Сценарист (джен)

— Мы же с тобой уже виделись, Потрошитель, — без особых эмоций произнёс Син, смотря на собеседника безразличным взглядом, — Зачем представляться ещё раз? Не припомню, чтобы у меня были проблемы с памятью.

— Мне показалось подобное уместным, — спокойно ответил Джек, — В давние времена самураи представлялись друг другу перед тем, как сразиться насмерть. Это что-то вроде традиции или обязанности.

— И давно ты причислил себя к самураям?

— Полагаю, я сделал это минуту назад, но уже сейчас я больше не причисляю себя к ним.

— Не можешь определиться с выбором?

— Скорее, я просто очень решительный в своих выборах, — пожал плечами Потрошитель и медленно достал два металлических серпа с острыми концами, что всё это время покоились у него за поясом.

Син на это движение собеседника никак не отреагировал. Тем не менее это было только внешне. Внутри же него нарастало невиданное ранее беспокойство за собственную шкуру и судьбу. Парень не мог понять, с чем связан подобный всплеск несвойственных ему эмоций, потому старался держать ситуацию под контролем, надеясь избежать неожиданных действий со стороны Потрошителя. Внешне же он решил придерживаться спокойного вида, дабы Джек не завидел в нём слабость, которой можно воспользоваться.

— Ты мог напасть на меня и раньше, учитывая то, что ты знал о моём приезде в город. Так почему же ты не захотел убить меня ещё тогда? — пытался выяснить Айкава, надеясь выудить из собеседника больше информации.

— Я хотел дать тебе шанс, — озвучил довольно-таки неожиданный ответ Джек.

— Шанс? Шанс на… что? — искренне не понимал злодей.

— Шанс зажить новой и спокойной жизнью, — объяснил линчеватель, — Глубоко в своей душе я верил в то, что ты сможешь исправиться, сможешь стать тем, кем уже не сможешь стать в Японии, но, увы, я ошибся. Желание отомстить, внутренняя обида и злоба заставили тебя свернуть на неправильный путь, в результате чего теперь ни спокойствия, ни мирной жизни тебе никогда не видать.

— Всё то ты знаешь, — ухмыльнулся Син, — Быть может, ты даже знаешь о том, кому я хочу отомстить и за что?

— Разумеется, — кивнул Джек, — Я прекрасно знаю о том, что ты хочешь отомстить людям, что испортили твоё детство, подвергнув тебя и многих других безжалостным и жестоким экспериментам, что унесли жизни всех. Всех… кроме твоей, и только за неё ты по-настоящему хочешь отомстить всем.

От такой информации Айкава был обескуражен. В его голове тут же возникло множество вопросов, но все они казались чем-то ничтожным перед чувством шока и растерянности, что он сейчас испытывал. Син рассказывал о своём прошлом лишь Дженсену, так что ему казалось очень странным то, что какой-то там странный и малознакомый ему линчеватель знает о нём подобное. Подростку тут же захотелось получить все ответы на интересующие его вопросы, но, похоже, собеседник явно не торопился делиться с ним информацией, учитывая его расплывчатые и весьма короткие ответы.

— Откуда ты… — собирался задать первый вопрос Айкава, но не успел.

В тот момент, когда его губы разомкнулись, Потрошитель сорвался с места и набросился на парня. Мгновения ему хватило на то, чтобы приблизиться к злодею и занести один из своих серпов над головой Сина. Благо, реакция не подвела последнего, в результате чего он ловко увернулся от удара в самый последний момент. Тем не менее оружие Джека всё-таки немного задело его — на шее Айкавы с правой стороны появился неглубокий длинный порез, из которого тут же медленно начала течь кровь. Заметив это, Син был немало так удивлён.

— Я не очень люблю длинные и бессмысленные разговоры, — произнёс Потрошитель, убирая несколько капелек крови противника с металла, — Предпочитаю больше драку, — спокойным тоном проговорил он, после чего посмотрел в сторону врага.

«Если бы я промедлил хоть на миг, он бы меня прикончил», — осознал в своей голове подросток, держась за шею и смотря на сияющие красные огоньки, что светились из глазниц маски Потрошителя.

Завидев растерянный вид врага, Джек негромко усмехнулся. Похоже, он добивался как раз-таки такого эффекта.

Не дав прийти в себя, Потрошитель снова сорвался с места и попытался атаковать противника. В этот раз Син оказался более быстрым и решительным, потому ни один выпад Джека не оказался успешным. Конечно, подростку пришлось действовать на пределе своих возможностей, учитывая то, что его тело до сих пор так и не пришло в норму после сражения со Звездой и Полосой, но ему всё-таки удалось избежать новых травм. В конце своих блестящих и филигранных уворотов Син отпрыгнул назад и принял более защищённую позицию.

— Откуда ты знаешь обо мне? — задал громким тоном вопрос Син, оскалившись, — Кто ты, чёрт побери, такой?

— Для будущего мертвеца ты уж слишком много говоришь, — с дозой раздражения произнёс Джек, вытаскивая лезвие серпа из бетона, в который воткнулся металл в результате неуспешной атаки, — Не люблю разговорчивых жертв.

— Хватит отнекиваться! — с ноткой злобы крикнул Син, — Мало людей на этом свете, кто знает о моём детстве, и отчётливо помню каждого такого человека. Тебя в этом списке нет!

— А что тебе даст эта информация прямо сейчас? — будто бы издевался над собеседником Потрошитель, — Она поможет тебе победить? Или же ты спасёшься благодаря ей? Она не поможет тебе выжить, — более суровым и холодным голосом произнёс он, — Она лишь сделает тебя слабее, сломает тебя, сделает никчёмным и бесполезным.

Используя причуду усиления тела и ускорения, Син рванул вперёд на Джека, надеясь попасть по тому удачным сильным ударом, но тот ловко увернулся от кулака, летящего в его челюсть, и попытался атаковать сам, но и эта атака была отбита его соперником.

«Нужно ещё больше ускориться», — подумал Син, усиливая эффект своей причуды в несколько раз, — «Надо стать ещё быстрей! Ещё! Ещё!».

Металлические серпы свистели в воздухе, оставляя за собой следы скользящих и изящных движений. Син метался вперед и назад, пытаясь обмануть своего оппонента, но Джек оставался невозмутимым, словно танцуя на острие ножа. Каждый беспорядочный удар Айкавы блокировался или парировался с удивительной легкостью, невероятной для обычного человека. Казалось, что Потрошитель полностью контролирует ситуацию, предсказывая каждое движение своего противника еще до того, как оно было совершено. Его движения были грациозны и эффективны, а его реакции были точными и беспощадными. В то время как Син старался нанести хоть один удачный удар, Джек маневрировал с необычайной ловкостью и изящностью, благодаря своему уникальному набору навыков и умений. Он выглядел спокойным и непоколебимым, словно сражение было всего лишь игрой для него. Он не испытывал ни капли страха или тревоги, и каждый его шаг был просчитан до мельчайших деталей.

Отразив ещё одну атаку, Потрошитель заставил своего оппонента отступить. Дыхание его было в норме, а мышцы даже и не намекали на какую-либо тяжесть. Айкава же почувствовал одышку. Он явно не планировал сражаться этой ночью, и эта схватка давалась ему крайне тяжело.

— Что это за ужасные движения? — с весельем в голосе спросил Потрошитель, — Ни техники, ни контроля, ни плавности. Тебя точно учили сражаться в том комплексе? Выглядит так, будто бы я сражаюсь с дикарём, а не с тем парнем, которого готовили для становления суперсолдатом.

— Замолчи! — вытер рукой пот с лица Айкава, — Я заставлю тебя говорить! Ты мне всё расскажешь!

— И как же? — озадаченно склонил голову вбок Джек, — Изобьёшь меня до потери сознания? Оторвёшь мне конечности? Или же будешь угрожать мне смертью? Как ты можешь меня заставить делать что-либо против моей воли, когда твои тело и силы настолько жалкие?

В один миг Потрошитель вновь оказался возле Сина, приготовившись нанести сильный удар серпом. Заметив намерение противника, Айкава тут же создал на своей левой руке пятиугольный щит, которым пользовался ещё во времена своего пребывания в роли Чистильщика. Создав его за несколько мгновений, он тут же попытался закрыться им от мощной атаки противника, будучи полностью уверенным в том, что он сможет её блокировать.

Эта излишняя уверенность стала его главной ошибкой.

С щелчком и хрустом серп прорезал воздух и вонзился в пятиугольный щит, разламывая его на несколько немаленьких осколков. Шок и удивление мгновенно охватили Сина, когда он почувствовал острую боль, пронзившую его левую руку. В этот момент он не смог сдержать крик боли, который тут же разлетелся по всей улице.

Джек, воспользовавшись моментом, быстро провернулся вокруг своей оси и, собрав всю свою силу в одном рывке, мощно ударил ногой прямо в корпус Айкавы. Тот моментально отлетел на несколько метров назад, падая на землю с тихим глухим звуком. Вдруг все вокруг стало замедляться в глазах Сина, а звуки стали приглушенными и отдаленными. Он пытался вскочить на ноги, но его тело не подчинялось ему, словно собственная плоть предала его в этот момент самой коварной изменой.

Он чувствовал, как кровь течет из раны на его руке, пропуская горячие капли по всему его телу. Его дыхание стало тяжелым и неровным, а мысли в голове начали сбиваться в кашу

— Ты слаб, Син Айкава, — вновь заговорил Потрошитель, одним движением стряхнув кровь со своего оружия, — Не могу поверить, что именно ты прикончил героиню номер один. Немыслимый бред, — разочаровался он, — И тебя директор называл одним из лучших его шедевров? Вероятно, старик перестал думать о том, кого он так называет. Ты даже причудой своей нормально пользоваться не умеешь! — с осуждением проговорил он и, приблизившись к поднимающемуся на ноги Айкаве, пнул его по корпусу, заставив упасть снова, — Как ты вообще дожил до этого момента? В твоём арсенале причуда с невероятными свойствами, а ты даже не учишься её эффективно использовать! И тебя он считает особенным? Сильным? Сравнивает тебя со мной, называя нас равными? Бред! — вновь нанёс удар ногой он по животу Сина.

Син лежал на земле, стиснув зубы от боли, которая охватывала его тело. Кровь струилась из его раны на руке, выступая тонкой струйкой на поверхности земли. Из его рта тоже появилась кровь, оставляя на его подбородке темные капли. Он медленно переводил взгляд с Джека на другие объекты, пытаясь сосредоточиться, но каждое движение становилось все более и более трудным. Боль стала нестерпимой, и он уже не мог скрывать свою слабость.

— Когда-то давно ты мог спасти большое количество детей, — продолжил линчеватель, присев на корточки перед противником, — У тебя был шанс закончить этот бессмысленный круг жестокости и насилия, был шанс прекратить эту ужасную спираль смерти, но ты поступил так, как поступают только настоящие трусы — сбежал, — с очевидной злобой в голосе проговаривал он, еле удерживая себя от желания прикончить врага здесь и сейчас, — Поддавшись страху, гневу и отчаянию, ты обрёк других на долгие страдания, а ведь именно ты и мог стать последним ребёнком, над которым долгое время издевались. Тем не менее ты решил закончить свои страдания, поступив трусливо и эгоистично. В добавок, ты убил не только тех, кто повинен в твоей боли, но также и всех остальных детей, что также, как и ты, желали свободы и счастья. И как же тебе живётся с этим грузом? Спишь ли ты спокойно по ночам, зная, что по причине твоей слабости в этом мире пострадало ещё больше детей? Коришь ли ты себя, просыпаясь по утрам, за это? — всё спрашивал и спрашивал он, схватив Сина за воротник его одежды и приблизив его лицо к своему, — Помнишь ли ты имена тех, кого погубила твоя слабость? Помнишь ли ты их лица? Их желания? Их улыбки? Или тебе абсолютно плевать на всё это?

Айкаве с трудом давалось понимание данной ситуации. Он никак не мог понять смысл слов, что пытался донести до него противник, и это безумно раздражало его. В данный момент его избивали по причине, что была неизвестна ему, и это порождало внутри подростка злобу, что росла с каждым мгновением, грозясь вылиться во что-то большее.

— Я ничего не понимаю, — признался Син хриплым голосом, — Но я понял, что ты очень много обо мне знаешь. Преданный фанат? Или же ужасный сталкер? Кто ты, парень? Хочешь автограф? Или совместное фото? — ухмыльнулся он.

Это поведение не на шутку разозлило Потрошителя, что вырвалось в сильный удар кулаком по лицу злодея.

— Находишь в себе силы ухмыляться? И это после всего того, что ты сделал? Ты действительно ужасен, Син Айкава, — разочарованно выдохнул Джек и занёс лезвие для последнего удара, — Я буду верить в то, что ты отправишься в ад. В раю для таких места уж точно нет, — договорил он и приготовился ударить.

В этот же момент, воспользовавшись расслабленностью противника и его уверенностью в себе, Син приложил свою ладонь к его маске и активировал свойство гравитации, после чего направил Потрошителю отталкивающую волну прямо в лицо. Так как последний не успел среагировать на столь неожиданные действия оппонента, ему пришлось принять на себя атаку в полной мере, в результате чего он отлетел на несколько метров назад под действием атаки Айкавы и жёстко приземлился на бетон, ударившись затылком.

— Умно, — усмехнулся Потрошитель, поднимаясь на ноги, — Подгадал момент и воспользовался им. Хоть что-то ты помнишь, — похлопал в ладоши он, — Но это всё бессмысленно, ведь… — хотел продолжить говорить он, но услышал странный треск, который доносился откуда-то совсем рядом.

Треск раздался ещё громче, когда Потрошитель осознал причину столь неприятного звука. Сначала были лишь небольшие узорчатые разломы на маске, но затем трещины начали расширяться и ветвиться, словно они ожидали момента, чтобы вырваться на свободу. Как лед, разбивающийся под давлением, маска начала разламываться на куски, обнажая темное и искаженное лицо Джека. При этом с каждым разломом открывались новые участки его светлого лица, что в данный момент было искажено безумием и недоумением.

— А ты, оказывается, ничего такой, — усмехнулся Айкава, поднимаясь на ноги, — Никогда не думал, что под такой устрашающей маской будет прятаться голубоглазый красавчик. Комплекс? Или ты всегда мечтал выглядеть устрашающе?

Потрошитель же с удивлением на лице трогал своё лицо, осознавая, что ничего теперь не скрывает его настоящую личность. Неизвестно, что в этот момент творилось у него внутри, но точно можно было сказать одно — он явно не хотел того, чтобы во время его линчевания хоть кто-то увидел его лицо.

— Поверить не можешь, что я смог дотронуться до тебя? — продолжал Син, стирая кровь с подбородка, — Это было трудно, но я смог подгадать нужный момент. Правда, я рассчитывал, что смогу нанести вред твоему лицу, но в последний момент тебе удалось склонить голову на несколько градусов в сторону, в результате чего пострадала только твоя маска. Если бы у меня всё получилось, тебе бы сейчас приходилось не так уж легко.

Джек же будто бы не слушал его, думая о своём. Вероятно, ему действительно не нравились долгие и бессмысленные разговоры во время боя, хотя иногда он и позволял себе выговориться, смотря в лицо своему противнику.

— Быть может, это не так уж и плохо, — произнёс линчеватель, убирая свободную руку от лица.

— Ты о чём? — вновь недоумевал Син.

— Не придётся говорить загадками и давать тебе подсказки о том, почему я столько о тебе знаю. В этом облике я могу говорить тебе всё прямолинейно. Полагаю, своей атакой ты облегчил мне весь процесс, — улыбнулся он, — Спасибо тебе, Син Айкава. Хотя бы в конце своего пути ты сделал хоть что-то полезное.

— Кто ты такой? — вновь задал этот вопрос злодей, — Вряд ли тебя зовут Джек. Это, скорее, псевдоним, основанный на старой легенде.

— Всё верно, — не стал скрывать собеседник, — Меня зовут по-другому, — произнёс он и вновь принял более гордую и джентльменскую позу, — Клаус Густавсон — вот моё настоящее имя. Очень не рад познакомиться с тобой, — закончил свою речь театральным поклоном он.

Айкава же на столь уже приевшееся представление разочарованно и раздражённо вздохнул, показывая своему собеседнику усталость от подобных речей.

— Неужели нет никакого более эффектного представления, чем поклон? — задал вопрос он, — В первый раз это выглядело хорошо, а вот в остальные разы — скучно и пресно. Проблемы с фантазией?

— А ты очень сильно любишь поболтать, — заметил Клаус, — Где же ты нахватался подобного?

— Я большой поклонник фильмов с длинными диалогами.

Густавсон лишь ухмыльнулся, реагируя на столь необычный ответ, после чего, крепче сжав в руках рукояти серпов, устремился вперёд, решив провести ещё одну атаку.

Для того, чтобы поспевать за своим противником, Сину пришлось увеличить свою скорость при помощи добавления нового свойства к своей причуде. Первое усиление не дало нужного эффекта, в результате чего он пропустил несколько неслабых ударов по корпусу и лицу, так что ему пришлось ускориться ещё в несколько раз, чтобы оказаться с врагом наравне. Тем не менее его возросший темп не помогал ему выигрывать в схватке, ибо у линчевателя, казалось, было больше навыков и опыта, что выливалось в частые болезненные попадания по телу злодея. Син метался вокруг Клауса, пытаясь найти слабое место в его защите, но каждый его удар был предсказуемым и неэффективным. Он нападал с высокой скоростью, вгрызаясь в его защиту, но его атаки были лишь почти бесполезными касаниями, отражаемыми навыками Густавсона. Каждый удар, который он наносил, казался ничтожным по сравнению с мощными, хладнокровными атаками линчевателя.

Клаус двигался грациозно, избегая ударов и в то же время контролируя ситуацию. Его движения были точными, мощными и уверенными, словно он играл с Айкавой, как с игрушкой, заставляя его плясать под свои диктовки, следуя его сценарию. Он уверенно отражал атаки, прикасаясь к Сину только тогда, когда это было необходимо, чтобы напомнить ему, кто на самом деле является ведущим этой схватки. Айкава же отчаянно пытался пробиться сквозь защиту, но каждый его удар встречал прочный и хладнокровный ответ. Он чувствовал, как боль усиливается с каждым ударом, но несмотря на это, он не сдавался. Его глаза сияли агрессией и решимостью, несмотря на явное превосходство противника. Каждое его движение было наполнено стойкостью и упорством, даже если результаты были не в его пользу.

«Он будто бы читает каждое моё движение. Откуда у него такие познания в боевых искусствах?», — задавался в своей голове этим вопросом злодей.

Клаус же продолжал и продолжал доминировать, контролируя ситуацию с хладнокровной уверенностью. Его атаки были хитрыми, стремительными и опасными, проникая сквозь защиту соперника и нанося ему серьезные повреждения. Он обманывал и манипулировал противником, создавая иллюзию возможности для него, лишь чтобы разбить её в следующий момент.

Откинув очередной успешной атакой Айкаву назад, Потрошитель остановился, чтобы немного отдышаться. Хоть он и не испытывал особой усталости, ему была необходима пауза, чтобы решить, как действовать с противником дальше.

— А ты хорош, — сплевывая кровь, произнёс злодей, поднимаясь на ноги, — Твои навыки почти превосходят мои, а твоя реакция такая, будто бы ты очень много раз находился на грани жизни и смерти. Какой-то… знакомый почерк.

— Ты начал замечать? — усмехнулся Клаус, — Мне казалось, что ты с самого начала всё понял. Похоже, даже я был слишком высокого о тебе мнения.

— Я ещё ничего так и не понял, — слабо улыбнулся парень, — Мой мозг отказывается размышлять на подобные темы в таких ситуациях.

Вдруг, издалека, раздался неожиданный взрыв, который привлек их внимание. Оба противника мгновенно остановили свою схватку и обернулись в сторону источника звука.

Вдалеке они увидели маленькое здание, окруженное тонкими струями огня. Первоначально мерцание огня казалось едва заметным, но затем пламя вспыхнуло ярче, обнажив контуры здания. Вспышка яркого огня осветила небо, на мгновение заставив оба лица ощутить его тепло. Здание, казавшееся ранее столь непоколебимым, начало дрожать и разламываться под действием пламени. Куски камня и металла отлетали в разные стороны, вспыхивая и искрясь в темноте ночи. Затем взрывная волна разнесла осколки в разные стороны, а здание полностью развалилось, оставив за собой только облако дыма и пыли.

«В той стороне же… «Бессмертие»?», — предположил Син, пытаясь понять, это ли здание подверглось столь ужасному и быстрому уничтожению.

— Видит Бог, я хотел дать тебе шанс жить спокойной и мирной жизнью, но ты принёс хаос в мой дом, нарушив спокойствие всех его жителей. Этого, увы, я простить тебе не могу, — процедил со злобой в голосе Потрошитель.

— Это не я взорвал, — сделав глупое выражение лица, ответил Син, — Не вешай на меня чужие взрывы.

— Ты к этому даже очень причастен.

Син в этот момент был раздражен до предела. Ему надоело витать в облаке загадок, недоговоренностей и скрытых намеков. Он с силой сжал свои кулаки, чувствуя, как напряжение в его теле достигает предела. На его лице отразилась усталость от этого бесконечного притворства и театра, который Густавсон устраивал на протяжении всей этой встречи.

— Слушай, может уже начнёшь говорить? — с нотками злобы спросил он, — Мне надоели твои загадки и расплывчатые ответы! Откуда ты обо мне столько знаешь? Почему называешь меня трусом? Что всё это вообще значит?

Клаус резко помрачнел, его черты стали жесткими и холодными, словно маска улыбки отпала, оставив лишь безжалостное выражение. Его глаза загорелись зловещим огнем, отражая внутреннее пламя гнева и презрения. Он выпрямился с устрашающей грацией, словно тьма окутывала его фигуру, придавая ему вид призрака из кошмаров. Через секунду его руки сжались на рукояти серпов с такой силой, что казалось, будто он готов рассечь воздух непостижимой мощью. Молчание его словно наполнилось угрозой, словно зловещий предвестник неизбежного разрушения. Он внезапно стал выглядеть более опасным и неприступным, словно превратился в олицетворение самой суровой и жестокой стихии.

«Что это с ним?», — задался вопросом Син, по телу которого пробежали мурашки.

Наконец, прервав затянувшуюся тишину, линчеватель начал медленно отвечать, чётко проговаривая каждое слово в устрашающей манере:

— Десять лет назад, пережив ужасные эксперименты, что длились чуть больше года, небольшая группа детей была уведомлена о том, что совсем скоро им может представиться возможность получить долгожданную свободу…

* * *

— Дорогие наши дети, совсем скоро из нашего филиала из Японии придёт новость о том, прошёл ли эксперимент по создания препарата «Буйство причуды» успешно. Просим всех вас собраться в нашем главном зале, ведь в эти минуты решается ваша судьба. Если всё пройдёт удачно, сегодняшний день станет последним для вас в этом месте, — объявил голос из громкоговорителя, после чего толпы детей, одетых в исключительно белую одежду, поспешили в назначенное место, бурно обсуждая происходящее.

На лице каждого ребёнка была улыбка. Никто из них и поверить не мог в то, что совсем скоро этот ад может для них закончиться. На протяжении чуть больше года все они подвергались жестоким и болезненным экспериментам со стороны взрослых дядек в белых халатах, которые пытались с их помощью создать универсальный препарат для усиления способностей причуды в несколько раз.

На протяжении этого года, который казался бесконечностью, эти дети испытали невообразимые муки и страдания, вынужденные подвергнуться бесчисленным процедурам и испытаниям, которые растерзали их души и тела. Их детские лица, ранее светившиеся радостью и надеждой, теперь были искажены страхом и изнеможением. Каждый из них помнил бесконечные часы в мрачных лабораториях, где их тела становились полем для опытов, а их сознания — объектом беспощадных исследований. Отверженные и забытые, они переносили агонию, стараясь выжить в этом мире безжалостных взрослых, которые видели их только как объекты для экспериментов. Многие из них утратили друзей и близких, оставшись лишь с надеждой на светлое будущее. Их первые года детства были лишены радости, игр и беспечности. Вместо этого, они познали боль, страх и отчаяние настолько глубоко, что их души казались навсегда оскверненными тяжестью этого опыта.

Но даже среди этой тьмы над ними вспыхивала свеча надежды, что этот эксперимент окажется их последним испытанием. Их сердца взрывались от ожидания, что они смогут найти выход из этого кошмара, что они больше никогда не будут вынуждены подчиняться тиранам в белых халатах, что они наконец-то смогут ощутить свободу, которую они даже не испытывали раньше. Теперь, в торжествующем шуме и суете, эти дети вспоминали все те страдания, какие им пришлось пережить, но даже в этот момент их души наполнил неподдельный оптимизм. Новая глава жизни могла начаться в любой момент, и они несмотря ни на что готовы были встретить ее в полном объёме.

Но нельзя сказать, что весь этот год был для них ужасен абсолютно во всём. Они смогли обрести новых друзей, познать радость от общения и мгновений спокойствия, а также впервые познали доброту и ласку со стороны взрослых, когда в экспериментальный комплекс пришли новые работники, которые видели в детях не только объекты для исследований, но ещё, как бы удивительно это ни было, детей.

В этом потоке тяжелых испытаний и страданий дети нашли моменты настоящего счастья. В их мире, окутанном тьмой и болью, загорелись светлые воспоминания об играх в скрытых уголках лаборатории, о чувстве защищенности и доверия, которые их окружали в эти редкие моменты. Новые друзья, как светлячки в ночи, приносили им утешение и надежду, что они не одни в этом путешествии через ад. Редкие улыбки и добрые слова от новых работников приносили им радость и ощущение безопасности. В первый раз за долгое время их сердца стали заполняться чувством, которое они давно забыли — надеждой на лучшее будущее. Они научились ценить каждый момент, который был не связан с болезненными испытаниями и терзаниями. Они узнали, что доброта и сочувствие могут стать источником внутренней силы и уверенности в том, что они способны выстоять и пережить этот кошмар.

Даже среди хаоса и боли они нашли укромные уголки радости и тепла, которые помогали им сохранять человеческое достоинство в этом мире безжалостной науки и амбиций. Такие моменты помогли им сохранить надежду на лучшее будущее, на свет, который, наконец, смог проникнуть сквозь тьму, окружавшую их с далеких дней начала этого кошмара.

Дети шли через широкие коридоры в направлении главного зала, их шаги наполняли пространство звуком возбужденных голосов и детского смеха. Многие из них бурно разговаривали, обсуждая свои ожидания и надежды на лучшее будущее. Их глаза сияли от волнения, а лица были украшены настоящими улыбками, которые вспыхивали впервые за долгое время. В этом шествии сквозь коридоры среди множества белых стен и потолка, как символа их тяжелых испытаний, несколько из них даже не сдерживали слезы радости и облегчения, осознавая, что эта ночь может стать точкой поворота в их мучительной судьбе. Их смех смешивался с шепотом и плачем, создавая эмоциональное многообразие, который напоминал об их удивительной способности выживать и надеяться даже в самых темных уголках человеческой души. Некоторые из детей, не веря своему счастью, молча шли вперед, смотря перед собой с благоговением и надеждой. Они пронизывались чувством благодарности к новым друзьям, которые делили с ними эти события и давали им силу и поддержку. В этот момент их судьбы казались неизвестными, но они неслись вперед с полной отдачей, готовые принять любое решение, которое изменит их жизни навсегда.

— Эй, Клаус, как думаешь, всё будет хорошо? — спросил мальчик с тёмными волосами и карими глазами своего друга, что шёл немного впереди него.

— Мне… хочется в это верить, — ответил он, всё ещё не веря тому, что этот день может стать для них последним в этом аду, — А ты, Марк, как думаешь?

— Я думаю, что всё получится! — с позитивным настроем и лучезарной улыбкой ответил мальчик, — Уже не терпится выйти на улицу и подышать чистым воздухом! И как же хочется посмотреть на героев своими глазами! — мечтательно представлял себе свободу он.

— Не радуйся раньше времени, Марк, — тут же испортил ему настроение его друг с блондинистыми волосами и зелёными глазами, — Всё может пойти очень плохо, и тогда нам также будет очень плохо, так что не нужно представлять себе хорошее раньше времени.

— Вечно ты такой, Карл, — надулся Марк, — Постоянно радоваться не даёшь!

— Если не получишь того, чему радовался ещё до того, как получил, расстроишься и разочаруешься. Для тебя же лучше, если будешь смотреть на всё скептически, — не отступал от своего тона блондин.

— Зануда! — высунул язык мальчик с карими глазами.

— Уже пришли, — прервал их разговор Клаус, — Давайте займём хорошие места.

Дети вошли в огромный зал, где они обычно проводили свободное от экспериментов и процедур время. Большая комната имела очень высокий потолок, создавая ощущение простора и свободы, несмотря на тяжелый атмосферный фон, который годами окутывал этот экспериментальный комплекс. Белоснежные стены и блестящий белый пол создавали впечатление чистоты и опрятности, что делало концентрацию детей еще более острой и напряженной.

Вдоль одной из стен располагался ряд диванов и мягких пуфиков, где дети могли разместиться и ожидать дальнейших инструкций. На противоположной стороне, напротив них, висел огромный экран, занимавший почти половину стены, готовый передать им важные новости. Этот экран стал свидетелем многих их собраний, их страхов и надежд, и сейчас он обещал принести им ответы на все их вопросы.

Дети быстро разместились на диванах и пуфиках, с глазами, прикованными к этому огромному экрану. Нервозное ожидание наполняло воздух, заставляя их сердца биться быстрее и быстрее. Они были готовы услышать новости, которые могли изменить их жизнь, и они надеялись, что эти новости окажутся в их пользу, что наконец-то они смогут увидеть свет в конце этого темного туннеля, который протягивался перед ними на протяжении такого долгого времени.

Среди всех детей Марк с трудом сдерживал своё волнение, его глаза сверкали от нетерпения и ожидания, что их усилия окажутся успешными, и они наконец смогут покинуть этот кошмарный мир и начать новую жизнь, где они будут свободны и счастливы. Карл сидел рядом с ним, всё ещё сохраняя свой скептицизм, но даже он начал ощущать маленький заряд надежды, который медленно, но верно, начинал овладевать его сердцем. Клаус сидел немного в стороне, его взгляд был наполнен решимостью и определенностью.

— А давайте помечтаем! — вновь начал разговор Марк, привлекая внимание своих друзей, — Чем вы займётесь после того, как всех нас отпустят?

— Не рано ли? — вновь стал занудой Карл, — Зачем думать о том, что с нами пока не случилось?

— Вот я, например, хочу обрести семью, — будто бы не услышал слова блондина темноволосый, — Хочу нормальных маму и папу, которые будут любить меня и дарить мне подарки!

— Чтобы и они тебя в один момент бросили? — с некой обидой в голосе произнёс Карл, — От нас уже один раз отказались. Хочется повторить этот опыт?

— Я хочу таких родителей, которые ни за что от меня не откажутся. Хочу… нормальную семью, где все будут улыбаться и смеяться! — с меньшим энтузиазмом говорил Марк, — Хочу… быть любимым.

— Но что, если всё опять повторится? — спросил Карл, с тоном, полным сомнений.

Марк на мгновение задумался, прежде чем ответить. Он с трудом сдерживал волнение, охватившее его сердце.

— Но ведь может быть иначе, правда же? — ответил он, стараясь не потерять свою веру в лучшее будущее, — Ведь есть хорошие люди, которые не бросают своих детей. Я видел в мультфильмах такие истории.

Клаус, услышав разговор, молча кивнул в знак поддержки, подтверждая слова Марка. Он тоже хотел верить в то, что счастье может найти каждого, кто его ищет.

— Ну, может, и правда, — пробормотал Карл, смотря в сторону и пытаясь скрыть свои собственные сомнения.

— А ты о чём мечтаешь, Клаус? — вновь оживился Марк, забыв о том, что мгновением назад он почувствовал внезапный прилив грусти, что окатил его тело подобно ледяной воде.

Голубоглазый мальчик призадумался над своим ответом. До этого момента он никогда не думал о том, что будет после всего того, что они пережили. День за днём он мечтал лишь о том, чтобы проснуться следующим днём живым и здоровым, и ничего более не занимало его голову, как эта мысль. Собственно, именно это и стало его главной сложностью в формулировании ответа на поставленный ему вопрос.

— Наверное, я хочу стать… героем, — неуверенно ответил он, чем неслабо удивил друзей.

— Героем? — не верил своим ушам Карл, — Хочешь спасать людей?

— Думаю, что так, — не колеблясь, ответил Клаус.

— Даже учитывая то, что нас никто не торопится спасать? — пытался будто бы переубедить своего друга блондин, — За всё это время никто из этих людей не пришёл сюда для того, чтобы спасти нас, а ты хочешь… спасать их? Почему? — искренне не понимал он.

Клаус на мгновение замолк, его голубые глаза задумчиво блеснули, словно в них отражались тысячи мыслей, пытающихся сложиться в ясную картину. Он чувствовал, что ответ неясен даже ему самому, но с каждой секундой его уверенность начинала прочно укореняться в его сердце.

— Да, возможно, никто не торопится спасать нас, — начал он, голос его был спокоен и уверен, словно он сам начинал верить в свои слова, — Но я думаю, что не все люди плохие. Среди них есть много хороших людей, которые могут сделать мир лучше. И я хочу быть одним из таких людей. Я мечтал и продолжаю мечтать о том, чтобы кто-то спас меня, чтобы кто-то протянул мне руку помощи, и теперь я хочу быть тем, кто протягивает руку другим.

Он взглянул на своих друзей, видя в их глазах некоторое недоумение. Но он не собирался отступать от своей мечты. Его решимость только укрепилась, когда он осознал, что он может стать надеждой для тех, кто попадет в такую же ситуацию, как он сам.

— Я хочу быть тем, кто дает надежду, — продолжил он, его голос звучал уверенно, словно он сам уже представлял себя в этой роли, — Хочу помогать таким же детям, как мы, чтобы они знали, что они не одни, и что в этом мире есть кто-то, кто сможет позаботиться о них.

В ответ же его друзья промолчали. Никто из этих двоих никогда не задумывался о таком, так что смысл сказанных Клаусом слов медленным темпом вливался в их головы. Лишь через минуту они смогли понять абсолютно всё, что пытался донести до них их друг.

— Это… очень круто, Клаус, — первым подал голос Марк, — У тебя точно всё получится! Ты станешь крутым героем!

— А я тогда… стану злодеем, — немного мрачно сказал Карл, чем тут же вызвал недоумённые взгляды со стороны двух мальчишек, — Без сильного и опасного злодея тебе не стать великим героем. Я стану крутым злодеем, все будут меня бояться, а ты сможешь меня победить. Я и ты станем популярными. Все в плюсе.

На мгновение в комнате воцарилась тишина, словно все трое мальчиков пытались осознать смысл того, что только что было сказано. В глазах Марка и Клауса отразилось недоумение, но удивление быстро сменилось улыбкой, когда они услышали слова Карла. Их смех начал заполнять простор комнаты, наполняя его легкостью и радостью, словно они забыли о своих проблемах и были просто детьми, забавляющимися друг с другом.

— Ты и в самом деле всегда любил играть за злодеев, Карл, — проговорил Марк, широко улыбаясь.

— И я всегда побеждал, — с ухмылкой ответил блондин.

— Тогда я действительно стану тем, кто победит тебя, — с лучезарной улыбкой на лице ответил на это заявление Клаус.

— Это мы ещё посмотрим, — ответил Карл и притворно злобно посмеялся, чем вновь заставил ребят издать смешок.

В их голосах звучала свежая надежда и энтузиазм, которые так долго были забыты в этом зловещем месте. Их мечты были простыми и чистыми, необремененными тем, что они прошли. Они мечтали о простых вещах, о приключениях и открытиях, о которых обычные дети могли только мечтать. Но для них эти мечты были гораздо более значимыми, так как они могли стать символом их свободы и независимости от этого кошмара.

— А будем ли мы после освобождения... вместе? — спросил Карл, смотря на своих товарищей, — Мы ведь можем остаться вместе и в реальной жизни, правда? Сможем также дружить и вне этих стен, правда?

— Конечно! — согласился Марк, — Мы можем быть лучшими друзьями всегда!

— Обязательно! — воскликнул Клаус, — Мы всегда будем вместе, вне зависимости от того, что будет происходить!

В этот же момент неожиданно экран телевизора засветился, привлекая внимание всех собравшихся детей. Он демонстрировал трансляцию, что велась из экспериментального филиала в Японии, где прямо сейчас должно было произойти то, ради чего все они собрались — попытка создать тот самый препарат, ради которого и была создана вся эта программа по экспериментам с детьми и исследований на них же.

— Внимание! — вновь послышался голос из громкоговорителей, — Прямо сейчас вы увидите один из важнейших для нашего дела экспериментов, который может решить вашу судьбу. Если всё пройдёт успешно, мы освободим вас, и вы больше никогда не станете объектами наших исследований. Следите внимательно за всеми событиями — на кону ваша судьба!

На экране был виден маленький мальчик с длинными черными волосами, свисающими с плеч, и зелеными глазами. Взгляд его был безжизненным, лицо безэмоциональным. Его окружала маленькая комната, что служила неким переходом из одного помещения в другое. Вся она была наполнена разными предметами и особыми приборами для исследований. Рядом с ним стояла взрослая женщина, одетая в белый халат, лицо которой было зацензурено.

— Прямо сейчас будет очень важный эксперимент, малыш, и ты должен успешно его пройти. Если что-то пойдёт не так, мне вновь придётся тебя наказать, так что сделай всё, что в твоих силах, чтобы это событие прошло успешно, — сказала женщина, обращаясь к длинноволосому мальчику, и достала из кармана белого халата шприц с неизвестной голубой жидкостью, — Сейчас я вколю это тебе, после чего тебе надо будет быстро пройти в ту дверь, — произнесла она и показала пальцем на нужный проход, — Как только ты окажешься внутри, тебе нужно будет просто осмотреть комнату и следовать приказам, которые ты услышишь из громкоговорителей. Понял? — спросила она.

Мальчик же лишь обречённо кивнул, давая понять всем, что бороться и сопротивляться прямо сейчас он не имел ни малейшего желания.

Марк сжал кулаки, вглядываясь в экран с напряжением. Карл наблюдал смешанным чувством беспокойства и любопытства, а Клаус не сводил с мальчика глаз, его лицо выражало глубокое сочувствие и понимание. Все они волновались за этого незнакомого мальчика, их соратника в этой борьбе за свободу и счастье.

Быстрым движением женщина вонзила шприц в шею мальчика, заставив того почувствовать сильную боль. Тем не менее никакого крика или же писка он не издал. Вероятно, он и сам был сильно напуган текущей ситуацией, из-за чего и не осмеливался делать что-либо, что можно будет обернуть против него.

Затем, когда всё вещество было введено, женщина вытащила иглу шприца из шеи мальчика и приказала тому пройти в следующее помещение, что скрывалось за небольшой и неприметной дверью, которая находилась немного впереди. Внимая приказам, длинноволосый мальчик последовал к нужному месту и, дёрнув за ручку, открыл проход в другое помещение и зашёл в него, после чего камера трансляции сменилась.

Внутри нового помещения, в которое попал мальчик, царила атмосфера строгости и серьезности. Это было большое помещение с высокими потолками, явно предназначенное для самых разных видов исследований. Каждый угол комнаты был заполнен различными предметами и сложными приборами, часть из которых была покрыта пылью, словно давно не использовалась.

Мальчик медленно шагал по этому месту, внимательно рассматривая каждый объект, хотя его безжизненный взгляд оставался безразличным к окружающему. Серые стены, застланные сложными схемами и графиками, казались лишь фоном для монотонной деятельности, происходящей в этой лаборатории.

Затем, его взгляд будто бы наткнулся на что-то, чего здесь быть явно не должно было. В момент его глаза расширились от ужаса, и он очень медленно начал приближаться к объекту своего внимания.

— Что он увидел? — не понимал Марк, пытаясь самостоятельно разглядеть неизвестный рыжий предмет, что виднелся за одним из приборов, но увидеть его полностью не получалось из-за не очень удачного угла обзора.

— Рыжие волосы, — с ужасом понял Карл, — Это…

— Чёрт… — со страхом в голосе произнёс Клаус.

Мальчик медленно приближался к странному объекту, покрытому частичками пыли, словно забытому в этом заброшенном уголке лаборатории. Его безжизненный взгляд становился все более напряженным по мере того, как он приближался к нему, а его шаги звучали глухо на твердом полу.

Когда длинноволосый окончательно достиг объекта, его колени задрожали, и он медленно опустился на них перед ним. С его безразличного лица стекали слезы, выдавая глубокую боль и печаль, которые охватывали его всего. В глазах мальчика было видно отчаяние и ужас. Он не мог поверить тому, что видел перед собой. Рыжие волосы, смешавшиеся с пылью, выделялись на фоне серого помещения, создавая драматичный контраст в этом заброшенном уголке лаборатории. Он осторожно протянул руку к к телу своего, вероятно, друга, и аккуратно взял его на руки, всматриваясь в его лицо, всем сердцем веря в то, что тот ещё жив.

Увы и ах, было очевидно, что никакого чуда не будет.

Марк, Карл и Клаус наблюдали со страхом и тревогой, не в силах сдвинуться с места. Они видели, как мальчик медленно опустил ладонь на тело своего друга, с рыжими волосами, с легкой дрожью и отчаянием в глазах. В тишине лаборатории раздавались лишь его тихий рыдания, наполняющие всё пространство тоской и беспомощностью.

— Эй… Мики? Ты же спишь, да? Ты же спишь, верно? — задавал вопросы мальчик, хоть и прекрасно осознавал ответ, — Пожалуйста… открой глаза… Открой глаза, Мики! Мики! МИКИ! — кричал он.

— Тест на буйство причуды начался! — послышался уже знакомый всем женский голос, который принадлежал той женщине, что вколола в шею мальчика шприц с голубым содержимым.

Мальчик же долго плакал, держа в руках тело своего друга. От такого зрелища всем зрителям стало не по себе. Марк, Карл и Клаус сжали кулаки и вжались в свои места, стараясь перебороть волну негативных эмоций, что прямо сейчас накатывала на них при виде подобной жестокой и ужасной картины.

— Уроды! — с расширенным от ужаса глазами произнёс Марк.

— Тише! Они тебя услышат, — тут же постарался заткнуть его Карл.

Мальчик не мог сдержать свои эмоции, плача навзрыд и прижимая лицо к голове своего друга. Он пребывал в пучине отчаяния, его тело дрожало от сильных судорог, вызванных неудержимым горем. Его плач наполнял всё помещение, отражая глубину его тоски и боли. От такой нестерпимой сцены сердца всех зрителей сжимались от собственной беспомощности и горечи, что они переживали вместе с этим мальчиком.

Слезы на его щеках пересекались с пылью и каплями пота, создавая маску отчаяния на его молодом лице...

Но внезапно он перестал плакать. Его лицо стало безжизненным, а взгляд потускнел, словно потерял все смыслы и эмоции.

Он устремил свой пустой взгляд в камеру, словно непосредственно сквозь экран смотрел на всех присутствующих зрителей, включая Марка, Карла и Клауса.

— Приборы показывают, что активность причуды мальчика растёт! — прокричал неизвестный голос.

— Она растёт очень быстро! Это не по плану! Нужно остановить эксперимент! — прокричал второй

— Боже, его эмоциональное состояние находится на пике! Буйство активируется! — объявил третий.

Мрак пронизывал его глаза, словно черная бездна, полная тайн и ужасов, которая уничтожала любую искру живости, что ещё могла остаться в нем. Он смотрел на всех с презрением и устрашающей решимостью, что отражалась в его безжалостном взгляде. Нетронутая трагедия в его сердце пробудила нечто мрачное и чуждое, что теперь медленно, но неотвратимо начинало затмевать последние капли его человеческой души.

— Нельзя останавливать эксперимент! Продолжаем! — приказал женский голос.

— Но это может перерасти в катастрофу! — ответил ей один из работников.

Тем временем мальчик аккуратно отпустил тело своего друга и медленно поднялся на ноги. Он стоял напротив камеры, его фигура вырисовывалась в угрожающем силуэте. Его безжизненное лицо, лишённое любых человеческих эмоций, источало мрачную энергию, словно он был порталом к неизвестному и необъяснимому. Глаза его были теперь окном во мрак и хаос, что скрывались за этой юной физиономией. Тень, что окружала его, казалась гуще и более плотной, чем мрак самой лаборатории. Его руки, покрытые пылью и слезами, теперь выглядели как оружие, готовое пронзить все живое и оставить лишь разрушение за собой. Всё в его облике и движениях говорило о том, что он больше не был простым мальчиком. Он стал чем-то иным, сущим, что вырвалось из самых глубин человеческой психики и теперь свободно бродило в этом мире, не поддаваясь никаким правилам или ограничениям. Тёмная аура окружала его, как плотный туман, уводящий в неизвестные миры и измерения, о которых нельзя было даже подумать. Его взгляд был устремлен куда-то далеко за границами этого помещения, куда-то туда, где лежали тайны и ужасы, недоступные для обычного человеческого восприятия. Он казался одновременно и властелином этого мира и пленником чего-то непостижимого, что угрожало поглотить его навсегда.

Через несколько мгновений он вытянул обе свои руки в разные стороны, после чего, последний раз взглянув в объектив камеры, произнёс:

— Почувствуйте боль!

В этот же момент трансляция прервалась, а дети, что наблюдали за всем этим, находились на грани паники и ужаса. Они всеми своими маленькими тельцами прижимались к своим местам, будто бы стараясь спрятаться или отдалиться от того ужаса, за которым прямо сейчас наблюдали. Некоторые из них даже заплакали, не осилив такого сильного давления, что оказывалось на их психику в данный момент.

— Ужасно, — произнёс Клаус с опущенной головой, стараясь побороть негативные эмоции.

— Самое страшное… ещё впереди, — произнёс Карл, чьи глаза заполнялись слезами.

— Ты это о чём? — не понимал Марк.

— Эксперимент… — попытался произнести блондин, но был перебит.

— Провалился, — объявил голос из громкоговорителя, — Мальчик, что должен был сегодня стать вашим героем, в данный момент разрушает наш филиал в Японии. Все данные о составе препарата для буйства причуды уничтожены.

Дети с каждым словом из громкоговорителя понимали всё более и более, что случившееся было ужасным и непоправимым. Все их надежды на спасение, все их веры в героя, который должен был помочь им в их приключении, рушились прямо перед их глазами. Это был как удар молнии в их детские сердца, обрушивающийся на них с неимоверной силой, не оставляя шанса на спасение или убежище.

Глаза у детей наполнились отчаянием и страхом, их тела начали дрожать от ударов паники, что пронзали их внутренности. Некоторые из них прижались друг к другу, словно пытаясь найти хоть какое-то утешение в объятиях своих друзей. Другие закрыли лица руками, отводя глаза от громкоговорителя, будто бы пытаясь избежать того ужаса, что продолжал разворачиваться перед их глазами.

Марк чувствовал, как его сердце сжимается в груди, он не мог верить тому, что происходит. Это был удар для всех, но для него это было особенно тяжело. Карл с трудом сдерживал слезы, его глаза отражали всю его тоску и беспомощность перед такой невероятной катастрофой. Клаус медленно опустил голову в руки, его плечи дрожали от неистового потрясения, которое охватило его с теми ужасными новостями.

— Увы, это означает то, что эксперименты… продолжаются! — бодрым и весёлым голосом произнёс неизвестный, — Можете возвращаться в свои комнаты. Завтра нас ждёт ещё один прекрасный день, полный разными открытиями и событиями! Уверен, что ближайшие несколько лет мы проведём с вами также, как и весь этот год!

Дети, подняв головы, начали кричать и рыдать, погружаясь в пучины отчаяния. Они пытались понять, как им удалось оказаться в этом кошмаре, и почему им приходится страдать от таких ужасов. Некоторые из них начали кричать и молить о помощи, требовать, чтобы их выпустили, чтобы это наконец закончилось. Однако голос из громкоговорителя лишь продолжал бесстрастно описывать, каким замечательным и интересным будет завтрашний день, будто бы все эти страдания были ничем иным, как всего лишь игрой.

Карл, пропустивший через руки своё лицо, начал вскрикивать, словно его муки были невыносимыми. Он умолял о помощи, о милости, о том, чтобы всё закончилось, чтобы они были спасены от этого кошмара. Марк, отчаянно пытавшийся успокоить своего друга, сам начал дрожать от беспомощности и ужаса. Он не мог смириться с тем, что он ничего не может сделать, что его собственные страдания ничему не учат и не меняют. Клаус, с пустым взглядом и искаженным от ужаса лицом, просто лежал на полу, издавая невнятные звуки отчаяния, не в силах произнести ни слова.

Кругом восклицания, слезы, истошные крики — все эти звуки сливались в одну общую гулкую массу страданий и ужаса. Дети пытались укрыться друг у друга, пытались забить уши, чтобы не слышать этого невыносимого безумия, но кошмар продолжался, не оставляя им ни малейшей надежды на спасение.

— Похоже, вы не хотите уходить сами. Охрана, помогите этим детям дойти до своих комнат, — произнёс неизвестный в громкоговоритель, после чего в помещении появилась толпа людей, одетых в закрытую тёмную одежду, — Можете благодарить за ваше будущее Сина Айкаву — мальчика, что решил пожертвовать вами ради собственного спасения! Запомните это имя! Син Айкава!

Охранники, выступившие из нескольких дверных проёмов одновременно, приблизились к детям, их мрачные силуэты казались какими-то ужасными и пугающими монстрами, готовыми поглотить свои жертвы. Они были безмолвны и беспощадны, их движения были четкими и уверенными, они точно знали, что им делать. Они начали хватать детей за руки, за волосы, за одежду, и те, кто сопротивлялся, получали сильные удары и толчки, не оставляя им и шанса на сопротивление.

Марк, Карл и Клаус оказались среди тех, кто сопротивлялся насильственной эвакуации. Они кричали, пытались вырваться, просили о помощи, но их голоса тонули в гуле общей паники и шума. Они цеплялись за стулья, за других детей, за всё, что могло дать хоть какой-то шанс на спасение, но охранники были неумолимы. Они рвали детей из их объятий, будто бы это были безжизненные куклы, не обладающие собственной волей.

Карл, с упорством отчаянного человека, продолжал кричать и сопротивляться, его глаза были полны страха и беспомощности. Марк, с трудом сдерживая силу и гнев, также не давал сдачи, его кулаки сжимались, но его сопротивление было тщетным, потому он и не старался особо противиться воле более сильных людей. Клаус, сбитый с толку и испуганный, пытался прикрыться руками, но это было бесполезно.

Охранники уводили их в коридоры, их крики и вопли стихали, уступая место лишь глухому шороху и стукам шагов. Дети пытались оказать сопротивление до последнего момента, но они были всё дальше и дальше от той нити надежды, что держала их в этом безумии. В их сердцах осталась лишь пустота и ужас, надежда на спасение была разбита вдребезги, и теперь они вновь стали пленниками этого кошмара...

На долгие девять лет.

* * *

— Что за бред? — неверящим голосом спросил Син, пытаясь осознать услышанное, — Филиал в Японии? Трансляция? Эксперименты над тобой и остальными? Что за чушь ты мне тут несёшь? — немного истерично улыбался он, пытаясь всеми силами отрицать возможность существования истории Клауса.

— Изначально первый комплекс появился именно здесь, — хладнокровно ответил Густавсон, — Лишь через некоторое время в Японии появился второй.

— Этого просто… не может быть! — до сих пор отчаянно улыбался Син, — Ты пытаешься сбить меня с толку. Хочешь быстрой и уверенной победы, да?

— Всё это правда, Син, и ты это прекрасно понимаешь, — устрашающе ухмыльнулся линчеватель, — И именно ты обрёк нас на продолжение страданий. Ты поступил как трус! — выступил он с активными обвинениями, — Вместо того, чтобы выдержать ещё один эксперимент и освободить этим всех от мучений и ужаса, ты предпочёл спасти лишь свою шкуру, решив уничтожить всё вокруг. Как тебе спится после этого? Не приходят во снах дети, чьи жизни ты поставил на собственную свободу?

Нервная система Айкавы же вступила в активную оборону, заставляя его улыбаться. В его голову приходило множество мыслей, и каждая из них отрицала ту информацию, что поведал ему противник. До этого момента он был полностью уверен в том, что только он и его бывшие друзья были участниками ужасных экспериментов, а сейчас он узнаёт, что были и другие люди, над которыми издевались. В добавок, он никак не мог принять тот факт, что его действия настолько пагубно повлияли на кого-то, кого он не знал до сего момента.

— Тебе оставалось вытерпеть лишь несколько минут, после чего всё было бы кончено, но ты внезапно решил бороться с тиранами, бороться с теми, кто долгое время причинял тебе и остальным боль. И куда тебя это привело? Мало того, что ты собственными руками убил всех, кто в тот момент находился в одном здании с тобой, так ты ещё и нами пожертвовал! — продолжал наступать Клаус.

— Что за вздор?! — не выдержал Син, — Какого чёрта я должен был переживать за кого-то, кого я даже не знаю? С чего это я вообще не должен был бороться?! Ты хоть понимаешь, что в тот момент я испытал?! — с яростным и отчаянным лицом кричал он, — На моих руках был Мики — мой лучший друг, который был маленьким лучиком света в той беспросветной тьме! Я жил только благодаря ему! Только он сдерживал меня от полного отчаяния! И он был мёртв! Они убили его! Что я должен был делать?!

— Из-за тебя на моих руках умерли все мои друзья! — грубо перебил его Потрошитель, — Девять лет я безостановочно хоронил своих друзей! Всё из-за того, что ты не позволил завершить разработку препарата!

— Да плевать мне на тебя и всех твоих друзей!

— Да тебе и на своих плевать!

Син, в ярости и отчаянии, бросился на Клауса с кулаками, его глаза были полны гневом и яростью, его внутреннее пламя разгоралось с новой силой. Однако каждый удар, каждая атака, несмотря на всю его ярость, оказывалась лишь бессмысленной попыткой пробиться сквозь броню непоколебимости Густавсона. Движения злодея были неуклюжими и рваными, его атаки не были скоординированы, его сила не имела достаточной концентрации, чтобы причинить врагу даже малейший вред. В добавок, он почти полностью потерял связь с реальностью, из-за чего его причуда начала работать с перебоями, не делая то, что ей приказывал её владелец.

В то время как Айкава бил во всю силу, Потрошитель, хладнокровный и беспощадный, уверенно уклонялся от каждого удара, избегая поражения с непревзойденной ловкостью и грацией. Он прокалывал воздух своими серпами, оставляя лишь порезы на плоти Сина, его тело было покрыто кровью, его лицо искажалось от ярости и безумия. Каждый удар линчевателя был точным и опасным, он направлял их в самые болезненные места, словно хотел навсегда запечатлеть в Сине всё то безумие и страдания, что они все пережили.

Айкава, с каждым промахом, с каждой новой царапиной на своем теле, терял все больше и больше силы. Его крики пронзали тишину вечернего окружения, его руки били по воздуху безрезультатно, его глаза были наполнены безумием и отчаянием. В его голове крутилась лишь одна мысль — как можно было избавиться от этого кошмара, как можно было справиться с этим безумием, которое почти полностью поглотило его в данный момент. Но он не мог найти ответа, он был безоружен перед этой тьмой, что обрушилась на него с такой неистовой силой. Густавсон же, со своей безжалостной энергией, продолжал наносить удар за ударом, словно хотел вырвать из Сина всё то зло и темноту, что скрывалось в его душе. Он был как воплощение самой мести, самой боли и страдания, он был каким-то неведомым духом, что пришел в этот мир, чтобы отомстить за все те годы, что были прожиты в тьме и ужасе.

Когда злодей неплохо так выдохся, линчеватель нанёс сильный удар ногой по животу своего противника, заставляя того отступить назад. От возникшей боли в корпусе Син припал на колено и схватился за болезненное место, чем тут же решил воспользоваться Потрошитель, пытаясь нанести ещё один удар ногой, но уже в челюсть. Однако, как только его нога почти соприкоснулась с нужной ему точкой, Син убрал голову с траектории удара и, воспользовавшись своей причудой, выстрелил особыми энергетическими лазерами из глаз, попав по плечу соперника. Эта атака заставила последнего отпрыгнуть назад, после чего он начал тушить небольшой огонь, что образовался на его плаще в месте попадания лазера.

Хоть эта атака и не была особо мощной, она сильно повредила плащ Потрошителя, в результате чего ему пришлось снять его и откинуть в сторону, обнажив свои перемотанные бинтами руки.

Айкава же в этот момент почувствовал сильную боль внутри. Не сумев сдержаться, он выплюнул несколько больших сгустков крови изо рта, после чего заметил, кто кровь также бежит и из носа. Все его внутренности ужасно и неумолимо болели, что наталкивало его на одну мысль — он достиг лимита своей причуды.

«Давно я не доходил до предела. Как же не вовремя!», — думал он, пытаясь остановить кровь, что всё никак не прекращала литься из рта, носа и даже правого глаза.

Син ощутил, как боль разрывает его внутренности, будто бы пытаясь разорвать его на части, каждый нерв его тела ощущал неистовую боль, которая заставляла его сжиматься и извиваться от страдания. Это была боль, что проникала в каждую клетку его тела, словно каждая его мышца была пронзена острым кинжалом, а каждый его орган страдал от неимоверной агонии. Он пытался вздохнуть, но вместо воздуха его легкие наполнились лишь кровью, вызывая еще больше отчаяния. Он чувствовал, как кровь заливает его рот, как она текла из его носа, как она заливала его глаза, лицо, и весь его мир.

Злодей, в буквальном смысле, был полностью покрыт кровью — его лицо было искажено от боли, покрыто многочисленными разрывами и царапинами, из которых текла кровь, его глаза были красными от слез и крови, его волосы были залиты красной жидкостью, его тело было облито этой нечистотой, словно он сам стал воплощением своего собственного кошмара. Он был как жертва, покрытая кровью, борющаяся за последние мгновения своей жизни, он был как символ страдания, что пронизывало его существо до самых глубин.

— В твоих руках было множество жизней, Син Айкава, — продолжал свою тираду Клаус, даже не думая сбавлять напор, — И ты не ценил ни одну из них.

— Неправда! — резко ответил Айкава, что отдалось ему болью в груди, от чего он болезненно поморщился, — Я до сих пор ценю каждую из них! Я даже пытаюсь отомстить за них!

— Не лги мне! — оскалился Густавсон, — Тебе всегда было плевать на всех, кроме себя. Ты хочешь отомстить лишь за себя! За своё испорченное детство! За боль, что причинили тебе! Ты всегда был эгоистом!

— Я пошёл по пути зла лишь из-за того, что хочу отомстить за остальных, — вновь попытался убедить противника в своих словах злодей.

— Ты пошёл по этому пути, потому что сам так захотел! — не уступал Потрошитель, — Ты бы мог стать героем, что спасает тех, кого не спасают другие! Ты бы мог дарить им надежду на светлое будущее! Ты мог стать их спасителем! Но глубоко внутри тебя таится обида на всех! Что никто из них не пришёл спасти тебя! Да, именно тебя, а не всех! Всё, что ты хочешь — это увидеть этот мир в крови! Ты хочешь, чтобы он утонул в ней! Только так ты хочешь отомстить абсолютно всем людям, которые не пришли спасти тебя, — говорил он, смотря в потерянные глаза противника, что медленно заполнялись страхом, — Не пытайся прикрыться благими целями! Ты никогда их не преследовал! Ты просто обиженный мальчик, психопат, нарцисс и эгоист! Не смей прикрываться теми, чьи жизни тебя никогда не заботили!

— Это… неправда, — неуверенно промямлил Син.

— Реально? — ухмыльнулся Густавсон, — Если так, то ответь мне на вопрос: ты помнишь их имена? Помнишь ли ты имена тех, кто делил с тобой боль, ужас и отчаяние? Помнишь ли ты их лица? Их глаза? Их голоса? Помнишь ли ты, как их звали?

Син почувствовал, как замешательство охватывает его существо, он начал вспоминать лица, начал вспоминать моменты, начал пытаться вспомнить их имена, но его ум был пуст, словно чистый лист бумаги. Он пытался сфокусироваться, но его воспоминания казались ему пустыми и бесконечными, словно он терял себя в этой бездне забвения и страха.

«Их имена...» — мыслил он, отчаянно пытаясь собрать в своей памяти обрывки воспоминаний, — «Их имена... Их имена...»

Но он не мог ничего припомнить. Ни одного имени, ни одного лица, ни одного голоса. В его голове была лишь пустота, лишь бескрайний безмолвный мрак, что заставлял его чувствовать себя полностью беспомощным и одиноким. Злодей пытался оглядеться вокруг, пытаясь найти что-то, что поможет ему вспомнить, но всё, что он видел, были лишь обломки и кровавые следы его собственного разрушения. Его враг, что лишь недавно был полон гнева и ярости, теперь улыбался ему, улыбка его была как насмешка, как презрение к тому, что осталось от него, от Сина Айкавы, что самолично провозгласил себя величайшим злодеем последнего времени, и который до этого момента всем своим нутром верил, что поступает правильно, что мстит не только за себя, но и за всех остальных детей, что были заперты с ним в том ужасном экспериментальном комплекса.

С неподдельным страхом, что он давно не испытывал, Син понял, что он ничего не помнит. Абсолютно ничего.

— Будто бы ты их помнишь! — лишь это смог выдавить из себя отчаявшийся злодей, удерживая на лице истеричную улыбку, — Тебе же тоже плевать на всех тех, кто был рядом с тобой тогда. Пытаешься играть правильного передо мной, а сам такой же, да? Лицемер! Не смей судить меня, если сам такой же! — он уже не ведал, что несёт, ибо страх практически полностью завладел его телом и сознанием.

В ответ на слова Сина, Клаус бросил оба металлических серпа на землю и медленно начал избавляться от бинтов на руках, что покрывали их полностью. С каждым разворачиванием бинтов открывалась кожа, покрытая темными и таинственными узорами. Айкава не мог отвести от них глаз, чувствуя, как ужас охватывает его существо еще сильнее.

Руки Густавсона были полностью покрыты татуировками в виде имён — имен тех детей, что были с ним в том мрачном экспериментальном комплексе.

На правой руке, начиная от запястья и до локтя, в строчку были выведены имена Джейсона, Элизы, Люка, Ханны, Эдди и Романа. На левой же руке, вдоль всей её поверхности, можно было прочитать имена Макса, Норы, Лиaма, Мии, Карла и Марка. Всё это можно было прочесть лишь беглым взглядом, а если присмотреться, то имён окажется намного больше. Каждая буква, каждая черта татуировки казалась живой, словно они напоминали о жизнях, что были унесены слишком рано, о детствах, что были лишены радости и света, о тех временах, что заполнились лишь ужасом и муками.

— Я никогда не забываю их, Син, — разочарованным тоном произнёс Потрошитель, — И я никогда не забуду никого из них, в отличие от тебя, что лишь бездумно прикрывается умершими соратниками, пытаясь обосновать местью за них свои злодеяния. Ты убил Всемогущего только потому, что сам так захотел, и ты убил Звезду и Полосу по той же причине. В твоих поступках никогда не было ничего благого — лишь ожесточённая месть всему и вся.

Син буквально начал буквально захлёбываться страхом, его грудь поднималась и опускалась в нерегулярном ритме, его глаза расширились от ужаса, заполняясь темной паникой. Каждое слово Клауса пронзало его сущность, вытаскивая на поверхность бесконечную пустоту и ничтожество его поступков. Окружение стало казаться ему тесным и давящим, а взгляд на Густавсона превратился в изображение монстра, чья тьма превосходила всякое воображение. Черты его лица стали искаженными и огромными, его руки казались гигантскими и угрожающими, а его глаза светились яростью и ненавистью, словно заглядывая прямо в самые темные уголки души Айкавы.

Злодей начал задыхаться, чувствуя, как воздух плотно облегает его легкие, как сердце бешено колотится в его груди, как каждый нерв его тела пронизывает ощущение неминуемой гибели. Он пытался отступить, но его ноги отказывались слушаться его команд. Он пытался закрыть глаза, но видение линчевателя только усиливалось, захлестывая его существо все сильнее и сильнее. Монстр, что казался ему ранее просто человеком, теперь стал намного больше, чем должен был. Его темные контуры переливались в бредовых цветах, его руки превратились в гигантские когти, его глаза стали светиться огнём ненависти и жажды мщения. Он стоял перед злодеем, словно воплощение его собственных кошмаров, чёрный демон, что пожирал его душу медленным и беспощадным огнём.

Изнемогая от страха, Син вдруг ощутил одно единственное желание, что не ощущал с самого детства.

«Надо бежать! Надо срочно бежать! Если я хочу жить, нужно срочно уходить!», — пронеслось в его голове.

— Это что, страх? — с улыбкой на лице спросил Клаус? — Я обожаю запах страха!

Айкаве хотелось убежать от этого кошмарного зрелища, убежать от своей же тьмы, убежать от бесконечного страдания, что было результатом его собственных действий.

И он быстро решился на это.

Он повернулся и побежал, пытаясь выбраться из этого адского мира, где он был лишь маленьким зернышком пыли в лице всепоглощающего безумия и ужаса. Каждый шаг его был отчаянным, каждый вздох был прерывистым и испуганным, его глаза были наполнены страхом и беспомощностью.

— Хочешь поиграть в догонялки? — изумился Клаус, чьи глаза вновь загорелись красным цветом, — Хочешь сбежать? Ну попробуй!

Син не медлил и неловкими прыжками спустился с крыши, его ступни неуклюже касались каждого выступа и неровности, заставляя его несколько раз падать и снова вставать в спешке. Он чувствовал, как страх наполняет каждую клетку его тела, пронизывая его сущность как острый клинок, заставляя его бежать быстрее, чем он когда-либо бежал раньше. Тесные улочки города стали его лабиринтом, из которого не было выхода, а в каждой тени, в каждом углу, он видел силуэт Потрошителя, который, казалось, неустанно следовал за ним, словно неотвратимо приближающийся призрак.

Он мчался вперед, игнорируя боль и усталость, игнорируя стоны своего изможденного тела, игнорируя всё, кроме жгучего желания убежать от этого кошмара. Его дыхание стало неуправляемым, его глаза были заполнены одной лишь мыслью — спастись, хоть как-то спастись. Сквозь запотевшие от страха глаза он видел, как силуэт Клауса то появлялся, то исчезал, словно его сущность была связана с самой тьмой, что окутывала его изнутри. Страх охватывал его всё сильнее, заставляя сердце колотиться еще быстрее, заставляя его ноги двигаться еще быстрее, заставляя его мысли растеряться в этой бешеной гонке за спасением.

Наконец, Син остановился, стараясь скрыться в тени одного из темных переулков. Он пытался успокоить своё дико бьющееся сердце, пытался найти в себе что-то, что позволило бы ему собраться с мыслями. Злодей сжал кулаки, пытаясь справиться со своими дрожащими руками, и медленно вдохнул воздух, заполняя свои легкие холодным воздухом ночи.

Айкава огляделся, но вокруг не было ни души. Только его собственное дыхание и сердцебиение пронзали тишину, что окутывала узкий переулок. Он ощущал, как пот выступает на его лбу, как страх все еще держит его в своих когтях, не желая отпускать свою добычу. Он стоял там, напуганный и истощенный, надеясь, что, наконец, спасся от этого кошмара, что преследовал его на каждом шагу.

Вдруг он услышал странный мелодичный свист, чей источник определить было невозможно. Он разносился от бетонных стен и заканчивал свой путь ровно в ушах Айкавы, от чего тот ещё сильнее напрягся. Затем, послышался устрашающий шаркающий звук, будто бы остриём какого-то клинка проводили по бетону. Эта ужасающая какофония била по ушам, сознанию и разуму злодея, заставляя его паниковать.

— Смерть идёт за тобой, Син Айкава, — насмешливо-устрашающий голос донёсся откуда-то со стороны, — Я не говорю сейчас метафорически, риторически, поэтически, теоретически или как-либо ещё… — в этот момент Син напрягся ещё сильнее, от чего его ноги и остальные части тела дрожали, — Я — твоя смерть! — послышалось прямо за спиной злодея.

Айкава не успел среагировать — два металлических серпа вонзились ему в тело, протыкая его насквозь. Жгучая боль пронзила каждый нерв его тела. Он издал удушливый вопль, который стал затихать во рту, превращаясь в захлебывающийся звук. Руки Айкавы медленно обмякли, его глаза широко раскрылись от боли, и он неподвижно стоял, как пленник своего собственного кошмара.

Серпы глубоко проникли в его тело, неровные края бесперебойно струились, которая стекала по его обессиленному телу. Он попытался сделать хоть какое-то движение, но силы покидали его быстрее, чем он мог представить. Потрошитель стоял за его спиной, его алые глаза сверкали удовлетворением, а лицо было искажено безжалостной жестокостью.

Через несколько мгновений, не церемонясь, Клаус резким движением вытащил свои орудия из тела противника, позволяя ему освободиться от оков металла. Айкава, быстро теряющий связь с реальностью, медленно проследовал до стены, опёрся на неё спиной и скатился вниз, чувствуя, как силы покидают его. Потрошитель же с его уже фирменной усмешкой подошёл к нему ближе и взглянул на него сверху-вниз.

— И это «величайший злодей»? — издал смешок он, — Жалкое зрелище. Ты никогда не был тем, кем назывался. Знаешь, кто ты есть на самом деле? — приблизил линчеватель своё лицо к лицу Айкавы, — Жалкий, никчёмный и эгоистичный трус, что сам поверил в образ, который создал для защиты от реальности.

Син никак не реагировал на эти слова. Его глаза медленно тускнели, а голова с самого начала была опущена вниз, ибо сил держать её прямо уже не было.

— Можешь радоваться, что твоя история всё-таки закончится. Быть может, не такого конца ты желал, но это намного лучше, чем продолжать жить фальшивой жизнью, которую ты, в добавок, не заслуживаешь, — выпрямился линчеватель, — Собаке собачья смерть, — закончил он и начал удаляться прочь, оставляя умирающего злодея в одиночестве.

Син лежал у стены, его тело прогибалось под весом боли и истощения. В его бледном лице отразилось последнее дыхание жизни, глаза тускло сверкали в слабом свете уличных фонарей. Волосы прилипли к его лбу под действием пота и крови, а одежда покрылась пылью и алой жидкостью, образуя зловещую пелену на его теле. Его руки, ранее так сильные и решительные, теперь лежали слабо у его боков, лишенные прежней энергии. Капли крови капали с его ран, создавая темные пятна на пыльном асфальте, отражая последний акт его жестокой судьбы. Его грудь поднималась и опускалась нерегулярно, его дыхание становилось все слабее и слабее, словно он сдавался под ударами беспощадной смерти.

«Вот и… всё», — пронеслось у него в голове, — «Не такого конца я желал, но, похоже, именно такой конец я… заслужил».

Тело перестало его слушаться. Он больше не мог пошевелиться. Всё, что ему оставалось — это лишь наблюдать за собственной беспомощностью от первого лица и ждать окончания этого столь ужасного и драматичного выступления, коей была вся его осознанная жизнь. Это сравнение вызвало на его лице еле заметную ухмылку.

«А я ведь столько всего хотел сделать. Столько всего…».

Глаза медленно закрывались. У него больше не было сил цепляться за жизнь, как и не было желания. Его растоптали, его унизили, его разоблачили и его уничтожили — и всё это случилось всего лишь за час. После такого лишь малое количество людей будет желать жить дальше. Син, разумеется, в это число не входил.

«Быть может, так даже правильнее. Я… всю свою жизнь только и делал, что убивал и уничтожал. Ничего хорошего. Как жаль».

В ушах стоял непрерывный гул, который явно намекал на то, что смерть приближается. Смирившись с ней, злодей стал ждать конца сего действия.

Через несколько мгновений сквозь гул в его ушах пробивались слабые звуки, напоминающие приближающиеся шаги. Однако Айкаве было все равно. Он уже принял свою участь и ждал лишь окончания этой борьбы, которая, казалось, длилась целую вечность. Но вот, прежде чем закрыть глаза окончательно, он заметил, что кто-то подошел к нему слишком близко.

Эти звуки были приглушенными, словно кто-то специально старался не производить лишнего шума. Злодей, в последние мгновения своей жизни, с трудом открыл глаза и с трудом разглядел очертания фигуры, приближающейся к нему. Его сознание было мутным, но он понял, что кто-то стоит перед ним. Неизвестно почему, но он почувствовал какое-то странное успокоение, посетившее его перед самым концом.

Последний раз улыбнувшись, Син закрыл глаза и стал погружаться во тьму.

— Не уходи, самурай, — послышался голос, что прорывался сквозь тьму, — Мы ещё не сожгли этот город!