Подмастерье и Некромант (гет)

Радостный шум полуденного чаепития и веселый хаос приготовлений к Хэллоуину гас вокруг Гермионы. Весь её мир сузился до куска пергамента кремового цвета с печатью Управления Мракоборцев.

Почерк был очень четким. Округлым, красивым. На мгновение Гермиона задумалась, кем был неизвестный писец: мужчиной или женщиной? Она прищурила глаза.

«Мне действительно нужно снова подстричь ногти. Особенно если я позже собираюсь работать с Извивающейся Вайдой». Гермиона судорожно вздохнула. Пришло время. Она давно знала, что этот момент настанет. Она готовила себя к нему мысленно. Но все же это шокировало её.

Она поднялась на ноги. Северус, под строгим взглядом Поппи расправлявшийся с огромной тарелкой сандвичей, поднял голову:

— Куда ты идешь?

— Мне нужно известить Управление Мракоборцев, что я больше не хочу получать копии их отчетов, — сказала Гермиона, мысленно добавив: «Исключая чрезвычайные сообщения, конечно». — Я бы хотела прямо сейчас отослать им сову.

Северус нахмурился, между его бровей появилась складка.

— Что случилось?

Еще один глубокий вздох:

— Ничего, правда. Мне следовало отменить эту договоренность еще несколько месяцев назад. Пора, наконец, пойти и сделать это.

Северус просто смотрел на неё. Взгляд его черных глаз, заставляющий студентов трястись и вздрагивать, дал ей недвусмысленно понять, что она была недостаточно убедительна.

— Мои родители взяли приемного ребенка, — добавила она. — Маленькую девочку. Видишь ли, очевидно, Венделл и Моника Уилкинс всегда хотели иметь дочь, — она нервно засмеялась. — Кажется, это было одной из причин, почему они перебрались в Австралию… они годами пытались зачать ребенка, но не получалось… в конце концов, они больше не захотели жить в Британии… или работать стоматологами. Что-то вроде кризиса среднего возраста, полагаю…

— Ясно, — выражение его лица осталось нейтральным. — Тогда увидимся во время обеда.

* * *

Гермиона стояла у окна с тщательно запечатанным пергаментом в руках.

Он вгляделся в её внешний вид: дикие кудри укрощены в тугой пучок (в её зельях никогда не было ни одного волоска, вспомнил он, даже когда она была еще совсем девочкой), гладкая мантия, эмблема подмастерья аккуратно прикреплена (она, наверное, уже больше не задумывалась о том, что носила его цвета), ногти недавно подстрижены (и это было не лишним, если она намеревалась вместе со своими студентами сварить что-то «веселое», с применением Извивающейся Вайды, на Хэллоуин).

Внешне она выглядела абсолютно собранной и профессиональной. Но когда Гермиона повернулась, чтобы посмотреть на него, её глаза были огромными, темными и печальными.

И все же она улыбнулась ему. Он подавил порыв притвориться, что просто забыл стопку эссе на своем столе. Она никогда бы не поверила ему. Он был слишком педантичен даже в самых обыденных вещах. Вместо этого он пересек комнату. Почему-то самым разумным казалось взять у неё из рук свиток, положить его на стол и притянуть её в свои объятия.

Он осознавал, что стягивание ленты с её волос, чтобы погрузить пальцы в обилие локонов, не было ни разумной, ни адекватной реакцией на её очевидное горе.

Поэтому он обнял её без слов. Отстраненно он изумился, как прекрасно она подходила ему. Если бы он слегка приподнял голову, то мог бы уткнуться подбородком в ее макушку. С глубоким вздохом она прильнула к нему, как всегда вздрогнув в конце вдоха. Как всегда слабая вибрация послала сквозь его тело разряд желания. Но он не отреагировал на это и просто прижал Гермиону еще ближе к себе.

— Они назвали её Корделия Пердита. Знаешь, мои родители всегда любили Шекспира, — сказала она. — Корделия была дочерью Короля Лир. А Пердита...

— Пердита — пропавшая принцесса в «Зимней сказке», — продолжил Северус тихо, когда Гермиону подвел её голос. — Я знаю.

* * *

В Большом Зале хор Флитвика пытал вежливых слушателей своим обычным концертом, состоящим из соответствующих празднику невыносимых песен, в то время как над головами кружили летучие мыши, а тысячи свечей мерцали в злорадствующих тыквах и ликующей репе.

Взгляд Северуса проследовал по столу Слизерина. Праздничная лихорадка сверкала во многих глазах, обещая долгую ночь охоты за шутниками. И… Он прищурил глаза.

Не хватало Алины Петрел.

Черт!

Он быстро посмотрел на другие столы. Отсутствовал ли кто-нибудь еще? Когтевран, все на месте, насколько он мог судить. Пуффендуй тоже. Гриффиндор… Северус нахмурился. Этот мальчишка Круддейс! Ребенок, потерявший семью от рук этих убийц. Его тоже здесь не было. И он был одним из зачинщиков той кампании против Кубка Школы в прошлом семестре.

Северус уже собирался подняться, когда хлопнули, раскрываясь, двери, и Алина Петрел, скользя, влетела в зал вместе с Барретом, наступающим ей на пятки.

К груди она прижимала маленький серебряный колокольчик. Что-то тянулось за ней по полу, путаясь между ногами. Она тут же споткнулась и чуть не упала лицом вниз. Мгновенная поднявшаяся тревога Северуса ослабла только тогда, когда он понял, что это нечто, тянущееся позади неё, — это школьный шарф Алины, которым она зажимала язычок, чтобы не позволить колокольчику издать какой-либо звук.

Все головы повернулись к ней. Все глаза уставились на нее.

Задыхаясь, с горящими на щеках красными пятнами, пронзительным от возбуждения голосом Алина крикнула:

— Вы не поверите, что мы только что видели! Дамблдор целуется и обнимается с Салазаром Слизерином на большой картине в Трофейном Зале!

На мгновение в зале воцарилась абсолютная тишина, нарушаемая только шипением пламени свечей в репе и тыквах над столами.

Когда румяный, запыхавшийся Круддейс кивнул в знак согласия, толпа студентов взревела. И все, словно за ними медведь гнался, стремительно бросились к дверям, моментально забыв о пиршестве по случаю Хэллоуина.

Учителя остались позади — на многих лицах застыли изумленные выражения, некоторые даже раскрыли рты.

От позолоченного кресла директрисы Северус услышал глубокий вздох. Усмехнувшись, он поймал взгляд Минервы.

— По крайней мере, никто не застал его танцующим на столе голышом.