то Себ сумел угадать, что Джим спрашивает про всю свою деятельность.

— Зачем и все, я думаю, сэр. Деньги, власть, адреналин.

Джим снова соизволил открыть глаза и уделить внимание дороге.

— В течение получаса я могу получить доступ к пятнадцати миллионам банковских счетов, — заметил он, — переведя с каждого по одному фунту, я стану богаче на пятнадцать миллионов, при этом никто не обратится в полицию. Что такое фунт? Его могли списать за обслуживание. Он мог уйти на погашение кредита. Про него легко забыть… — Джим говорил достаточно торопливо, глаза у него блестели. — Это что касается денег. Власть? Я могу шантажировать королевскую семью и знатно припугнуть мистера Холмса-старшего. Или подарить ему секретные чертежи американской военной подлодки на день рождения. Если мне захочется, послезавтра я стану королём мира.

Вот забавно. Если бы Себ услышал подобную тираду от кого-то ещё, он смеялся бы до колик, насколько она звучала театрально и пафосно. А когда говорил Джим, мурашки шли по коже.

— И что ты сказал? Адреналин? Он появляется, когда боишься разоблачения. Смерти. Боли. Как считаешь, Себастиан, — он повернулся к нему и почти замурлыкал, долго растягивая согласные, — я боюсь боли?

— Значит… — вместо ответа, сказал Себ, — всё это — средство от скуки?

— Почти. Это игра, детка.

Джим вдруг притормозил на обочине, заглушил двигатель и посмотрел Себу в глаза. Мягко улыбнулся и спросил с заботой:

— Тебе было сложно его убить, дорогой?

Себ выдержал этот взгляд, хотя соблазн отвернуться был велик.

— Непросто, — признался он медленно, — но я не колебался. Кроме того… Я не убивал его, Джим. Его убили вы.

Улыбка Джима стала шире, а взгляд — страшнее. Что-то менялось в его глазах, отчего он становился похож на маньяков из кино.

— Ты так держишься за эту веру, Себастиан, что ты — просто инструмент. К этому сложно привыкнуть. Это так волнительно, — растянув губы ещё шире, Джим совершенно отчётливо показал клыки. Себ продолжал сидеть ровно и смотреть на него, не мигая и не пытаясь отвести взгляд. Он не собирался позволить себя запугать. Ни за что, мистер Психопат. Не дождётесь.

— Ты думал о том, что можешь погибнуть так же, детка?

— Нет.

Джим раздул ноздри, разомкнул зубы, как будто действительно собирался вцепиться Себу в горло. Но страшно не было. Даже если Джим впадёт в ярость (с психами такое бывает), Себ не сомневался, что скрутит его. И возможно, что-нибудь случайно сломает в процессе. Тогда и будет ясно, боится ли босс боли на самом деле.

— Почему? Чем ты отличаешься от Марка?

— Я не говорил, что я не могу так же погибнуть. Я говорил, что не думал об этом.

Джим чуть отклонился назад. облокотился локтем о руль и как будто слегка смягчился.

— Хочешь, я пообещаю тебе кое-что, дорогой?

Вообще-то Себ хотел домой. И оказаться подальше от Джима, раз уж он в таком странном настроении. И помыться, потому что лицо Марка в последнюю секунду перед выстрелом нет-нет да и всплывало перед глазами.

— Я не убью тебя, дорогой мой Святой Себастиан, — тихо сказал Джим, протянул руку и пальцем провёл по щеке Себа.

Он дёрнулся в сторону, странное наваждение, жутковатый полубред, немедленно рассеялось. Джим заливисто рассмеялся, а Себ рявкнул:

— Сэр!

— Что, детка?

Взяв себя в руки, он повторил, тише, но с нажимом и раздельно:

— Сэр! Не трогайте меня больше, — мотнул головой, сгоняя неприятное ощущение от прикосновения: — Я выполняю ваши задания, даже безумные. Слушаю бред, в котором понимаю от силы два слова из десяти. Еду куда надо, не задавая вопросов, как это прописано в моём контракте. Это всё.

Джим досмеялся, запрокинув голову, и спросил:

— А если я доплачу тебе ещё треть твоего оклада?

— Засуньте себе её в задницу, сэр, — Себ отвернулся, хотя сквозь лобовое стекло, учитывая выключенные фары, не видно было ничего.

— Видел бы ты своё лицо, мой Святой Себастиан, — всё ещё фыркая, протянул Джим и, слава господу, завёл мотор.