Подмастерье и Некромант (гет)

Когда Гермиона вошла в гостиную, феникс сидел на блестящей подставке из красного дерева, погрузив голову в металлическую миску с ароматными травами. В комнате было тихо, не считая быстрых и жадных ударов клювом о дно миски.

Северус сидел в одном из потертых вольтеровских кресел, наблюдая за птицей.

— Нашла что-нибудь? — спросил он, не оборачиваясь.

— Нет, — ответила Гермиона. — Прости. Там ничего нет. Лишь гнездо, обломки скорлупы, несколько перьев. И надпись на коробке: «Доставить профессору Северусу Снейпу в канун Рождества в 2000 году». Это определенно почерк Дамблдора. Но… Я не понимаю! Почему? Как?

Она села в другое кресло, глядя то на феникса, то на своего мужа.

— Яйцо подходящего возраста и отсроченные согревающие чары, полагаю, — произнес Северус, по-прежнему не отводя взгляда от птицы.

— Конечно, — выдохнула Гермиона.

Он, даже не глядя на нее, знал, что сейчас она морщит нос и закусывает нижнюю губу — наверняка перебирает в уме всё, что ей известно о фениксах. Возможно, она даже мысленно представляет соответствующие страницы «Тайной жизни фантастических тварей — расширенное исследование волшебных существ» Ньюта Скамандера так же отчетливо, как если бы открытая книга лежала перед ней на столе.

— Яйцу феникса для созревания необходим 1461 день, — начала она. — Они вылупляются перед Рождеством. Разрушение скорлупы фактически вызвано зимним солнцестоянием. Но эта дата достаточно близка к Рождеству, поэтому для христианства она стала сама по себе символом рождения и возрождения…

— Гермиона, я достаточно осведомлен об основных фактах, относящихся к данной породе. Нет нужды пересказывать мне свои учебники за седьмой курс.

— Ой. Прости.

Он поморщился от язвительности собственных слов. Она просто переживала.

— Что касается причины… — голос изменил ему. Прежде чем Снейп успел откашляться, Гермиона уже сотворила для него стакан воды. Хмурясь, Северус взял его и сделал глоток. Лойс была бы довольна, если бы узнала, что он по-прежнему следует её рекомендациям, чтобы снизить нагрузку на голосовые связки.

Наконец он опустил стакан и заставил себя посмотреть на Гермиону.

Почему это было так трудно? Она видела его в наиболее уязвимом состоянии — голым, объятым её телом. Она знала саму его суть, черт возьми!

И, вместе с тем, ему пришлось согласиться с её оценкой ситуации, тем, как она озвучила это вчера: она, по сути, не так уж и много знала о нем.

В то время как он всегда помнил множество подробностей о её жизни в Хогвартсе (и несущественных, и важных) — о ее школьном досье (оценки, награды и взыскания; точную дату её первой менструации); о взлетах и падениях в подростковом возрасте (первый флирт с Виктором Крамом); о её довольно уникальном боггарте — она не знала подобных вещей о нем.

Она знала одновременно слишком много (те чертовы воспоминания!) и слишком мало о нем. Еще… Она была гриффиндоркой. Она компенсировала этот недостаток знаний дерзким любопытством и упрямой настойчивостью. Она была женщиной. Она уравновешивала то, чего не знала, почти сверхъестественной проницательностью. И она была его женой. Она принимала его так, как никто прежде. Если он предпочтет промолчать, она, скорее всего, примет и это тоже.

Но, нахмурился он, почему-то это казалось неправильным.

И сегодня утром… разговаривая с ней, рассказывая ей о своем детстве, он ощутил… меньше неловкости, чем опасался. Почти спокойствие.

Он снова поднял стакан и сделал еще один глоток. Вертя стакан в руках, Северус догадался, что раньше он был наперстком. Достаточно маленьким, чтобы носить его в кармане рубашки, и из достаточно прочного материала, чтобы выдерживать многочисленные трансфигурации. Хотя она, вероятно, что-то сделала с чарами Агуаменти. Эта вода по вкусу напоминала «Evian», а не то теплое пойло, получаемое в результате обычных чар.

— Что касается причины, — повторил он и поднял голову, чтобы встретиться с ней взглядом. Её карие глаза были теплыми и спокойными. Она терпеливо ждала, когда он заговорит. Лишь то, как она сидела, выдавало некоторое напряжение: выпрямившись и застыв, а не свернувшись калачиком в кресле, словно беззаботный котенок.

— Мне она неизвестна, — продолжил он тихим голосом, и ему стоило усилий сохранять спокойствие и невозмутимость. — Но я предполагаю, что, возможно, таким образом, Дамблдор ответил на один вопрос, который я задал ему когда-то. Тогда… он швырнул мне этот вопрос обратно в лицо.

Он с трудом проглотил комок в горле и снова посмотрел ей в глаза, желая, чтобы она вспомнила то, чему, скорее всего, была свидетелем, когда его воспоминания демонстрировались в суде. Он не разочаровался. Её дыхание сбилось, губы дрогнули в изумленном вздохе.

— Твоя душа, — прошептала она, поднимая дрожащую руку к губам. В иной раз он бы почувствовал себя униженным от вида слез, заблестевших в её глазах.

Но, ощутив жжение в собственных глазах, он быстро заморгал, чтобы не выдать себя, и промолчал.

* * *

— Скажи Уизли, что мисс Петрел может принести с собой своего раздражара. Полагаю, она научила его, как себя вести.

Гермиона, которая собиралась связаться с Норой посредством камина, выпрямилась и через плечо взглянула на Северуса.

— У Алины есть раздражар? Я и не знала. Разве в качестве домашних питомцев не разрешены только жабы, кошки и совы?

— Что не удержало Уизли от того, чтобы привезти крысу, — сухо ответил Северус. — Или мисс Петрел — от получения осиротевшего раздражара от Хагрида.

— Почему я не удивлена? — пробормотала Гермиона, а затем спросила: — Но откуда ты об этом знаешь?

Северус усмехнулся.

— Домовые эльфы.

— Домовые эльфы? — она моргнула раз, другой — и вдруг ей в голову пришла тревожная мысль. — Домовые эльфы шпионят за студентами?

Его губы дернулись.

— К сожалению, не все домовые эльфы. Но большинство домовых эльфов Слизерина — определенно. Осмелюсь сказать, что было бы проще приглядывать за тобой и твоими пустоголовыми друзьями, если бы Минерва согласилась применить мои методы…