Большая Игра профессора Дамблдора. Продолжение (джен)

Все это, безусловно, трогательно и трагично, но совершенно пока не приближает нас к ответу на вопрос, почему Макгонагалл так пугается от того, что Гарри видел нечто во сне, но совершенно не пугается, услышав, что мистер Уизли в серьезной беде?

Напротив, мигом взяв себя в руки, как в Игре-2, она сообщает, что верит парню, а затем степенно ведет Гарри и Рона длинными коридорами к Дамблдору.

Ее, кажется, совершенно не тревожат вопросы (глупые, конечно) типа где находится мистер Уизли, почему его атаковала змея, что это вообще за змея такая, как много крови потерял Артур, что делать, если у змеи ядовитые клыки… По поводу всей этой чепухи беспокоится Гарри, с трудом сдерживая панику и желание побежать по коридорам, вопя о Директоре — но не профессионал Игры, Железная Дама и вообще прекрасная женщина.

Та самая Железная Дама, к слову, которая пять минут назад ввалилась в спальню мальчиков пятого курса с перекошенным лицом и съехавшими набок очками, с порога спрашивая, где у кого болит — и которая сейчас, вопреки всякой логике, степенно и мирно три часа шлепает к Директору, хотя после слов об Артуре (отце семерых детей, в том числе двоих несовершеннолетних!) и змее, со времени нападения которой уже прошло около получаса, ей следовало бы лететь к Дамблдору еще быстрее, чем она летела к Гарри.

Между тем, маразм ситуации крепчает с каждой секундой. По пути к кабинету Директора Макгонагалл отгоняет зашипевшую было на всю компанию миссис Норрис. Еще несколько минут размеренных упражнений в ходьбе — и троица наконец дошлепывает до каменной горгульи, охраняющей вход в кабинет.

Макгонагалл произносит пароль: «Летучая шипучка» (ах, Дамблдор любит вынуждать таких серьезных людей, как Снейп и Макгонагалл, произносить эти идиотские милые глупости — вроде «лимонный шербет», «шипучка» и прочее), — процессия ступает на крутящуюся спиралевидную лестницу и медленно подъезжает к двери кабинета.

За дверью гомонит по меньшей мере дюжина человек, однако все звуки стихают, едва Макгонагалл стучит трижды — дверь открывается сама собой. В халате поверх белоснежной ночной сорочки совершенно один (не считая дремлющего феникса) в полутьме, разложив перед собой какие-то бумаги, ни капли не заспанный сидит Дамблдор.

— О, это вы, профессор Макгонагалл… и… ах.

Вот люблю Дамблдора за то, что он умудряется вложить тонну смысла даже в троеточия.

Из этой замечательной фразы следует, во-первых, что Директор не ожидал увидеть здесь Макгонагалл — напротив, судя по облегченному «О», приготовился встречать кого-то гораздо менее приятного; во-вторых, он не слишком рад тому, что вместе с Макгонагалл пришли еще и мальчики; в-третьих, он знает, что сейчас должно последовать нечто крайне неприятное.

Наконец, в-четвертых, Дамблдор, обрадовавшийся было перспективе скоротать остаток ночи с той, которая, возможно, еще не до конца оценила всю прелесть шрама на его коленке, изображающего точную копию схемы лондонской подземки, вынужден резко и малоприятно себя осадить — сладкий досуг отменяется, сейчас грядут противные разборки.

Директор очень внимательно и пристально смотрит на Даму.

— Профессор Дамблдор, у Поттера было… ну, кошмарный сон. Он говорит…

— Это был не кошмар, — быстро вставляет Гарри.

— Очень хорошо, Поттер, — раздражается Дама, — тогда вы расскажите об этом Директору.

Ситуация настолько откровенно бутафорская, что и не в каждом графоманском произведении встретишь.

Человека, которого все присутствующие знают и любят, покусала огромная змея, и он уже около получаса лежит весь в крови непонятно где. Процессия приходит (не прибегает) сообщить об этом Тому, Который Всех Спасет, но Тот, Который Всех Спасет, откровенно гостям не рад.

«Ну, и чего вы пришли?» — интересуется он.

Процессия молчит.

«Докладывайте», — просит он более мягко.

Железная Дама:

«Ладно, я начну, но мне не хочется».

Перепуганный Мальчик:

«Да уж начните правильно!»

Железная Дама:

«Ох, вот ты и начинай, раз такой умный!»

Тот, Который Всех Спасет:

«Ничего страшного, можете поспорить еще, мы никуда не спешим».

Перепуганный Мальчик:

— Я… ну, я спал, да… Но это был не обычный сон… это было на самом деле… я видел, как это случилось… Отец Рона — мистер Уизли — его атаковала гигантская змея.

Железная Дама:

«Я вот то же самое и хотела сказать».

Тот, Который Всех Спасет:

«Ну, блин-оладушек, прощай спокойная ночь…» — ибо слова Гарри зависают в воздухе в ту длинную паузу, в течение которой Дамблдор откидывается на спинку стула и в глубокой медитации начинает пялиться в потолок («Клинки со звоном скрестились, и графиня упала в обморок. Вернее, упала бы, если бы не сидела в кресле, а так она лишь безвольно откинула голову и уронила на подлокотник обмякшую руку с зажатым в ней веером. Впрочем, в натуральности обморока можно было усомниться, так как из-под опущенных ресниц все-таки поблескивал любопытный глаз…» (с)).

Плюс к этому — Перепуганный Мальчик еще находит время посчитать себя оскорбленным в том, что Тот, Который Всех Спасет, до сих пор не удостоил их величество взглядом (любви, ласки и тепла требует ранимая волан-де-мортова душа).

Железная Дама, подумав: «Несчастная графиня!» — ничего не произносит.

И только шокированный Рон совершенно справедливо переводит взгляд с Перепуганного Мальчика на Того, Который Всех Спасет, постепенно белея лицом.

Но маразм еще не докрепчал до нужной консистенции.

Мистер Уизли лежит в луже собственной крови уже около тридцати двух с половиной минут, и в этой ситуации Тот, Который Всех Спасет, не находит ничего лучшего, кроме как, услышав, что произошло, спросить:

— Как вы это увидели?

«Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару было приказано только <…> кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями» (с).

Иными словами, Тот, Который Всех Спасет, как бы сообщает страждущим: «Что ж, очевидно, что ситуация крайне серьезная и требует от меня самых решительных действий прямо сейчас… поэтому давайте поболтаем еще. Как у вас, в общем, дела, ребята?»

Железная Дама: молчит.

Перепуганный Мальчик, закипая:

— Ну… я не знаю. Наверное, в своей голове -

— Вы меня не поняли, — по-прежнему спокойно перебивает Тот, Который Всех Спасет. — Я имею ввиду… можете ли вы вспомнить — эм — где вы находились, пока смотрели, как происходит нападение? Стояли ли вы, вероятно, рядом с жертвой или смотрели на всю сцену сверху? — «Пожалуйста, скажи, что сверху, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Графиня так устала…»

— Я был змеей, — признается Гарри, прекратив в удивлении пялиться на Дамблдора, который задал вопрос, прекрасно зная ответ. — Я видел все ее глазами.

Пауза.

Тот, Который Всех Спасет, глядя на Рона:

— Артур серьезно ранен? — новым, резким тоном.

А вот интересно — если бы Гарри сказал, что не очень серьезно, Тот, Который Всех Спасет, хлопнул бы в ладоши и радостно провозгласил: «Здорово! Тогда давайте все разойдемся по постелькам, ничего страшного не случилось. Прекрасная Железная Дама, как насчет кружечки горячего шоколада на ночь?»?

— Да! — выразительно отвечает Перепуганный Мальчик, который уже тоже доходит до совершенно логичного вопроса, почему Тот, Который Всех Спасет, никак не раскачается — и продолжает обижаться, что его не удостоили сиятельным взглядом.

Да ладно уж. Дамблдор ведь настолько стар и немощен, что спасибо и на том, что он вообще таки добирается до Как Бы Самого Главного Вопроса.

Директор вдруг неимоверно быстро поднимается на ноги и обращается к портретам на стене («Лады! Графиня отдохнула!»):

— Эверард? И вы тоже, Дайлис!

Волшебник и ведьма немедленно открывают глаза, бросив притворяться спящими.

— Вы слушали? — уточняет Дамблдор, все больше напоминая Того, Который Всех По-Настоящему Спасет.

Волшебник кивает, Дайлис говорит:

— Конечно.

— У мужчины рыжие волосы и очки, — говорит Дамблдор. — Эверард, вам нужно будет поднять тревогу. Убедитесь, что его найдут правильные люди.

Оба мага на портретах кивают и исчезают, оставив по себе пустые задники.

— Эверард и Дайлис были, — наконец удосуживается пояснить Директор, ни на кого не глядя и стремительно направляясь к фениксу, — двумя из наиболее известных глав Хогвартса. Их известность настолько велика, что портреты обоих висят и в других важных магических учреждениях. Поскольку они свободы в передвижениях между своими портретами, они могут рассказать нам, что может происходить в других местах…

— Но мистер Уизли может быть где угодно! — не выдерживает Гарри, ибо сцена приобретает еще более шизофренический оттенок.

— Пожалуйста, присядьте, все трое, — говорит Дамблдор, будто не слышит замечания Гарри. — Эверард и Дайлис могут отсутствовать несколько минут. Профессор Макгонагалл, не могли бы вы начертать дополнительные кресла?

Собственно, маразм докрепчал до наивысшей точки и наконец исчез. Далее все происходящее уже держится в рамках адекватности, но прежде, чем начать ставить вопросы и копать на них ответы, необходимо таки ж досмотреть до конца.

Итак, первое: Дамблдор уточняет, как Гарри видел нападение на мистера Уизли.

Второе: Дамблдор восстает из обморока и отправляет Эверарда и Дайлис следить, чтобы мистера Уизли нашли «правильные люди», строго говоря, не дав им никаких конкретных поручений — хотя бы по поводу того, где они должны за этим следить и где Эверарду полагается поднять тревогу — Дайлис вообще никакого приказа не получает.

Третье: Директор дает необходимые разъяснения по поводу Эверарда и Дайлис, чтобы детки немножко успокоились.

Четвертое: Дамблдор будит феникса и просит его о предупреждении, знаке или сигнале. Феникс исчезает выполнять.

Пятое: Директор внимательно изучает показания одного хрупкого серебряного приборчика, который извергает дым, трансформирующийся в голову змеи.

— Разумеется, разумеется, — бормочет Дамблдор, нахмурившись, но ничуть не удивляясь. — Но в сущности разделены?

Голова змеи трансформируется в две головы, и Директор выключает приборчик. На его лице — мрачное удовлетворение.

Шестое: возвращаются Эверард и Дайлис, и Директор выслушивает их отчеты — мистер Уизли доставлен в Мунго и «выглядит плохо».

Седьмое: Директор посылает Макгонагалл за близнецами и Джинни.

Восьмое: Дамблдор сотворяет Портал из старого чайника.

Девятое: потратив время на то, чтобы «разбудить» прикалывающегося не меньше него самого Финеаса Найджелуса, а также дав ему возможность поломаться в свое удовольствие («О, нет, Дамблдор, я сегодня слишком устал»), Директор отсылает его на Гриммо со срочным сообщением для Сири: «Артур Уизли тяжело ранен, и его жена, дети и Гарри Поттер скоро прибудут в его [Сириуса] дом».

Десятое: Директор кратко, четко и ясно объясняет близнецам и Джинни, что произошло: «Ваш отец был ранен во время его работы для Ордена Феникса. Его отвезли в больницу магических болезней и травм святого Мунго. Я отсылаю вас обратно в дом Сириуса, который гораздо более удобен для госпиталя, чем Нора. Там вы встретитесь со своей матерью <…>. Вы воспользуетесь Порталом. Мы ждем сообщение от Финеаса Найджелуса… я хочу быть уверенным, что путь свободен, прежде чем посылать вас -».

Одиннадцатое: получив предупреждение от Фоукса, Дамблдор отправляет Макгонагалл задержать Амбридж, которая «знает, что вы не в постелях», любым способом.

Двенадцатое: получив подтверждение от Финеаса, что Сири рад принять гостей, Директор высылает детишек на Гриммо.

Четко, кратко, быстро и ясно — и никаких вам тут «кажется, так» и «нет, я бы предпочел» — действия Директора и его команды невероятно точны, строги и последовательны, возникает полное ощущение того, что он абсолютно точно знал заранее, как ему вести себя в подобной ситуации.

Ощущение, которое усиливается при просмотре последующей сцены на Гриммо, где Сири, несмотря на то, что детки застают его посреди крутого бодуна (ладно хоть протрезветь успел, хотя внешний вид — сильная небритость, дневная одежда, запах — говорит о том, чем они с Наземникусом занимались, совершенно однозначно), ведет себя… мм… пожалуй, даже сверхразумно. Как будто знает, как ему себя вести.

Да, он первым делом интересуется: «Что происходит? Финеас Найджелус сказал, что Артур тяжело ране-», — однако сразу же после вполне разумно отвечает Фреду по поводу матери: «Она, наверное, даже еще не знает, что случилось. Важным было убрать вас с дороги прежде, чем Амбридж могла вмешаться. Я думаю, Дамблдор сейчас вводит Молли в курс дела».

Вау. Нет, правда — вау! Чтоб я так с бодуна мыслила, как Сири, вспоминая какую-то там амбриджиху и делая вывод, что она может вмешаться, учитывая, что никто из детей об Амбридж и слова не произносит.

Далее, когда близнецы и Джинни порываются в Мунго к отцу, Сири являет собой прямо-таки образец благоразумия и сдержанности, выдавая один за одним такие логичные (и совершенно ему несвойственные) аргументы, которые звучали бы гораздо уместнее из уст Люпина:

— Погодите, вы не можете ломиться в Мунго! А как вы объясните, что узнали о нападении на Артура прежде, чем больница оповестила хотя бы его жену? Это имеет значение, потому что мы не хотим привлекать внимание к факту, что у Гарри случаются видения того, что происходит за сотни миль отсюда! У вас есть хотя бы представление, что Министерство сделает с этой информацией? Слушайте, ваш отец был ранен на дежурстве для Ордена, и обстоятельства и так достаточно сомнительные — без того, чтобы дети узнали об этом секунды после того, как это случилось, вы можете серьезно навредить Орде- Ваш отец знал, во что он ввязывается, и он не поблагодарит вас, если вы испортите Ордену все! Это то, как оно есть — вот почему вы не в Ордене — вы не понимаете — есть вещи, за которые стоит умереть!

— Легко тебе говорить, пока торчишь здесь! — орет Фред. — Не вижу, чтобы ты рисковал своей шеей!

Сириус белеет, но сдерживает себя от того, чтобы броситься на Фреда с кулаками, и говорит нарочито спокойным тоном:

— Я знаю, это сложно, но нам всем придется вести себя так, будто мы пока ничего не знаем. Нам придется оставаться на месте, по крайней мере, пока мы не получим сообщение от вашей матери, ясно?

Серьезно? Иррациональный Сири, который в минуту большой бучи первым кидается в ее эпицентр, вдруг уговаривает всех вести себя разумно — это, конечно, картина шедевральная.

— Вот так, — хвалит детей Сириус, когда все худо-бедно усаживаются. — Давайте, надо всем… давайте выпьем чего-нибудь, пока ждем. Акцио сливочное пиво!

Это, видимо, в порядке добивающего лично мне.

Я имею ввиду, что, конечно, одинокому Сири, в большом страшном доме запивающему свое одиночество горькой, больше всего на свете необходимо сливочное пиво в количестве шести бутылок… Черт побери, да это ж прямая отсылка к Люпину в Игре-3 с его сливочным пивом на антидементорском занятии с Гарри! Правильно, детишек успокоить надо, но шоколад будет уж слишком очевидно намекать на длинные волчьи уши во всей этой истории.

Таким образом, Сириус не просто знает, что произошло с Артуром (своим вопросом: «Что происходит?» — он скорее интересуется, не что случилось с мистером Уизли, а что сейчас предпринимает Дамблдор) — он еще и превосходно осведомлен о том, что ему делать с перепуганными детишками (удерживать на месте любой ценой) — и даже снабжен средствами для решения своей задачи.

Вспыльчивый Сири, громко и зло вопя реплики в споре с близнецами, конечно, прокалывается на многом — и дает мне замечательную возможность вытянуть из этих проколов кучу интересной информации, которая вместе с анализом действий и слов Директора вновь складывается в цельный, бесшовный пазл. Пазл, впрочем, настолько огромен, что я даже не знаю, с какой стороны к нему подойти.

Очевидно так, что очевидней некуда: Дамблдор, Макгонагалл и Сириус прекрасно знают, где, чем и почему занимался мистер Уизли («Ваш отец был ранен во время его работы для Ордена Феникса», — с порога объясняет Дамблдор близнецам и Джинни). Более того, об этом знает и миссис Уизли — Макгонагалл, задержавшись в проеме двери на пути к остальным детям Уизли спрашивает у Директора: «Что насчет Молли?» — и Дамблдор ей отвечает: «Это будет работой Фоукса, когда он закончит наблюдение на случай, если кто-то приближается. Но она уже может знать… эти ее превосходные часы…». Гарри сразу догадывается, что Дамблдор говорит о старинных часах в Норе, которые показывают не время, а местонахождение и состояние членов семьи — стрелка с мистером Уизли, вероятно, указывает на «смертельную опасность».

Однако Гарри тут же думает, что так далеко за полночь миссис Уизли, вероятно, спит и не смотрит на часы — и зря он так думает. Надо всегда внимательно слушать, что и как говорит Дамблдор — он знает, что она не спит. Более того, кроме миссис Уизли, полагаю, в курсе событий находится Билл, старший сын в семье — когда 5:10 утра миссис Уизли возвращается на Гриммо, она сообщает, что с Артуром остался Билл. Можно, конечно, подумать, что его подняли по тревоге, но я больше склоняюсь к тому, что Билл тоже все знал с самого начала.

При этом, заметьте, никто из пятерых взрослых не выказывает даже намека на панику — я не зря удивлялась тому, как степенно шагает Макгонагалл, как Сири не бежит вперед паровоза в Мунго и как долго раскачивается Дамблдор, прежде чем начать хоть что-нибудь активно делать. Подумаешь, подопечный битый час истекает кровью, давайте лучше поболтаем, Дамблдору же, как генералу, совершенно неизвестно такое понятие, как ответственность за жизни своих бойцов.

Макгонагалл, которая может держать себя в руках в подобных случаях исключительно при раскладе, когда она предупреждена о них — в ту же копилку.

Сириус, который вдруг становится Люпином и никуда не летит бить драконов только тогда, когда ему сделают грозное, громкое, длительное и веское внушение («Мне нужно, чтобы вы вновь посетили свой второй портрет, Финеас, — дает указания Найджелусу Директор на шаге девятом. — У меня еще одно сообщение». Еще одно? И почему я догадываюсь, какого рода было предыдущее? Вернее сказать — предыдущие — ибо ж Финеас так «слишком устал» уже…) — тоже в ту же корзинку.

Догадка про то, что клыки змеи могут быть ядовитыми, которая — очевидно, так — больше никому, кроме Гарри, на ум не приходит — туда же. И Макгонагалл, которая абсолютно уверена, что это нормально — заявляться к Директору около двух часов ночи с двумя парнями, и явно что-то бурно обсуждающие портреты, и сам Дамблдор, который не спит в столь поздний час — и, наконец, бодрствующая миссис Уизли.

Я сомневаюсь, что Молли не спит всякую ночь, что Артур отправляется на дежурство — следовательно, этой ночью должно было произойти что-то очень важное и волнующее, о чем предупреждены все, кому надо — например, что может так случиться, что рядом с Артуром этой ночью будет ползать волан-де-мортова змея, и это ничего страшного, так?

Ой, как интересно, вот мы и договорились до точки. Вопрос лобовой: а зачем вдруг Директору допускать подобное, если он знает, что это может произойти?

Что ж, очевидное, как правило, наводит на искомый ответ: Дамблдор хотел это допустить. Но ради какой цели?

Вот умные люди советуют сперва всегда рассматривать соотношение средств и возможностей, указывая на то, что о мотиве вы поймете в числе последнего. А оное соотношение таково: Том, проколовшись с Боудом, понимает не только то, куда ползти, но и то, что туда ползти кому бы то ни было, кроме него, не имеет смысла — на пророчествах стоит защита.

У Тома, который самолично ползти никуда не хочет, имеется змеевидное средство передвижения, что очень удобно. Однако Тому мешает одна маленькая деталь — охрана Ордена у двери в Отдел. Нет, Нагайна прекрасно показала, что никакого человека с волшебной палочкой она ни разу не боится, она в состоянии его перекусить пополам, даже не особо напрягаясь. Однако данная сцена неравной битвы показала нам еще и то, что человека с волшебной палочкой сильно боится Том — он мигом сматывает змею, и она исчезает сразу же после нападения. Это известно от Тонкс.

Да, если бы змею поймали (а, обнаружив под дверью в Отдел Артура, который вдруг вскакивает на ноги, Том в первую очередь думает и о других возможных людях Дамблдора поблизости), Тому впору было бы выть. Во-первых, есть вероятность, что протрезвел бы Фадж, которому Дамблдор еще с Финала Игры-4 талдычил, что у Реддла есть огромная змея.

Во-вторых, Нагайна — не просто любимая комнатная зверюшка Тома, а его драгоценный крестраж, и он не может допустить, чтобы с ней что-то случилось, или, что еще хуже, чтобы она попала в руки к Дамблдору для опытов. Он настолько дорожит ею всю дорогу, что использует ее гораздо меньше и незначительнее, чем позволяет ее использовать ее огромный потенциал.

Но логичный вопрос назревает тогда такой: если Том так сильно дорожил змеей, что отозвал ее сразу же, едва мистер Уизли проснулся и получил порцию укусов, зачем Реддл в принципе посылал змею в Отдел? Ладно, ее каким-то чудом не замечает охрана Атриума — видимо, она появляется и исчезает прямо на этаже Отдела Тайн, где нет ни глаз людских, ни портретов — но что бы делал Том, если бы Артур не спал изначально?

Вообще, чем дальше в лес, тем больше интерес и тем больше обостряется ощущение, что змея сунулась в Отдел только потому, что мистер Уизли спал. Но ведь он мог и не спать. И как вообще Том узнал, что мистер Уизли спит?

Из тупика вопросов можно выбраться, только если вспомнить, что в команде Реддла есть один такой многоопытный зельевар, случайно напоминающий Снейпа, который по совместительству является еще и якобы шпионом в команде Дамблдора.

Проще говоря, только через Снейпа Том мог узнать, что в эту ночь Отдел будет охранять мистер Уизли, и только Снейп мог гарантированно обеспечить то, что мистер Уизли будет спать. Сварить зелье, отдать Люциусу, чья рука случайно дрогнет над, скажем, чаем мистера Уизли поздним вечером 15 декабря в Министерстве… либо сделать вид, что то, что он сварил — зелье или сильнодействующее зелье…

Но такая версия выдерживает критику только в том случает, если Дамблдор дал добро на действия Снейпа — то есть через Снейпа узнал, что Том собирается предложить ему, Дамблдору, продолжить охранять дверь, не подозревая, что к моменту, когда мистер Уизли проснется, за ней уже не будет пророчества. То есть мы вновь влетаем в осознание того, что Дамблдору зачем-то все это было нужно. Зачем?

Что ж, перейдем к рассмотрению соотношения средств и возможностей Директора.

Он после Боуда сначала догадывается, а затем уже прямо через Снейп знает, что Том очень хочет поползти в Отдел змеей, но очень не хочет, чтобы змея имела какой-либо контакт с людьми Дамблдора. Может быть, Том, конечно, и требует от Снейпа зелье, однако Дамблдор своему любимому сотруднику так сильно подставиться не дает и просто рекомендует Снейпу уверить Тома, что вот есть такой Артур Уизли, который в последнее время буквально спит на ходу — во время его дежурства и ползите, мистер Лорд. У Артура, между прочим, есть прекрасная возможность методично и наглядно демонстрировать Люциусу, как крепко он, Артур, спит на ходу.

Поверивший в байку Том требует от Снейпа узнать, когда именно дежурит Артур. Директор понимает, что изменить решение Тома ползти в Отдел ни он сам, ни Снейп (не в тех он с Реддлом сейчас отношениях) не может — остается лишь извлекать пользу из всего происходящего.

Артура, разумеется, он не может не обезопасить — вот тут Снейп совершенно точно варит необходимое зелье (одно, два, три, много), которое действует сверхотлично. Как иначе объяснить то, что, потеряв так много крови, Артур выжил и уже утром чувствует себя огурцом? Как иначе объяснить, что ядовитые клыки Нагайны не нанесли ему никакого смертельного вреда, и травма Артура не принесет никаких отдаленных последствий для его здоровья? Как, наконец, объяснить, почему никто из всей команды Дамблдора абсолютно не паникует, заслышав, что мистер Уизли истекает кровью около получаса, искусанный ядовитой змеей? Волнуются — да. Но паники в команде нет никакой.

Когда город (Артур) засыпает, просыпается мафия (скажем, какой-нибудь невидимкой стоявший в сторонке Люциус — хотя, в целом, Том мог и без него и его сигнала обойтись) и начинает ползти к двери. Все прекрасно, только вот город внезапно просыпается, и мафия с перепугу сначала кусает город, а затем и вовсе позорно сматывается, так и не достигнув цели.

Все это, конечно, прекрасно и невероятно трогательно, только вот на черта оно Директору? Лишний раз показать Томми, что у него не получится проникнуть в Отдел? К чему тогда весь этот спектакль с «город засыпает»? Зачем подставлять Артура под укусы змеи? Конечно, они не смертельны, ибо Снейп постарался, но в них по-прежнему нет ничего приятного. А если бы змея решила Артура сожрать, заметая следы? Или выкусить ему глаза? Какая-то мелковатая цель для таких огромных рисков — и совершенно не подходит под описание Сири: «Это то, как оно есть — вот почему вы не в Ордене — вы не понимаете — есть вещи, за которые стоит умереть!»

Что ж, пользу из ситуации Дамблдор, по своему обыкновению, извлекает максимально возможную.

Я хорошо помню, как эта мысль влетела мне в голову в начале 2015 года, когда я нарезала круги по дому, вслух делясь с тем, чью территорию захватила давно и коварно, своими мыслями по поводу этого эпизода, надеясь, что, размышляя вслух, я сумею быстрее найти правильный ответ. Я думала над этим не день и не два — и в одну прекрасную ночь замерла на месте, пораженная.

В моей голове зазвучало далекое эхо слов Дамблдора, которые он произнесет ближе к концу Игры-6, когда Гарри впервые услышит о крестражах Реддла.

— Даже если он получил что-то от Когтеврана или Гриффиндора, это пятый крестраж, — подсчитает Гарри. — Или все-таки он взял оба предмета?

— Я так не думаю, — ответит Дамблдор. — Я думаю, я знаю, каков шестой крестраж. Мне интересно, что ты скажешь, если я признаюсь, что уже какое-то время мне любопытно поведение змеи, Нагайны?

Вот оно. Вот. Эти слова прозвучали в моей голове, и это был шок, озарение, взрыв — весь тот всплеск эмоций, от которого колотится сердце, и ради которых только и стоит продолжать Игру, и после которых становится в очередной раз понятно, что Дамблдор гениален.

— Я думаю, он, возможно, любит ее так сильно, как вообще может что-то любить, — скажет Дамблдор. — Он однозначно предпочитает держать ее близко, и он, кажется, обладает невероятным количеством контроля над ней — даже для змееуста.

Первое и второе Дамблдор мог узнать от Снейпа, но вот третье утверждение — это отсылка явно не к дрессировочным способностям Реддла, проявленным им в школьные годы. Это именно предрождественский поход (пополз) в Отдел тандема Реддл-змея.

«…уже какое-то время мне любопытно поведение змеи…» — станет говорить Дамблдор, указывая, что, по его расчетам, змея — самый последний крестраж Тома. Расчеты Дамблдора, как мы знаем от Люпина, всегда оказываются верны, а это значит, во-первых, что Том сделал змею крестражем уже после своего возрождения («Если мои расчеты правильны, у Волан-де-Морта все еще не было одного крестража, чтобы он мог достичь шести, как намеревался, когда он вошел в дом твоих родителей с намерением убить тебя»), во-вторых, то, что у Дамблдора было очень мало времени проверить, действительно ли змея является крестражем.

Откровенно говоря, в период с лета 1994 (возвращение Тома в Англию уже со змеей) до весны 1997 (разговор Гарри с Директором о змее-крестраже) у Дамблдора не было никакой возможности это проверить.

Кроме одной — этой вот вылазки Тома змейкой в Отдел Тайн.

Ведь Дамблдор, катаясь на фестрале Тенебрусе, когда не знает, куда трансгрессировать, занимается поиском крестражей очень давно. Зная о них и их количестве с еще более давнего времени, Директор последовательно и методично собирает информацию о кольце (старый знакомый Огден), раскручивает эльфа Похлебу на воспоминания о ее хозяйке (следы чаши и медальона), догадывается о диадеме и держит в уме уничтоженный дневник.

Всю собранную информацию Директор подтвердит Гарри нужными воспоминаниями, а насчет змеи — у парня будет лишь слово Дамблдора. Если бы о том, что змея — крестраж, Дамблдор узнал из свидетельств других, что помешало бы ему показать Гарри воспоминания об этих свидетельствах?

Но нет, и Гарри, и мы располагаем только его словом — потому что он не может показать, как именно пришел к выводу, что последний крестраж — это Нагайна. Это порушило бы всю Игру, Гарри бы в силу возраста и уровня осведомленности поставил бы методы Дамблдора под Очень Большие Сомнения.

В самом деле, чтобы провернуть такое, нужно обладать, во-первых, крайне изобретательным мышлением, а во-вторых, железными нервами и исполинской волей.

Как показала ситуация, последнего не занимать всем участникам данного предрождественского сумасшествия. И Дамблдору, который предложил мистеру Уизли рискнуть шеей и возможностью не быть съеденным огромной змеей, а потом крепко зажмурился и позволил всему этому случиться, и Снейпу с Макгонагалл, которые зажмурились еще крепче и даже не стали скандалить, воображая, как они будут смотреть в глаза непременно-осиротевшим-детям-Уизли, и Сириусу, который не предложил свою кандидатуру на пост трагически сожранного змеей, хотя очень хотелось, и самому мистеру Уизли, который согласился рискнуть быть сожранным змеей («Ладно. Но только пусть Снейп сварит мне кровевосстанавливающее!» — если вы дорожите моей жизнью, не опрокиньте меня, как сказал джентльмен вознице, когда тот вез его на Тайбурн, ага), и — более всего — миссис Уизли, которая отпустила мужа гулять под пастью Нагайны.

Вот это все уже гораздо сильнее подходит под определение Сири: «Есть вещи, за которые стоит умереть». Разумное и нравственное, конечно, не всегда совпадают — но что поделать? Разумеется, есть вероятность, что семеро детей Уизли в одну ночь лишатся и отца, и, вероятно, матери — но кого еще, если не мистера Уизли, кидать в пасть, раз уж есть на то острая необходимость?

Грюма, Хагрида, Люпина или остальных членов Ордена, которые к Игре имеют самое посредственное отношение, вроде Дожа и Дингла? Тогда возникнет резонный вопрос, что они вообще делали в Министерстве, когда их найдут с прокушенным боком у двери в Отдел. Тонкс, Макгонагалл, Гестия и прочие — дамы. Кингсли — слишком большая и важная фигура в Политической Игре Дамблдора в Министерстве, чтобы подставлять его под подозрения Фаджа или снимать с поста на каникулы, когда он сляжет в больницу. Снейпа? Странно. Сириуса? Смешно. Дамблдора? Вообще ухихикаться. Только Артур и остается. Бонусом к прокушенному боку он получит море любви от домочадцев и повод убраться из Министерства, в котором ему сильно не рады, на каникулы.

Конечно, всем было страшно и скверно (вон как Дамблдор поначалу обрадовался, увидев Макгонагалл и решив, что она пришла разделить с ним чашечку горячего шоколада и грустные настроения в критический момент), но что делать? Когда уже едешь в танке, самое главное — как раз, мягко говоря, не испугаться. А броня, гусеница, удача и все остальное — приложатся. Сириус прав, есть вещи, ради которых стоит умереть.

Самое забавное — Реддл так никогда и не поймет, что с ним провернул Директор.

На выходе из этого противостояния первым, но не единственным, получаем следующее: с помощью Люциуса все эти долгие месяцы настраивая Фаджа против Дамблдора, Реддл, надо полгать, надеялся в конечном счете выступить этакой мудрой обезьяной, которая будет сидеть на горе и спокойно наблюдать, как два тигра дерутся, пока они не переубивают друг друга, подарив обезьяне возможность беспрепятственно закончить свои дела.

Но тут выясняется, что:

а) это вовсе не два тигра, а лев и белоголовый мышь;

б) льву совершенно наплевать на мыша, который прыгает вокруг него — лев только лениво отмахивается, когда мышь наглеет и начинает лезть в глаза;

в) лев вовсе не забыл про обезьяну.

Ну, вот и что тут скажешь?

Ой.