Сценарист (джен)

Потрошитель с Сином на плече быстро выскочил за массивную дверь, пробежал по коридору и вышел к пустой станции метро. Больше всего ему сейчас хотелось сесть на поезд и убраться от этого места побыстрее, но, вероятно, главный злодей всей этой истории предусмотрел подобный ход событий, потому транспорта для отступления не оставил.

«Придётся бежать по рельсам», — подумал Клаус, но тут же отсёк эту мысль, ибо их путь в таком случае становился очень долгим и выматывающим.

Быть может, если бы линчеватель был сейчас один, он бы смог осуществить подобное, но в данный момент времени на его плечи давило грузом тело злодея-подростка, который, в добавок, умудрялся сопротивляться его хватке.

— Что ты делаешь? — недоумевал младший Айкава, пытаясь соскочить с плеча держащего его человека.

Клаус не отвечал — сейчас любой ответ был бесполезным. Син вряд ли понимал, в какой опасности он находился, потому Клаусу нужно было действовать самостоятельно, полагаясь лишь на свой ум, свою сообразительность и свою рациональность. Быть может, линчеватель и злодей смогли бы эффективно работать в команде, но точно не сейчас — последний был морально уничтожен и раздавлен, а такой командный партнёр будет мешать не хуже самого сильного противника.

— Отпусти меня! — продолжал сопротивляться Син, активно двигая ногами.

Несколько неприятных ударов ступнями пришлось по плечу и груди линчевателя, но тот уверенно стерпел боль, продолжая думать, как им стоит покинуть данную территорию. В его голову закралась мысль буквально прорубить себе выход, разрушив потолок, но и эта идея была вскоре отброшена — они находились на большой глубине, потому данный вариант побега был чем-то из уровня «можно, но невозможно».

— Достал, — произнёс, наконец, Айкава и, активировав причуду воздуха, направил воздушную волну прямо в затылок Клауса.

Тот явно не ожидал подобной атаки, потому никак защититься от неё не сумел. В итоге ему пришлось бросить тело подростка и отлететь недалеко в сторону. Благо, никаких болезненных столкновений со стенами не было — Клаус успел грамотно перегруппироваться и приземлиться на ноги. Конечно, теперь голова немного побаливала, но это всё же лучше, чем если бы он влетел лицом в бетонную стену.

Син же без каких-либо намёков на боль и дискомфорт поднялся на ноги, отряхнулся и посмотрел на линчевателя, который в данный момент смотрел на него глазами хищника, что отчаянно пытается найти способ сбежать от более могущественного противника.

«Похоже, он сильно напуган», — сделал вполне логичный вывод у себя в голове злодей.

— Так хочется сбежать? — прямо спросил он. — Так беги — только мне не мешай.

Услышав это, Клаус оскалился. Он отчётливо понимал, в какой ситуации они находились и какая опасность им грозила, но вот Син, похоже, особо не волновался по этому поводу, и это очень сильно злило линчевателя.

— Жить перехотелось? — гневно спросил Густавсон. — Нам нужно бежать, понимаешь? Пока старик отвлекает его, у нас есть шанс скрыться!

— «У нас»? — ухмыльнулся Син. — Тебя так волнует моя жизнь и судьба? С какого это момента мы с тобой стали настолько близки, что ты начал переживать за меня? Мне кажется, что мы ещё утром обо всём поговорили, когда я проломил твоим телом стену, — улыбка придала лицу подростка злодейский оттенок.

— Ты хоть понимаешь, что вообще происходит?! — сорвался Клаус. — Ему удалось сломать тебя! Теперь ты не представляешь для него абсолютно никакой угрозы! В твоём нынешнем состоянии ты ничего не сделаешь ему!

— И что с того? — этот вопрос удивил линчевателя. — Думаешь, что побег поможет? — грустно ухмыльнулся злодей, присаживаясь на рядом стоящую скамью. — Отец знает обо всём, что я собираюсь сделать, и обо всём, о чём я думаю и могу подумать, понимаешь? У него всё идёт по сценарию, и почему-то ни одно моё действие не пошло наперекор его планам. Знаешь, почему? Потому что он с самого начала контролировал абсолютно всё: меня, мои мысли, мои действия, моё мировоззрение, мысли и мнения людей вокруг и их восприятие. Чёрт побери, быть может, даже этот наш разговор полностью прописан им: каждое наше слово, каждый звук из наших уст, каждая реакция и каждое движение глаз. Он способен контролировать всё, что мы считаем своим. Ему удалось создать идеальную сцену для его постановки, и что бы мы сейчас не предприняли, он будет действовать наперёд. Как ты думаешь, учитывая всё это, побег поможет?

Несмотря на то, что Син был морально сломлен, раздавлен и унижен, у него как-то получалось мыслить логически. Конечно, все его мысли носили лишь негативный оттенок, но даже это было лучше того, что с ним творилось несколько минут назад, когда Кенджи раскрыл ему всю правду о его жизни и судьбе. В тот момент в его голове не было ничего, кроме пустоты, но вот сейчас что-то питало его разум, не давая тому полностью кануть в бездну.

— Ещё можно придумать какой-то план, — не сдавался Потрошитель. — Стоит отступить и всё обдумать.

— Поздно уже отступать, — Син был непреклонен. — Что бы мы не сделали, всё сыграет ему на руку. Остаётся лишь просто действовать, надеясь, что его план не абсолютен.

— То есть, ты предлагаешь просто атаковать его, пока что-нибудь не получится? — Клаус был не сильно восхищён данным планом. — Это же бессмысленно и бесполезно!

— Верно, — блеск удивления снова показался в глазах Потрошителя, — пожалуй, это не самый лучший план, но другого пока просто нет, — пожал плечами Айкава. — Но и побег ничего не даст. Отец найдёт меня за считанные часы сразу после того, как я сбегу, как и тебя. Сейчас есть хотя бы милипиздрический шанс на победу над ним, ибо он уже успел вдоволь попользоваться своей причудой, потратив на это некоторые силы. Если дать ему сейчас перерыв, шанс на успех упадёт до нуля.

Син сам не успевал понимать, что говорит. Создалось впечатление, будто бы им снова управляют, но этот контроль чувствовался по-иному. Если от управления отца ему было слегка дискомфортно, то в данный момент он ощущал странное тепло в груди, которое медленно растекалось по всему телу.

— Как ты вообще можешь сейчас так говорить? — Густавсон был поражён. — Разве ты не напуган? Не сломлен? Не уничтожен? Почему ты продолжаешь бороться даже после того, как узнал всю правду?

— Я чертовски напуган, Потрошитель, — признался Син, опустив голову. — Честно говоря, ещё пару минут назад мне хотелось просто… сдохнуть. Не было желания продолжать жить, особенно когда понимаешь, что всё это время все твои мысли, слова и действия принадлежали не тебе. Собственно, я и сейчас не знаю, что делать, как говорить и какие эмоции выражать. Всё в один момент стало… каким-то чересчур сложным, — подросток поднял взгляд вверх и посмотрел на яркие лампы слегка влажными глазами. — По правде говоря, когда он всё рассказал, мне хотелось просто протянуть ему руку и дать ему сделать со мной всё, что он только пожелает. В конце концов, я с самого начала был только его игрушкой, так что ничего бы в моей жизни не поменялось. Наверное, он бы стёр мне память о себе, своей причуде и своих действиях, чтобы я был более уверенным в его приказах, которые бы считал своей волей и своими желаниями. И знаешь, я был почти близок к этому решению, но… что-то внутри меня продолжало бороться. Какой-то… неизвестный мне голос прозвучал в голове, и он просил меня не сдаваться. Он показался мне знакомым, хоть и слышал я его впервые, но именно этот голос помог мне не впасть в бездну окончательно. В добавок, когда я увидел Грима и услышал его слова, что-то внутри меня щёлкнуло. Голос не звучал, но вот в груди появилось странное тепло, которое я ощущаю до сих пор. Видимо, это из-за того, что он назвал меня своим внуком, — парень слегка поёжился. — Не знаю, что это означает, но его слова, безусловно, внесли свой вклад в моё «пробуждение». И теперь, когда я хоть немного соображаю, мне кажется, что я должен вновь побороться с отцом и постараться его победить.

На лице подростка была лёгкая улыбка, что излучала слабое тепло, а из правого его глаза потекла маленькая и одинокая слеза. Заметив появление последней, Айкава быстро стёр её рукой. Лишь на секунду на его лице можно было увидеть неслабое удивление, но через мгновение оно заменилось обычным серьёзным выражением.

— Не знаю, что будет дальше. Быть может, мне удастся победить отца, и тогда я обрету свободу, которую никогда не имел, — юный злодей поднялся на ноги и слегка размялся. — Но может быть и такое, что я проиграю, и в таком случае мне хочется верить, что я успею прикончить себя раньше, чем он успеет взять меня под полный контроль.

— Ты даже готов умереть, чтобы не дать ему управлять тобой? — потрясённо спросил Густавсон.

— Вся моя жизнь — ложь, которой управлял отец. Мне кажется, что, учитывая это, ей можно легко пожертвовать, ибо никакой ценности она уже не имеет. Тем не менее,— Син позволил себе ухмыльнуться, — я не собираюсь просто так прощаться с ней. По крайней мере, ровно до того момента, пока не убью этого ублюдка, что, будучи самым слабым, никчёмным и просто трусом, повесил вину на всех, кроме него самого. Даже жену свою убил лишь из-за того, что та оказалась смелее и сильнее его. Грех будет не забрать такого с собой, если всё же мне предстоит сегодня умереть.

Почувствовав, что тело слегка отошло от боли и усталости, Син решительно устремил взгляд на вход в коридор, намереваясь вновь отправиться на схватку со своим отцом. И он бы сделал это незамедлительно, да только вот его внезапный и не совсем желанный собеседник не хотел так просто его отпускать.

— Почему ты продолжаешь бороться? — искренне не понимал Клаус. — Ты ведь понимаешь, что тебе не победить, и осознаёшь, что уже проиграл. Так почему же ты продолжаешь делать то, что бессмысленно и бесполезно? Какой в этом смысл?

Юный злодей взглянул в глаза Густавсона, что были наполнены страхом и непониманием, пытаясь понять, чего тот пытается добиться.

«Я же уже ответил на этот вопрос. Он желает услышать что-то другое?», — пронеслось у него в голове.

— Видимо, как бы я того ни хотел, моя душа всё ещё не может сдаться, — лучшего ответа Син просто не имел. — Тело и разум уже сломлены, но не душа, и только она заставляет меня двигаться дальше. Тут нет никакого рационального объяснения, — пожал плечами он. — Другой вопрос в том, что именно ты хочешь услышать? Ты продолжаешь спрашивать меня об одном и том же, хотя все ответы я уже выложил. Чего ты хочешь добиться? Я не понимаю.

Лицо Клауса изменилось, как будто он потерял последние остатки уверенности. Он посмотрел на Сина с недоумением, брови его нахмурились, глаза стали более напряженными. Руки и плечи напряглись, словно он не знал, что делать. В его глазах читалось какое-то беспокойство, а лицо выражало смешанные чувства от удивления до недовольства. Видно было, что он пытается понять, но что-то в ответах Сина заставляло его чувствовать себя неуверенно.

Наконец, буквально через минуту уста Густавсона разомкнулись. Он долго думал, стоит ли говорить кому-то об этом, но сейчас не было причин скрывать то, что он таил внутри себя целые годы. Ему давно хотелось кому-то раскрыться, и лучшего момента, чем этот, было просто не найти.

— Всю свою жизнь, Син, я живу в страхе. С самого детства я боюсь всего, чего только можно, но больше всего меня пугают две вещи — твой отец и неизвестность, и первого я боюсь настолько, что даже никогда не задумывался о том, чтобы ему противостоять. Любой другой нормальный человек на моём месте уже давно бы начал сопротивляться его гнёту и контролю, но я… я обыкновенный трус, Син. В те моменты, когда мне нужно было защищать своих друзей, я стоял в стороне и смотрел, как они погибают, и в те моменты, когда мне нужно было закричать, я молчал. Мне казалось, что, если я буду ему полностью подчиняться, моя жизнь будет в полной безопасности. Мне даже в голову не могла прийти мысль перечить твоему отцу даже в самых незначительных моментах — вот настолько я его боялся и боюсь до сих пор, — со слышимой болью в голосе говорил Клаус, приковав к себе всё внимание собеседника. — Его силы поистине ужасают, как и его методы достижения успеха. Когда-то я хотел бороться с ним, но моё желание быстро улетучилось, когда на моих глазах буквально казнили одного из моих лучших друзей, и случилось это по моей вине. С тех пор я дал себе слово, что не стану бунтовать против него, дабы больше никто не стал его жертвой — я избрал эту роль для себя, и за всё это время я настолько ей проникся, что полностью вжился в неё. Но знаешь… друзья от этого умирать не перестали. Каждый год я терял дорогих мне людей, и сделать с этим ничего не мог! Почему? ДА ПОТОМУ ЧТО Я — ТРУС! У МЕНЯ НЕ БЫЛО НИ ДУХА, НИ СМЕЛОСТИ, НИ СИЛ ОБЪЯВИТЬ ВОЙНУ ДИРЕКТОРУ! — прокричал эмоционально он, но через мгновение тут же успокоился. — И мне казалось, что остальные испытывают точно такие же чувства к этому человеку, и что никто не решит пойти против него. А потом… потом я вспомнил тебя, Син — человека, которого так сильно ненавидел все эти годы. Мой разум решил винить тебя, ведь постоянно винить только себя — такое себе решение. Только ты на моей памяти смог поднять бунт и даже победить. Я считал это невозможным, — теперь на скамью присел уже линчеватель, ибо на ногах уверенно стоять он уже не мог. — Пока я постоянно подчинялся и вёл себя послушно, ты делал то, о чём я когда-то мечтал. Лишь за один день ты смог получить свободу, которая всем нам в комплексе могла только сниться. И я ненавидел тебя за это. Всем, сука, сердцем! «Почему именно он? На его месте должен быть я! ЭТО ДОЛЖЕН БЫЛ БЫТЬ Я!», — эти мысли каждый день разрушали мой разум, заставляя осознавать, что я слаб не только телом, но и волей. Каждый грёбанный день я чувствовал себя все бесполезнее и никчёмнее. Мой страх перед директором рос, как огромная тень, затмевая все мои мысли. Я терял веру в себя, чувствовал, что становлюсь всё мельче и бесполезнее. Чем больше я подчинялся, тем больше терял свою личность. Жизнь становилась бесполезной исключительно из-за моего трусости и страха, но винил я в этом только тебя, ибо ты показал мне пример того, как всё могло бы быть, если бы я просто один раз решился сделать то, о чём мечтал.

Густавсон затих. Внутри него бушевали чувства и эмоции, которые в любой момент могли выбраться на волю, но парень как-то умудрялся держаться. Ему было больно, неприятно и просто ужасно, но он считал нужным рассказать всё это, чтобы справиться со страхом, что уже долгое время царствует его телом, душой и разумом.

— И я считал тебя виновным во всех моих бедах вплоть до той ночи, когда чуть не убил тебя. Ты бы знал, как я внутри ликовал, когда смог уничтожить тебя. Я был сильнее тебя! Умнее тебя! Моё желание отомстить вот-вот должно было сбыться, но кое-что пошло не так. Понимаешь, всё это время я считал, что ты, пожертвовав всеми нами и своими друзьями, наслаждаешься жизнью по полной, и меня терзала зависть, что с каждым годом всё больше и больше мотивировала меня отомстить тебе. И вот, когда я занёс клинок над твоей головой и хотел завершить начатое, я осознал, что всё не совсем так, как мне представлялось. Как минимум, ты не был похож на человека, который наслаждается жизнью и всем тем злодейством, что совершает. Нет, передо мной в тот момент был парень, что испытал не меньше боли, чем я, а то и больше. Но что больше меня поразило, так это то, что ты не боялся смерти — ты был к ней готов, и ты ждал её. Разве это нормально для человека, что получил свободу и наслаждается жизнью? Такой человек бы не желал умереть, но вот в твоих глазах я увидел совершенно иное, и именно этот момент поселил семя сомнения в мою душу. В тот момент… я больше не хотел твоей смерти. Это странно, не правда ли? — грустно улыбнулся Потрошитель. — Долгие годы я жил мечтами о том, как отомщу тебе за то, что ты заставил нас всех страдать, и когда у меня появился для этого шанс, я отказался от задуманного. Мне кажется, уже в тот момент я увидел в тебе то, что никогда не было у меня — смелость, решимость и возможность победить Директора.

Линчеватель прикрыл лицо руками. Сказать всё это было для него невероятно трудно, но он справился. Оставалась лишь небольшая часть, которую ему нужно было озвучить, чтобы полностью закончить свой монолог, и в тот момент он собирал свои последние силы, чтобы закончить сей рассказ.

— Опустив руку, я решил оставить тебя умирать — у меня не было ни сил, ни желания заканчивать дело. Мне казалось, что ты должен был умереть от полученных травм и ранений, но ты снова удивил меня, Син — ты выжил. Вновь сделал то, что я считал невозможным. Это… сильно ударило по моему внутреннему миру, который был построен на страхе, сомнениях и моей уверенности в том, что подчинение — лучший путь, который я могу себе позволить. А потом… потом я вновь увиделся с Директором, и он сказал мне, что я ему больше не нужен. Я… свободен, — подросток улыбнулся, а на его глазах появились слёзы, что через мгновение начали медленно скатываться по щекам. — Я… я всё-таки смог стать свободным. Спустя столько времени… свободен.

Потрошитель остановился и начал вытирать слёзы с глаз и щёк. Син отреагировал на это с пониманием, ибо понимал, насколько важен для его собеседника был этот момент. Злодей и сам часто проливал слёзы, потому для него это не было никаким признаком слабости. Скорее, это было то проявление эмоций, которое Айкава уважал. В конце концов, не каждый решится заплакать перед другим человеком, выставляя себя с такой стороны.

— Первое время я был рад этой свободе. Большую часть своего времени я проводил с Клэр — девушкой, с которой познакомился на вступительных экзаменах в геройскую академию. Мы с ней ходили на свидания, веселились и разговаривали обо всём, о чём только можно. Райская жизнь, не правда ли? — грустно ухмыльнулся Клаус. — А потом до меня начало доходить, что Директор с самого начала планировал использовать меня для того, чтобы полностью завладеть твоим разумом. Не спрашивай, как я это понял — я очень хорошо знаком с его причудой, а также с ходом его мышления, что и привело меня к нужному ответу. Оставалось лишь понять, почему он прибегнул именно к таким методам, ибо, следуя моим представлениям, он мог взять под контроль любого, кого пожелает. Это натолкнуло меня на мысль, что ему что-то мешало сделать это с тобой, и для того, чтобы сломать эту своеобразную преграду, ему нужен был я и наша схватка. Получив нужное, он просто избавился от меня, ибо моё участие в его планах больше не предполагалось, а это привело меня к главной мысли — всё это время я был для него лишь инструментом, что сможет помочь ему заполучить тебя. В его глазах у меня не было большей роли, чем эта.

Син был весьма впечатлён мыслительными способностями собеседника. Конечно, логика у него иногда была притянута за уши, но ему удалось прийти к верным выводам, что заслуживало уважения, и своим взглядом юный злодей выражал его в полной мере.

— Когда я всё это понял, до меня начало доходить, что он и тобой управлял. Такой уж он человек — если ему кто-то нужен для его планов, он сделает всё, чтобы тот вёл себя так, как надо, говорил, как ему нужно, и действовал так, чтобы хорошо исполнить роль в его планах. Твой бунт в комплексе, вероятно, не входил в его планы, но вот всё остальное, что произошло с тобой — всё было по его сценарию. Тогда мне стало понятно, что вызвало у меня диссонанс, когда я увидел твои глаза в момент возможной смерти. Всё встало на свои места. Ты… жил в иллюзии и не понимал этого.

Айкава присел рядом с Клаусом, опустив голову. Юный злодей был не просто удивлён услышанным — он был под невероятным впечатлением. Имея не так много данных, тот смог сделать верное умозаключение, и это поражало Сина. Густавсон был невероятно способным и умным парнем — лишь его трусость и доброта помогли ему спастись от плана Кенджи по созданию абсолютного зла. Будь тот хоть немного грубее и смелее, и отец вряд ли выбрал бы выбрал своего сына, и последний бы точно никак не смог помочь или помешать этому — он бы просто не догадался, что на самом деле происходит, в отличие от Клауса.

— Казалось бы, что твоя судьба больше не должна меня волновать, но появилась ещё одна мысль, которая не давала мне покоя — а реальна ли моя жизнь? Точно ли в ней всё происходит по моему выбору и моей воле? Я решил проверить это, и первым делом начал изучать поведение Клэр. Результаты были печальные — её разум точно редактировали. До нашей встречи её интересовали только боевые искусства и рисование, а после — только я. Она даже про тренировки забыла, что странно, не находишь? Да, это можно списать на внезапные и непредсказуемые чувства, но раньше с ней такого никогда не было. По крайней мере, такое я услышал от её родителей и немногочисленных друзей. Вывод, как ты понимаешь, напрашивался сам собой, — Густавсон тяжело вздохнул и посмотрел прямо. — Директор использовал её для того, чтобы управлять мной, и это отлично сработало. Не знаю, как я не заметил фальши в ней — скорее всего, сыграло то, что мы с ней не были знакомы до вступительных экзаменов. Факт остаётся фактом — Клэр влюбилась в меня не сама, а по указке, а с пониманием этого, как ты понимаешь, особо спокойно не живётся.

После этих слов наступила тяжёлая и немного гнетущая тишина. Син успешно обрабатывал всё, что услышал, а Клаус старался успокоить разбушевавшиеся внутри него чувства и эмоции, и у него это даже неплохо получалось.

Через минуту окружение вновь начало наполняться звуками голоса Густавсона:

— И вот, Син, я пришёл сюда, будучи абсолютно уставшим снаружи и пустым внутри. Моя реальность, как и твоя, оказалась ложью, что создал Директор, только вот я не понимаю, зачем жить и существовать дальше. Блядь, я даже не понимаю, настоящие ли мои эмоции, чувства и поведение или нет. Я не знаю, как нужно правильно реагировать на то, что происходит со мной, какие слова стоит говорить и как вообще продолжать идти вперёд, — в этот момент Потрошитель посмотрел на своего собеседника. — Наши положения похожи, только вот ты почему-то продолжаешь идти вперёд, и я этого не понимаю, потому и задаю один и тот же вопрос несколько раз, — из его рта вырвался ещё один тяжёлый вздох, — и каждый твой ответ звучит для меня, как бред, который я не понимаю.

Выслушав это, Айкава поднял взгляд и посмотрел в сторону коридора, что вёл на арену, где прямо сейчас должны были биться Грим и Кенджи. Подросток хотел отправиться к ним, как можно скорее, но почему-то этот разговор с Клаусом казался ему очень важным — настолько важным, будто бы он был способен перевернуть ход событий. Потому, всё тщательно обдумав, Син решил ответить на вопрос собеседника ещё раз, но более искренне, чем в прошлый раз.

— Это всё, что у меня осталось, Клаус, — произнёс он, приковав к себе внимание линчевателя, — и я не могу остановиться. По крайней мере, не сейчас, когда я дошёл до точки невозврата. Борьба — это всё, что у меня осталось после всего того, что со мной случилось, и, если я сейчас перестану бороться, то… я не знаю. Впереди меня будет ждать только неизвестность, а к ней я отношусь не очень-то и хорошо, — подросток слегка улыбнулся, вспомнив одну деталь, благодаря которой он всё ещё может нормально мыслить. — В добавок, что-то внутри меня продолжает бороться, и пока у меня есть хотя бы крупица желания продолжать идти дальше, я не могу остановиться. Быть может, это какая-то болезнь, глупость или просто отчаянное желание казаться чем-то большим, чем набором букв в сценарии и созданным кем-то персонажем, но даже так… мне просто нельзя останавливаться. Возможно, это не приведёт меня ни к чему хорошему. Быть может, я даже проиграю или умру сегодня, но знаешь… я чувствую, что желание идти дальше прямо сейчас принадлежит только мне, и это помогает мне не сойти с ума окончательно. — его взгляд снова приковался к Густавсону. — А что заставило тебя прийти сюда?

Потрошитель от такого вопроса поёжился — совсем не ожидал его услышать. Конечно, он понимал, что Син может у него это спросить, но всем сердцем не желал, чтобы это случилось, ибо ответить ему было, по сути, нечем. Однако, коль вопрос был задан, нужно было отвечать, и подросток решил ответить прямо и честно — именно так, как он сам и понимал ответ на этот вопрос.

— Ты оставил сумку на крыше, — начал говорить он, — и любопытство заставило меня в неё залезть.

— Ты серьёзно лазил в моих вещах? — слегка скривил лицо злодей. — Там же обычная одежда.

— Я понял это, когда залез внутрь…

— Надеюсь, ты не добрался до моих красных трусов?

— Увы…

— Но зачем ты рылся в сумке, видя, что там лежит лишь сменная одежда?

— Интуиция подсказывала мне, что я найду там что-то интересное.

— Из интересного там были только лимитированные носки с Губкой-Бобом!

— И записка, — добавил Клаус, после чего Айкава затих. — Ты даже не представляешь, какой подарок тебе оставил Дженсен перед смертью.

— И что это за подарок? — Син понимал, о чём может говорить Потрошитель, но хотел удостовериться в своей теории.

— Он разгадал особенность причуды Директора, которую можно использовать, чтобы победить его!

* * *

…Также не забудь о том, что я НЕ говорил тебе, что человек, против которого ты идёшь, обладает, пожалуй, одной из самых могущественных причуд на моей памяти. И, разумеется, я НЕ говорил тебе о том, что тебе стоит быть осторожней и внимательнее, когда ты решишь вступить с ним в сражение.

И да, парень, когда ты с ним столкнёшься, не доверяй своим глазам и ушам — доверяй лишь собственной интуиции. Только она подскажет тебе, как отличить ложь от истины.

И не забудь поразмыслить об иллюзиях. Ты ведь не забыл мой совет, верно?

Ну, собственно, вроде всё сказал. Надеюсь, ты добьёшься своего, после чего сможешь также, как и я, стать свободным человеком. И помни, что я не жалею ни о чём, ибо каждый шаг, каждое решение привели меня к тебе. Благодарю за то, что ты был рядом в этот момент.

С любовью, наверное,

Дженсен Тодд.

* * *

— Он вложил столько смысла в эти строки, — будто бы восхищался Клаус. — Мало того, что он сказал, как можно победить Директора, так он ещё и пытался подготовить тебя к моменту раскрытия всей правды. Это… невероятно.

Син же слушал всё это и улыбался своей самой искренней и благодарной улыбкой.

«Даже перед смертью ты думал обо мне. Чёрт возьми, ты больше заслуживаешь зваться моим отцом, чем сам мой отец», — слегка иронизировал в своей голове он.

— Ты так и не ответил на вопрос, — решил подметить юный злодей, дабы отвлечься от нахлынувших на него мыслей о Дженсене.

Потрошитель вновь слегка поник перед тем, как ответить. Что-то очень сильно давило на его плечи тяжёлым грузом, и от глаз Айкавы это скрыться не могло.

«Либо он сам не знает, почему пришёл сюда, либо есть какая-то другая причина, которой он не хочет делиться», — пытался понять поведение собеседника он.

— Когда я прочёл это, моё тело… двигалось само, — неуверенно говорил Клаус. — Внутри меня будто бы зажглось пламя надежды — надежды на то, что у… нас получится его одолеть. Однако, как ты понимаешь, этого пламени всё ещё не хватает для того, чтобы я полностью решился бороться.

Услышав ответ, Син невольно улыбнулся. Он вспомнил одного человека, который когда-то тоже ответил, что его тело двигалось само. Сравнение напрашивалось само, но злодей не понимал, почему именно сейчас он вспомнил о человеке, который до определённого времени был его одноклассником и даже… другом.

«Друг? Разве мы были друзьями?», — задался вопросом Айкава, но ответить на него так и не сумел.

Решив, что он подумает об этом позже, если, конечно, сможет, длинноволосый подросток поднялся на ноги и выпрямился. Больше задерживаться было нельзя — нужно было торопиться, пока старик Грим ещё мог стоять на своих двоих. Разумеется, парень был уверен в силах и выносливости человека, который тренировал его почти всё лето, но интуиция подсказывала ему, что не стоит уж слишком переоценивать его способности.

— Знаешь, Клаус, — Син сделал паузу, чтобы подобрать нужные слова, — мы с тобой оба очень крупно облажались, — приковал он этой фразой всё внимание собеседника. — Я поднял бунт и уничтожил целый комплекс, когда тебе и остальным было нужно, чтобы я просто прошёл последнее испытание, тем самым заставив вас страдать и умирать на протяжении долгих лет. Ты же облажался в том, что был добрым трусом, который совсем не годился для планов моего отца, тем самым обрекая меня на полностью фальшивую жизнь. Мы оба друг другу насолили, не правда ли? — увидев растерянное выражение лица Потрошителя, Айкава слегка улыбнулся. — И если ты всё ещё действительно винишь меня в чём-либо, то… прости меня. Мне… действительно жаль, что тебе и твоим друзьям пришлось всё это пережить из-за моего отца-психопата.

Клаус в удивлении прищурил глаза, слушая слова Сина. Эти извинения и признание в общей неудаче заставили его столкнуться с чем-то несвойственным, словно попавшим из другого измерения.Конечно, всё сказанное юным злодеем казалось чем-то нелогичным и даже немного бредовым, но какой-то смысл в этом всём был, и Клаус всеми силами пытался за него ухватиться. Одновременно со всеми мыслительными процессами, что происходили в его голове, в его взгляде читался ступор, словно он не ожидал услышать что-то подобное от того, кого раньше считал своим врагом.

— Но сейчас, пожалуй, у нас не осталось времени для того, чтобы сказать друг другу всё, — продолжил Айкава. — Нужно вернуться на арену и вступить в бой с моим отцом, и мне чертовски нужна твоя помощь, Клаус, — он решительно посмотрел в глаза Потрошителя, в которых отражалось немалое удивление, что было перемешано с шоком, волнением, страхом и неуверенностью. — Противников двое, а я — один. Мне нужен товарищ, который прикроет мне спину. Ты… поможешь мне? — говорил он весьма несвойственные и непривычные для него слова, что давалось ему с большим трудом.

— Но я…

— Только вместе мы сможем победить Директора раз и навсегда, — голос длинноволосого подростка был полон уверенности. — Старик Грим именно поэтому позволил нам уйти вдвоём. Я думаю, он верит, что только вдвоём мы сможем победить главного злодея наших историй, и почему-то сейчас я тоже хочу в это верить , — договорил он, протягивая руку вперёд, предлагая Потрошителю не только сотрудничество, но и помощь подняться со скамьи.

Клаус чувствовал, как его внутренний мир переворачивается. Желание согласиться, помочь, смешивалось с боязнью, страхом и сомнениями. Ему казалось, что этот момент решит многие вопросы, и ответственность за это давила на него. В какой-то момент он хотел было отказаться и сбежать прочь из этого места, но в следующую секунду он решился, когда в его голове прозвучали голоса.

«Ты сможешь, Клаус!».

«Мы верим в тебя!».

«Вперёд, братик!».

«Разберись с Директором в своём мире, а мы с радостью разберёмся с ним в нашем!».

«Покажи злодею, насколько силён наш герой!».

Неожиданный поток веры, надежды и уверенности захлестнул его, и он больше не мог сопротивляться.

Улыбнувшись, он принял руку собеседника и поднялся со скамьи. Его взгляд теперь не был наполнен страхом — теперь он источал лишь желание.

Желание дойти до самого конца.

— Пора закончить эту историю, — уверенно сказал он, тепло улыбаясь.

— И когда мы сделаем это, мы сами станем сценаристами наших судеб и жизней, — с такой же уверенностью ответил Син.

Они ещё немного постояли, чувствуя, как решимость наполняет каждую их клеточку. Без слов они переглянулись, согласие и понимание мерцали в их глазах. Затем, словно одновременно ощутив внутренний импульс, бегом направились к коридору, который вёл к арене, где прямо сейчас находились Грим и Кенджи. До двери, ведущей в него, они добрались за считанные секунды, после чего, миновав её, они отправились прямо по коридору, где уже совсем скоро они наткнулись на большие и массивные двери, что отделяли их от нужного им места. Переглянувшись, они оба кивнули и, приложив силы к обеим створкам, без труда распахнули их, после чего их взор был направлен на середину поля битвы.

То, что они увидели, повергло их в шок. Глаза обоих парней расширились от ужаса, а Сину стало трудно дышать из-за страха и злобы, что начали заполнять собой его разум и тело. У Клауса же начались рвотные позывы, которые вот-вот грозились перейти от угрозы к действиям.

«Опоздали…».