Большая Игра профессора Дамблдора. Продолжение (джен)

Вечером 1 сентября Большой Зал наполняется учениками, Хагрид отважно борется со штормом, переправляя студентов через Черное Озеро, профессор Макгонагалл руководит уборкой холла и ждет процессию первокурсников, Пивз с сумасшедшим хихиканьем носится по замку, Снейп сверкает глазами во все стороны, какие только видит, а сидящий через стул справа от него Дамблдор царственно обозревает потолок Большого Зала, пребывая в глубокой задумчивости. Идиллия.

Мысли Директора, как мы уже выяснили, бродят вовсе не так далеко, как кажется. Примечательно так хорошо знакомое по будущему году настойчивое игнорирование Директором чужих взглядов, означающее: «Я здесь ни при чем, совсем здесь ни при чем».

С трудом переживая новую песню Распределяющей Шляпы (стоит отметить, в этот год Шляпа ограничивается лишь словами «большое честолюбие» (стремление) в описании качеств будущих слизеринцев. Вообще, любопытно: несмотря на то, что Шляпа принадлежала Гриффиндору, зазнайства в ней не меньше, чем у любого слизеринца. При распределении Гарри она посвятила восхвалению себя около 4 катренов, в этом году отмечает, что «я еще никогда не ошибалась». Но, позвольте, а Петтигрю? Снейп?..) и саму утомительно длинную церемонию Распределения (второй из братьев Криви, Деннис, также попадает в Гриффиндор. Надо сказать, по пути к замку с ним произошла одна интересная история: в такую непогоду он умудрился свалиться из лодки в Озеро, и, по его словам, что-то в воде схватило его и закинуло обратно в лодку. Колин называет это «что-то» гигантским кальмаром. А я вот сейчас сижу и думаю: ленивому кальмару, без сомнения, больше ж всех надо запихивать тушку первокурсника обратно в лодку. Правильнее предположить, что это был кто-то из русалок и тритонов, и восхититься в очередной раз Директорской проницательностью — ведь без его приказа вряд ли бы в такую непогоду кто-то плавал на поверхности просто так, логичнее было бы всем водным залечь на дно, а не стеречь лодки — там меньше штормит), ребята, однако, с удовольствием выслушивают самую лучшую вступительную речь Дамблдора: «Ешьте с жадностью!» — к чему и приступают.

И пока трио, не смея ослушаться приказа Директора, уплетает за обе щеки, Почти Безголовый Ник, будто бы не зная, чем еще занять свой рот, пронаблюдав за поглощением еды живыми каким-то особенно мрачным взглядом, вдруг сообщает, что детям вообще повезло, что ужин подали.

Сейчас переспрошу в стиле Дамблдора: это что вообще было такое?

Насколько я помню, за Ником никогда не наблюдалась мстительность, позволяющая ему портить аппетит тем, кто, в отличие от него, может его утолить. Я имею ввиду, не было абсолютно никакой надобности заводить разговор на эту, в целом, неприятную тему — о том, как Пивза на пир не пускали. Сэр Николас де Мимси-Дельфингтон, рыцарь и аристократ, несомненно, знаком с этикетом и прекрасно знает, какие темы за столом более предпочтительны.

Тем не менее, он сообщает ребятам об «обычном» споре Пивза и привиденческого совета, а затем, резко сменив стиль изложения, предпочтя короткие двусоставные предложения пространным светским изречениям, в любимой манере Хагрида «ой-я-не-должен-был-вам-это-говорить» проговаривается о том, как перепугалась одна из самых больших в Британии общин эльфов-домовиков, когда обиженный Пивз попытался затопить супом всю кухню.

С громким звоном Гермиона опрокидывает на стол кубок с тыквенным соком. Скорее всего, реакция Гермионы не ускользает от хмыкнувшего в свой кубок Дамблдора, который наверняка заметил, как расстроенная и оскорбленная девушка вдруг внезапно начинает поститься посреди торжественного пира.

Судя по всему, Ник получил спецзадание от Директора наступить кое-кому на больную мозоль — его поведение подозрительно. Едва трио село рядом с ним, он, сияя, пожелал им хорошего вечера, на что Гарри, благодаря стараниям Пивза мокрый и не очень довольный, ответил не слишком приветливо. Далее голодный донельзя Рон в ответ на фразу Ника, что «распределение гораздо важнее еды», довольно грубо бросил: «Конечно, если ты мертвый».

Любое нормальное и не очень привидение (вспомнить хотя бы реакцию Миртл на подобное) отреагировало бы на сей выпад со всем, приличествующим оному привидению, достоинством. Особенно — аристократ, рыцарь и сэр, живший в Англии в 15 веке.

А что делает Ник? Аплодирует Натали Макдональд, присоединившейся к Гриффиндору, со словами: «Я надеюсь, гриффиндорцы этого года окажутся достойным дополнением нашего факультета. Мы же не хотим нарушить нашу полосу побед, не правда ли?» — будто и не слышал грубой отповеди Рона. Казалось бы, инцидент замяли, однако Ник заметно мрачнеет — и я не думаю, что только из-за еды.

Тем не менее, он остается, выкладывает Гермионе правду об эльфах в Хогвартсе, зайдя издалека и весьма туманно пораспространявшись насчет манер Пивза — а затем искренне изумляется ее реакции и смеется над ее наивностью («Отпуска по болезни и пенсии?»).

Результат: со словами: «Рабский труд», — Гермиона объявляет голодовку.

Эта случайная проговорка Ника после того, как Дамблдору от мистера Уизли стало известно о реакции Гермионы на обращение Крауча с Винки и думах девушки о спасении эльфов, выглядит слишком случайной, чтобы таковой являться.

Поведение Пивза я бы в Игру не вписывала — в год поступления Гарри в школу привидения и полтергейст спорили на ту же тему (пустить ли Пивза на праздничный ужин), это у них, похоже, традиционно. Пивз действительно хочет побывать на пире и действительно пришел в ярость после очередного отказа.

В общем, очень довольный, постоянно улыбающийся и непроизвольно заигрывающий со всеми подряд Дамблдор приступает к важному объявлению, которое прерывает впечатляющее появление «Грюма».

Давайте же восхитимся тем, что Барти, остановившись в психологическом развитии где-то на уровне 20-летнего, обладает задатками великой драматической актрисы почище, чем у Сириуса.

Ну ладно, опоздал, с кем не бывает, все ж, хромает, задержали в Министерстве, Грюма допрашивал и увлекся… Но, простите, вот Хагрид тоже опоздал — и постарался тихонько и незаметно (при его-то габаритах) сесть за стол, войдя через дверь позади преподавательского стола.

Уж не знаю, прокалывается ли Барти и на этом — в конце концов, и Грюм мог не знать, где эта дверь находится и где второй вход — но манеры… Я напомню, ибо забыть же легко: Грюм обладает одним уникальным огромным глазом, который позволяет ему видеть сквозь все предметы. Неужели он не видел, подходя к дверям Большого Зала, что старый добрый друг Дамблдор держит речь?

Нет, Барти не просто вошел посреди речи Дамблдора — громыхнул гром, и Барти, судя по звуку, ногой пнул дверь, являясь пред наши очи. Мог бы, тихонько скрипнув дверью, протиснуться по стеночке к столу, мог дождаться окончания речи Дамблдора, мог, в конце концов, вообще постоять за дверью до окончания пира, коль уж опоздал. Но нет, Барти нужно было явиться с помпой.

Первый — пусть и проходной, не слишком настораживающий, но малоприятный — прокол «Грюма».

Директору на заметку, вынужденному прервать свое объявление, чтобы представить гостя, и потерять соответствующий приподнятый настрой слушающих.

Замечу: молния в Зале сверкает дважды — когда Крауч появился на пороге, и когда он повернулся к Дамблдору, чтобы пожать ему руку. Такой вот нехилый намек природы, этакая небесная симфония.

Достигнув Дамблдора, Барти жмет ему руку, и Директор спрашивает у него что-то. Барти отрицательно, не улыбаясь, качает головой и тихо отвечает. Дамблдор кивает и рукой указывает гостю на свободное место справа от своего. Правая рука — так уж правая.

О чем они могли говорить? Что-то вроде: «Тебе не помешала моя речь?» — «Нет, не беспокойся, я даже не обратил внимания» — «Как мило». Или: «Все в порядке? Комиссия не давила?» — «Ты же знаешь этих идиотов. Все в порядке» — «Хорошо». Другого я придумать не могу, да было бы и лишним.

Ничуть, казалось бы, ничем не смущенный, Директор представляет нового преподавателя Защиты, и аплодисментами «Грюма» не встречает никто, кроме Дамблдора и Хагрида.

Почему не в силах пошевелиться шокированные студенты, это понятно, однако странным кажется поведение преподавателей.

Ну, предположим, мотивы одного из них вполне ясны — Снейп, как это у него заведено, мстит молчанием, а в данном случае — бездействием. Понятно, зачем сюда приглашен Грюм — он занимает место правой руки Директора в Игре, что красноречиво, одним скупым жестом только что показал сам Директор.

Кроме того, зная, как Грюм относится к людям, запятнавшим себя работой с Реддлом, Снейп предчувствует нелегкую жизнь. «Один раз Пожиратель смерти — всегда Пожиратель смерти», — что-то в этом роде могло бы быть девизом Грюма. Да и кто знает, кто именно (и как жестко) занимался делом Снейпа 13 лет назад прежде, чем Дамблдор сделал все, чтобы любимого сотрудника оправдали. В любом случае сейчас Снейпу, мягко говоря, неуютно.

Ну, что поделать — Игра есть Игра, Снейп провинился, притом серьезно, а Дамблдор, как всякий, кто встал на место государя, должен быть суров иногда до свирепости, поддерживая быт ярким и разнообразным, делая законы строгими, а людей — добрее. Придется терпеть — и Снейп это знает. Кстати, довольно забавно, что и Барти, и Грюм относятся к Снейпу примерно одинаково…

Не слишком ясно, почему молчат остальные профессора — о том, что Грюм займет эту должность, они, вероятно, знали и раньше, о том, как он выглядит — и подавно. Либо Директор не удосужился рассказать коллегам, кого он нашел на свободную должность преподавателя (тогда ситуация становится крайне забавной), во что верится с трудом, либо это натуральный бойкот в ответ на.

Скорее всего, коллектив высчитывает, правда ли Грюм с ума сошел, что так некрасиво прервал Директора. В конце концов, вовсе не все преподаватели могли прежде встречаться с Грюмом. Более того, известно точно лишь о том, что раньше его знали Снейп и Хагрид, работавшие вместе в Ордене. Почему хлопает Хагрид, думаю, объяснять не надо. Почему не хлопает Макгонагалл, которая наверняка сталкивалась с Грюмом прежде… что ж, я действительно подозреваю, что она поражена до глубины души, если не сказать оскорблена, внезапным бесцеремонным поведением «Аластора».

Тем временем Барти, делая вид, что он не обращает внимание на всякие мелочи вроде того, что за его эффектное выступление он не удостоился нормальных аплодисментов, принимается за еду. Даже не дождавшись объявления Дамблдора о нем в качестве нового преподавателя.

Не удивительно после этого, что ему никто не аплодирует — это настоящее неуважение не только к Дамблдору, но и ко всем присутствующим — вести себя так, будто все, что его интересует — это еда.

Спеша не проколоться, Барти раз за разом колется на мелочах вроде этических норм, стремясь показать всем арсенал своих умений копировать повадки того, чью роль играет (видимо, отпустил себе время, чтобы хотя бы частично их изучить). Я бы не стала его винить — не будем забывать, что перед нами по сути 20-летний мальчишка. Я б на его месте со страху умерла. А он еще умудряется хлебать Оборотное зелье из фляги на виду у всех и делать вид, будто так и надо.

В общем, Директор, вернувшись к сути дела, наконец имеет возможность выложить поутихшим студентам всю соль своего грандиозного плана на ближайший учебный год.

— …Турнир Трех Волшебников будет проходить в Хогвартсе в этом году.

— Вы шутите! — громко произносит Фред, не сумев с собой справиться.

Напряжение в Зале мгновенно падает, и почти все смеются (исключая Грюма, видимо, слизеринцев и Снейпа, который, наверно, окаменело поворачивается в сторону стола гриффиндорцев, думает что-нибудь малоцензурное, а затем снова вперивается взглядом в затылок усмехающегося супруга).

— Я не шучу, мистер Уизли, — говорит Дамблдор («Что ты, милый, это еще не шутка. Шутка будет после»). — Но, раз уж вы отметили, я действительно слышал одну замечательную шутку летом — о тролле, ведьме и лепреконе, которые пошли в бар —

Макгонагалл громко прочищает горло.

— Эм — но, наверное, не время… нет… Так о чем бишь я? О да, Турнир Трех Волшебников…

Три вопроса: от кого летом услышал анекдот Директор, знает ли его финал Макгонагалл, и в чем, святые ежики, таки ж было дело в том баре?!

Кажется, вопрос, чем заканчивается анекдот, волнует меня больше всех, которые когда-либо волновали в связи с Игрой. До сих пор.

Судя по тому, что Макгонагалл решительно пресекла попытку Дамблдора рассказать анекдот, он не слишком приличный… Тем охотнее его, блин, услышать!

В общем, Дамблдор продолжает свое объявление, уже не отвлекаясь на шутки. Есть в его речи пара намеков, которые помогают нам немного прояснить Игру.

Во-первых, фраза Директора («…мы работали все лето…») ясно указывает на прямую причастность к работе непосредственно Директора. А слова о том, что «главы школ-участниц вместе с Министерством Магии согласились наложить возрастное ограничение на участников в этом году», подтверждают, во-первых, что раньше этого ограничения не было, а во-вторых, что предложил его ввести именно Директор. Ибо, раз главы и Министерство «согласились», значит, предложение вносили не они. Кто остается? Правильно.

Во-вторых, очень воодушевляют слова Дамблдора, что «это маловероятно, что студенты младше шестого и седьмого курсов смогут справиться» с заданиями. Даже вот не знаю, учитывая, что случится далее, Гарри следует плакать или радоваться, припоминая эту фразу.

Ну и, да, Директор уже отлично знает, что нарушить возрастное ограничение попытаются Фред и Джордж. Несмотря на все его предостережения. Потому и блестит глазами в их сторону. Он-то как бы и не возражает.

Ученики расходятся, с разной степенью восторга и недовольства переживая новость о Турнире и возрастном цензе, и Гарри — не исключение. Бойтесь своих желаний, как говорится.

Тем временем Директор возвращается на свое место за преподавательским столом и начинает беседовать с Барти. Как долго продолжается их разговор — неизвестно, однако обратим внимание на сам факт состоявшейся сразу же беседы.

У Барти было около половины дня, чтобы с пристрастием расспросить Грюма и начать играть его роль. Но этого недостаточно — наспех скопированные повадки могут плохо отразиться на качестве исполнения, да и Барти просто не достает времени, чтобы на него заработала система Станиславского — он ходит в образе всего один день, к тому же, вестимо, нервничает, глядя в голубые очи Директора, находящиеся в непосредственной близи.

Можно ли, помня о тесных дружеских отношениях Дамблдора и Грюма, предположить, что Директор никак не мог почуять неладное?

Вопрос, скорее, заключается в том, что же именно он почуял и какие мысли у него возникли по этому поводу. Ведь дело-то, собственно, не в незнании каких-то фактов биографии и тому подобного, а в том, что Барти с первой же минуты делает оплошности этические. А Дамблдор — великолепный психолог.

Так что какие-то смутные сомнения относительно маленьких странностей в поведении «Грюма» могут возникнуть у Дамблдора сразу же (а он может их списать на усталость друга) и крепнуть постепенно, превращаясь в подозрения, а из подозрений — в уверенность.

Зная деятельный характер Директора, следует предположить, что он свои подозрения, как только они у него сформируются окончательно, решит потихоньку проверить. Например, подать идею испытать Непростительные проклятья на студентах… если так, то этот тест Барти не пройдет. Зато, к сожалению, пройдет другой — сделает Гарри участником Турнира, что на некоторое время может и сбить Директора с толку.

Разумеется, разоблачить Барти довольно легко. Но нужно ли это Дамблдору, славящемуся умением ювелирно использовать все привходящие обстоятельства? Скорее уж Директор без резких телодвижений, хорошенько все обдумав, присмотревшись еще разков десять, попытается выяснить, с кем имеет дело, каковы планы этого человека и можно ли их обернуть на пользу обществу.

К тому же, подобное разоблачение наверняка спровоцировало бы какие-то форс-мажорно активные действия со стороны Реддла — а это может представлять значительно большую угрозу и миру вообще, и Гарри в частности, нежели позволение Томми и дальше думать, что все идет по плану. Ну, или кому другому — ведь Дамблдор еще не уверен, что здесь вообще кто-либо замешан.

Так что Директор ждет и начинает собирать информацию. За настоящего Грюма, если он попал в беду, он может быть относительно спокоен — пока самозванец (если самозванец вообще имеется) играет свою роль, Грюм будет жив и в своем уме. Риск, конечно, есть, но что за жизнь без него, как сказали бы Сириус и Фред.

Это — риск полководца, посылающего на опасное задание своего самого опытного офицера. Как будет со Снейпом годом позже.