Большая Игра профессора Дамблдора. Продолжение (джен)

Когда-то уже довольно давно, примерно в период, когда я переходила с первого предварительного этапа работы над Игрой-6 на второй, часть моего мозга посоветовала мне прекратить заглядывать в Игру-7 и сосредоточиться на Игре-6, на время отложив распутывание всевозможных соединительных линий, вроде участия во всем происходящем какого-то, казалось бы, банана бананом Элфиаса Дожа.

Оно, с одной стороны, и верно, ибо Игра-6 вполне закончена сама в себе. Но все-таки верно не совсем, ибо некоторые вопросы Игры-6 получают свои ответы только — и только — тогда, когда вопрошающий приглядывается к Игре-7. Поэтому смотреть в ее сторону все-таки иногда придется. Хотя бы одним глазком.

Пока опускается один занавес Игры и поднимается второй, в жизни Гарри проходит целых две недели, примечательные в основном полнейшим раздраем и тотальной депрессией. Однако к этому я еще вернусь. Сейчас гораздо интереснее посмотреть, что поделывается за занавесом в период с 24 июня, когда Гарри покидает платформу 9 и ¾, по 6 июля, когда Дамблдор лично выходит из-под занавеса и ведет Гарри куда-то в ночь, навстречу приключениям.

Начнем с двоих Гроссмейстеров (одного — тупенького, другого — из категории самых-самых классных), которые всю дорогу активно друг с другом борются (то есть один пытается сожрать другого, пока тот недоумевает, что это его там пощипывает). И сразу рассмотрим соотношение их средств и возможностей. Ибо мотив, следуя мистеру Страйку — штука сволочная: сначала узнаешь, как, потом, если повезет, узнаешь, кто и что. А затем, в самую последнюю очередь, если повезет ну очень уж сильно, понимаешь даже, зачем. Поэтому присмотримся к картам, с которыми оказываются на руках Том и Дамблдор в тот двухнедельный промежуток, когда Гарри нет на их доске.

Начнем с первого. По итогам Игры-5 Том остается, если можно так выразиться, с носом, в очередной раз наткнувшись мордой на старую палку. Он не сумел услышать полное содержание пророчества. Он не сумел убить Гарри. Он потерял часть своей какой-никакой команды. Он «вскрылся» перед уважаемой общественностью.

Мало всего этого — по итогам встречи с ненавистной палкой Том не просто вновь провалился в своих нескончаемых попытках завоевать любовь, уважение и признание палки, так еще и был вынужден с позором улепетывать обратно в теньку, получив порцию обидных оплеух от этой самой палки. О несчастный Темный Лорд!

Не удивительно, что разгул Пожирательской активности приходится именно на этот двухнедельный период — тут тебе и странный ураган на западе Англии, когда были якобы замечены великаны, и обрушение Брукдейлского моста, который сломался ровно посередине, отправив сотни людей и машин в реку… Конечно, Пожиратели зверствуют все последующие два года, отныне ничем особо не сдерживаемые, однако подобной изобретательности я что-то не припомню. По всему видно, после фиаско в Министерстве Том истерит, как девчонка, испортившая маникюр, на который копила годами, в первый же день после обретения.

Само собой, Его Темнейшество вынуждено потратить время на разбор полетов, анализ ошибок и разработку нового Плана, желательно, учитывая все прежние ошибки. Но, поскольку в традиции Его Темнейшества винить в неудачах кого угодно, только не себя, а потом долго мстить этому несчастному, разработка нового Плана преимущественно сводится к страшной мсте.

Нет, даже не так.

К Этой Самой Страшной Мсте.

Перво-наперво палку надо убрать. То есть Дамблдора. То есть совсем. Разумеется, именно в нем корень всех проблем, и, вне сомнений, именно его убийство все проблемы решит.

Но, поскольку убивать Дамблдора самому страшно, больно и вообще неприятно, потому что в процессе убивания можно случайно наткнуться на предупреждающий выстрел в голову, надо эту задачу кому-нибудь перепоручить. Желательно, тому, кому хочется отомстить во вторую очередь.

Ну-ка, ну-ка, кто у нас виноват в провале операции в Министерстве? Кто ею командовал? Разумеется, Люциус.

Однако проблема состоит в том, что Люциус сейчас недосягаем в Азкабане и, как много позже выразит свое мнение по этому поводу многомудрый Дамблдор, «учитывая ярость Волан-де-Морта по поводу того, что он [Люциус] потерял, — такой… очень вежливый синоним одному крайне непереводимому слову, — крестраж ради собственной выгоды, а также фиаско в Министерстве в прошлом году, я не буду удивлен, если выяснится, что он в тайне рад оказаться в безопасности в Азкабане в настоящий момент».

Однако в распоряжении Тома имеется горящий жаждой отомстить всему миру за собственный провал и отцовское фиаско сын Люциуса. Как водится, в нашем грешном мире за ошибки отцов предлагается расплачиваться их детям, поэтому весь гнев на старшего Малфоя Том справедливо (с его точки зрения) решает выместить на младшем. Нельзя не отметить, Драко Тому в этом активно помогает (по крайней мере, поначалу).

Чтобы хорошо понять произошедшую рокировку в Пожирательских рядах и мозгах Тома, необходимо подробнее остановиться на том, что творится в конце Игры-5 — начале Игры-6 в головных концах семейства белобрысеньких.

Начнем со старшенького. Помнится, однажды мне худо-бедно удалось анализнуть его вполне подробно, поэтому сейчас повторяться не буду, а буду только углублять некоторые аспекты уже известного вам анализа с «Астрономической башни». И главный из них, конечно же — хроническая неспособность Люциуса к принятию решений, сколько-нибудь важных и судьбоносных.

Вот всем он хорош в своем особом, люциусовском стиле — а особенно умением найти комфортный тоннель даже сквозь абсолютно гладкую и ровную стену — но только не надо ставить его перед выбором. Он и так еле ориентируется, куда б в жизни приткнуться и чем бы заняться (то политикой, то управлением школой, то своими казнями, то, может, миром поуправлять — или хотя бы поучаствовать… вот что безделье и полная материальная обеспеченность с людьми делает…), а уж что будет, если загнать его в тупик, поставив рядом две равновероятные и равноприятные возможности! На такое зрелище можно билеты продавать.

Нет, серьезно, Люциус скорее удавится, чем самовольно встрянет в ситуацию выбора. Он по жизни ориентирован только на выживание — правильнее всего тот путь, который оставляет больше возможностей, чтобы, если что, можно было переиграть ситуацию заново. И не пробуйте его дергать и тормошить, убеждая, что выбор неправилен. Люциус, почувствовавший, что еще пара слов, и ему придется заново выбирать, что делать — зрелище страшное.

Вот потому-то он всегда и вьется рядом с кем-то, кому делегировал право решать за него, куда ему жить и зачем. Разумеется, временного недовольства в сторону такого человека это совершенно не отменяет — принцессе на горошине тоже все время что-то не нравилось и мешало, но перестелить постель самостоятельно она так и не додумалась. Ну хотя бы потому, что дергаться — неэстетично. Люциус удавится, но, выбирая между формой и содержанием, всегда поставит на первое место форму. Потерять лицо? Открыто объявить о своей позиции? Да ну — лучше соврать. Ему вообще вранье ничего не стоит — он просто не понимает, чего тут такого.

Задавать Люциусу вопрос из серии: «А почему бы тебе не сказать прямо?» — мягко говоря, бессмысленно. Даже если отбросить в сторону такой скользкий нюанс, что это же ему начала понадобится решить, что сказать, выяснится, что он просто не выносит конфликтов в стиле «Глаза-в-Глаза». Любых.

Налицо вполне сознательный отказ от агрессии в открытом конфликте с противником, равным по силе — и при этом совершенная неспособность задавить в себе ее источник, чтобы она, агрессия, не вовремя не хлестала наружу. Он в любом случае (не так уж важно, в каком конфликте и с кем) предпочтет промолчать или на что-то там, ему одному понятное, намекнуть. Тот факт, что люди вокруг могут намеков не понимать — особенно когда не хотят — разумеется, не стоит его королевского внимания.

Выбрав — а точнее смирившись с одним из глобальных жизненных вариантов путей — Люциус редко меняет решение. Потому что лень начинать сначала, потому что решать не умеет и учиться не собирается, потому что зачем вообще что-то менять, если и так неплохо выживается? Вся его жизнь — это творческая попытка избежать неизбежностей и ускользнуть от предопределенностей.

Не забудем, что у перестраховщика-Люциуса всегда в запасе около двух десятков путей к отступлению. Он так уперто и отчаянно верит в собственную способность выкрутиться из любой ситуации, что даже не предвидит варианта «Ой. Вот Я И Получил По Заслугам». А вот жизнь к нему такой изворотливости не проявляет и часто лупит прямо в лоб — хотя он и тут умудряется извернуться и прогнуться повыгоднее, чего уж.

В общем, глупо ожидать от Люциуса действий «по собственному убеждению» и несгибаемой принципиальности. Его убеждение и принцип — выжить самым лучшим образом да еще и с максимальным комфортом и роскошью. Он ставит на сильных, поскольку сам слаб и, кажется, вполне отдает себе в этом отчет. Впрочем, с теми, кто тоже сильный, но не свой, напрямую ругаться никогда не будет — а вдруг выиграет не наш сильный, а чужой? Пути к отступлению — самое главное.

Учитывая это, я даже не могу представить, что ж такого надо было сделать со скользким другом Люциусом, чтобы заставить его так подставиться и рвануть вместе с прочей сворой Пожирателей в Министерство. Уже там, в Министерстве, все понятно, его подвела собственная болевая точка, он снова не справился со своей агрессивностью, не сумев вовремя сообразить, когда пришел святейший миг линять, предоставив величайшим и сильнейшим разбираться друг с другом, сколько им угодно.

По сути он в принципе не способен с этой точкой справиться — почему и приходит на ум, что по доброй воле Люциус не мог отправиться в Министерство ну никак. Он должен был знать, чем лично для него чреваты ситуации открытого проявления едва подавляемой агрессии — а без этого никак не обойтись, если суть задания состоит в том, чтобы пойти и отобрать что-то у Гарри. Гарри — ребенок слишком упрямый и слишком не любит выпускать из ручек «свое», чтобы надеяться, что он сразу напугается какой-то кучки взрослых, темных магов-убийц, которым давно уже нечего терять, часть из которых только-только покинула Азкабан, можно сказать, специально ради этой битвы с детишками в Министерстве, и отдаст пророчество по-хорошему.

Получается, в истории с Министерством Люциус либо сделал глупость, вообще в эту историю ввязавшись, либо оказался в ситуации, безвыходной даже для него. Первое маловероятно — прежде его интеллект и инстинкт выживания сомнений не вызывали. Значит, надо копать глубже.

Что значит «безвыходная ситуация»? Мне вот сложно придумать, как именно должны были сложиться обстоятельства, чтобы у Люциуса не нашлось причины избежать прямого участия в сражении в Министерстве.

Но, как видим по факту, обстоятельства таки сложились. То есть вариант один из одного: Люциуса прямо заставили, поставив под сомнение его преданность, и безвариантно потребовали — в любом другом случае он бы отвертелся, иначе неправильный из него Малфой.

Из мотивов, которые могли бы заставить Его Темнейшество Отца Пожирательского Темного Ихнего Лорда так зажимать своего совершенно не склонного к участию в подобных операциях «скользкого друга» (не зря же ему в годы первой войны преимущественно отводилась задача лишь безобидных маглов мучить; детишки, конечно, могли бы посчитаться чем-то таким же легким — но не Люциусом, который видел Гарри в деле), я вижу целых два.

Во-первых, месть за… кхм… профуканный крестраж.

Во-вторых, очень большое сомнение в благонадежности Люциуса. Другие причины Том вряд ли рассматривал бы, как достойные такой жесткой мсти.

Ибо Том о Люциусе все с самого начала прекрасно понимает и после возрождения своего очень хорошо помнит. Он вообще — человек довольно умный, когда перед ним встает необходимость обмыслить вещь, явление или человека, так сказать, в-себе — то есть отдельно от окружающего мира. А вот когда дело доходит до связки разных, отдельно обмысленных вещей, явлений или людей в общую картину происходящего и выводов на основании полученной информации…

В общем, как ни верти, а всяко выходит, что наш не любящий дергаться и менять коней на переправе, беспринципный и очень осторожный Люциус-таки умудрился навлечь на себя подозрения. То есть сделал нечто, что совершенно точно охарактеризовало его в глазах Тома, как элемент как минимум колеблющийся — а то и вовсе намеревающийся бросить господина на произвол судьбы.

И ведь по всему выходит, что Том совершенно прав.

Люциус за годы отсутствия хозяина выстроил себе жизнь удобную, комфортную, полную власти и, что тоже немаловажный и очень приятный бонус, не требующую от него постоянного риска быть убитым или сильно покалеченным в стычках хотя бы с тем же Грюмом, который, сколь помнится, в годы первой войны, хоть и страдал всячески, жертвуя душой ради мира и жизни в магическом сообществе (а также некоторыми частями тела), но Пожирателей складывал если не штабелями, то сильно обезображенными кучками. Или запросто зашвыривал их в Азкабан.

И вот приходит себе такой Лорд после почти 14 лет удобной и безопасной жизни Люциуса и сообщает ему, Люциусу, что настала пора взяться за старое, полагая, что Люциус в силу своей натуры радостно согласится.

Однако Том, для которого сие есть земля незнакомая, а он еще и без карты, с разбегу берет и заблуждается, не учтя, что у Люциуса нынче балласт в виде любимой семьи имеется. Которым он, Малфой, жертвовать уж точно не спешит. Когда же он увидел, что не только Том потихоньку намекает на то, чтобы принять Драко в свои ряды (о, он несомненно намекал на это еще с начала Игры-5), но и Драко все чаще принялся подергиваться в эту сторону (ибо хочется ж быть, как папка!), Люциус конкретно засобирался расстаться с Лордом. Причем сделал это настолько конкретно, что немедленно получил отдачу прямо в лоб.

Неудивительным теперь становится и то, что после ареста Люциуса так плотно и на всю катушку от взбешенного Томми огребает Драко, совершенно, казалось бы, к ситуации пока не привязанный. Его действия в течение всех последующих двух лет выдают человека, об убийствах, пытках и сопутствующих им вещах имеющего очень поверхностное, подростковое представление. Сразу видно — мальчика держали подальше от всего, что могло потревожить его нежную детскую психику (ну, или старались держать). Драко совершенно не готов и определенно не отдает себе отчет в том, во что влип по самые уши.

А значит, папа и не хотел, чтобы Драко во все это вникал — в противном случае Драко вырос бы в куда менее тепличных условиях и был бы чуть более знаком с суровыми реалиями Пожирательской действительности. Его для этого даже таскать на Пожирательские сходки бы не пришлось — достаточно было бы просто рассказывать ребенку нужное нужным тоном. Люциус же, судя по поведению Драко, либо не рассказывал ничего вообще, либо умалчивал обо всем, о чем только мог. Иначе мальчик бы не вырос тем изнеженным и тупо копирующим папину высокомерную мину существом, каким определенно вырос.

Картина вырисовывается патовая. Во-первых, Люциус никак не планировал посвящение сына в ряды Пожирателей, собираясь вывести Драко подальше из-под удара и всячески препятствуя знакомству мальчика не то что со своими дружками-коллегами, но и с информацией, так или иначе с ними связанной. Ну и, само собой, лично с Томом. Во-вторых, перестраховки, привычные для Люциуса, сыграли с ним злую шутку — держа свое чадо подальше от Тома, Люциус удержал Драко подальше и от собственных планов, и от собственного отношения к текущей реальности. Драко же, как я писала прежде, неверно истолковав «политику партии», уже все для себя выбрал и решил — совершенно ошибочно и очень губительно.

Предполагалось, конечно, что Люциус, обладая каким-никаким весом в глазах Тома (хотя бы потому, что кормит голодранца), удержит его от сына, которого, само собой, забирать из школы и срочно отправлять подальше к пляжам и в тропики нельзя никак, ибо Том воспримет сей акт, как бегство и предательство. Однако Драко Тому нужен, но и Люциусу отомстить очень хочется. Потому-то скользкий лордов друг и оказывается в Министерстве, где совершает крупную ошибку, позволив себе увлечься.

В результате получаем: старший Малфой, конечно, рад, что избежал гнева Лорда, сидя за решеткой, однако не может не понимать, что своим удалением с поля открыл Тому прямой доступ к Драко. В такой ситуации ему остается надеяться лишь на жену да, возможно, Снейпа, ибо сам он отныне беспомощен абсолютно. Что до Драко, то тот, не подозревая об этом, сам активно способствует возрастанию отцовских беспомощности и страданий.

А дело в том, что после Финала Игры-5 мир Драко быстро и болезненно рушится. Он больно шмякнулся вниз с вершины школьного олимпа, престижа которого не знал прежде (я имею ввиду разгул режима Инспекционной Дружины), а его отца посадили в тюрьму, и, как мудро отметил Гарри, весь мир узнал, какие Люциус и его дружки ублюдки. Малфои становятся изгоями общества.

Как несколько позже летом признается Гарри мистер Уизли, после ареста Люциуса Министерство пришло к нему в поместье с обыском, забрав оттуда «все, что могло показаться опасным» — какое великое унижение для Малфоев, учитывая, что в рейдах вновь, как и летом 1992, участвовал лично старый враг мистер Уизли!

Более того, Малфои становятся изгоями и среди Пожирателей — не думаю, что кто-либо в этом клоповнике рискует к ним приближаться, учитывая ярость Тома конкретно в адрес Люциуса.

До этого момента существование Драко было уютным и защищенным. Он был мальчиком с привилегиями и статусом, в его голове были только мелкие повседневные заботы. Теперь же, когда Люциуса забрали, Драко остается один с убитой горем матерью. На его плечи внезапно ложится вся ответственность взрослого мужчины.

Злясь на весь белый свет, Драко соглашается вступить в ряды Пожирателей и выполнить задание Реддла, не привыкшего прощать ошибки, не знающего, что такое жалость, и предлагающего, по сути, Люциусу искупить свою вину кровью собственного сына (почему-то всем вокруг усиленно кажется, что данный акт попытки ликвидации закончится ликвидацией ликвидатора. Ну а потом, разумеется, ликвидацией ликвидатора ликвидатора).

Сгорая от желания отомстить и вернуть семье расположение Реддла, Драко на этой ранней стадии едва ли осознает, на что подписывается. Все его скудные знания сводятся к тому, что Дамблдор олицетворяет собой все, что не нравится страдающему за решеткой папочке. Драко с легкостью удается убедить себя, что он считает так же — что мир без Директора, вокруг которого всегда сосредотачиваются противники Реддла, как говаривала Роулинг, будет гораздо более приятным местом.

Таким вот нехитрым образом огромная навозная куча попадает прямиком в ветряную мельницу. Сами понимаете, вскоре просто обязан пойти дождик.

Надеется ли Том, что у Драко получится справиться с заданием и убить Директора? Вне сомнений, нет. И даже не столько потому, что Драко — это Драко, а потому, что у него самого, Тома, такое никогда не получалось — и никогда не получилось бы. Ну, а раз уж у Его Темнейшества не выходит, то куда там каким-то соплякам, даже не закончившим школу…

Нет, как чуть позже совершенно точно выразится Снейп, все это «не более чем наказание за недавние провалы Люциуса. Медленная пытка для родителей Драко, которые будут смотреть, как он потерпит неудачу и заплатит за это». Том заранее похоронил мальчика — не важно, от чьей руки он должен умереть.

Человеком, которому Том поручает убить Директора на самом деле, является, разумеется, Снейп. На данном этапе это не декларируется, однако громким шепотом уже намекается Снейпу Его Темнейшеством — хотя бы чтобы посмотреть, дернется ли Снейп бежать и прятаться, ибо агент таки ж двойной — кто его знает?

Извокатус Дамблдор экс обращениум (попросту говоря, убийство Директора) откроет Тому двери ко всему, чего ему так хочется, в первую очередь, конечно, в Хогвартс и Министерство. И в Гринготтс. А оттуда и до властителя мира рукой подать. Поэтому, хоть сейчас и тратится некоторое количество сил на запугивания, шантаж, убийства мешающих и максимально возможное приближение к этим трем узловым институтам магического сообщества Британии (чтобы после смерти Дамблдора не тратить зря время на их завоевание), основной удар Том собирается нанести по Хогвартсу в целом и Директору в частности. На это (преимущественно) и будет убит весь год (именно столько дается Драко).

По традиции молчаливо подразумевается, что старенький, глухонький, слепенький и вообще клинически тупенький Дамблдор ничегошеньки обо всем этом подозревать не будет. Совсем. Ни капли.

О том, что Директора все попытки Реддла убить его уже давно начинают утомлять своей монотонностью, слабой подготовкой и удручающим однообразием результата, и он собирается в конце концов что-нибудь в сложившемся порядке вещей круто и изобретательно поменять, Том, конечно, даже не думает. Что ж… может быть, большая часть дипломатии Директора, которая принесет столь неоспоримый успех, как раз и заключается в умении выглядеть более глупым, чем он есть на самом деле? Не знаю…

Как бы то ни было — хватит о мелком, перейдем, наконец, к любви!