Большая Игра профессора Дамблдора. Продолжение (джен)

Сдается мне, сложно придумать худшую ситуацию, чем конфликт двух главных принципов. Довольно продолжительное время я размышляла о том, что же мне следует писать далее: продолжение анализа Плана Реддла, на сей раз более углубленное и детально проработанное с точки зрения если и не Дамблдора, то хотя бы человека, который знает, чем там, собственно, дело кончилось, или реакцию Гарри на сон?

Первое вполне бы соответствовало выработанному не мной хронологическому принципу — раз уж я сижу над анализом сна, и мы остановились на снятии верхнего слоя с беседы Реддла и Хвоста, вполне логично было бы снять и слой средний, верно?

Однако здесь в силу вступает второй принцип работы — принцип минимальной осведомленности Директора. Если сейчас в нем допустить небольшую погрешность, собьется следом и принцип строгой хронологии — после чего окончательно собьюсь и я сама.

Нет, следует собрать себя в кучу и дождаться необходимого момента, чтобы выйти со своими выводами именно в нужное время. Посему сожмем волю в кулак и не станем с ходу раскрывать все карты, а, следуя принципу номер два, посчитаем пока, что никому, включая Директора, совершенно ничего о Литтл-Хэнглтонских делах неведомо.

13 августа часов в 5 утра в Литтл Уингинге просыпается Гарри — тело Фрэнка Брайса с глухим тяжелым стуком падает на грязный пол поместья Реддлов в Литтл-Хэнглтоне.

Гарри не может вспомнить, от чего конкретно проснулся — от ужаса, охватившего его, когда он увидел, что находилось в кресле, которое развернул Хвост, или от боли в шраме. Гарри не может вспомнить практически ничего конкретного из своего сна, кроме того, что в нем были Реддл, Хвост, большая змея и магл, которого Гарри не знал, и которого убили. Реддл, с трудом припоминает Гарри в конце концов, убил кого-то до того, как оказаться там, где он оказался, и замышлял убийство самого Гарри…

Тщательно поискав Реддла во всех углах, выглянув в окно и подозрительно оглядев улицу, Гарри перестает суетиться (а, собственно, чего вы хотели? в конце концов, Гарри 14, он полагает, что в злобном и враждебном магловском мире находится совершенно один, и знает, что в последний раз, когда у него болел шрам, Реддл набирал силу и был совсем близко) и делает нечто небывалое: пытается мыслить рационально. Дамблдор, Снейп, Люпин и Гермиона поняли бы мою шутку, ибо нет ничего более веселого, чем, будучи рационалом, наблюдать за потугами иррационала хоть на йоту приблизиться к рациональности.

И начинает подросток с того, что мысленно вычеркивает практически всех своих близких из списка тех, с кем он мог бы поделиться произошедшим, ибо не желает их волновать и волнуется, что его засмеют.

Да, Гарри по-прежнему остается самим собой. Он скорее пойдет искать Реддла по всему Литтл Уингингу сам, чем попросит помощи у преподавателей, потому что до сих пор никто из взрослых ему не помогал (или, по крайней мере, ему так кажется) и большую часть его жизни доверия не заслуживал. А те, кому в последние годы все-таки удалось его заслужить, были такими же подростками, как и он сам. И, что еще хуже, дорогими ему людьми. Поэтому Гарри бы скорее отважно понесся в библиотеку, чем посреди ночи растревожил бы Гермиону по поводу своего шрама.

Немного зависнув над воображаемой фамилией Дамблдора, мальчик вычеркивает и его. За прошедший год Директор, похоже, даже слишком хорошо научил подростка не полагаться на него в любую затруднительную минуту. Гарри взрослеет и уже с трудом может представить себе, как это — полностью вверять себя Директору. Стыдно, смутительно и немного страшно — а вдруг Дамблдор подумает, что у меня сдали нервы?! В то время как я совершенно спокоен!!!

Плохо, конечно, очень плохо. Ведь, если бы Гарри сообщил ему даже то малое, что мог припомнить о своем сне, Дамблдор получил бы всю информацию значительно раньше (в условиях Большой Игры и пара дней — большой срок), сумев сложить два и два достаточно быстро для того, чтобы обезопасить не только Гарри и не только других учеников. Но — вышло, как вышло.

Гарри требуется значительное количество времени, чтобы вспомнить о своем новом конфиденте и без всяких сомнений довериться ему. Ничего удивительного — мальчик не знал, что такое крестный (родитель), в течение 13 лет, и просто не мог привыкнуть к этому знанию за каких-то девять недель. К тому же, с начала летних каникул Сириус написал Гарри лишь два письма. И то — одно ответное, а второе — вместе с тортом ко дню рождения.

Можно, конечно, подумать, что с каких-нибудь Багам письма Звезды просто долго идут (огроменные тропические птицы, доставлявшие письма, не водятся ни в окрестностях Хогвартса, ни в старой резиденции почтенного аристократического семейства Блэк, посему намек на то, где сей бандит с подлинным аристократическим размахом и нехилым версальским вкусом провел лето после Азкабана, вполне себе непрозрачен). Впрочем, о причинах сей скупости в корреспонденции и о том, как она соотносится (и соотносится ли вообще) с летательными характеристиками яркоокрашенных больших тропических пернатых — немного позже.

Гарри ни словом не говорит в письме о том, что видел во сне. Ему не хочется, чтобы крутой крестный подумал, будто он взволнован или еще что-то (напуган, к примеру — нет, ну вы что!). Впрочем, если прочитать послание мальчика внимательно, станет сразу видно: все в нем выглядит так, будто Гарри взволнован, но очень хочет это скрыть. То есть именно так, как подростку не хотелось, чтобы оно выглядело.

«Хотя этим утром случилось нечто странное. Мой шрам заболел снова. В последний раз это случилось из-за того, что Волан-де-Морт был в Хогвартсе. Но я не думаю, что он может быть где-то рядом сейчас, верно? Не знаешь, может, шрамы от проклятий болят несколько лет спустя?»

Нет лучшего способа показаться глупым, чем лезть из кожи вон, чтобы таковым не показаться, воистину. Шрамы от проклятий болят несколько лет спустя просто так… надо же…

Ну ладно, ладно, это же Гарри. Ему простительно. За то, как говорится, и любим. Мальчик вынесет многое, прежде чем по-настоящему обратится за помощью. Ему стыдно за самого себя. За то, что напугался. За то, что нуждается в поддержке значимого взрослого. В четырнадцать-то лет. Сей акт не мальчика, но мужа.

В конце письма милый, добрый и мудрый Гарри желает Клювокрылу хорошего времяпрепровождения, что лично меня всякий раз трогает ровно в той же мере, что и веселит. Я полагаю, великий конспиратор Сириус, отправляющий огромных тропических птиц Гарри, но упорно отказывающийся писать, где он находится (а то вдруг же письмо перехватят-то!), мог бы гордиться великими конспираторскими способностями своего крестника.

Я имею ввиду, не могу не заметить, как невыносимо тяжело было бы, скажем, какому-нибудь Министерскому работнику, захоти он того, выследить огромную тропическую птицу с ярким оперением, покидающую пределы пригорода Лондона (в котором из всех волшебников — только Гарри) и движущуюся к себе на родину.

Впрочем, стараниями Дамблдора, вряд ли кому-нибудь из Министерских могло даже в бредовом чаду прийти в голову, что Гарри Поттер поддерживает связь с маньяком, который за ним охотится.

Кроме того, полагаю, благодаря своим наблюдателям, Дамблдор в курсе, птицы какого вида летают к мальчику и от мальчика на летних каникулах, и, хихикая над уровнем активности мыслительного учеников, предпринимает все для устроения Министерским и иным сильнейшего эффекта Канзас Сити Шаффл — пока все смотрят налево, птичка летит направо.

Утром 13 августа, однако, срочная отправка письма в сторону, из которой Гарри дважды прилетали тропические птички, станет началом крупномасштабной операции по быстрому сворачиванию шезлонгов, зонтиков и красных шорт в горошек и спешному перемещению некоторых фигур для принятия новой дислокации на игровой доске.

Ибо Люпину, который, как мы помним, с 6 июня находится рядом с Сириусом, и без того трудно сдерживать периодические всплески Звездной заботы о Гарри, когда Сириус время от времени, круша зонтики, начинает носиться по пляжу, горя желанием немедленно вернуться в Англию и в срочном порядке начать заботиться о крестнике.

С прилетом письма на Багамы ленивое лето закончится. Сириус, Люпин и Дамблдор узнают, что у Гарри заболел шрам. Мальчик встревожен, но это не самое худшее, ибо в одной цепочке выводов он все-таки прав: его боль в шраме напрямую связана с Реддлом. Даже учитывая то, что о сне Гарри никому не сообщает, Дамблдор получит достаточно информации и оснований для того, чтобы срочно начать действовать. Как именно — еще увидим.

Тем временем утро перестает быть добрым не только для Гарри (Гарри-то как раз после написания письма знатно приободряется), но и для Дурслей, которым на голову обрушивается новый привет от мира, существование которого они изо всех сил игнорируют, в виде письма от миссис Уизли с просьбой отпустить Гарри на остаток лета в Нору, ибо Артур достал билеты на Чемпионат мира по квиддичу. Немного позже Гарри получит менее официальное письмо от Рона, в котором Рон сообщает, что, собственно, мнение Дурслей никого не волнует, и Гарри поедет на Чемпионат в любом случае.

Интересная цепочка образуется, если внимательно отследить события по времени.

Для того, чтобы магловская почта графства Суррей доставила письмо Дурслям рано утром (ну, например, часов в девять), Уизли должны были отправить его еще раньше — значительно раньше — то есть с самого рассвета узнать о том, что билеты готовы. В субботу мистер Уизли вряд ли мог быть на работе, и по всему выходит, что некто сообщил ему об этом через каминную сеть — надо полагать, чрезвычайно счастливый по поводу раннего субботнего подъема. Этого некто заставить встать в такую рань в выходной мог лишь особенный будильник.

Нет, я даже не намекаю, я впрямую говорю, что билеты для мистера Уизли достала совершенно определенная ранняя птаха, поощряющая сообщение своих учеников с помощью ярких тропических пернатых.

Как и год назад, Уизли получают однозначную, весьма щедрую компенсацию за, так сказать, причиненные убытки. Летом 1993 года вся семья отправилась к Биллу в Египет, совершенно случайно выиграв приз от «Ежедневного Пророка». Год спустя семья воссоединяется вновь, чтобы присутствовать на легендарном Чемпионате, и Рон (мадам Помфри прекрасно, легко и быстро вылечила его поломанную ногу, спасибо) приглашает друзей, потому что уж кому-кому, а Гарри ни за что нельзя пропустить такое событие.

Итого получается 10 билетов. Стоит ли отмечать, что совершенно случайно билеты оказываются ведущими в Министерскую ложу? Разве Директор может позволить себе лишить Гарри поистине королевского обзора? Да ни в жизнь.

И, конечно, все сделано не напрямую, ибо мистер Уизли — человек гордый, и просто так он билеты не возьмет. Тем более в королевскую ложу. Тем более от великого человека Дамблдора.

— Мне нравится Людо, — мягко заметит мистер Уизли совсем скоро, раскрывая нам своего благодетеля. — Это он достал нам такие хорошие билеты на Чемпионат. Я оказал ему небольшую услугу: его брат, Отто, попал в беду…

Конечно, из всех людей на планете именно Людо Бэгмен любит больше всех вставать на рассвете в субботу. Людо — абсолютно жизнерадостное существо, вечно пытающееся веселиться и ни о чем не заботиться, пожрать послаще да поспать подольше…

А еще он никогда и ничего не делает себе в убыток — а тут, извините, 10 билетов, все в Министерскую ложу… Нет, отсюда явно торчат большие уши Директора, уже давно и тесно общающегося с должным ему Бэгменом. Помощь Отто здесь выступает, скорее, как предлог к. После которой выходит, конечно, что мистеру Уизли «удалось достать» билеты через «его связи в Министерстве», конечно. Причем — абсолютно бесплатно.

Ибо поразмыслим на тему суждения не только по факту, но и через отсутствие качества. Или, применительно к данному случаю, через отсутствие, собственно, факта.

Ни мистер Уизли, ни миссис Уизли, ни близнецы, ни остальные дети, ни даже сам Бэгмен, доставший билеты, нигде и ни разу ни словом не обмолвятся не то что о цене — о ее качественной составляющей. Более того, всякий раз, когда станет подниматься сия, прямо скажем, не слишком удобная для мистера Уизли тема, он будет весьма красноречиво молчать по поводу того, сколько ж ему пришлось выложить за 10 билетов в Министерскую ложу. Равно как и за лучший участок земли для палаток, — ближайший к тропе и полю — пусть и на одну ночь.

Бэгмен в свою очередь лишь широко улыбнется и замашет руками с видом, будто нет никакой проблемы — но ровным счетом ничего не скажет о билетах и переведет разговор на другую тему. Билл, Чарли и Перси, как старшие, тоже тактично промолчат, не зададут вопросов и близнецы, с которыми явно была проведена воспитательная беседа, Рон, похоже, как и Гарри, искренне посчитает, что билеты достались мистеру Уизли только и только потому, что он спас брата Бэгмена от позора с газонокосилкой.

Сложнее с Джинни и Гермионой, которые слишком рациональны, чтобы поверить в предложенную версию. Я полагаю, что обе девушки просто не станут высказываться вслух — а может, Джинни успеет перекинуться с Гермионой парой слов. Уж она-то достаточно знакома с методами Дамблдора, кроме того, находится в превосходных доверительных отношениях с родителями и близнецами.

По всему выходит, что билеты в VIP ложу на Чемпионат («У этого бандита, однако, превосходный вкус!») есть, во-первых, компенсация семье Уизли, а во-вторых, подарок на день рождения Гарри, с которым не сравнится никакая «Молния» «за все 13 лет, что у тебя не было крестного» — возможность в полной мере насладиться жизнью и напоследок погулять на крупнейшем празднике и величайшем событии лета, где будет столько других волшебников, ярких шоу и любимого квиддича, что это, без сомнения, запомнится на всю жизнь.

Дамблдор делает все, что может, во-первых, чтобы извиниться перед семьей, которая периодически страдает из-за него, а во-вторых, чтобы подарить Гарри хотя бы кусочек нормального, счастливого детства. Ну еще один… и еще… и еще, пока время есть…

В общем, мистер Уизли совершенно спокоен, составляя план действий на случай, если Дурсли откажутся отпускать Гарри в Нору. Как это совершенно в духе Директора — с невинным воодушевлением в ответ на радостное и абсолютно неожиданное известие от Артура о добытых билетах воскликнуть: «В самом деле? Замечательная новость, Артур!» — «Рон собирается позвать Гарри и Гермиону…» — «Конечно-конечно, отличная идея. Вне сомнений, такое событие ни за что нельзя пропустить».

Короче, так или иначе, но Гарри поедет, это определено. Другое дело, что мальчику не следовало знать об этом заранее.

Миссис Уизли (ну надо ж ей хоть как-то отвести душу) пишет чрезвычайно острое письмо Дурслям. Чего только стоят ее фразы: «…и моему мужу, Артуру, только что удалось получить билеты через его связи…» («Ну, вы понимаете, я надеюсь, с кем имеете дело?»), «…Британия не проводила Чемпионат в течение 30 лет, и билеты невероятно сложно достать…» («Вы точно поняли, с кем имеете дело?»), «…будет лучше всего, если Гарри пошлет ответ так быстро, как сможет — нормальным способом» (это вообще в комментариях не нуждается). И добивающее: «Я надеюсь, мы наклеили достаточно марок», — и багровый Вернон потрясает уникальным и ценнейшем экземпляром декоративно-прикладного искусства (полностью обклеенным марками конвертом).

Письмо само по себе суть есть несильная, но пощечина родственничкам Гарри. Следующий по плану — подзатыльник в случае малой родственничковой сговорчивости, однако мальчику об этом сообщать не собирались. Тут совершенно некстати с инициативой выступает Рон, предупредив друга, что тот поедет в любом случае. По сути же, как и в прошлом году, изначально предполагалось дать Гарри еще один шанс найти общий язык со своей семьей.

На мой взгляд, мальчик успешно им на сей раз воспользовался. Он вырос. Если можно выразиться так, даже перерос Дурслей и активно манипулирует Верноном, правильно угадывая его настроения, чтобы вовремя додавить или, напротив, пригасить разгорающееся пламя нервного главы семейства (который, кстати, еще неясно почему нервничает больше — от количества марок на конверте или от необходимости отпустить Гарри жить к незнакомым ему, Вернону, людям и на какой-то квиддич).

«Квиддич — это спорт, — объясняет Гарри. — А миссис Уизли вы видели».

«Спорт, — думает Вернон. — Женщина с детьми, неопасная…»

Ну и, само собой, чрезвычайно уместно упоминание о маньяке-крестном, что уж говорить, Гарри молодец.

А Дамблдор, позволивший Гарри забыть о маглах на две недели раньше положенного срока, великий человек, как обычно.