Пряничного человечка застрелят в десять ноль одну (джен)

С Бруком, кажется, придётся стать трезвенником. Конечно, после злополучной пинты руки не тряслись, но привычной собранности не было. Себ лежал на чердаке дома на Беркли-сквер и как никогда остро ощущал сор, песчинки и камешки, впивающиеся в тело, твердость подоконника, на который он опирался локтями, щекотку от того, что паук ползёт по щеке. И раздражение.

Даже прохладный приклад почти родной «М-24» под подбородком не успокаивал.

Сегодняшнее, как выразился Брук, шоу отличалось от вчерашнего размахом. Ярко освещенную комнату на третьем этаже держали под прицелом сразу три снайпера и еще десяток человек с лазерными указками. Это было очень разумно — не выдавать реального местоположения снайперов. Но всё равно раздражало.

В комнате, за которой Себ следил, было людно — девятеро мужчин в смокингах и шесть женщин в коктейльных платьях и меховых накидках. Все пили шампанское из бокалов на высоких ножках, ели маленькие закуски, разложенные на нескольких застеленных скатертями столах и явно радовались жизни. Брука среди них не было. Вообще ни одного знакомого лица. И у Себа не было указаний охранять кого-то — только определённый сектор — два окна. И небольшой наушник, пока издающий только тихое шипение, но готовый в любой момент разразиться командами.

— Скучаешь? — вдруг прошептал в наушник голос Брука. Себ скрипнул зубами. Микрофона ему не дали, так что отвечать всё равно смысла не было. — Как тебе игрушка? Больше по душе, чем вчерашняя?

Себ решил поберечь зубы, задержал дыхание, медленно выдохнул и прикрыл глаза. Открыл снова. Оптика позволяла рассмотреть шикарные наряды во всех деталях, до пуговки.

— Я не люблю шум, Себастиа-ан. Не люблю внимание.

«Брехня», — подумал Себ и пожалел, что расстояние до цели настолько плёвое. Даже на расчёты не отвлечься — на ста двадцати метрах и без них всё ясно.

Наушник снова разразился благодатным шипением, а в комнате началось неожиданное шевеление. Женщины кричали, мужчины хватались за телефоны и жали на кнопки сигнализации, но вдруг все замерли. В одном из окон Себа появился новый персонаж. Обычный мужчина, не особо отличимый от прочих. Вот только пиджак его был расстегнут, а под ним, поверх рубашки, — пояс… то есть, правильнее сказать, жилет смертника. Себ увеличил масштаб и точно уловил момент, когда по жилету заплясали красные точки. Тот, кто сегодня отвечал за световые эффекты, скорее всего, в жизни не держал в руках оружие. Или выпил побольше Себа — во всяком случае, точки именно что плясали, хаотично подергивались и перемещались с места на место, и это было бы очень ржачно в другой момент.

Мужчина в жилете что-то говорил, и Себ не сомневался, что у него дрожит голос. Точки продолжали плясать.

Потом женщина в зелёном бросилась к окну.

Мягко щёлкнул затвор.

Окно не открылось, она прижалась к стеклу, забарабанила по нему руками и закрыла половину обзора. Отбежала обратно.

Мужчина в жилете стоял на коленях. Кто-то пытался открыть двери, дёргал ручки, но безрезультатно.

И вдруг всё закончилось.

Красные точки исчезли.

Двери открылись.

В комнате не осталось никого, кроме мужчины в жилете.

Себ взял его на прицел.

Наушник продолжал молчать.

В комнате погас свет.

— Шоу окончено, Себастьян, — сухо сказал в наушник Брук. — Прости, сегодня вышло скучно. Игрушку оставь себе. Или брось там, потом подберут.

Вернуться домой с оружием, на которое у него не было лицензии? Да, об этом Себ и местал всю жизнь. И хотя винтовка была очень хороша, он напомнил себе о том, что дома его ждёт почти такая же, только пристрелянная и проверенная, и отложил своеобразные подарок в сторону. А вот магазин снял — пусть будет.

Что бы Брук ни говорил, Себ не чувствовал никакого разочарования из-за того, что вечер вышел «скучным». Скорее, его это радовало. Да и окончательно выветрившееся пиво уже не портило настроения.

Себ ехал в метро, удивляясь толпам народа. Внутренние часы сбились, казалось, уже поздно. А на деле — не было и девяти вечера. Стоило Себу подняться по эскалатору на своей станции, как снова зазвонил телефон.

«В жизни больше не пожалуюсь на скуку», — подумал он и тут же напрягся, увидев на экране номер Эмили. Сердце застучало быстрее. Она вряд ли звонит поболтать. Значит, что-то случилось.

— В чём дело? — спросил он резко.

— Прости за поздний звонок, Себ, — мягко произнесла Эмили, мгновенно развеивая тревогу. — Ты занят?

Он собирался поспать, но сейчас это не имело никакого значения.

— Нет, что нужно?

— Посиди со Сьюзен пару часов. Мне нужно срочно уйти, а няню я уже отпустила.

Дальше последовали извинения и заверения, что это в первый и последний раз, которые Себ пропустил мимо уха. Идея сослаться на выпитое пиво и отказаться даже не пришла ему в голову. Наоборот, мысль о том, чтобы провести немного времени со Сьюзен, кажется, начисто стёрла все непростые эмоции этого дня.

— Буду минут через двадцать, если не встану в пробку.

Эмили он застал уже полностью одетой, а Сьюзен — в дурном расположении духа. Его появление прервало, кажется, уже не первый виток ссоры. Сьюзен, в пушистом розовом халате, заливалась слезами и кричала что-то невнятное, Эмили шипела, но обе они затихли, стоило Себу войти в дом.

— Папа! — сквозь рыдания вскрикнула Сьюзен и кинулась к нему. Себ ловко подхватил дочку на руки и прижал к груди. Поцеловал в мягкие растрепанные кудряшки на виске. Кивнул Эмили.

— Уложи её спать, Себ, умоляю, — выдохнула Эмили, схватила маленькую сумочку и поспешила к двери. — И она не ужинала, потому что ревела, — и выскочила на улицу. Себ закрыл дверь, заглушив цоканье каблуков Эмили по дорожке.

— Ну, что скажешь? — Себ поставил Сьюзен на пол и наклонился к ней. — Чего ревём?

Он не так уж часто оставался со Сьюзен один на один, но они друг друга хорошо понимали — возможно, потому что были похожи. Иногда даже Эмили утверждала, что не понимает, участвовала ли она хоть немного в появлении этого ребёнка на свет. В Сьюзен не было ничего от матери, ни единой черты.

— Она меня бесит, — заявила Сьюзен с вызовом и посмотрела на Себа, явно требуя поддержки.

— Фу, как грубо, — фыркнул Себ. — Мне кажется, мама тебя любит.

— Не любит. И я её ненавижу.

Сьюзен отвернулась и снова зашмыгала носом.

— Притворимся, что ты этого не говорила, а я — не слышал. Мама говорила что-то про ужин? Я умираю с голоду. Накормишь меня?

Сьюзен засмеялась:

— Зачем тебя кормить? Ты маленький?

— Открою тебе страшный секрет, Сью. Даже очень большие мальчики любят, когда их кормят. Пошли.

Под предлогом кормления уставшего папы Сьюзен и сама поужинала, Себ наскоро вымыл тарелки и спросил:

— Спасть?

Сьюзен опустила голову и едва заметно покачала ей. Это было так непохоже на её обычные капризы, что Себ не стал настаивать, только сел на диван, похлопал по свободному месту рядом и предложил:

— Расскажешь, почему?

Девочка забралась на диван с ногами, свернулась калачиком под боком и откуда-то оттуда шепнула:

— Я боюсь.

В сердце Себа эти слова отозвались как-то очень болезненно. Страх — последнее, чего он желал бы для своей малышки. Мать вашу, как же это… Подавив желание пересадить Сьюзен на колени и расспросить подробно, глядя в глаза, о том, что её пугает, а потом заверить, что бояться нечего, он положил руку ей на спину и спокойным тоном спросил:

— А чего?

Сьюзен какое-то время молчала, а Себ давил в себе дополнительные вопросы. Она не глухая, она услышала, о чём он её спросил. Как будет готова — ответит.

Тикали настенные часы. Себ замерял по ним время, не глядя. Через две минуты с небольшим Сьюзен подняла голову и спросила серьезно:

— Папа, ты умрёшь?

Себ почесал затылок. Первое, что хотелось ляпнуть: «Конечно, нет», — и закрыть тему. Но Сьюзен вряд ли это поможет.

— Почему ты спрашиваешь?

После недолгого молчания Сьюзен ответила:

— У Эммы умер папа. Сначала они жили все вместе, потом папа перестал с ними жить и умер. Мама Эммы сказала… — лицо Сьюзен скривилось, кажется, повторить слова этой мамы ей было непросто. — Сказала… — на глазах выступили слёзы.

— Что она сказала?

— Что так со всеми бывает.

— А тебе это рассказала Эмма?

Дочь кивнула, а Себ быстро прикинул варианты: что там именно могла в сердцах сказать мама неведомой Эммы. Скорее всего, разошлись они с мужем плохо. После известия о его смерти она выдала что-то вроде: «Так и бывает со всеми…», — вставить любое подходящее ситуации ругательство.

— Давай я тебе это объясню, как сам понимаю, — предложил Себ. — Начнём с того, что мама Эммы сказала чушь. Представь, даже у взрослых так бывает.

Сьюзен улыбнулась сквозь слезы.

— Мы с твоей мамой перестали жить вместе, но никто не должен после этого умирать. Просто мы взрослые люди, и мы решили, что нам будет лучше разойтись, — конечно, он говорил ей об этом много раз. Да и Эмили наверняка повторяла. Но Себ немного почитал про влияние развода родителей на здоровье детей — и был готов сделать всё, чтобы смягчить этот удар для Сьюзен. Даже повторять одно и то же как попугай.

— Но папа Эммы…

— Дай-ка я тебе покажу кое-что.

Поднявшись с дивана, Себ заозирался вокруг в поисках чего-то для примера. Не так-то просто объяснить ребёнку семи с половиной лет про ложные корреляции и совпадения. На кухне он достал из холодильника кубик льда, потом ему попался пластиковые стаканчик — и идея была готова. Он налил в стакан воду, положил лёд на блюдце и захватил с собой глубокую миску. Принёс это всё уже не плачущей, а очень заинтересованной Сьюзен и разложил на журнальном столе.

— Вот, смотри.

Себ торжественно подвинул к ней блюдце с кубиком льда. Поставил стакан в миску. Выдохнул и начал объяснять:

— Это лёд, видишь. Что с ним будет происходить в тепле?

— Он растает! — бодро сообщила Сьюзен.

— А тут у меня вода. Ну-ка, можно мне твою заколку?

Сьюзен хихикнула, но заколку отдала. Острым краем Себ сделал маленькую дырочку в стакане и продемонстрировал Сью, как маленьким фонтанчиком забила вода.

— Теперь смотри внимательно на стакан и на кубик.

Лёд таял. Вода из стакана вытекала. Себ не торопил процессы и не мешал Сьюзен, которая аж закусила губу от волнения и сосредоточенности.

Через десять минут от кубика осталось только несколько тонких льдинок, а стакан почти опустел. Себ отодвинул столик и привлёк внимание дочери к себе.

— Мне сложно тебе это объяснить, но я постараюсь, ладно? — честно признался он. — Лёд сейчас таял, да? — Сью кивнула. — А вода из стакана вытекала. Так? — ещё кивок. — Но, понимаешь, одно с другим не было связано. Представь, что вода в стакане — это развод родителей Эммы. А лёд — это смерть её папы. Как думаешь, если бы я не продырявил стакан, что случилось бы со льдом?

— Он был… растаял?

— А если бы я не доставал лёд из морозилки, но сделал бы дырку в стакане. Что было бы с водой?

На лице Сьюзен отразилось что-то вроде понимания, а Себ незаметно вытер лоб рукавом. Это было трудно — и ещё не факт, что сработало.

Снова устроившись на диване, он продолжил:

— Я это к тому, что есть вещи, которые никак не связаны друг с другом. Как развод и смерть. И отвечая на твой вопрос… — а говорят ли такое детям вообще? Самому Себу говорили. — Да, я могу умереть. Но… это будет очень и очень не скоро. И этого не нужно бояться. Я могу себя защитить, знаешь ли.

Сьюзен слабо улыбнулась, Себ снова вздохнул и приподнял футболку, показывая большой шрам на животе. Хреновая была рана, он провалялся с ней месяц и еще два восстанавливался.

— Ух ты! — искренне восхитилась Сьюзен.

— Это меня как-то ранили. И ничего. Кроме того, я больше не уеду… — ребёнку точно не нужно знать, что такое «горячая точка».

— На войну? Мама говорила, ты был на войне.

«Что за херня, Эмили!» — зло подумал Себ. Можно было сказать Сью, что он… на корабле плавает? В путешествии? Ещё что-нибудь? Любая версия была бы лучше.

— Никакой больше войны, я обещаю.

— И не умрёшь?

— В ближайшие лет пятьдесят — точно нет, — объявил Себ, встал, поднял Сьюзен на руки и решительно скомандовал: — А теперь мыться, чистить зубы и спать. Иначе завтра кое-кто не встанет и проспит весь интересный день.

Уже когда Сьюзен засыпала, у Себа завибрировал телефон. Это была смс от Брука: «Мне нравится твоя верность. Возьми завтра с собой свою игрушку и играй с ней, если хочешь».

Никакой стрёмной приписки из разряда «я за тобой наблюдаю», к счастью, не было.