Большая Игра профессора Дамблдора. Продолжение (джен)

Пока студенты отсыпаются, в ночь на 2 сентября не спят по меньшей мере два человека.

Времени на то, чтобы не совершить глобальный прокол в первый же учебный день, у Барти совсем немного — одна ночь. Очевидно, что первая беседа с Грюмом состоялась еще во второй половине дня 1 сентября, однако в ней Барти, скорее всего, делал основной упор на то, чтобы по верхам разузнать про манеры Грозного Глаза. Естественно, этим он ограничиваться не собирался.

Кто знает, сколько времени отняла беседа с Дамблдором после окончания пира 1 сентября в Большом Зале — в любом случае, ночь Барти довольно коротка. Уже 2 сентября ему предстоит без малейшей подготовки провести первые в своей жизни уроки.

Грюм-то хотя бы имел опыт общения с молодыми мракоборцами, только что поступившими в центр подготовки Мракоборческого Отдела и мало чем отличающимися от ничего не понимающих перепуганных, но крайне воодушевленных цыплят. А среди первых же учеников Барти, который сам еще не вылез из студенческой шкурки, в первый же день окажутся шестикурсники с требовательными близнецами Уизли во главе.

Так что, скорее всего, главное, что ночью пытается выведать Крауч — что ему, собственно, преподавать? Какова программа курса, утвержденная Директором?

Как увидим по окончанию дня, худо-бедно с программой Крауч в целом справится — уж не знаю, отступит ли он на своих уроках от какого-то регламента или нет, но по крайней мере ему удастся произвести впечатление даже на таких циников, как Фред и Джордж.

Кроме того, неплохо было бы Барти поинтересоваться у Грюма, для чего его вообще пригласил Дамблдор. Понятия не имею, задает он этот вопрос в первую же ночь или чуть позже, но подозреваю, что, когда он его задает и слышит ответ, челюсть Барти отвисает так, что приходится вправлять.

Оказывается, как и Реддл, Директор рассчитывает на то, что имя Гарри в Кубок подбросит (!) Грюм (!!). Более того, Директор и Грозный Глаз разработали план прикрытия для последнего и избегания громкого скандала, с которым черт его знает, как Барти собирался справляться в одиночку. Неслыханная удача.

В общем, наступает утро, Барти, мешая кофе с Оборотным зельем и успокоительным, пытается взбодриться после бессонной ночи, Гермиона — после не менее, очевидно, бессонной ночи, в течение которой она скрепляла вместе изодранные струны души и придумала, как успокоить свою совесть, взбунтовавшуюся по поводу эльфов — щедро намазывает тосты джемом, Снейп — после, видимо, уже сотой бессонной ночи — мрачно ковыряется в тарелке, выспавшийся и почти всем довольный Дамблдор весело наблюдает за близнецами и Ли Джорданом, которые пытаются придумать способ состарить себя и подать заявку на участие в Турнире, прилетает почта, Драко отвязывает посылку со сладким (мама) и вырезку из утренней газеты (папа) от лапки филина (я смотрю, у всех Блэков есть по меньшей мере одна общая черта — они нормальных птиц не признают как класс; даже Люциус заразился — павлины у палатки на Чемпионате, тоже мне… или это влияние Нарциссы?), а Гарри тоскливым взглядом утыкается в тарелку, не найдя среди сов Буклю с письмом от Сириуса — что тоже не ускользает от внимания Дамблдора.

Почему Сириус молчит? Конечно, расстояние не маленькое, но за примерно три недели Букля могла раза три облететь всю Европу, особо не напрягаясь.

Сдается мне, Сириус молчит, потому что так надо Дамблдору. Зачем — позже. Пока лишь отмечу, что Звезда, по всей видимости, обладает точной информацией обо всем, что происходит с Гарри, а посему почти не беспокоится. То есть порывается прибежать в Хогвартс не чаще, чем пять раз в сутки.

На уроке Травологии не происходит ничего особенного (ребята изучают бубонтюберов), а вот Хагрид, как всегда, начинает семестр с невероятного нечто. В прошлом году были гиппогрифы, в этом — знаменитые, ставшие притчей во языцех соплохвосты — невероятные по своей абсолютнейшей бесполезности и крайней противности.

Мимоходом отмечу, что Малфой, видимо, еще не успевший прочитать газету, но прекрасно помнящий, чем закончился для него первый в его жизни урок у Хагрида в прошлом году, в целом ведет себя относительно нормально.

Очевидно, что Хагрид, счастливый обладатель нескольких плетеных корзин с сотней пока-еще-личинок-соплохвостов в каждой, не вполне понимает, что, собственно, с ними делать и для чего они нужны.

«Они только что вылупились. Так что вы сможете вырастить их сами! Подумал, мы сделаем небольшой проект из этого».

Отличная идея, с которой Хагрид усиленно свунится. И как своевременно они вылупились-то — прямо к началу учебного года! Сдается мне, без бороды Дамблдора не обошлось и в этой истории.

Летом Хагрид, видимо, решил заделаться селекционером, пришел с идеей к Директору, Дамблдор, который, как известно, инициативу сотрудников поощряет, воскликнул: «Отличный получится проект, Хагрид, дерзай!» — и понеслось…

Что ж, поскольку Дамблдор не в силах изменить любовь Хагрида ко всему опасному, кусающемуся, жалящему и, как это часто бывает, незаконному, остается лишь извлекать пользу из этой любви. Вот и получится потом — тоже совершенно случайно — что в первом туре Турнира у нас, значит, драконы, а в третьем — соплохвосты.

Хотя в целом права, конечно, Гермиона: «Это они сейчас маленькие. Но как только Хагрид узнает, что они едят, думаю, они будут 6 футов длиной… Лучшее, что можно сделать — передавить большинство, пока они не начали бросаться на нас всех». Добрая девочка Гермиона, которая так заботливо относится к несчастным эльфам-домовикам — существам, к слову, небезобидным настолько, что и ножиком по ахиллову сухожилию чиркнуть могут… Ну, в конце концов, заявлю, что у всех разные понятия о том, что рационально и безобидно, а что нет.

Как всегда, одновременно крайне смешным и любопытным оказывается урок Прорицания. Трелони работает в своем стиле (что-то такое вижу, но что именно — понятия не имею).

Как заведено, она — совершенно случайно — оказывается рядом с Гарри. Первое ее предсказание для мальчика в этом году: «Вы озабочены, мой дорогой. Мой внутренний глаз видит вашу тревожную душу через ваше храброе лицо. И я, к сожалению, должна сказать, что ваши тревоги небезосновательны. Увы, я вижу, трудные времена грядут… наиболее сложные… Я боюсь, то, чего вы опасаетесь, действительно случится… и, вероятно, скорее, чем вы думаете…».

Гарри сначала решает, что Трелони шарлатанка, затем думает, что она, может быть, что-то такое увидела про Сириуса, после чего укрепляется во мнении, что она шарлатанка.

Но, как говорится, решив, что в чем-то разбираетесь, постарайтесь посмотреть на это с другой точки зрения. Вероятно, Трелони вела речь о возрождении Реддла? Глубинный страх Гарри, из-за которого он до сих пор не может забыть второе пророчество профессора — именно этот. Тогда слова «трудные времена грядут» приобретают смысл и становятся на свое место.

В этом семестре курс Гарри приступает к гаданиям по звездам. Возможно, не имея шелеста туманного голоса Трелони в постоянной близости от уха, Гарри сумел бы по достоинству все это дело оценить. И даже обратить внимание на то, что спустя какое-то время Трелони вновь делает предсказание — вновь верное и вновь никем не оцененное:

«Я говорила, мой дорогой, что вы явно родились под зловещим влиянием Сатурна… Я говорила, что Сатурн явно был в активности на небесах в момент вашего рождения… ваши темные волосы, ваш средний рост, телосложение… трагические потери в таком раннем возрасте… Думаю, не ошибусь, мой дорогой, если скажу, что вы родились в середине зимы?»

«Нет, — отвечает Гарри. — Я родился в июле». Рон хихикает.

Все это, конечно, весело, но, если присмотреться внимательнее, становится, мягко говоря, как-то не по себе.

Трелони описывает не Гарри, а Реддла — темноволосого, с такими же телосложением и ростом, как у Гарри (ну, разумеется, в его годы), потерявшего мать, едва успев родиться, и убившего своего отца в подростковом возрасте и, наконец, отъявленного (ахтунг!) Козерога, родившегося 31 декабря 1926 года и обладающего не просто четким и мощным, но разожравшимся Сатурном уже в возрасте 11 лет.

Удивительно, как сильно душа Тома выпячивается в мальчике, отгоняя на задний план упрямое Солнце Гарри. Или это Трелони, которую как на аркане всякий раз тянет именно к этому странному подростку, у которого имеется две полярно различные, мать их, души, смотрит настолько глубоко?

Как бы то ни было, иногда становится жутко — особенно если вспомнить, что путается она так далеко не в первый раз. Бедная. Уж сколько она с Гарри намучилась. «Вроде, осел, а вроде… и не осел… А если так посмотреть, то вообще на козла похож. Что-то я никак не пойму…».

А в самом мальчике, несмотря на его типично сатурнианское детство, Сатурн не просто отсутствует как класс — он зияет черной дырой, притягивая к себе некоторых сатурнианцев хуже любого магнита (к Гарри Реддл и Снейп прямо-таки липнут). Немного странно, как Трелони умудрилась не заметить эту дыру, но сумела разглядеть то, что скрыто гораздо глубже, ну да ладно.

Первый учебный день подходит к концу, однако сюрпризы вовсе не заканчиваются. У дверей Большого Зала, пытаясь попасть на ужин, Гарри, Рон и Гермиона сталкиваются с Малфоем. Конечно, совершенно случайно, нечего в этом сомневаться.

Драко, как я уже отмечала, пребывает в очень странных чувствах после финала прошлого года. С одной стороны, гиппогриф не казнен, но, с другой… каков Версаль, каков Поттер! Кроме того, инцидент с Черной Меткой на Чемпионате, в котором снова замешан Гарри… Но ситуация усугубляется еще и тем, что в едва ли не открытую конфронтацию входят Люциус и Артур Уизли — а тут уж, извините, семейная честь и все такое.

Я уверена, что мистер Уизли не оставил без внимания слова Рона о том, что вместе с Пожирателями в ночь на 16 августа по палаточному городку бегал и Люциус, высунув язык сначала от радости, а потом — от страха при виде Метки. И, пока все Министерство носилось, пытаясь уладить споры и загасить претензии, возникшие у международного магического сообщества после дефиле Пожирателей, Артур, вооружившись здоровенной лопатой, начал активно копать под Люциуса.

А, собственно, много копать-то и не надо. Один громко высказанный намек мистером Уизли при ком-нибудь из Министерских — и Люциус, любящий быть безукоризненно чистым во всем, включая собственную репутацию, начнет активно лысеть от ярости и страха. Без сомнения, ответная реакция последовать ох как должна. И она незамедлительно следует.

Статья «Дальнейшие ошибки Министерства Магии», которую на весь холл зачитывает Драко, упиваясь всеобщим вниманием (драматичность и артистизм — еще одна общая черта всех Блэков), написана уже известной нам Ритой Скитер. В ней мистер Уизли выставляется в крайне неприглядном свете (впрочем, попутно попадает и Грозному Глазу, и Министерству — в этом Рита себе верна).

Бонусом мы узнаем об операции по выдергиванию Грюма из лап закона — Артуру пришлось ввязаться в драку с полицейскими и несколько раз изменить им память, чтобы избежать ареста. Впрочем, можно ли верить Рите и как сильно — это вообще вопрос отдельного исследования.

Важны две вещи: в статье мистер Уизли почему-то значится как «Арнольд Уизли» — это во-первых. Очевидно, у Риты достало сил припомнить, что целых два года назад Артура оштрафовали из-за летающего фордика «Англия» (читай — из-за Гарри и Рона), но подвела память в момент, когда было необходимо правильно написать его имя.

Во-вторых, в статье явствует очень ощутимый намек работодателям Артура: «…почему он вовлек Министерство в столь несолидную и потенциально затруднительную сцену». Мол, работодатели, присмотритесь к своему сотруднику, он портит имидж учреждения и доставляет хлопоты, а у вас и без них голова кругом.

Ну, учитывая, что за спиной мистера Уизли стоит лично Дамблдор, удар по Артуру получился, конечно, не с-должности-вышибательным, но весьма ощутимым уколом по репутации лично Артура. В глобальном смысле (в условиях приближающейся войны) очень хороший ход — начать возбуждать в общественности стойкое недоверие к некоторым лицам. Сейчас Артур и Грюм, позже будут Гарри и Дамблдор. Информационную войну никто не отменял.

Да, я уверена, что Люциус Малфой «купил» Риту Скитер.

Между прочим, у нас есть тому весьма четкое доказательство — однажды мы вместе с Гарри увидим, как Драко, зажав что-то в кулаке, усиленно этому чему-то что-то нашептывает. Как выяснится, этим загадочным нечто являлась Рита, незарегистрированный анимаг, умеющий превращаться в жука. Драко знает об этом, потому что это известно Люциусу — сам бы черта с два додумался.

Цель, которую преследует Малфой-старший, заключая сделку с Ритой, я в общем-то уже озвучила — информационная война против Дамблдора и его ближайших сторонников.

На фоне общей нелюбви к Директору Люциус и Рита, судя по всему, сошлись очень быстро. Уж не знаю, чем так насолил Дамблдор конкретно Рите (может, не доцеловал), но вот Люциус мстит за все сразу — и за ночной вояж сына по Запретному Лесу еще на первом курсе, и за то, что Люциуса выгнали из Попечительского совета, и за неудавшуюся казнь гиппогрифа, к чему сломанный нос Директора явно причастен, и за, между прочим, то, что сейчас произойдет с его сыном в холле, после того, как он дочитает присланную отцом статейку (о том, что он мстит за последний пункт, Люциус пока не знает).

Драко, аки Монтекки, возвращая должок юному Капулетти, сильно перегибает палку — неудивительно, что в ответ на оскорбление миссис Уизли ему прилетает оскорбление от Гарри в адрес Нарциссы (в оправдание мальчику замечу, что фраза «…выражение ее лица — будто у нее кучка дерьма парит под носом — она всегда так выглядела или только потому, что ты был рядом?» — больше бьет не по Нарциссе, а по самому Драко).

Малфой, забыв о Роне, преисполняется праведного гнева и желания мстить лично Гарри. Но неожиданно ситуация довольно пикантным образом выворачивается против него самого, выворачивая его самого.

Легендарный аттракцион «Никогда-больше-так-не-делай» в исполнении Драко Малфоя в роли летающего хорька — это, конечно, очень (очень) весело, однако Барти (организатор аттракциона) совершает при его исполнении важную ошибку, крупно прокалываясь не только по этическим, но и по пунктам, относящимся к фактам.

Для начала — Грюм бы никогда так не сделал. Я специально просмотрела все эпизоды, в которых фигурирует настоящий Грюм — даже к дяде Вернону в конце Игры-5 Грозный Глаз применяет метод запугивания, и пальцем его не тронув. Грюм никогда бы не применил физическое воздействие к ребенку, каким бы противным этот ребенок ни был — и это крупный прокол как раз из тех, которые относятся к категории этических.

Зачем вообще Барти устраивает эту сцену? Ведь он обучался в Хогвартсе не так давно, Дамблдор уже был Директором, и поэтому вряд ли Барти мог забыть, что в его времена к студентам трансфигурацию не применяли (ну, или только на уроках).

Скорее всего, Крауч просто переусердствовал, изображая чудаковатого старика, сурового мракоборца Грюма, каким он себе его представлял. По мнению Барти, удар в спину (и в чью — Гарри Поттера!) просто должен был вывести Грюма из равновесия заставить его сделать что-то в этом жестком роде.

Кроме прочего, мне почему-то худинтуистически кажется, что и сам Барти не любит людей, атакующих в спину противника. Наконец, Крауч решает не медлить и при первой же удобной возможности завоевать симпатию Гарри. Однако — явно переигрывает.

Поведение «Грюма» вызывает, мягко говоря, недоумение у двоих самых рассудительных присутствующих при сцене людей — Гермионы и профессора Макгонагалл.

Последняя проявляет следующие реакции: шокированный возглас, замешательство, вскрикивание с последующим разбрасыванием книг по мраморной лестнице, крик и пробежка по ступеням вниз, возвращение Малфою его привычной формы, слабый голос, горячая попытка объяснить «Грюму» правила школы.

В общем, не может профессор Макгонагалл оставить сию историю без последствий. То есть мы в праве со стопроцентной уверенностью утверждать, что Дамблдор информацию об инциденте получит в самом скором времени. Не от нее, так от портретов. Или иных свидетелей — слухами уши Директора полнятся…

И на какие же детали он сможет обратить внимание, помимо основной, белой, летающей и пушистой (почему хорек, кстати?)?

Во-первых, самое главное:

— Грюм, мы никогда не используем трансфигурацию в качестве наказания! — о, знала бы Макгонагалл, кто перед ней стоит… — Я уверена, профессор Дамблдор говорил вам об этом. — «Альбус, лучше спрячься далеко и надежно, иначе, если выяснится, что не говорил, я превращу в хорька тебя!»

— Он, должно быть, упоминал об этом, да, — говорит Барти, равнодушно почесывая подбородок. — Но я подумал, хорошая встряска —

Вот Барти и попался. Макгонагалл знает о том, что у Директора и Грюма состоялась беседа, в которой Дамблдор должен был выложить новому сотруднику по меньшей мере правила школы. А вот Барти с Грюмом до этого вопроса если и успели ночью добраться, то мельком. Убеждение мальчика (Раз Я Профессор, То Мне Все Можно) рождает такую вседозволенность и фамильярность с его стороны, каковой в Хогвартсе, оказывается, нет. Барти «равнодушно» бросает фразу — весьма туманную, ибо ему нужно быть предельно осторожным в ответе — вдруг он окажется неправильным, и тогда Директору многое станет слишком очевидно. Если уже не стало.

Далее — лексикон.

Повторюсь, я специально просмотрела все эпизоды, в которых участвует настоящий Грюм. Ну не выражается он так, как выражается в первый день Барти, играя его роль. Все эти «laddie» (парнишка), «stinking, cowardly, scummy» (вонючий, трусливый, подлый), «yep» (агась), «я с нетерпением ждал возможности поболтать со старым Снейпом» — все это сленг тинейджера, который пытается косить под взрослого, а не лексикон взрослого сурового мракоборца.

Барти пока еще очень туманно представляет себе все те оттенки, из которых состоит Грюм.

Например, то, что настоящий Грозный Глаз не стал бы говорить мальчишке: «Ну, я знаю твоего отца давно, мальчик… ты скажешь ему, Грюм очень внимательно следит за его сыном… ты передашь ему это от меня…».

Во-первых, не следует вмешивать в конфликты взрослых детей, если этого можно избежать. Во-вторых, все эти внезапно появляющиеся многоточия в его фразах — создается впечатление, будто Барти пропускает очень много слов, которые обычно вслух не произносят. Впрочем, будем справедливы, у него есть вполне резонные на то причины.

И, в-третьих, попросить Драко передать Люциусу (о, он-то передаст), что «Грюм очень внимательно следит за его сыном» — все равно что прямо подойти и дать Люциусу в глаз.

При этом, будь это настоящий Грюм, он не мог бы не понимать, что, так рьяно и резко вступая в конфликт с Малфоем, он подставляет Дамблдора. Ибо кто еще нанял в школу этого ненормального — и, естественно, по каким еще причинам, как не затем, чтобы запугивать его, Люциуса, сыночка?

О, это серьезно, и Барти этого не понимает.

Как у любого нормального подростка, в его голове свет клином сошелся только на нем. Ну, еще периодически на горизонте возникает Реддл, но он же любит его, и Барти сделает все, чтобы стать его правой рукой; от исполнения плана зависит его, Барти, попадание в милость или немилость хозяина… В общем, Грюм бы так никогда не подставил Директора. И Дамблдор это знает.

Наконец, резкий, но крайне воспитанный Грозный Глаз никогда бы не назвал Снейпа «старым Снейпом». И из принципа не назвал бы его «еще один старый друг» (какой Снейп Грюму друг? тамбовский волк ему того…). И не обратился бы к ошалевшей Макгонагалл: «Привет, профессор Макгонагалл». Все это — мелочи. Но из мелочей складывается жизнь.

Примечательно, кстати, не то, что Малфой-хорек пытается убежать, а то, куда. В подземелья, конечно же. И «Грюм», стремясь побыстрее уйти от Макгонагалл, хватает Драко под руку и тащит, собственно, туда, куда мальчику так хотелось — к Снейпу. Макгонагалл некоторое время стоит в холле, с тревогой глядя им вслед (то ли не может понять, что случилось с Грюмом, то ли опасается за Драко, то ли всерьез боится за Снейпа).

О том, сколь милой выдалась беседа между Снейпом и Барти, можно судить по тому, как Снейп срывается на Невилле за то, что тот на первом же уроке спалил шестой по счету котел — с особым садизмом, очевидно, перейдя после беседы на новый уровень мстительности, Снейп назначает Невиллу наказание: выпотрошить кучу жаб (с явным намеком на несчастного Тревора), доведя мальчика до нервного срыва.

Причем объяснения, которые Гарри придумывает столь ужасному поведению Снейпа, кажутся мне особенно смешными. Видите ли, Снейп «немного боится» Грюма и вообще всегда мечтал занять должность преподавателя Защиты…

Снейп боится вовсе не Грюма, а реакции Дамблдора на то, что Снейп может Грюму ляпнуть в запале милой беседы. Поэтому он пребывает в ярости по всем возможным пунктам, вынужденный сдерживаться, дабы ненароком не задеть нежные струны души старого друга Директора и его правой руки в Игре. Снейп в опале, и ему нужно вести себя предельно тактично во всем, что касается Игры — он это понимает, и его это, мягко говоря, бесит.

Одновременно с этим, Снейп зол на Дамблдора, пригласившего в Игру этого Грюма, смеющего, я подозреваю, его, Снейпа, отчитывать за то, как он воспитывает своих подопечных, и Бог знает за что еще, на Малфоя, умудрившегося в первый же учебный день вляпаться в очередную историю… Хотя, откровенно говоря, думаю, что в глубине души Снейп был бы и сам не против превратить Драко во что-нибудь эдакое. Давно пора.

И, если справедливо рассудить, «Грюм» (если он и правда отчитывал Снейпа за Драко, хотя вряд ли беседа ограничилась лишь этим), в общем-то прав — Снейп, как декан, должен приглядывать за учениками своего факультета с особой тщательностью и стараться воспитывать детей Пожирателей так, чтобы задушить в них початки зла, ведь он сам когда-то был таким же, он не может не понимать, как много зависит от декана.

Думаю, не ошибусь, если скажу, что Снейп как раз в глубине души все это понимает. Да, даже в том пункте где про «Грюм прав». И его это тоже бесит.

В целом, нет ничего удивительного в том, что Снейп старается открыто не афишировать свою враждебность по отношению к Грюму (ради Директора), а также не встречаться с ним взглядом. Да, он прячет глаза — пожалуй, я вижу такое впервые. Но я бы на его месте тоже прятала. При таком уровне ненависти, который зашкаливает у него внутри, лучше, право, прятать — а то не выдержит еще бедный зельевар да как ляпнет что-нибудь…

Барти же, не подозревая, по каким причинам ненависть щедро булькает в душе Снейпа (пополам с ревностью), просто ходит и дико свунится сам с себя, совершенствуясь в копировании Грюма по мере продвижения в допросах последнего.

А что Дамблдор? История с хорьком вполне могла стать поводом для серьезного разговора между Директором и Барти, однако в общем и целом Дамблдор просто наблюдает.

Ему однозначно известно, что Барти говорил со Снейпом (Макгонагалл — свидетель, что «Грюм» направлялся именно к нему), так что Директор по достоинству (но молча) оценивает трогательные попытки Снейпа сдержаться и не набрасываться на «Грюма» с кулаками — все ж, Директор, все ж, Игра, черт бы ее побрал…

Отмечает Дамблдор и минусы — Снейп по-прежнему отыгрывается на учениках, в частности, на Невилле.

Относительно Барти. Некоторое время Дамблдор, проанализировав эпизод с хорьком, явно сидит и задается вопросом, не ударили ли крышки от мусорных баков старого друга по голове так сильно, что он ведет себя как дворовой мальчишка, мало чем отличаясь от основной массы студентов в Хогвартсе?

Увы, любой разговор между Барти и Директором — особенно первое время — неизбежно должен заставить последнего либо поверить в версию насчет крышек, либо еще что-то такое заметить. Недоверие нарастает. Однако время действовать еще не пришло.

Поэтому Дамблдор, как у него водится, продолжает играть в глухого, слепого и слабого на головной конец старичка. Что немедленно способствует тому, что Барти приходит в восторг от собственной крутости и неуязвимости, а потому скоро начинает совершать ошибку за ошибкой.

Ну что ж, в конце концов, еще Плиний Старший в своей «Естественной истории» замечал, что «лучший план, как раньше говорили, состоит в том, чтобы воспользоваться чужой глупостью».

Вот Директор ничего и не делает. Ибо истинно мудр.