Пятеро в молчании (гет)

Сознание выхватывало из разговора самые заманчивые фразы, которые прозвучали из уст Грейнджер. Вроде тех, что она действительно считала, что я понимал её лучше самых близких друзей, что моё мнение для неё важно, и что моя симпатия к ней, которая стала откровением даже для меня самого, взаимна.

Ну и пусть, отмахнулся я от внутреннего голоса, который всё твердил, что фраза «как человек» — добавление, надо сказать, совсем дурацкое и звучало как оправдание.

Но самым главным было то, что она совершенно ничего не чувствовала к Уизли. А ещё слегка тешило самолюбие, что я оказался первым человеком, который, помимо неё, знал, что все попытки лисьей морды сделать из Грейнджер миссис Уизли заранее обречены на провал.

Но по-настоящему беспокоило другое. Я позволил себе взбеситься из-за совершенной глупости, из-за её короткой, но оглушительной вспышки, которую сам и спровоцировал. К вспыльчивости Нэнси успел привыкнуть — пусть она и могла раздуть проблему на ровном месте, зато я знал к ней подход и знал, как избежать откровенного мозгоёбства. Но вспышки Нэнси, короткие и быстро проходящие, не шли ни в какое сравнение со вспышками — нет, настоящими взрывами — Грейнджер. И всё же, выходить из себя не стоило.

Я знал, увидел это в удивлённых глазах, что Грейнджер отлично прочувствовала бешенство, которое так и не выплеснулось наружу. А уж последние слова по поводу того, что она не в состоянии адекватно оценивать реальное положение вещей, и вовсе были лишними. Теперь она вполне могла подумать, что Поттер убедил меня в её неспособности самой за себя решать, выбирать тех, с кем и как ей общаться. Этого хотелось меньше всего.

Разошлись на вполне мирной ноте, но у неё было достаточно времени, чтобы обдумать сказанное. И что вообще на меня нашло, когда я пытался подтолкнуть Грейнджер навстречу Уизли? Пусть она ничего к нему не чувствовала, пусть наконец-то эта мысль была произнесена вслух и при постороннем человеке, пусть даже её намерение расплеваться с Уизли после этого короткого разговора окончательно укрепится — это ровным счётом ничего не обещало. Я был уверен, что Уизли не примет просто так её слов и не откреститься от своих намерений.

Подавив тянущую досаду, представил, что сегодня вечером, на собрании, они обменяются взглядами, несколькими фразами, а после всего, когда останутся наедине, Уизли попросит у неё прощения за своё поведение. Скажет, как она ему дорога, и как он… возможно, любит её? И всё-то у них получится, главное — немножко подождать, пережить кризис, а там… А там Грейнджер, растерявшая свою уверенность, терзаемая чувством вины, так и не нашедшая достаточно весомого повода сказать правду. Она улыбнётся, кивнёт и промолчит, как молчала до этого множество раз.

Я думал, что не могло существовать в мире такого человека, который после многократного, пусть и невысказанного, отказа продолжал бы настойчиво стучаться в запертые двери. Но тогда я не был знаком с их ситуацией, со взаимным, каким-то совершенно диким нежеланием понять и услышать друг друга. Возможно, Уизли и догадывался, что думала Грейнджер об их отношениях — если он не конченый кретин, на что я очень надеялся. Да, он вполне мог знать, когда и как именно сыграть на её чувстве вины. А сама Грейнджер, прекрасно понимая, что он никуда из её жизни не исчезнет, продолжала вестись на его уловки. И возможно, когда-нибудь, она окончательно размякнет и пойдёт у него на поводу до самого алтаря.

Выйдя на улицу и вдохнув преддождевой, влажный и удушливый воздух, я отчётливо понял, чего хотел: всего-то чуть больше времени.

Что бы ни у кого из нас не было никаких важных дел. Можно было бы прогуляться по парку за обсуждением дела, как сегодня утром. Или послушать её шуточные сетования по поводу приготовлений к свадьбе. Потом было бы неплохо продолжить разговор за ужином или что-то в этом духе; осторожно подвести беседу к более подробному разбору о том, почему она всё ещё не набралась смелости отшить Уизли. А возможно, как бы невзначай, вызнать, откуда у неё взялся маленький шрам, рассекающий бровь.

Было бы немного больше времени. Уж тогда-то она, конечно, поняла бы, что Уизли ей совсем не пара.

Но от подобных мыслей становилось тошно. Здравый смысл в который раз вопрошал: «зачем тебе это нужно?», и вразумительного ответа у меня не было. Кроме разве что колкого и поганого на вкус оправдания, вроде «если ему можно манипулировать ею, то почему нельзя мне?». И снова, к началу, по замкнутому кругу — «зачем?».

Я вернулся в сегодняшнее утро. Её шутливые издёвки касательно, упаси Мерлин, беременности Нэнси и намерений обзавестись семьёй; как она чертовски заразительно улыбалась, и как девушка в свадебном салоне приняла нас за пару, а потом…

В голове тут же зазвучало её насмешливое: «как это — ненавидишь блондинок?» после того, как выбросил кусочек пергамента с номером временной секретарши. И почти ощутил, как её пальцы запутались в моих волосах. Жест совершенно ни к чему не обязывающий, доверительный, дружеский. Я видел, как она трепала по волосам того же Поттера ещё в школе, когда они дружно веселились за гриффиндорским столом.

«Доверительный» — вот от чего становилось не по себе.

Ни взаимная симпатия, ни доверие, ни то, что она поведала о своих переживаниях — ничто не давало права склонять её в ту или иную сторону.

Наверное, чего-то подобного она и искала на стороне, не найдя поддержки у друзей. И правильнее было бы оставить её в покое и самой разбираться с тем, как поступить: окончательно ли расстаться с Уизли или пойти на поводу у чувства вины и попробовать дать ещё один шанс обременительным отношениям.

Пригладив волосы на затылке, который сковал колючий озноб, подумал, что мой ответ касательно её переживаний был вполне себе разумным. Нейтральным. Как и понятие честности, как буквы и слова — чего нельзя сказать о последствиях сказанного. И было, по сути, неважно, разрушит ли честность с Уизли её жизнь или наоборот, откроет новые дороги. Молчание заставляло стоять на вечном перепутье.

Перебирая все эти малоприятные мысли с усердностью мазохиста, понимал, что сам же себя накручивал, но не мог остановиться. Хотелось собрать все тревожные мысли воедино, чтобы при случае — может быть, завтра или на неделе, как выдастся свободный час или два — осмотреть их повнимательнее, как можно тщательнее изучить со всех сторон свежим взглядом, как какой-нибудь магозоолог, который столкнулся с неизвестной ранее живностью.

Начинала болеть голова. Послать бы к чёрту и Кэти, и Люси, и весь Лютный; от осознания тщетности предстоящего дела хотелось рвать и метать. Да и Стюарт, узнай, что мы обнаружили в отчётах от экспертов, с которыми работала Грейнджер по поводу пропадавшей картины, сам бы посоветовал плюнуть на Элисон и заняться более интересной зацепкой.

Как никогда сильно ощутил отсутствие напарника. Пусть он иногда брюзжал, раздражал, спорил — но не оставлял меня наедине с самим собой, шутил — иногда даже смешно, а если нужно было обсудить дело, то здесь ему цены не было. Нестерпимо хотелось рассказать Стюарту о том, что сегодня приключилось в Лютном. Он наверняка бы придумал парочку шуток по поводу бутылки, которая угодила мне прямо в лоб. Может, даже отмочил бы что-нибудь про квиддич и о том, что я наверняка наврал о своих неплохих успехах в этой игре в школьные годы. Если, конечно, не запутался бы в терминологии.

Я надеялся, что его самовольному уходу, странному поведению по отношению к Лоле и тому, почему он до сих пор не вышел на связь, была какая-то серьёзная, но совершенно простая причина. Объяснимая. Конечно, он был недоволен, даже зол, что я скрыл от него важную информацию, но ведь не до такой степени его вывела из себя эта новость? Что-то его определённо разозлило или напугало. Но что такого могло произойти по пути в хранилище улик — не понятно. А может, напарник уже битый час пытался вызвонить меня, да вот только не мог, пока я шатался между Лютным и министерством.

Спешно проверив телефон, уверился, что никаких попыток связаться напарник не предпринимал. А ещё раз набрав его номер и услышав в трубке абсолютное молчание, подавив дёргающее беспокойство, решил — возможно, он вернулся в отдел, где телефон становился бесполезным.

Трансгрессировал на пустынный задний дворик «Дырявого котла» сразу же, как только свернул за угол здания министерства, где ещё совсем недавно Грейнджер получила газетой от Кэти. Мне даже показалось, что на мокром асфальте всё ещё видны следы разлитого кофе. Возвращаться прямиком в Лютный было бы и правда по-идиотски; в лучшем случае снова уйду ни с чем, в худшем — в меня полетит не только бутылка. Как бы то ни было, Кэти всё это время находилась в Лютном, а потому уже знала, кто именно побывал в «Виверне» сегодня днём.

Судя по реакции Люси, не оставалось сомнений, что Кэти не только всё выложила своей приятельнице о своём дружке Джеке, но и подробно с ней это обсудила. С воскресенья у них было предостаточно времени, чтобы перемыть мне кости — и моё скотское поведение, и наглость, с которой я снова заявился в Лютный как ни в чём не бывало. Призрак из прошлого, который не просто исчез без объяснений, но и врал о себе всё время знакомства. Да вдобавок, будто остального было мало, оказался копом.

Наверное, Кэти поначалу не поверила написанному. Спустя всего-то неделю после внезапной встречи в Лютном и обещания увидеться, после новости о том, что со мной всё порядке, после стольких лет — тяжело узнавать правду не из уст старого приятеля, а из газетки для домохозяек. Отрицание сменилось дикой злобой, которую она, по стечению обстоятельств, смогла выплеснуть прямиком в лицо обидчику. Стало ли ей легче?

Теперь она знала правду, и я до сих пор не мог понять, что чувствовал по этому поводу: облегчение или ещё большую тяжесть.

Когда мне понадобилось укрытие после отъезда (побега) матери, скрыть личность не представило никакого труда. Кому какое дело до всклокоченного и обдолбанного юнца? К тому же, на момент знакомства с Кэти и после окончания войны минуло уже два года, и никому даже в голову не пришло провести параллель между исчезнувшим с горизонтов отпрыском Малфоев с тем, что я представлял из себя в двадцать лет. Да и сравнивать было не с чем.

В основном моя физиономия активно (но очень недолго) светилась в газетах в тот краткий послевоенный период, когда общественность ещё не до конца оглушило последствиями. Очень скоро интерес к пойманным и наказанным стих, журналисты то и дело строчили новые статьи о том, как продвигаются поиски сбежавших, о рейдах мракоборцев, о работе министерства и школы, о героях, вроде Грейнджер и Поттера с их рыжим приятелем-недоноском. Да и много ещё о чём, что, по мнению газетчиков, было по-настоящему важно.

Меня вполне устраивало, что удавалось оставаться неузнанным. Только благодаря этому последняя вылазка под личиной Джека принесла плоды. Даже спустя время, когда я уже не выглядел как типичный представитель общества отбросов — набрал нормальный вес, черты лица уже были совсем не юношескими, да и с короткой стрижкой я имел совсем другой вид — у меня всё ещё была возможность пользоваться старыми знакомствами.

Но чёрные строчки, выведенные на шероховатой бумаге, и про Лорда, и про мою работу, и скабрезное замечание в сторону участия в личной жизни Грейнджер, одним махом похерили всякую возможность и дальше оставаться в благостной тени. И вот это было самым главным упущением.

Повертев эту мысль так и сяк, не без досады, решил принять за лучшее осведомлённость Кэти, припомнив и слова Поттера — «что сделано, то сделано», и свои собственные мысли по поводу честности.

Молчание — перепутье, не приведшее ни к чему хорошему ни меня, ни Грейнджер. А уж о Гранте Остине, жизнь которого была построена на лжи и недомолвках, и говорить было нечего. Как бы то ни было, благодаря «Досугу» и моей недальновидности, карты были открыты. Теперь оставалось только подстраиваться под новые обстоятельства. Вяло подумав о том, что сделать ещё одну попытку вызнать информацию у обитательниц Лютного в одиночку было даже лучше, достал палочку и через пару секунд оказался у начала длинной улицы.

Косая аллея поглотила мгновенно. В уши хлынули гул смеха и голосов, редкие взрывы хлопушек, мешанина из животных звуков. Такая какофония была характерна только для Косой аллеи. Несмотря на мрачность неба и окутавшую весь Лондон серость, здесь всё так и пестрело разноцветными красками. Множество магазинов и кафе с кособокими вывесками, ряды живописных витрин, пёстрые, слепленные между собой дома, разношёрстные мантии и шляпы, вспышки волшебных фейерверков — казалось, будто кто-то намеренно и только здесь слегка прибавил яркости.

Шагая мимо крошечной лавки с запылённой вывеской «Чудесные волшебные палочки Джимми Кидделла» и яркой витрины кондитерской, обрамлённой редким деревянным переплётом, с ещё большей неохотой погрузился в размышления о том, что бы мог сказать Кэти.

И пришёл к единственному выводу: не существовало в мире таких слов, которыми бы я мог оправдать свой молчаливый уход несколько лет назад. Как и обман. Да, можно было сказать, что я наврал ей не просто так, а чтобы оградить себя — и её, конечно — от каких бы то ни было последствий и прочее, но от чего-то была уверенность, что для неё всё это будет пустым звуком. Ненужным оправданием.

Как мог, пытался найти в ситуации хоть что-то положительное. Хотя бы для того, чтобы поставить галочку напротив строчки «не зря просрал время». На самом-то деле, если бы Элисон смогла бы пролить свет на местонахождение Остина, то это облегчило бы половину дела. Возможно, поспособствовало бы его скорому закрытию. Грейнджер вполне логично предполагала, что Остину, в его нынешнем положении, податься было некуда. Да и разговор с Алексией, в какой-то мере, эту мысль подтверждал — у него практически никого не осталось. Если сестра была не в курсе подробностей его жизни, вроде тех, чем именно он промышлял после того, как она устроила его в библиотеку и даже то, что женился, Остин вполне мог податься к бывшей приятельнице.

В каком-то смысле я понимал Алексию и её нежелание вмешиваться в тот мрак, который то и дело образовывался вокруг Остина. Выбравшись из семьи волшебников, где её брата, волею судьбы лишённого магии, считали грязным пятном на репутации родословной, где из-за этого наверняка царила не самая дружеская атмосфера, она, сознательно или нет, выстроила для себя представление о своей собственной жизни и семье: покой, безопасность, гармония.

В итоге она вышла замуж за магла и стала жить обычной жизнью. Но даже тогда не забывала о непутёвом брате и постаралась помочь, когда тот решил наконец-то встать на путь истинный. А вот когда возникла малейшая угроза, что прошлое снова постучится в двери её беспроблемного мирка, то она предпочла сменить замки и откреститься от него. Кто стал бы за такое осуждать? Если бы мог, я поступил бы точно так же.

У входа забегаловки «Чайный пакетик Розы Ли», переговариваясь, курили трубки человек пять. Кое-кто из прохожих притормаживал у той или иной витрины, которые пестрели объявлениями о распродажах и новинках. Крикливые долговязые подростки — явно без пяти минут закончившие школу — разглядывали парящие друг над другом новенькие «Нимбусы» в витрине «Всё для квиддича» и взахлёб обсуждали преимущества новой модели. Немного приподнявшись духом и повторяя как мантру «я не трачу время попусту», прибавил шагу, лавируя мимо прохожих.

И правда. Нельзя было не признать простого факта: Элисон, за плечами которой была довольно пёстрая криминальная жизнь не только в мире маглов, но и в мире магов, хотя бы раз должна была посетить Лютный. И, конечно, «Виверну» — хотя бы потому, что в Лютном переулке питейных заведений было не так много, всего парочка забегаловок, из которых «Виверна» была самой большой.

Не имея никакого желания соваться в Лютный второй раз за день, решил поступить иначе: просто послать Кэти сову. Вариант казался жалким и отдавал чем-то очень похожим на трусость (но я бы предпочёл другое название — благоразумие), но зато сэкономится время. Да и риск нарваться на новые неприятности будет исключён. Ещё одна головомойка была бы некстати, а засветиться в «Пророке» из-за вопиющего превышения полномочий в Лютном переулке хотелось меньше всего. А превышения полномочий случились бы обязательно. Слишком уж я был вымотан и взвинчен.

Решил так: раз Кэти всё это время была в Лютном, то она уже обладала некоторой информацией. Во-первых, в «Виверну» приходили два человека из министерства, конкретнее — из отдела правопорядка и с намерением разыскать человека. Во-вторых, ей было точно известно, кто это был. На фотографии из «Досуга», которую сделали во время субботней фотосессии, можно было чётко различить наши с Грейнджер лица. Люси, если и не имела понятия о том, как выглядела Грейнджер, после разговора с Кэти не могла этого не знать. И конечно, Люси расстаралась, чтобы в красках описать приятельнице и то, кто приходил, и то, как она избавилась от обидчиков; а значит, нужно было подкатывать к Кэти с чисто деловой стороны.

Между «Волшебным зверинцем» и торговым центром «Совы» была зажата крошечная почта, куда я и нацелился. Проходя мимо лавок, торгующих волшебным зверьём, казалось, навсегда разучился воспринимать запахи. Волшебные твари гадили точно так же, как и обыкновенные.

Чуть не споткнувшись об огромного рыжего котяру, который явно выполз из «Волшебного зверинца», чтобы подышать воздухом, в простых словах и довольно громко выразил в его сторону неудовольствие. Плоская кошачья морда как бы говорила: «да плевать мне на тебя и твоё мнение». Но зато мою ругань услыхала престарелая ведьма, выскочившая из «Волшебного зверинца». В зелёной мантии и замызганной шляпе набекрень она напоминала старую ворчливую жабу. Схватив кота на руки, старуха разразилась целой тирадой насчёт «бестолкового поколения» и «слишком нахальных сопляков». Уходя вглубь тёмного пространства магазинчика, она принялась сюсюкаться с котом. Заслышав кличку животного, посчитал, что она больше походила на оскорбление.

Добравшись до почты, написав пару строк и выбрав крошечную сову — только местная доставка — я дал Кэти на обдумывание просьбы о встрече ровно тридцать минут. Объяснился просто: насчёт дела, по которому она проходила как свидетель. Если она не осмелится прийти на встречу за это время, то не надумает и вовсе. Но я надеялся, что Кэти попросту испугается последствий.

Устроившись за столиком внутри «Чайного пакетика Розы Ли», ждал с некоторым волнением. Может, Кэти посчитает предлог надуманным и пошлёт ответное письмо с каким-нибудь малоприятным проклятьем внутри? Но я точно знал, что вызывать её в министерство официально было бы непростительной ошибкой, а потому выбирать не приходилось.

Если годы и смогли немного разбавить принесённую ей боль, то последние события — моё внезапное появление в Лютном, резкий отказ в попытках помочь, ещё один обман, неприятности, свалившиеся на её голову по моей вине, Грейнджер, как какой-то подосланный агент разведки, открывшаяся правда — всё это уложится в голове Кэти ещё не скоро.

Когда часы отсчитали от назначенного времени уже двадцать три минуты, за которые я успел выпить две чашки кофе, съесть сэндвич и вспотеть от духоты чайной так, что рубашка прилипла к спине, уже собирался сматывать удочки. И только потянулся к висевшей на спинке стула куртке, с неохотой подумав о том, что можно поспрашивать об Элисон не только у Люси и Кэти, а у кого-нибудь ещё — может, кто-нибудь видел её или знал, где она бывала — как скрипнула входная дверь, деликатно брякнул колокольчик, и в проходе, на фоне улицы, показалась маленькая фигурка.

Она быстро оглядела заполненную чайную. Когда поднял руку, чтобы привлечь внимание, фигурка быстро рассекла помещение. Ещё секунда — и Кэти уселась напротив. Коротко постриженные тёмные волосы стояли торчком, подведённые чёрным глаза с прищуром шныряли по моему лицу, будто ощупывали — и я почти чувствовал, по-настоящему, прикосновения колючего взгляда к коже.

— А где подружку потеряли, мистер детектив? — с присущей ей в минуты нервного волнения едкостью поинтересовалась она.

Из-под заношенной кожаной куртки с шипами торчала ярко-оранжевая футболка с потрескавшимся логотипом «Пушек Педдл» — в сознании тут же всплыла физиономия Уизли, такая же помятая и отталкивающая. В свете тусклых ламп чайной на колечке, которое болталось у Кэти над верхней губой, заплясали крохотные желтоватые блики. Краем глаза заметил, как к столику заторопилась официантка. Кэти это тоже заметила и отрицательно мотнула головой, скосив на неё взгляд; официантка притормозила на половине пути, секунды две помялась, а потом развернулась и отошла к другому столу, за которым теснилась целая компания молоденьких ведьм.

— Коллегу, — с деланным спокойствием поправил я, откинувшись на спинку стула. Кэти с сомнением хмыкнула и огляделась по сторонам, будто искала у других посетителей поддержки.

— Ну да, точно, — помолчав, закивала она и скривила губы, — коллегу, чтоб её! Как ты вообще узнал, что я здесь? Я сказала Люси, чтобы она…

— На тебе Следящие чары.

Короткий ответ, казалось, возмутил Кэти до глубины души. Она будто только что осознала, что позабыла об этом. Как и мы с Грейнджер несколько часов назад. Кэти вся подобралась, быстро огляделась; будто ждала, что из-под соседнего стола вот-вот вылезет мракоборец и арестует её.

— Слушай, Джек, ты написал, что разговор касается того… м-м-м… дела? Из-за которого твоя стерва-подружка допрашивала меня? Из-за Билли? Выкладывай быстрей, какого чёрта тебе нужно!

Поправлять её не стал. Она назвала меня так, как привыкла — то ли давала понять, что именно она хозяйка сложившегося положения, то ли просто оговорилась. Но всё же почувствовал, как брови самопроизвольно поползли вверх. Такого напора и натужной деловитости я не ждал.

— Ты торопишься?

— Представь себе! — важно ответила она, но, вопреки своим словам, стащила куртку. В чайной было невыносимо душно. — Эта твоя коллега не говорила, что будут ещё какие-то допросы! Тем более, Ил, вроде как, ничего не сделал?

Голос повысился на пару тонов, она поджала губы. Если Кэти и была до сих пор зла из-за открывшихся подробностей, то они задевали её не так сильно, нежели собственная роль нечаянного свидетеля и последовавшие за этим неприятности.

— Нет, Билли чист. Он всё ещё работает? — спросил я, пытаясь перевести беседу в мирное русло, но уже ни капли не сомневаясь, что ничего из этого не получится.

— Так поди и сам его спроси! — скривилась она. — Я-то тут при чём? Я всё рассказала этой твоей коллеге!

Помолчал, видя, что Кэти начала выходить из себя. Она сощурилась до такой степени, что глаза из-за густой подводки выглядели как два чёрных пятна.

— Люси ведь рассказала тебе о…

— Сегодня? — тут же вставила она, и, не дождавшись ответа, продолжила, не скрывая удовольствия: — Да, сказала. Сказала, что приходили два чёртовых копа, и что они вытряхнули из вас пару фунтов дерьма! — она задержала взгляд на ссадине. — Второй коп — это она? Гермиона как-то там её?

— Да, верно, — я потёр лоб. От взгляда Кэти ссадина запульсировала, — Гермиона Грейнджер.

Это «как-то там её» напомнило случай, когда Грейнджер точно так же пыталась выказать своё пренебрежение относительно Нэнси. И, конечно, Кэти использовала этот приём для таких же целей. Я не стал упоминать о том, что уж кто-кто, а Кэти должна знать и имя Грейнджер, и кто она такая. В первую очередь потому, что она представилась ей на допросе, во вторую — потому что Кэти за ней следила и вряд ли бы забыла.

Она отвела взгляд. То ли из-за духоты, то ли из-за волнения, но щёки Кэти заполыхали красными пятнами. Может, дело было в моём спокойной молчании, а может — и в чём-то другом, но её бравада слегка поугасла. Тонкие пальцы правой руки заскользили по деревянной столешнице, будто вырисовывали замысловатый узор — она всегда делала так, когда нервничала. Не отрываясь от своего занятия, она оглядела меня: взгляд прошёлся по рубашке, расстёгнутой на две пуговицы и по волосам, слегка свисающим на лоб. Я потёр щеку — щетина толком пробиться ещё не успела. Основательно побрившись с утра, теперь почувствовал себя голым из-за этого внимательного изучающего взгляда.

— Весь такой чистенький, с ума сойти! — язвительно выдала Кэти и скривилась.

Похоже, таким я ей не особенно нравился. А вот если бы вечная небритость, такая же мятая футболка и ореол перегара — тогда, конечно, дело другое. Мысленно усмехнувшись, ответил с лёгкой претензией на заинтересованность:

— Ты, смотрю, тоже решила имидж сменить?

— И всё равно не чета тебе, ага? — Кэти фыркнула. — Как и твои бывшие дружки, помнишь таких?

Я старался держать в голове мысль, что наш разговор — не допрос, и пытаться вести себя как детектив было бы неверно. Но моё спокойствие и то, что сделал паузу, сделали своё дело. Кэти, почувствовав необходимость заполнить тишину, сама вовлекла меня в разговор, а после и вовсе задала вопрос, требующий ответа. Стюарт бы сказал «заглотила наживку».

— Уж кто-кто, а ты прекрасно знаешь, что никого из них я своими приятелями не считал, согласись? 

— Ну ещё бы, — выплюнула она, после чего состроила задумчивую гримасу и выдала: — Я, кстати, рассказала Фрэнки, что видела тебя. Тогда же, в субботу, когда ты приходил. Представь, как он порадовался?

— Неужели? — тут я не смог сдержать удивления. Перед глазами живо всплыл образ бывшего знакомца.

Фрэнки, с вечно сальными волосами до плеч, частенько слышал в свой адрес слова о его схожести с вокалистом из «Ведуний» и считал это своим бесспорным и самым главным преимуществом. Ко всему прочему, он так старался следовать своему кумиру, что перенял у него все коронные «фишки», будь то стиль одежды, причёска или манера растягивать слова. Девицы ссались кипятком от его театральных замашек. После знакомства с Фрэнки моя собственная привычка тянуть слова как-то сама собой рассосалась.

Из всех, с кем общался в Лютном, Кэти именно его ненавидела больше всех. За вечную ухмылочку, за разнузданность и непомерное чувство собственного величия. Но особенно — за способность вляпываться в дерьмо особого характера, такое, последствия которого отражались на всех, кто оказывался рядом, но только не на нём. Если до определённого момента Кэти попросту старалась его игнорировать, то последней каплей её терпения стал случай, когда Фрэнки и ещё пара его приятелей, среди которых оказался и я, умудрились впутаться в историю с поддельными зельями. Я до сих понятия не имел, каким образом мы смогли остаться целыми и невредимыми.

— Да, — с едкой усмешкой продолжала она, считая, видимо, что этим меня сильно задевала. — Он так обрадовался! — Кэти понизила голос и издевательски, но очень похоже на говор Фрэнки, протянула: — Дже-е-ек, чува-а-ак, как всегда вовремя! Как ра-а-аз есть для него рабо-о-ота!

— А что ещё сказал?

— Просил передать, если встречу тебя ещё раз. Но тебе, думаю, это не так теперь интересно, правда?

Я слегка отвлёкся, задумавшись. Если Фрэнки решил подкинуть работёнку и мне, значит дело было достаточно крупным.

— Я могу его посадить. Теперь это — моя работа. Хочешь рассказать поподробнее?

— Нет, — она снова усмехнулась. — Делать мне нечего!

— Хорошо, тогда к сути. Мне нужна помощь. Помощь в… одном деле.

Сказав это, почти мгновенно понял, что самым жалким образом потерпел поражение. Но делать было нечего. Целый день ходить вокруг да около было некогда. Кэти втянула голову в плечи, ноздри расширились, а лицо скривилось в гримасе гнева.

— Чего, прости? — вдруг она резко подалась вперёд, приставив ладонь к уху, будто не расслышала. — Помощь? Помощь?! А не охренел ли ты, а?

— Ну… — начал я, но прикусил язык. Огрызнуться хотелось смертельно, но не то положение.

— Джеку нужна помощь, вот это новости! — продолжала она, картинно разведя руки. — Я уже напомогалась, спасибо! Думаешь, можешь явиться спустя столько лет и снова влезть в мою жизнь? — она дёрнулась, и ножки стула со сводящим скулы скрежетом проехались по деревянному полу. — Чёрт тебя дери, что ты вообще о себе возомнил?!

Ещё секунда — и голос, набирающий обороты, как несущийся со склона снежный ком, стремительно взлетел до визгливого крика. Приятная неразбериха звуков чайной вмиг исчезла. В повисшей тишине, такой, что муха пролетит — услышишь, голос Кэти будто эхом отскакивал от стен; чего, конечно, быть не могло. Она покрутила головой, и, казалось, даже смутилась. Через пару секунд окружение вновь вернулось к привычному шелесту, но Кэти, пусть и говорила тише, не растеряла своего гневного запала.

— Поверить не могу, я… я… — она словно задохнулась, подавилась своими словами — но не сдвинулась с места, хотя казалось, что она попросту встанет и уйдёт. — С чего ты вообще решил, что я после всего стану помогать в… в… твоих делах! Помогать тебе? Ты думаешь, что имеешь право просить меня? После того, как сбежал? После того, как врал мне столько времени? После того, как…

Кэти сделала пару глотков воздуха, но больше не издала ни звука — будто возмущение сдавило ей горло.

— Прости меня, Кошка. Я знаю, что виноват. Прости.

Слова эти вырвались сами, словно болтались на кончике языка уже долгое время, ждали момента. Вырвались — и зазвенели в голове набатом, после чего сразу стихли; будто ушли по коридору прошедшего времени, туда, где они ещё могли хоть что-то значить.

Кэти опешила. К лицу, словно маска, примёрзла недоверчивая гримаса. Где-то в глубине сознания забарахталась мысль, что я действительно хотел её прощения. Будто только сейчас в полной мере прочувствовал, какую боль причинил. И точно знал, что за всеми этими ужимками и ядовитыми усмешками прячется многолетняя обида, непонимание и горький вопрос: почему человек, которому она доверяла, так с ней поступил?

Никакие мысли о Кэти и о вине перед ней, которые посещали меня до этого момента, не шли в сравнение с реальностью. Твёрдая четырехлетняя стена, которая нас разделяла, в одно мгновение истончилась, стала полупрозрачной; мне казалось, что сквозь время я увидел нас двоих. Несчастных, побитых жизнью, но нашедших друг в друге успокоение.

В широко распахнутых голубых глазах промелькнуло что-то прежнее, доверительное, но только на секунду. Наверное, показалось.

— Ты думаешь, я всё ещё что-то к тебе чувствую, а, Джек? — с горькой усмешкой спросила она так тихо, будто сама боялась этого вопроса. — На этом решил сыграть? Ни черта у тебя не выйдет.

Моя рука, казалось, преодолела не одну милю, чтобы дотянуться до её руки, с по-прежнему нервно подёргивающимися пальцами, и накрыть ладонью. Кэти не опустила взгляда, смотрела прямо мне в лицо, но между бровями залегла едва приметная морщинка. Будто не верила тому, что я мог себе позволить подобный жест «после того, как…» Но руки она не одёрнула.

— Я бы очень хотел верить, что ты ко мне давным-давно ничего не чувствуешь.

Тут Кэти высвободила пальцы, откинулась на спинку стула и скрестила руки. Она глядела как загнанный в угол зверёк — со злобным недоверием и готовностью обороняться, если понадобится. Рот, слегка приоткрытый — будто из него готовилось вырваться что-то едкое — оставался безмолвным.

Вдруг губы сомкнулись, уголки их поползли вниз. Взгляд метнулся в сторону. Я молчал. Знал, скорее интуитивно, чем сознательно, что это решение было правильным.

— А ты бы простил себя? — наконец-то выдала она не глядя на меня, но в серьёзном тоне проскользнули прежние бархатные кошачьи нотки.

Короткие тёмные волосы сделали из неё совсем другого человека, и всё казалось, что я говорил вовсе не с ней, а с какой-то незнакомкой; и только это мурлыканье в голосе вернуло уверенность в том, что передо мной сидела Кэти.

— Не знаю, — ответил я и смутно понял, что это было правдой.

Кэти перевела на меня слегка удивлённый взгляд. Видимо, не ждала такого ответа. Скорее всего полагала, что я во что бы то ни стало был намерен склонить её к перемирию ради помощи в деле.

— Не думаю, — она прочистила горло, будто хотела, чтобы её голос зазвучал твёрдо и уверенно, — не думаю… что я ещё что-то к тебе чувствую. Много воды утекло, сам понимаешь. Да и вряд ли тебе нужны мои чувства.

Это не было вопросом, но невысказанный призыв к ответу повис над выскобленным столом во влажном воздухе чайной.

— Я не имел намерений пользоваться тобой или твоими чувствами. И я хочу, чтобы ты знала: всё, что я говорил о своём отношении к тебе тогда, было чистой правдой.

— Я знаю, — ответила она, сопроводив слова кивком. — Знаю. Но ты сбежал. Теперь-то я понимаю, но… тогда ты просто исчез, — она запрокинула голову и шмыгнула носом.

— Я должен был сказать тебе. Прости, — повторил я, подумав, что сегодня определённо побил все рекорды по извинениям.

— Да, должен, — вяло согласилась она. — Я узнала, что ты говорил с каким-то человеком, но никто так и не смог точно сказать, кто это был. То ли в капюшоне был, то ли что… Я думала, ты вляпался в какую-то срань. Опять делишки Фрэнка или ещё что…

Она опустила голову, посмотрела прямо в глаза — настороженно, будто всё ещё не верила, кто перед ней. Чистая голубая радужка помутнела, в уголках глаз угнездились блестящие капельки. Кэти сморгнула и вытерла их, не успели первые слёзы сорваться и коснуться щёк.

— Я думала, — продолжила она, прикрыв на секунду глаза, — что с тобой что-то случилось. Что ты…

— Понимаю, — кивнул я, не имея никакого желания, чтобы она договорила скручивающее внутренности «умер». Она помолчала, пристально поглядев на меня.

— Что с тобой случилось тогда? С кем ты говорил? Где был всё это время? Как так вышло, что ты попал в копы? — вопросы посыпались из неё градом, сшибающим с ног.

Мельком глянул на часы — почти пять — и еле сдержал нервный вздох. Стюарт, который физически не мог бы сейчас выйти на связь, возможно, ждал звонка или возвращения в отдел — так я надеялся.

Лицо Кэти окончательно растеряло агрессивность, и если бы я сейчас отказал ей в этом ненужном задушевном трёпе, то разрушил бы хрупкое перемирие.

Поразмыслив секунд пять о том, как можно было бы разрешить эту ситуацию и не просрать кучу времени, выкладывая Кэти подробности своей жизни. Не придумал ничего лучшего, чем выдать очень краткий рассказ, который бы ублажил её любопытство, а после перейти прямиком к делу — глядишь, и смогу управиться часов до шести.

Заказав ещё кофе для себя и Кэти, принялся описывать события того дня, когда навсегда попрощался с Лютным. Конечно, без имён, как бы она не просила. И обнаружил, что рассказывать было, собственно, и нечего: три года обучения в мракоборческом центре, куча тестов и проверок, а после — назначение в экспериментальный отдел, где и провёл последний год.

На пару секунд отвлёкся, вспомнив сегодняшние слова Поттера, особенно его тревожное «это была не совсем моя идея…». Но подумать об этом толком не успел. Кэти привлекла внимание новым вопросом, и мысль эту пришлось отложить на потом.

Что радовало несказанно, так это то, что её мало интересовал такой персонаж как Драко Малфой. Она ни разу не задала мне ни одного вопроса о семье, школе или войне. Но я заметил, как её взгляд, будто случайно, пару раз скользнул по предплечью. Уж кто-кто, а Кэти прекрасно знала, что под левым рукавом рубашки был вытатуирован череп со змеёй.

Каждому любопытному отвечал просто: метка на моей руке — обыкновенная татуировка, фальшивка, набитая в поддержку Лорда, и только. Заинтересованность в глазах вопрошающих мгновенно исчезала. Кэти тоже проглотила эту историю. Но теперь-то она понимала, что метка не была простой картинкой.

В какой-то момент показалось, что время обернулось вспять, но это чувство то и дело рассеивалось, когда ловил напряжённые подёргивания головы и пристальные настороженные взгляды. А ещё убеждался в том, что разговор с Кэти приносил облегчение. Но я был уверен, что мы оба подспудно понимали — после того, как всё закончится, мы больше не увидимся.

Когда коротко, поглядывая на часы, объяснил ей, в каком именно деле мне нужна помощь, Кэти заметно разочаровалась. Никого по имени Элисон она не знала, а значит, снова оставалась не у дел.

— Люси не будет помогать тебе просто так, — деловито сообщила она, допив остатки кофе. — И я не собираюсь даже намекать ей на это.

— Заплачу. Сколько скажете.

— Я думаю, есть кое-что, в чём бы ты мог помочь, — она поджала губы. — Отвадить одного типа от «Виверны».

— А Люси согласится на такую плату?

— Да она сама тебе заплатит, если ты сможешь это сделать!

— Мне нужны подробности. Я не всесилен.

Кэти поёрзала на стуле.

— Повадился один урод торговать кое-чем… Ну… ты понимаешь, о чём я.

— Наркотики? Зелья? — я покачал головой. Эта мышиная возня была не просто далека от меня, а вообще не имела ничего общего с должностью.

— Вроде того, — кивнула Кэти. — Люси это приносит очень много неприятностей, а хозяйке бара пофигу. Его нужно как бы… ну, убрать, что ли.

— А что он делает? Если не против хозяйка, то…

— А хозяйка и не работает там, и не сталкивается ни с чем подобным! Вернее, она, может и упарывается, но… чёрт тебя возьми, ты так говоришь, будто никогда с обдолбышами не сталкивался и в притонах не бывал.

— И что, по-твоему, я могу сделать? Есть доказательства? Я не могу просто так явиться к кому-то и предъявить ордер на арест.

— Доказательства найти можно, это не проблема, — уверенно проговорила она.

— А почему вы раньше не заявили на него?

— Заявляли. Не мы, конечно — Кэти равнодушно пожала плечами. — Копам плевать, что тут творится, Джек. Вернее… — она бросила на меня прищуренный взгляд. — Чёрт, до сих пор поверить не могу, что тебя зовут Драко. Короче… ты ведь знаешь, всем плевать.

— Надеюсь, ты никуда не влезла, Кошка. У тебя могут быть неприятности. Если убрать одного ублюдка, то на его место придут другие. А если кто узнает, что ты в этом замешана?

Кэти, пожевав язык, кивнула.

— Знаю, я всё понимаю. Но сделать хоть что-то всё же надо? Хоть попытаться?

В этих словах проскользнул лучик надежды, наивный, словно вопрошающий: кто, если не мы?

— Напиши мне всё, что знаете. И ты, и Люси. Только не вздумайте расспрашивать кого-то об этом. И она пусть держит язык за зубами, это понятно? И держитесь обе подальше от этого всего. Не лезьте на рожон.

— А доказательства? — тихо проговорила она, будто сообщила какую-то тайну.

— От вас только зацепка и ничего больше.

— Хорошо, — удовлетворённо кивнула она. — Так все будут знать, что копам не плевать. А если не плевать, то подумают ещё сто раз, прежде чем торговать всякой хернёй.

Ощутимое беспокойство зашевелилось где-то на дне желудка.

— А кто-нибудь знает, что тебя взяли в доках? Ты кому-нибудь говорила? Если вылезет твоя связь с копами и то, что тебя вдруг отпустили…

— Никто лишний не знает, Дже… Драко, — Кэти подалась вперёд. — Только Арчи и Люси. Кому ещё до меня есть дело?

Последний вопрос прозвучал с некоторой горечью, но я сделал вид, что не услышал.

— Ты говорила про Фрэнки, что он нашёл какую-то работёнку. Это как-то связано с наркотиками?

Кэти откинулась на спинку стула и сомнением глянула на меня.

— Что, и его решил упечь? Я не против, но… нет, он, кажется, тут не при чём. Да я толком и не знаю.

— Дело крупное?

Кэти неопределённо пожала плечами.

— Не знаю, он просто просил передать тебе, что хочет взять в дело. Вот и всё. Типа, «э-э-эй, чува-а-ак, не забудь, пусть он меня найдёт» — ну знаешь, это его тупая привычка всех называть «чувака-а-ами», даже девчонок. Но он не бедствует, скажу тебе. До того, как ты появился, у них что-то намечалось на… пятницу, что ли. Да, вроде… какое-то дело. Но это слухи и только. Чёрт его знает, с чем связано, но Фрэнки сказал, что ты сможешь отхватить «здоровенный кусок вишнёвого пирога».

В памяти что-то колыхнулось. За день до того, как расследование привело меня в Лютный, в пятницу случилась драка с Тейлором, он был сильно взвинчен. Как раз потому, что Форд орал на него из-за нового ограбления. И зная Фрэнки, я мог предположить, что он вляпается в нечто подобное. Но какова вероятность, что обещанный Джеку «кусок пирога» связан с ограблениями магловских банков?

Работа всегда стояла для меня во главе всего, прочее же было лишь причудливым фоном. На память я не жаловался, но события, детали, слова — всё это проскальзывало в сознание только тогда, когда имело отношение к расследованию. В ином случае информация пылилась на самом дне, откуда, при необходимости, изрядно покопавшись, можно было извлечь нужную.

Но порой приходилось делать некоторое усилие, чтобы не притягивать за белые нитки любую мелочь, которая с минимальной вероятностью могла иметь отношение к делу. Стюарт называл это «профессиональной деформацией» и не упускал шанса напомнить, что смотреть на мир, на людей, на простые и обыденные вещи только с точки зрения детектива — идея очень и очень плохая.

— Интересно, — я бросил взгляд на недопитый кофе, который давным-давно остыл. — А ещё что-то подобное слышала? Если Фрэнки хотел привлечь меня, значит работа была не одноразовая?

— Ты ведь знаешь, когда надо — его фиг расколешь, — с видом знатока отозвалась Кэти. — Трепаться он любит, но это не тот случай. Мы с ним до этого почти не пересекались, да и говорили-то чуть ли не в первый раз за пару месяцев в ту субботу, после того, как… Ну после нашей с тобой встречи… Хотя, погоди. Знаешь, может что-то такое и было. М-м-м… Да-да… это было два дня назад, в воскресенье. Мы с Люси… В общем, я пришла поболтать с ней… Ну…

— Обсудить, какой я ублюдок? — я понимающе кивнул, прикинув, что примерно в то же время напивался в баре на пару с Забини.

— Типа того, — Кэти отвела взгляд. — В «Виверне» была настоящая свалка, народу куча. Фрэнки и его дружки напились до чертей. Время уже к закрытию шло, и Люси всё никак не могла выгнать его. Ну, Фрэнки-то, он ведь уснул прямо за столом. Она уже и палочку достала, чтобы дерьмо из него выбить, так он проснулся и разорался, что скоро у него будет столько бабла, что он купит «Виверну» и уволит Люси к чертям собачьим. Откуда бы ему бабки взять, на целый бар, ага?

А в субботу как раз было последнее ограбление…

— Так, а где Фрэнки теперь?

— Понятия не имею, — Кэти вскинула бровь. — Я этого ублюдка после той пьянки и не видела больше.

Будто мало было проблем, так ещё нарисовался Фрэнки, так удобно вписывающийся в картину происходящего. Но я решил: нет, к чёрту.

Вероятность быстро найти след был минимальным, шкура Джека стала бесполезной, а ставить тайное расследование под угрозу я не мог. Уж кто-кто, а Фрэнки не упустил бы шанса пройтись по копам и полицейскому произволу, растрезвонить на каждом углу о его «безосновательном» задержании. Как итог — он мог спугнуть своего нанимателя.

Из чайной выходил с тяжёлой головой. Кэти согласилась поговорить с Люси, чтобы та, взамен на помощь в избавлении от наркоты в баре, хотя бы подумала о встрече и разговоре. Без пепельниц, бутылок, отборной ругани и кулаков.

Сделка казалась весьма неплохой. Я даже порадовался, что отделался так легко. В долгу у Кэти или Люси не собирался оставаться ни при каких условиях. Теперь, получив шанс, был намерен поставить окончательную точку в отношения с прошлым и разойтись с ним полюбовно. Пусть даже этот странноватый ритуал никогда не избавит ни от тяжести воспоминаний, ни от постоянных отголосков содеянного.