Большая Игра профессора Дамблдора. Продолжение (джен)

Помнится, однажды я вскользь обозначила одну крайне характерную особенность Снейпа — так вот, думается мне, надо ее процитировать еще раз, ибо она как нельзя лучше подходит не только Снейпу, но и его давнему хорошему недругу Сириусу, чья ухмыляющаяся мина, жутко довольная произведенным на детишек эффектом, торчит из камина гостиной Гриффиндора в ночь на 9 сентября 1995 года: если его надолго оставить одного, в его голове начинают заводиться Мысли, и он их Думает; в силу его особенностей, как правило, ни к чему хорошему это не приводит.

Вон — всего через пару реплик Звезда, заметно сникнув, бросит: «Я не видел никого из Ордена все выходные, они все заняты. Тут только Кикимер и я…». Так что Сириус, конечно, не просто так торчит в камине — возможно, Директор и осознает, что после новости в «Пророке» о местонахождении Ярчайшего поводок скоро придется укорачивать, однако он понимает и то, что Звезда без дела на одном месте в одиночестве (!) вряд ли усидит.

Посему Дамблдор поручает своему подопечному несколько важных заданий (для чего ему вовсе не нужно с ним видеться — достаточно помощи старого друга Финеаса; так что Сири не врет, что никого из Ордена не видел), к выполнению которых Сири приступает с присущей ему аккуратностью:

— Я уж начал думать, что вы отправитесь спать прежде, чем остальные уйдут. Проверял каждый час.

— Засовывался в камин каждый час? — веселится Гарри.

— Только на несколько секунд, проверить, чисто ли.

Конспиратор уровня Магистр. Некоторые люди в течение жизни так ничему и не учатся… Интересно, как сильно у Дамблдора уже болит голова от подобных выкрутасов бывшего ученичка? Ибо, я надеюсь, это вполне очевидно: не только Сири часов пять подряд развлекается с камином, игнорируя просьбы Дамблдора, прекрасно знавшего, что трио будет сидеть над горой домашних заданий до рассвета, но и Дамблдор те же самые пять часов не отлипает от чертового камина, прикрывая Звездную… спину.

Гермиона вот это понимает:

— Но если бы тебя увидели?

— Ну, думаю, девочка — первый курс, судя по всему — может, и что-то увидела чуть пораньше… Но не волнуйтесь, — спешит добавить Сири, когда Гермиона в ужасе закрывает рот рукой, — я ушел, когда она снова на меня посмотрела, и уверен, что она просто подумала, что я — вроде странной формы полено или что-то.

— Но, Сириус, это ужасный риск -

— Звучишь, как Молли, — перебивает Сириус. — Это — единственный способ, как я мог ответить на письмо Гарри, не прибегая к коду — а коды взламываются.

Ой, прекрасный предлог. Я прямо вижу это собрание Ордена, скажем, в пятницу вечером перед отправкой миссис Уизли и Артура обратно в Нору.

Дамблдор:

— Сириус, и для тебя у меня есть задание.

Сириус, вскакивая:

— Правда?!

Дамблдор, подавляя вздох:

— Да, мой драгоценный. Гарри, вероятно, в субботу пришлет тебе письмо. Выйди с ним на связь в воскресенье в полночь — успокой, объясни про Долорес, подскажи, как быть Гермионе. Можешь использовать камин -

Миссис Уизли, багровея:

— Но, Дамблдор, это ведь ужасный риск! Почему не написать кодом?

Дамблдор, улыбаясь:

— Ах, дорогая Молли, вы представляете себе, сколько придется писать? Кроме того, коды взламываются — но ведь не детьми. Нет, камин будет надежнее. Я прикрою.

Ибо это Сири только начинает со шрама, сразу же отвечая на беспокойство Гарри в письме (и заодно, прибегая к старому трюку, показывая, как мало у него времени) — но потом всю дорогу говорит совершенно о другом.

И это только с первого взгляда может показаться, что болтает он без цели и скрытых намерений. Однако нет — наш каминный профессор, сколь помнится, однажды уже читал Гарри лекцию по Истории современного Пожирательства, подставляя самое дорогое всевозможным дротикам от подсказывавшего рядом Люпина. Сейчас же, повысив квалификацию, Сири уверенно и без помощи старого друга проводит детей по дебрям Паранойи Министерства. Разумеется, с совершенно определенной целью. Какой — догадаться тоже не сложно.

Я ведь говорила, что Дамблдор вволю повеселился, наблюдая, как Гермиона всю неделю ломает голову над тем, зачем он позволил Амбридж появиться в школе. Полагаю, на языке Директора это называется «воспитанием молодого поколения Игроков». Я бы окрестила это художественным издевательством.

Но вот в чем вся штука: возможности движения вперед надо добывать. Однако зачастую причина принятия того или иного решения остается неизвестной наблюдателям (а иногда и самому принимающему решения, как, например, по жизни происходит с Сири — но я сейчас не об этом). И так бы оные наблюдатели (одна; леди) никуда не продвинулись, сколько бы чего они бы там ни надобывали — если бы не легкий пинок в одно место от Дамблдора. Кто-то добавил бы здесь: «…и Министерства», — но я подумала побольше и продуктивнее, а потому настаиваю, что только от Дамблдора.

— …твой шрам <...> ну, я знаю, это не весело, когда он болит, но мы не думаем, что есть повод волноваться, — говорит Сири («Не лети никуда, взрослые сами разберутся»). — Он болел и в прошлом году, так ведь?

Да, болел — и вы всем скопом дружно подрывались по этому поводу всякий раз — а теперь, видите ли, не о чем беспокоиться.

— Да, и Дамблдор сказал, это случается, когда Волан-де-Морт испытывает сильную эмоцию, — соглашается Гарри. — Так что, может, он был, не знаю… очень зол или что-то в ночь наказания.

Милый ребенок, так легко с ним — сам спросит, сам ответит, сам поверит… только разговор поддерживай да свою линию гни.

— Ну, теперь, когда он вернулся, обязан болеть чаще, — философски замечает Сириус.

И ведь он уходит от того, какие именно эмоции испытывал Том. Меж тем, полагаю, ему известно, что Том, учитывая так называемое стечение обстоятельств, только радоваться и мог.

— Так ты не думаешь, что это связано с прикосновением Амбридж на наказании? — переспрашивает Гарри.

— Сомневаюсь, — Сириус охотно переводится на тему поближе к главной, — я знаю ее репутацию и уверен, что она не Пожиратель смерти -, — «Дети, отбой. Она еще хуже. Но вы роете не туда. Вернитесь».

— Она достаточно подлая, чтобы быть, — мрачно говорит Гарри, и ребята энергично кивают.

Сириус криво усмехается:

— Да, но мир не делится на хороших людей и Пожирателей смерти, — ах, как сильно из этой фразы торчат чужие, философски настроенные уши и кончик длинной белой бороды. — Хотя я знаю, что она мерзопакостная — вы бы слышали, как Римус о ней говорит.

— Люпин знает ее? — Гарри попадается на удочку.

— Нет, но она составила закон против оборотней два года назад, что теперь почти лишает его возможности найти работу.

Вот здесь нужно немного оторваться от Игры и вернуться на два года назад, потому что на этом моменте я всегда начинаю злиться.

Что такого произошло два года назад, что Амбридж вдруг подорвалась и издала закон об оборотнях? По какой такой причине «Пророк» в выпуске от 9 сентября лишний раз поставит имя Люпина рядом со словом «оборотень»? Откуда газете, которую все читают, сие известно (ничего удивительного, что конкретно Люпин не может найти работу)?

Ах, да, Дамблдор, не испросив разрешения у Министерства и закрыв глаза на закон, который издала Амбридж, принял Люпина на работу — а год спустя Снейп дал всему волшебному сообществу невероятный шанс поскандалить, громко и доходчиво пояснив слизеринцам, что их преподаватель Защиты — оборотень.

То есть, по сути, когда Снейп не смог смириться с Финалом Игры-3, он сел и, хорошенько подумав, решил, что лучшим способом справиться со своими чувствами будет расплатиться с Люпином.

Расплату Снейп придумал самую изощренную: он не просто рассказал о болезни Люпина всей школе — он рассказал об этом всему миру, на что мир в целом ответил ожесточением суждений истеричной общественности, а Министерство в частности — оглушительным треском терпения в отношении действий Дамблдора.

Так что Снейп разрушил жизнь не только Люпину. Он разрушил жизни всем оборотням магической Британии до единого, обратив на них всеобщие взоры после скандала в Хогвартсе. И сколько таких оборотней после этого сочли лучшим вступить в ряды Пожирателей или прибиться к стае Сивого — чем сражаться с системой?

О, я действительно сильно злюсь — особенно представляя, сколько из них за время разгула Тома, случившегося не в последнюю очередь потому, что Министерство встало на дыбы по отношению конкретно к Дамблдору, успели понаделать — скольких? — других Люпинов, обреченных на жизнь в изгнании с самого детства не по своей вине, а из-за животной мести обидевшим их волшебникам существ?

Так что… как бы сказать… одна такая черненькая бабочка, конечно, махнув крылышками в свой последний раз, мир и спасла — только вот перед этим умудрилась обвалить его к чертовой матери.

Ладно, с усилием, но вернемся непосредственно к Игре. Там вон какой восторг встречают у Звезды прямые и недвусмысленные высказывания друга Лунатика в адрес противнющей Амбриджихи: «Вау! Как сочно и красочно! Крут! Однозначно крут!» — громкие аплодисменты, переходящие в овацию, друг кидается на шею другу, а потом хвастается молодым.

И это действительно нечто экстраординарное — чтобы тактичнейший и деликатнейший Люпин своими комментариями по поводу дражайшей дамы сумел привести в затяжной (ибо, раз никого из Ордена все выходные нет, значит, Люпин говорил об Амбридж при Сири на неделе — то есть Сири уже минимум два дня отойти от услышанного не может) свун такого знатока неформальной лексики, как Сири.

Представляю эту бурю восторга в остальной части команды Дамблдора по поводу назначения Амбридж — если уж даже Люпин не особо стеснялся в словах. Но вот вопрос: а почему, собственно?

Ведь дело тут не в том, что Амбридж сама по себе подлая и инициировала тот закон против оборотней — это Сири и Гарри могут порвать любого, кто доставил Люпину неудобства. Сам Люпин, лично Амбридж, к тому же, и не знающий, будь все дело лишь в этом законе, молча бы мирился с существующим положением дел, как, собственно, и поступал все это время, ибо — что ж, не в плотских радостях жизни его предназначение…

Нет, чтобы иметь достаточно оснований так материть незнакомого человека, Люпину надо переживать за других. Точнее — за близких. А еще точнее — за Гарри.

Откуда-то Люпин знает про наказания Амбридж.

И точно не от Дамблдора (он же делает вид, что слепой). И не от Макгонагалл (знала бы точно — лично бы пошла и свернула бы Амбридж шею голыми руками, и Директору не помогла бы ее остановить даже тонна тортиков).

Что ж, не стану томить, у меня есть стойкое подозрение, что источник Люпина — Снейп.

Скажем, два старых недруга весьма продуктивно поболтали на досуге за рюмочкой Ликантропного зелья (как раз 9 сентября у нас полнолуние — следовательно, пока детки всю неделю грызут гранит науки и присматриваются к Амбридж, Снейп работает службой доставки Волчьего противоядия на Гриммо). И — да — я не считаю эту версию притянутой за уши. Потому что я слишком хорошо знаю Снейпа, который, если он увидел порезы Гарри, однозначно догадался, откуда они, однозначно устроил Дамблдору жуткий семейный скандал на тему, однозначно этим не удовлетворился и однозначно пожелал отвести душу еще и в беседе с презренным, но, в общем-то, милым, проницательным, сочувствующим, все простившим оборотнем. А если Снейп порезы не увидел, то Люпин — прорицатель покруче Трелони.

Короче, ситуация однозначно забавная. Однако зачем Сириус об этом рассказывает бедным деткам? Во-первых, Гарри тут же чувствует, что ненавидит Амбридж еще больше. Во-вторых, голос подает до того молчавшая Гермиона:

— Что она имеет против оборотней? — в злости спрашивает она.

Первая волна пошла.

— Боится их, я думаю, — улыбается Сири. И заходит на вторую волну: — Очевидно, она ненавидит полулюдей; она агитировала за то, чтобы переловить всех русалок и пометить их в прошлом году. — Третья волна (мимоходом быстренько заметим, во-первых, что уж больно много Сири знает о жизни и деятельности Амбридж, которая, видать, вспомнила о существовании русалок где-то ближе ко второму испытанию Турнира, а во-вторых, что Амбридж, как видно, очень давно и упорно рвется в Хогвартс что-нибудь такое разумное посеять). — Представьте: терять время и энергию, растрачиваясь на русалок, когда такие маленькие паршивцы, как Кикимер, гуляют на свободе, — добивающий.

Вся реплика Сири нацелена прямиком на Гермиону, хотя, казалось бы, ни русалки, ни эльфы здесь ни при чем (в разговоре об оборотнях) — однако портрет Амбридж, ущемляющей любого, кто слабее ее, и, вполне может быть, скоро собирающейся перекинуться на многострадальных эльфов — о, это как раз то, что западет Гермионе в душу надолго. Примерно как Гарри — страдания Люпина. Как сам Люпин никогда бы в жизни не стал материть Амбридж только из-за своих неудобств, так и Гарри не стал бы восставать против этой женщины лишь потому, что она сделала что-то плохое ему самому.

То есть Сири весьма умело сейчас в три фразы заводит двоих из ребят.

Гермиона реагирует сразу:

— Сириус! Честно, если бы ты попытался быть помягче с Кикимером, я уверена, он бы ответил тем же. Кроме того, ты — единственный оставшийся член его семьи, и профессор Дамблдор сказал -

Да, конечно, заносит Гермиону немного не туда, ибо не один Сириус здесь выполняет свое задание — Гермионе же было мягко поручено попытаться образумить Сири в вопросе с Кикимером — но сейчас для этого не время, и Сириус, гнущий свою часть задания, резко ее прерывает.

Жаль, конечно, ибо мне интересно, что там говорил Дамблдор о Кикимере, с которым надо обращаться поласковее, ибо еще возьмет да убежит к Нарциссе (тут Гермиона ошибается — Сири далеко не единственный оставшийся член семьи). Но Сириуса указания Дамблдора уже, если честно, начинают раздражать (если они не связаны с рискованными действиями вроде запихивания своей головы в школьный камин прямо под носом у Амбридж — раз пять подряд за вечер).

— Ну и как там уроки Амбридж? — спрашивает он. — Тренирует вас всех убивать полукровок?

Немного резко, слегка поспешно и абсолютно неизящно Сири переходит к главной цели своего торчания в камине.

— Нет! — говорит Гарри. — Она вообще не разрешает использовать магию!

— Все, что мы делаем, — добавляет Рон, — это читаем дурацкие книжки.

И вот с этой минуты все, что остается — восхищаться Гермионой, которая, оказывается, очень хорошо знакома с одним железным правилом: когда и если вас направляют — слушайте.

— А, ну, это подходит, — говорит Сириус. — По нашей информации из Министерства, Фадж не хочет, чтобы вы обучались в условиях боя.

Ай, ну тьфу ты! что, нельзя было как-то потоньше намек выдать? неинтересно даже…

— Обучались в условиях боя! — Гарри опешил. — Что, он думает, мы тут делаем? Формируем что-то вроде армии волшебников?

— Это именно то, что он думает, что вы делаете, — («Хороший, умный ребенок — весь в отца!»). — Или, скорее, это то, чего он боится, что Дамблдор делает — формирует свою собственную армию, с которой сможет бросить вызов Министерству Магии.

Пауза.

Теперь внимание — голос подает Рон:

— Это — самая идиотская вещь, которую я слышал, включая все, что выдает Полумна Лавгуд.

И — следом — Гермиона. Которая уже не просто в злости — она в ярости:

— Так нас не допускают к обучению Защите от Темных Сил, потому что Фадж боится, что мы используем заклинания против Министерства?

Гермиона уже крайне близка к разгадке, и Сири это очень веселит, поэтому он в воодушевлении стреляет последней подсказкой прямо в упор:

— Агась. Фадж думает, что Дамблдор не остановится ни перед чем, чтобы забрать власть. Он день ото дня все больше паранойит по поводу Дамблдора. Это вопрос времени, когда он арестует Дамблдора по какому-нибудь сфабрикованному делу.

«Вы сделали все, чтобы он осознал важность задания?» — «В некотором роде. Я категорически запретил ему искать оружие. Дважды» (Пратчетт).

Больше масла в огонь! Да, Директор не только не боится, что его закроют, он уже как минимум на момент 8 сентября знает, что его точно собираются закрыть (но главное, чтобы с карточек от Шоколадных лягушек не убрали). Так, может, ну его? Пусть хотя бы будет, за что?..

В принципе, намеки Сириуса настолько толсты и прозрачны, что аж на слезу пробивает — Гермионе и уточнять-то, по большому счету, нечего. Если бы Гарри не увел разговор в другую сторону, девушка, может, еще бы и попыталась что-то спросить, чтобы окончательно успокоиться, что поняла все верно, однако, полагаю, не ошибусь, если скажу, что беседу тут же бы что-нибудь прервало (разумеется, совершенно случайно), и Сириус был бы вынужден замолкнуть на полуслове и быстро исчезнуть. Ибо дальше уж подсказывать ну просто некуда — и Гермиона, оставшись наедине со своим мыслительным, вскоре все прекрасно догонит.

Пока же Гарри, пользуясь случаем, спрашивает у Сири о завтрашней статье в «Пророке», которую упоминал Перси, и, получив в ответ грустное качание головой и жалобу на одиночество в выходные, задает очень волнующий детишек вопрос о Хагриде. И как-то сразу становится ясно, что Сири, до того бойко вещавший об Амбридж, о большом друге говорить не слишком готов. Приходится выкручиваться самостоятельно:

— А… ну, — боже мой, Хагрид… забыл, какие мелочи… — он должен был вернуться к этому времени, никто не уверен, что с ним случилось. — И тут надо быстро-быстро успокоить шокированных деток: — Но Дамблдор не волнуется, поэтому и вы не вовлекайтесь; я уверен, он в порядке.

Прекрасный аргумент. Чисто сириусовский — да все с ним путем, подумаешь, пропал.

— Но, если он должен был вернуться… — начинает Гермиона.

— Мадам Максим была с ним, мы связывались с ней, и она говорит, что они разделились по пути домой — но ничего, что бы свидетельствовало, что он ранен или — ну, ничего, что свидетельствовало бы, что он не в идеальном порядке.

Заметим, как меняется речь Сири, когда он говорит не по заготовленному. Это я уже молчу о том, что он колется и раскрывает некоторые детали — вроде того, что мадам Максим была с Хагридом.

— Слушайте, — торопливо прибавляет Сири, — не спрашивайте слишком много о Хагриде, это только привлечет еще больше внимания к тому, что он не вернулся, а я знаю, что Дамблдор этого не хочет. Хагрид крепкий, все с ним будет в порядке. — Еще один прекрасный аргумент. Вообще, стоит с этими Игроками молчать, а не разговаривать, как они тут же начинают нервничать и колоться. — В любом случае, когда ваши следующие выходные в Хогсмиде? — решает по-своему приободрить деток Сириус. — Я подумал, неплохо вышло с собачьей маскировкой на платформе, правда? Я думал, я мог бы -

— Нет! — вопят Гарри и Гермиона.

Вот исчезнуть бы Сири под благовидным предлогом из камина сразу после подсказки Гермионе — и не было бы проблем. А то он сначала вляпывается в скользкую тему о Хагриде, а затем расстраивает себя еще больше — детишкиным отказом. Понятно, что ему одиноко и скучно, понятно, что он хотел поболтать с ребятами, подбить их на рискованную встречу, вместе развеяться, повеселиться, найти для себя повод сбежать из дома (к крестнику же бегал!) — но зачем? Понятно, что он этого не понимает, но своими выкрутасами он расстраивает Гарри еще больше.

— Сириус, ты видел «Ежедневный Пророк»? — аккуратно уточняет Гермиона.

— А, это, — ухмыляется Сири, — они постоянно гадают, где я, они на самом деле не знают -

— Да, но мы думаем, что в этот раз они знают, — говорит Гарри. — Кое-что, что Малфой сказал нам в поезде, указывает, что он узнал тебя. И его отец был на платформе, Сириус, знаешь, Люциус Малфой. Так что не приходи сюда, что бы ты ни делал. Если Малфой снова тебя узнает -

— Ладно, ладно, я понял, — недовольно перебивает Сири. — Просто идея, подумал, вам бы понравилось встретиться.

Ах, какая дешевая попытка манипулировать! Мол, что, не хочешь с крестным увидеться, да? ну, я тебя понял, вот ты какой…

— Мне бы хотелось, — уверяет Звезду Гарри — и ведь попадается парень, даже оправдываться начинает. — Я просто не хочу, чтобы тебя бросили обратно в Азкабан!

Сириус хмурится. Наступает долгая драматическая, дешевоманипулирующая пауза.

— Ты меньше похож на отца, чем я думал, — наконец прохладно произносит Ярчайший. — Риск бы показался Джеймсу веселым.

Ну вот. В минуту душевной невзгоды Сириус, запертый в собственном доме (конечно, не в Азкабане, но с матушкой и Кикимером вместо дементоров деятелю сидеть без дела очень сложно), а также, возможно, в состоянии депрессии с похмелья, выдает Гарри каприз ну точно в духе школьных лет: вот Джеймс крутой, он меня развлекал всякими авантюрами, а ты-то чего тормозишь, дно, что ли? Ай-яй-яй. Взрослый дядя.

И ведь Гермиона заметила это еще летом, когда Гарри принялся страдать по поводу того, что Сири, кажется, не рад, что Гарри оправдали на слушании: «Лично я, — сказала она тогда, — думаю, что он ведет себя эгоистично». Очень четко подмечено.

— Слушай -

— Ну, я лучше пойду, слышу, Кикимер спускается, — врет Сириус, продолжая дешевую манипуляцию. — Я тебе напишу тогда, когда смогу снова наведаться в камин, ладно? Если ты сможешь выдержать риск.

Парфянская иголочка напоследок. Отравленная.

И Сири покидает камин.

Нижеприведенный текст (разумеется, с моими умопомрачительно значимыми крошечными вставками) взят из ЖЖ Анны. В ее ЖЖ вообще много чего интересного. Если вы уже имели счастье его прочитать — просто пропустите пару следующих страниц. Однако мне кажется важным вставить данные размышлизмы о Сири именно здесь. Мне они представляются как нельзя лучше к месту.

Потому что выпады Ярчайшего (а именно дешевым выпадом поведение Сири к концу каминоразговора и можно окрестить) продолжают заставлять меня остро реагировать на них снова и снова, и я злюсь на Сири с его выкрутасами сейчас не меньше, чем на Снейпа с его разрушительным желанием подгадить Люпину, одним махом испортив жизни и иным страдающим ликантропией.

Так вот.

Так вызывающе больше никто не назван. Альфа Гоночного Пса (салют, собачка) есть ярчайшая звезда неба Северного полушария. То есть нашего с вами. И, естественно, она черная.

Ну, понятно, что мамочка Сириуса была маленько ненормальная (один сын Черный Сириус, другой Черный Регулус — тоже звезда-альфа, если кто не знает. Оригиналка типа), но судьба явно развлекалась, позволяя ей так наречь Сири.

Хотя с ним, конечно, так всегда — не только в плане имени. Если кого-то из окружения Гарри и можно назвать трагикомическим (тоже ведь как бы противоположности), то это, несомненно, Сири. Что бы он ни предпринимал, добивается он, как правило, чего-то совершенно неожиданного. Это как минимум. А обычно еще и прямо противоположного задуманному. Короче, фраза «хотели как лучше, а вышло как у Черномырдина» однозначно должна быть раз и навсегда исправлена на «как у Сириуса Блэка».

Подобной глобальной непутевости, чтобы не сказать резче, больше ни в ком из героев не отыщешь.

Нормальный человек все-таки хотя бы изредка способен применять на практике высшие функции головного мозга («Из пункта А следует пункт В, а из пункта В следует пункт С. Иногда даже D, E и еще F. А иногда не следует…»). Для Сириуса, при явном наличии таковых функций такового мозга, таковой процесс их практического применения есть задача совершенно непосильная.

Из пункта А он ранее других (суперадреналиновый старт) добирается до пункта В… но кроме этих пунктов для него совершенно ничего не существует. Проявления наивного и самоупоенного эгоизма, помноженные на злой язык и расположенность к учету чужих эмоций примерно на уровне зубочистки, не просто повторяются часто, и даже не просто повторяются — кроме них практически ничего и нет.

Итак, вечный и неизменный алгоритм. Сначала Сириус под влиянием импульса, выданного обычно без участия высших функций (я бы даже сказала, часто вообще без влияния головы — левый ботинок захотел) воротит что-нибудь совершенно несуразное, или глупое, или очень глупое, или, бывает даже, злобное.

Далее пред его изумленным взором разворачиваются импульсовые последствия… и тогда он пытается откатить ситуацию назад, или рвет на себе тельняшку, или рыдает, или падает окровавленной кучей под ноги Гарри, или попадает в Азкабан. Вся известная нам жизнь Сириуса — в любых ролях и ипостасях — протекает только и исключительно так.

Пример из последнего: в образе собаки привлечь к себе все внимание стоявших на платформе, гонясь за поездом — раскрыть себя перед Люциусом Малфоем и его сыночком (который в Хогсмид тоже, между прочим, ходит) — потом долго удивляться, чего это Гарри не хочет видеть его в Хогсмиде, а Дамблдор укорачивает поводок.

Только Сириус способен так старательно привести себя самого за ручку в Азкабан (будь то непосредственно тюрьма или место, очень схожее по воздействию). Нет, понятно, что он всего лишь в состоянии аффекта рвал на себе тельняшку, голося: «Я УБИЛ ДЖЕЙМСА И ЛИЛИ!!! Я, Я, ВСЕ СЛЫШАТ?! ИМЕННО Я ВИНОВАТ В ИХ ГИБЕЛИ!!». Но додуматься головою, что следует временно отложить обнажение до пупа и поспособствовать поимке истинного предателя и убийцы?

Нет, это ж надо подумать головою. Это пункт С… мы принципиально не умеем. А также — что гораздо, гораздо хуже — в упор не хотим учиться.

Натуру, конечно, не переделаешь, но человек, в принципе не умеющий извлекать ничего полезного из все более суровых уроков, которые ему преподносит жизнь, сам себя обрекает на кучу неприятностей и перспективу ранних белых тапочек.

К импульсам левого ботинка Сириус неизменно относится с крайней любовью и заботой и лишь после двенадцати лет отсидки за чужие проступки и по вине, собственно, ботиночного импульса начинает иногда — в наименее серьезных случаях — подумывать о том, чтобы импульс чуть-чуть закоротить, а может быть, страшно сказать, и придержать.

И, конечно, он носит маски. Любимая моя игра — сначала рассмотреть маску, а потом увидеть и как она трескается, внимательно вглядываясь в проступающие сквозь эти трещины лицо.

С до ужаса похожим на Сириуса Снейпом гораздо проще. Он сначала соответствует, а потом уже и не совсем соответствует амплуа плохиша, которое постепенно трещит, и в последние годы меж лохмотьями уже невозможно не видеть человека с серьезными проблемами. Плохого в нем, конечно, периодически проявляется немало. Но видеть в нем однозначно плохого Игры эдак с третьей уже никак не получается.

С масками Сириуса сложнее, во-первых, потому, что он примеряет на себя в разное время не одну, а две типичных роли. Во-вторых, он со взрослостью имеет проблем не меньше, чем старый верный враг, а вот по части применения мыслительного в собственной жизни очень и очень далеко от него отстал. Но о мыслительном чуть позже. Ближе к маскам.

В БИ-3 Сириус является пред детишкины очи и всю дорогу разгуливает в маске Злобного Маньяка-Убийцы. И, конечно, прямо-таки трагически (и комически, само собою) этой маске не соответствует.

Для начала он — не убийца. Много-много раз на протяжении жизни он попадает в неприятные (крайне неприятные, жутко неприятные, просто кошмарные и гибельные) ситуации, когда мир в чьем-нибудь лице (лицах) на него ополчается — но каждый раз ему надо благодарить за это исключительно собственный язык. Да, в самом деле, обиженных словесно вокруг Сириуса просто не счесть — и они постоянно множатся. Но обиженных действием отчего-то практически не наблюдается. Пригрозить — сколько угодно. Врезать… нет, с воздействием физическим у нас крупные проблемы.

Ему вообще на самом деле гораздо больше нравится лишь казаться хищником (черным волкодавом). А быть он явно предпочитает жертвой. Пусть, пусть на меня охотятся слуги Волан-де-Морта! И пусть только кажется, что я знаю секрет. А на самом деле я его знать не буду. Виктим чистой воды — явно имеется стремление быть преследуемым, а не преследователем.

С этой точки зрения замечательно смехотворна сцена разборок Сириус-Люпин-Петтигрю в Хижине в Игре-3. Главное, что заботит беглого каторжника — это затяжка с приговором. Римус, давай быстрее, а? У меня же запал проходит…

Пойдем далее. Выцарапав объект из призывно раскрытых для поцелуя дементорских ртов, Гарри довольно быстро отказывается мириться с маской невинного, храброго, доброго и попавшего в Большую Беду героя, заклейменного обществом, а вместо этого пытается примерить на Сириуса другую чрезвычайно распространенную роль — роль Брата и Друга.

Оно, конечно, уже ближе, чем амплуа Преступника. Но прилагательное явно пропущено. Сириус годится на роль не всякого Брата и Друга, а в основном Младшего Брата. И Младшего же Друга.

Даже там, где ситуация совершенно не приспособлена для игры, он играет как ребенок, и главное для него — игра. А вовсе не конспирация. Оно, конечно, забавно вспоминать, что он устроил из своего пребывания в пещере поблизости от Хогвартса в Игре-4. Пункт В (внимание со стороны Гарри и друзей) достигается надеванием любовно хранимой в запасниках азкабанской мантии (надо думать, он и на югах в ней рассекал?) и небольшой интермедией «Я так голоден!..».

Бедный Дамблдор, вынужденный терпеть то, как к пещере, где жил Сириус, тянулись караваны сов, нагруженных провизией Гарри и Ко. И я не удивлюсь, если когда-нибудь окажется, что Сири все то время жил не в пещере, а гостил у какой-нибудь сердобольной старушки в Хогсмиде, обратившись в миленькую собачку.

Очень смешно, да. А как насчет конспирации и вообще глобальных задач Игры? Нет, с этим вечным подростком уже немалых лет очень приятно провести время, но делать с ним серьезные дела совершенно невыносимо.

И странно, что Гарри, властный парень, предпочитающий вести, который смело записал Хагрида в счет «младших» после одного-единственного прокола с Норбертом (когда мальчику было-то всего 11 лет!), до последнего отказывается записывать туда же Сири — хоть и подключается ко всеобщему кудахтанью по поводу того, что «нет, Сириус, это опасно, сиди дома, взрослые сами…».

Могу списать это лишь на то, что Гарри в эту пору просто ослеплен желанием найти Старшего Близкого — да и Сири довольно продолжительное время удается водить Гарри за нос, Играя во Взрослого Покровителя (четко следуя инструкциям по-настоящему Взрослых Дамблдора и Люпина).

В Игре-5 Звезду отстраняют от серьезных дел — и правильно делают, потому что с каждым годом напряженность событий на тайном фронте возрастает. Интермедиям Сириуса «Посмотрите, какой я забавный и крутой!» там уже не место.

Вон, его любимый враг Снейп тоже было попытался покапризничать в конце той же самой Игры-3 — и тут же получил такую оплеуху от Дамблдора, что сразу перехотел выпендриваться. Уверена, тогда ему было выдано немало лещей вроде тихих фраз: «Должен признать, Северус, я ожидал от вас большего. Вы прожили столько лет, готовясь к возвращению Тома, вы столько лет преподавали сложный предмет не всегда способным ученикам, но так и не научились ни малейшей выдержке и терпению. Почему так, Северус? Почему в непростых ситуациях вы не можете собраться и услышать, что вам говорят? Если то, что вы продемонстрировали сегодня — вся ваша подготовка, то, я боюсь, наш план придется пересмотреть. Вы никогда не сможете убедить Волан-де-Морта в своей преданности, если не способны сделать это даже по отношению ко мне в присутствии других людей», — и укоризненное покачивание головой под занавес (цитата категорически утащена из «Быть Северусом Снейпом», автор коего отныне твердо подозревается мной в том, что имеет доступ к личным покоям Директора). И потом, в порядке добивающего, полгода такой последовательной головомойки, что Снейп по итогу становится даже не совсем узнаваемым — и больше ни единого раза не позволяет себе выписывать подобные кренделя по отношению к Директору.

Это — результат продуктивной работы мыслительным и приобретенной суперспособности держать себя в руках (и терпеть даже Амбридж). Сириус же пользоваться мыслительным, терпеть или, еще того круче, взрослеть совершенно не умеет, потому что не хочет. И вместо этого глушит водку с Наземникусом.

Будущего, к сожалению, у Сириуса быть не может. Его гибель, в общем-то, неизбежна, и он сам рвется к ней всеми силами, как ни стараются его спасти разумные и любящие друзья. Его лицо в камине в ночь на 9 сентября с этими впалыми глазами уже сейчас напоминает Гарри лицо мертвеца. Его дом носит отчетливую ауру места, где лежит смертельно больной человек. Ему остается жить всего девять месяцев.

Ну, что ж… у него яркая жизнь, его любят и будут помнить друзья. Я подозреваю, даже Снейпу его будет сильно не хватать. А больше после себя он ничего не оставит, и, учитывая его склад характера, это не большая новость. Женщин он всерьез не воспринимает. При его вечной инфантильности и вечных заморочках с мамой (опять с мамой… как много все-таки они со Снейпом обнаружили бы общего, если бы, скажем, вволю подрались и потом выпили много, много огневиски…) женщину рядом с Сириусом представить сложно. Ну, само собою, кроме пляжных блондинок.

Лежит это мистер Блэк на юге под пальмами на белом песочке, записывает под диктовку Люпина письмо Гарри пером райской птицы, а вокруг — тонны блондинок, уставившихся ему в рот… Это пожалуйста. Это сколько угодно.

Но женатым он бы никогда не стал, ибо до идеи женитьбы или любви надо относиться к женщине как к личности или хотя бы как к женщине. А для него все они вечные подружки, блондинки, как вариант — маленькие девочки, или соратницы, или учительницы… или ипостаси его мамочки (миссис Уизли), и он относится к ним с подозрением и раздражением. Герой контрастов, одно слово. Королева Драмы.

В чем смысл этого светлого, но бестолкового образа? Вероятно, в том, что даже очень хороший по-человечески Сириус, которому многое изначально Богом дано, должен все равно работать над своей душой. А иначе все закончится весьма и весьма печально.

В этом урок для Гарри. Ну… вероятно, и для всех остальных тоже. Сириус живет так, как хочет, и не поступается своей драгоценной человеческой индивидуальностью. Тем, вероятно, и привлекателен. Но, закончив со свунами, следует обратить внимание и на его историю, и на ее результат. А также на то, что иначе закончиться и не может. Есть вещи, которые все-таки важнее, чем ты сам любимый, и надо начинать с того, чтобы подстраивать себя под них. А не требовать, чтобы они подстроились под тебя.

Можно, конечно, решить, что я наезжаю, ибо достал. Напротив — нежно люблю, но что его, то его. Даже самые нежно любимые могут иногда так достать, что руки начинают чесаться. Данный экспонат однозначно из таких. У него масса положительных качеств. Но печальная правда жизни состоит в том, что ломиться по жизни с песнею и барабаном под импульсы левого ботинка долго не выходит. Жизнь начинает очень сильно давать сдачи.

Сириус, к сожалению, из тех, кто самого главного не понимает и так и не поймет. Бездумно играть в песочнице до бесконечности не получается. Надо и взрослеть когда-нибудь. Игры в зрелом возрасте позволительны только под контролем разума. Есть ведь разница — и огромная — между «Что за жизнь без маленького риска» Сириуса и «Регулярно иди на осознанный и просчитанный риск — это тренирует интуицию и характер» Дамблдора. Увы, Сириус этого не понимает. Но, может быть, взрослый Гарри и все его друзья отчасти и будут иметь все, что нужно, лишь благодаря тому, что Сириус был в их жизнях — и так быстро и глупо их покинул…

Но что-то я как-то слишком отвлеклась. Вернемся!

Чего добился Директор, отправив к детям Сири? Что ж, мелочиться не будем: всего, чего хотел.

Во-первых, показал Гарри, что о шраме нечего волноваться, и его эта новость не удивляет (разумеется, не удивляет, как не удивляет и крепнущая связь между Гарри и Томом; и — да — разумеется, есть о чем волноваться — но пока что это не забота Гарри).

Во-вторых, через Сири дает отбой своему Юному Игроку по поводу Хагрида, ибо Сири говорит прямым текстом: «Дамблдор не волнуется <…> внимания к тому, что он не вернулся, а Дамблдор этого не хочет». То есть Игроку ясно дано понять, что главное — что Дамблдор не беспокоится (император вообще никогда не беспокоится; по крайней мере, вида не подает — не положено, люди смотрят), следовательно, вы, малыши, займитесь своими делами.

В-третьих, указывает Гермионе, совести команды Гарри, что Люпин, совесть команды Директора, Амбриджиху жутко не любит — то есть не любить ее очень даже нужно. Желательно, поактивнее.

В-четвертых, непосредственно прямо излагает, в чем состоят «свои дела» детишек, которыми им надо срочно заняться: «Фадж думает, что Дамблдор собирает армию. Ясно?!»

Ну и, наконец, в-пятых, Директор на некоторое время немножко успокаивает Сириуса, дав ему сделать хоть что-нибудь для Игры (предварительно убедив, что это не только важно, но еще и очень, очень опасно — чтобы вечер Сири уж точно удался).

В общем, весьма продуктивные выходные. С этим, вроде, все понятно.

Остаются лишь два вопроса: почему все-таки болел шрам Гарри в пятницу — и что такого в статье «Пророка», о которой упоминал Перси?

Ответы на оба вопроса трио находит в понедельник за завтраком, 9 сентября.