Большая Игра профессора Дамблдора. Продолжение (джен)

Каникулы заканчиваются для Гарри в агонии буйно распустившейся фиксации на Малфое и его малфоевских делишках. Оно и правильно — что еще делать, когда делать нечего, а очень хочется (желательно, что-нибудь важное, взрослое и непременно таинственное)?

Рон и Гермиона в результате сильно устают от обсуждений похождений Малфоя, но Гарри это ничуть не смущает. Забавно, что интуиция Рона 31 августа подбрасывает ему крайне интересную догадку: «Может, он сломал свою Руку Славы? Помнишь ту скрюченную руку, что была у Малфоя?» Конечно, никакую руку Драко не сломал, однако без Руки Славы в Финале не обойдется, и в этом смысле Рон, как обычно оно у него бывает, попадает пальцем точно в нужную точку на небе.

А Гарри попадает в другую часть того же неба, внезапно сложив два и два (Малфой одернул руку, хотя мадам Малкин даже к нему не притронулось, и Малфой же показал Боргину на руке что-то, чего ребята не видели из-за Шкафа (Исчезательного, да; а слона-то детки, как говорится…), после чего Боргин стал относиться к мальчику с гораздо большим почтением и страхом) и мигом выведя, что Драко стал Пожирателем Смерти.

Поразительная проницательность и демонстрация внезапно открывшегося умения взять и вот так сразу удержать в голове несколько больше, чем может удержаться в голове, допустим, хомяка — жаль только, что ни Рон, ни Гермиона не воспринимают эту версию всерьез. Оно и понятно, поначалу довольно сложно принять факт того, что какой-то шестнадцатилетний идиот, которого вы наблюдаете в крайне замедленном развитии целых пять лет, вдруг махнул на такую высокую, пусть и грязную, ступень.

С этой точки зрения весьма справедлива реакция Рона, громко хохотнувшего в потолок: «Малфой? Ему шестнадцать, Гарри! Ты думаешь, Сам-Знаешь-Кто позволит присоединиться к нему Малфою?» Довольно логичное заявление, если рассматривать его само в себе. Я имею ввиду, трио же всю дорогу знает его лучше своих собственных пальцев — смазливый, гаденький, закомплексованный, трусливый до жути… зачем он Реддлу? Но… как бы сказать… в подобном заключении слишком много логики, чтобы оно было правдой.

Впрочем, поскольку Гарри осеняет недавно, и он еще сам не вполне себе верит, отсутствие какой бы то ни было реакции Игрока-Гермионы и Рона почти не играет роли. Как и в прошлом году, Гермионе еще только предстоит самостоятельно догадаться, как поступать в этой Игре. Ну, а Гарри еще только предстоит ее не слушаться.

Наступает 1 сентября, и вся компания, на сей раз сопровождаемая двумя хмурыми мракоборцами вместо одного радостного Хагрида, необычайно спокойно и быстро добирается до вокзала. Один из мракоборцев делает крупную ошибку, попытавшись взять Гарри под локоть во время преодоления барьера — Гарри, мгновенно ощетинившись, выдергивает руку из захвата: «Я могу ходить, спасибо». Ох, не знает Скримджер, в отличие от Дамблдора, чего он на самом деле добивается своими спецэффектами, ох, не знает…

За несколько минут до отправления поезда Гарри, прежде тщательно все обдумавший, просит мистера Уизли отойти с ним в сторону для разговора (под подозрительными взорами миссис Уизли и мракоборца). Мистер Уизли, слегка удивившись, соглашается.

— Когда мы были в Косом Переулке -, — начинает Гарри, однако Артур перебивает его, скорчив рожу:

— Я сейчас узнаю, куда вы с Роном и Гермионой исчезли, когда вы якобы находились в задней комнате магазина Фреда и Джорджа?

Что ж, все к тому шло. Помнится, когда сам Артур вызывал Гарри на Жутко Важный Разговор перед отъездом в Хогвартс в Игре-3, Гарри тоже попытался облегчить его нелегкие морально-этические терзания, сообщив, что все знает о маньяке-убийце Сириусе и его цели убить его, Гарри. Настало время Артуру вернуть должок, избавив Гарри от необходимости долго и мучительно формулировать правду.

Он, конечно, никогда в жизни не признается, как вышло, что он в курсе, а потому в ход идет довольно пространная отговорка: «Гарри, пожалуйста. Ты говоришь с человеком, который вырастил Фреда и Джорджа». Гарри, как водится, на дорогих людей давить не умеет и не хочет, да и времени у него не так много, поэтому он засчитывает пространный ответ и переходит к сути — рассказывает, что Малфой делал у Боргина и о чем, как Гарри понял, его просил, а также передает мистеру Уизли свои догадки по поводу того, что Драко занял место отца на посту Пожирателя.

Настроение мистера Уизли мигом сменяется с насмешливо-раздраженного на обеспокоенно-задумчивое, и он сначала ставит под сомнение то, что шестнадцатилетний мог попасть в стан Реддла, а затем медленно сообщает, что у Малфоев в ходе его рейдов не нашлось ничего опасного, требующего починки. От дальнейших споров ушедшего в нокаут мистера Уизли спасают жена и свисток уходящего поезда, поэтому Гарри несется к вагону. Оставив Артура в Глубокой Задумчивости.

Вместо Сириуса в этом году некоторое время за поездом бежит миссис Уизли, уверяя детей, что они увидятся совсем скоро, в Рождество, потому что это обговорено с Дамблдором, и просит всех вести себя хорошо и оставаться в безопасности… и детки машут ей руками до тех пор, пока поезд не поворачивает, и чета Уизли скрывается из виду.

Оставшись без Рона и Гермионы (которые идут в купе для старост), а также Джинни (которая убегает встречаться с Дином), Гарри, натолкнувшись на Невилла и Полумну, отыскивает свободное купе.

Первую половину поездки не происходит почти ничего интересного. Невилл хвастается новой палочкой, которую Олливандер продал ему за день до своего исчезновения, и которая пришла на смену старой отцовской (вот и догадайтесь теперь, почему у Невилла все заклинания получались из рук вон плохо; преемственность поколений — это, конечно, здорово, но палочка выбирает волшебника), Гарри отбивается от вдруг активизировавшихся почитателей, среди которых особенно активной оказывается Ромильда Вейн с 4 курса («Почему бы тебе не присоединиться к нам в нашем купе? Тебе незачем сидеть с этими». — «Они — мои друзья», — холодно отбривает Гарри), и размышляет о том, как сложилась бы судьба Невилла, окажись он на месте Гарри — да и его, Гарри, судьба тоже… ведь Невилл и сам не знает, как близко он был к тому, чтобы стать Гарри… а Гарри бы на прощанье целовала его мама, а не миссис Уизли… (если бы, конечно, она не заняла койку Алисы Долгопупс…)

Ситуация резко меняется во второй половине дня. Сначала в купе появляются Рон и Гермиона с сообщением, что Малфой не патрулирует коридоры, выполняя свои обязанности старосты (то есть не шпыняет младших студентов), а сидит в своем купе вместе со слизеринцами, а затем студентка-третьекурсница приносит две записки — Гарри и Невиллу. Да не от кого-нибудь, а от Слизнорта, который ждет ребят на обед в купе С.

А вот это уже действительно интересно. Почему это Слизнорт едет в школу таким не сильно комфортным способом?

Что ж, как говорится, всегда полезно знать, каковы правила и кто игроки. И если с правилами мы худо-бедно за столько времени определились, если границы этой Игры, ее цели и задачи вполне себе очертили, то вот с Игроками небольшой затык. Насколько в курсе происходящего в этом году Макгонагалл, Хагрид, Люпин, мистер Уизли и, прости-господи, Слизнорт?

Что ж, начнем с последнего, ибо про него сейчас и разговор. Вполне понятно, что Слизнорт провел остаток лета, не только упаковывая все свои пожитки, но и разговаривая с Директором на предмет того, что от него, Слизнорта, собственно, требуется.

Так и вижу эту картину:

— А что от тебя требуется, Гораций? — невозмутимо спрашивает Директор, протягивая другу вазочку с лимонными дольками и подкрепляясь глотком горячего чая. — Как обычно — преподавание, ведение журналов, проверка эссе студентов и их контрольных, прием экзаменов. Мне ли тебе рассказывать, у тебя богатый опыт…

Слизнорт, запивая лимонные дольки чаем, грозит Дамблдору пальцем, к которому прилипли кусочки сахара:

— В том-то и дело, Альбус. У меня слишком богатый опыт общения с тобой, чтобы так просто поверить, что ты действительно пригласил меня в школу, только чтобы я преподавал. — Слизнорт подталкивает к Директору вазочку с засахаренными дольками ананаса. — Выкладывай.

Слизнорт и правда очень много знает. А Дамблдор знает, как много знает Слизнорт — несмотря на все эти маски простофили, труса и неимоверного сибарита в самом плохом смысле этого слова.

Если попробовать глянуть на Слизнорта как такового, станет сразу ясно, что он: а) в Большой Игре и с весьма приличным уровнем доступа; б) в контакте с другими участниками Игры, кроме Дамблдора; в) всю дорогу помогает Директору аккуратно и поэтапно продвигать Гарри в сторону крестражей и связанных с ними проблем; г) несомненно присутствует и в той линии Игры, что про Малфоя. Да и в целом являет собой отличный ходячий урок о том, что далеко не все слизеринцы плохие, коварные и неприятные, как Гарри их себе представляет. Хороший такой урок, между прочим. С намеком. На будущее.

Слизнорт давно и прочно стал ушами и глазами Дамблдора в его нелегких Играх. Еще бы не стать — грех не воспользоваться такими связями и со Скримджером, и с Люциусом, и в «Пророке», и в Хогсмиде, и в Департаменте по связям с гоблинами, и еще Мерлин знает где, какими обладает Слизнорт. А раз он стал этими самыми ушами и глазами Директора, значит, давно и прочно находится в теме того, что и для чего Директор делает.

Он знает о крестражах Тома, прекрасно осведомлен, что Дамблдор собирается их уничтожить, превосходно и без лишних объяснений понимает, почему Директор не уничтожал их все это время (а вдруг Том по восстанию из мертвых решил бы проверить их сохранность? а вдруг Директор скопытился бы в неподходящий момент?) — а также в курсе, что сильно осложняет задачу Дамблдора. Например, шрам Гарри.

Ибо зададимся вопросом: мог ли столь умный, образованный, изобретательный, гибко мыслящий Слизнорт, знающий, насколько нестабильна душа Тома после дробления ее на несколько кусков, не понять, почему Гарри выжил? Да ни в жизнь! Нет, Слизнорт если и имел какие-то сомнения, то, посмотрев во время первой встречи с Гарри сначала на шрам, затем на трещину в кольце Мраксов, затем вновь на шрам, в одночасье оных сомнений лишился.

И, кстати — да, он прекрасно понимает, что значит омертвевшая рука Директора, чем Дамблдор намерен заниматься весь год и чего ему это будет стоить.

Неплохой такой объем знаний умещается в голове трусоватого простачка-сибарита, правда?

С Дамблдором Слизнорт однозначно виделся и после 6 июля, и во время этой встречи однозначно обсуждались Гарри и темы, так или иначе связанные с ним (то есть Игра и Большая Игра) — во время посиделок в его купе он бросит фразу: «…такой скромный, такой скромный, не удивительно, что Дамблдор тебя так любит», — обращаясь к Гарри. Вряд ли Слизнорт сумел это понять в ночь встречи 6 июля. Вряд ли припомнил он бы он это, если бы информация была получена давно — нет, это отзвуки недавнего разговора, во время которого его представили команде и ввели, так скажем, в план работ.

И первым пунктом в этом плане стоит Знакомство С Целью Номер Один. Именно поэтому он, аки Люпин в Игре-3, отправляется в школу на поезде и приглашает Гарри разделить с ним обед — в компании остальных отобранных несчастных. И главное — ничего подозрительного. Дамблдор же сказал, что Слизнорт наверняка восстановит свой Клуб — вот он и восстанавливает.

Отправившись к Слизнорту вместе с Невиллом, Гарри пытается надеть мантию-невидимку, чтобы подсмотреть, что поделывает Драко, однако в коридорах слишком много людей, и ничего у Гарри не выходит. Приходится снять мантию и проследовать в купе С, где их с Невиллом ожидают донельзя довольный собой Слизнорт, Забини с курса Драко, Маклагген из Гриффиндора, Маркус Белби из Когтеврана и, как ни странно, Джинни.

Что ж, надо же Слизнорту не просто Играть, а еще и удовольствие получать — увидел, как Джинни наложила летуче-мышиный сглаз на Захарию Смита, пришел в искренний неописуенный восторг да и пригласил к себе за компанию — глядишь, Гарри в обществе старых боевых товарищей почувствует себя лучше.

С первого взгляда также становится понятно, что по крайней мере часть оставшегося лета ушла у Слизнорта на то, чтобы изучить личные дела студентов — должен же был он отобрать этих шестерых несчастных. Да он и сам проговаривается, представляя Гарри и Невилла сидящим: «Так, вы всех знаете? Блейз Забини с вашего курса, конечно…» — неплохо подмечено для человека, который даже не начал преподавать.

За знакомством следуют практически натуральные допросы относительно детишкиных связей, знаний, умений и всего остального. Крайне мучительными оказываются те десять минут, что Слизнорт расспрашивает Невилла — но, в конце концов, надо же мальчику хотя бы разок показать, что он, в целом, достоин компании так называемого высшего общества.

А после Невилла Слизнорт принимается за Гарри («…я чувствую, что только поковырял поверхность, когда мы встретились летом! «Избранный» — вот как они тебя теперь называют!»), потихоньку подбираясь к теме содержания пророчества и драчки в Министерстве… однако, когда Невилл и Джинни заявляют, что никакого пророчества они не слышали, и это все чушь с «Избранным», Слизнорт залезает обратно в раковину и вскоре переключается на всякие свои истории, якобы полностью о Гарри позабыв.

Интересно знать, к чему все это? Ну, перво-наперво, хорошо, что Невилл (ожидаемо) и Джинни (непредвиденно) оказываются в купе, ибо лишают Гарри, ни разу не открывшего рот, необходимости отбиваться от Слизнорта. Очень удобно. Однако зачем Слизнорту — без сомнения, с позволения Директора — вообще влезать в эту глупую тему об Избранности Гарри?

Ах, ну, надо же не только надавить на Невилла, чтобы подсказать ему, как он крут, но надавить еще и на Гарри, чтобы посмотреть, как крут он. Надо не только более-менее расположить Гарри к себе до начала занятий, чтобы во время их парню захотелось понравиться преподавателю еще больше и с другой стороны, дабы получать порции поглаживаний по пузику всякий раз, и показать свое, то есть Слизнорта, слабое место. Ах, как сильно я, старый, любопытный, добродушный Слизнорт, интересуюсь темой твоей Избранности, парень! А что, ты правда был в Министерстве? И мисс Уизли с мистером Долгопупсом? Ничего себе! А я-то совершенно ничего не знаю и ни один из этих вопросов моему очень хорошему Другу Дамблдору задать никак не мог…

Весь год, с самой первой встречи летом Слизнорт будет усиленно показывать, что его Слабое Место — тема Избранности Гарри, а также — его мама (о которой он умудряется вспомянуть даже здесь: «…я помню, когда — ну — после той ужасной ночи — Лили — Джеймс -»). Следовательно, если когда-нибудь Гарри Вдруг Захочется к нему подластиться, давить необходимо именно на эти две кнопки. Хороший задел на будущее, очень хороший.

Избранность Гарри уже вызывает в Гарри достаточно сильное отвращение — главное будет аккуратно соблюсти баланс между отторжением славы и всеобщего внимания, Избранностью диктуемыми (что будет активно возбуждать в парне Слизнорт), и принятием этой Избранности как таковой, самой-в-себе (за это будет отвечать лично Директор). Относительно же Лили, о которой Слизнорт принимается с живейшей любовью вспоминать с первой же встречи…. похоже, пришло время, чтобы Гарри стремился проявлять себя, не как Джеймс, а как Лили. Ибо это ее качества помогут ему в дальнейшем, это о ее деянии ему необходимо всегда помнить, поскольку предстоит сделать то же самое…

В общем, по всему видно, что в Игре Слизнорта в этом году прячется слишком много нитей Большой Игры, чтобы считать его ни к чему не причастным дурачком.

Монолог Слизнорта за жизнь и о днях ушедших, которому, кажется, не будет конца, прерывается лишь с заходом солнца:

— Боже милостивый, уже темнеет! Я не заметил, как они зажгли лампы! Вам лучше пойти и переодеться в мантии, всем вам.

Гарри, Невилл и Джинни вываливаются в пустеющий коридор и медленно бредут за высокомерно удаляющейся спиной Забини. И тут Гарри приходит в голову потрясающая своим идиотизмом идея: последовать за Забини в мантии-невидимке в купе Малфоя и внимательно послушать, что он там говорит своим слизеринцам. Гарри достает мантию, набрасывает ее на себя под озадаченными взглядами Невилла и Джинни и отправляется в стан врага.

Прокрасться по опустевшим коридорам Гарри не трудно, правда он не успевает юркнуть в купе за Забини, поэтому ему приходится в спешном порядке инсценировать заклинивание двери и ее резкое отпускание. Пока Забини, повалившийся на Гойла, разбирается с Гойлом, Гарри, подтянувшись на руках, забирается на багажную полку — на один краткий миг подумав, что Малфой провожает глазами его взлетевший вверх выглянувший из-под мантии кроссовок. Однако Его Сиятельство Драко вновь укладывается на колени Паркинсон и принимается допытываться у Забини, чего хотел Слизнорт, и Гарри, уверенный, что все в поредяке, весь превращается в слух.

Слушать, честно сказать, нечего. Изойдя завистью на Гарри и обидой на Слизнорта за отсутствие приглашения в его Клуб («Он пригласил Долгопупса?»), Его Сиятельство Драко, дар божий для врага (любого), вовсю принимается форсить перед своей компанией, отпуская прозрачные намеки насчет своих отношений с Реддлом и некоей Важной Миссии, с которой он едет в школу («Я, может — э — продвинусь к большим и лучшим вещам <…> Может, ему все равно, есть ли у меня образование. Может, то, что он мне поручил, не требует образования»).

Честно говоря, я совершенно не понимаю, что Гарри надеялся услышать от Драко. Он же не совсем идиот, да и хитрая натура совершенно никуда не подевалась — он может повыпендриваться, напустить туману, выставить себя всяким таким Загадочным и Важным — но рассказать, в чем заключается его поручение, априори не сможет.

И не только из-за приказа Реддла, а потому что он сам такой — скрытный, упрямый одиночка, пестующий свою уникальность, недопонятость и недооцененность. Максимум, что можно вынести из этого малфоевского тумана, так это то, что Драко отправляется в Хогвартс, захваченный идеей того, что он теперь Пожиратель, а также имея задачу, полную смысла, а потому пребывающий в состоянии целеустремленном, как циркулярная пила. Правда, имея понимания того, что происходит, как у вши. И представлениями о мире обладая путанными, как у контуженного кролика. Не требует образования его поручение, видите ли… Впрочем, его высочайшая оценка собственного таланта могла бы быть вполне справедливой. Если бы он не забывал добавлять перед ней минус.

Все-таки как сильно была права его мать, говоря, что он не справится, что он всего лишь мальчишка — и в семейных ссорах, которые закатывал ей плывущий на гребне воодушевления Драко, приказывая ему все-таки и не думать бросать школу после этого года, чем бы он ни закончился. В замке Драко хоть пару месяцев будет держаться подальше от Реддла… Драко может сколько угодно выделываться и дерзить направо и налево, с показным пренебрежением нынче относясь ко всему в Хогвартсе, начиная от своих обязанностей старосты и заканчивая собственным деканом — он и сам не представляет, какой он счастливчик, что может вот так просто вернуться в замок. В чуткие нежные руки слабоумного старенького Директора…

Когда поезд начинает замедлять ход, слизеринцы принимаются переодеваться. Гойл лезет за своим чемоданом, и тот больно стукает Гарри по голове. Охнув от неожиданности, Гарри настороженно глядит вниз. Малфой, кажется, прислушивается, однако, видимо, решает, что ему показалось.

Однако, когда купе покидают все, включая Паркинсон, которую Его Сиятельство Драко отсылает под предлогом того, что ему необходимо что-то проверить, оказывается, что ему не показалось ни в первый раз, ни во второй. Притворившись, что ищет что-то в чемодане, Малфой посылает заклинание в сторону Гарри, и парень, не ожидавший удара, свесившийся с полки, чтобы было лучше видно, окаменело валится на пол.

Малфой широко улыбается.

— Я так и думал.

Некоторое время он оглядывает Гарри, явно пытаясь придумать, что делать дальше.

— Ты не услышал ничего, что меня волнует, Поттер. Но пока ты здесь…

Он с силой бьет Гарри ногой в нос. Нос, разумеется, не выдерживает и ломается под напором обстоятельств.

— Это от моего отца. Так, теперь посмотрим…

Драко вытягивает мантию из-под Гарри и набрасывает на него, проследив, чтобы она укрыла все части обездвиженного тела врага.

— Не думаю, что они найдут тебя, пока поезд не вернется в Лондон. Увидимся, Поттер… или нет.

И, наступив Гарри на пальцы, Малфой исчезает в коридоре.

Удивительное дело. Гарри — обездвиженный — абсолютно безобидный — Драко мог сделать с ним, что угодно. Он пять лет толком даже в глаз Гарри дать не мог. И теперь, казалось бы, испытывая к нему такую ненависть, в расплату за все эти пять лет побед Гарри и поражений Драко, ощущая за спиной всю мощь поддержки (ну, как ему кажется) Реддла, а в душе — великую смелость Делать Большие Дела и вообще порыв, полет, азарт, огонь, имея ноль свидетелей и одного безоружного (ненавистного!) Гарри, Драко берет и… ломает ему нос.

Честное слово, у нас в магловской школе в третьем классе без свидетелей и при неравных силах и то изобретательнее с врагами разбирались.

И вот этому человеку еще кажется, что он убийство из себя выжать сможет?