Большая Игра профессора Дамблдора. Продолжение (джен)

У Хагрида проскальзывают три интересных момента Игры. Начнем с самого легкого и смешного.

Хагрид категорически отказывается присоединиться к Гавнэ Гермионы, чем сильно ее расстраивает. А почему, собственно? Отбросив свое обычное добродушное притворство, Хагрид серьезно объясняет:

— Это будет недобро по отношению к ним, Гермиона. Это в их природе — присматривать за людьми, это им нравится, понимаешь? Ты сделаешь их несчастными, забрав работу, и оскорбишь, если попытаешься им заплатить.

Когда Гермиона в качестве единственного доказательства своей правоты приводит в пример Добби, Хагрид философски жмет плечами:

— Да, ну, в семье не без чудака. Я не говорю, что нет странных эльфов, любящих свободу, но ты никогда не убедишь большинство последовать его примеру — нет, ничего не получится.

Гермионе, к слову, крыть нечем. Много она не спорит, но дело не в категоричности Хагрида. Вон как она вообще заводит разговоры о Гавнэ:

— Вы вообще понимаете, что ваши простыни меняют, ваши камины зажигают, ваши классы чистят и вам готовят еду группы магических существ, которые не получают зарплату и вообще находятся в рабстве? — ожесточенным тоном.

Хорошая речь, не правда ли? Скромно замечу, что речи о вещах, которые ее действительно интересуют, получаются у Гермионы гораздо вдохновеннее, доходчивее и выразительнее. А тут… ну, наверное, это потому, что у нее самой в голове сидит немаленькая заноза: «Ну и что? Нам это нравится, им это нравится. В чем проблема?»

Категорический отказ Хагрида помогать Гермионе в первую голову свидетельствует о том, что Дамблдор ему такого поручения не давал. Хагрид вообще пока практически не в Игре. Впрочем, он становится одним из Директорских источников, и благодаря ему Дамблдор легко может узнать, какие именно у Гермионы настроения на конкретный момент времени, какова степень ее вдохновленности. А также то, что все выводы девушки основываются на поведении одного единственного эльфа, о котором Хагрид правильно сказал, что «в семье не без чудака». Добби — это скорее исключение из правил.

Большой любитель магических существ Хагрид, пожалуй, как никто знает, что у Гермионы ничего не получится. В первую очередь — из-за нежелания самих эльфов перестать быть «рабами». И расстраивает его активность девушки именно по причине того, что он существ любит и, в отличие от Гермионы, прекрасно понимает, что лишить эльфов возможности помогать людям — так же жестоко, как оторвать у птички крылья, заткнуть дракону рот, чтобы он пыхал огнем в себя, повесить золотую блестяшку на недосягаемую для нюхлера высоту и так далее. Это для них так же естественно, как летать — для гиппогрифов. В споре Гермионы и Хагрида, таким образом, именно Хагрид задумывается о самих эльфах.

Интересная вещь номер два: соплохвосты. Создается впечатление, что Хагриду они интересны значительно меньше, чем он позволяет всем считать. Ибо Хагрид в разговорах о своих любимых магических существах обычно ведет себя так же, как, например, я, узнав о новой музыкальной группе — жужжит о них собеседнику до тех пор, пока у несчастного не отвалятся уши. Так было и с Норбертом, и с Клювокрылом, так будет с Гроххом. Сейчас же он заводит разговоры о своем «проекте» лишь на уроках — и тогда, когда его о них спрашивают. А трио, наивные души, веря, что Хагрид только этого и ждет, спрашивает о них постоянно:

— Где соплы?

— На тыквенной грядке, — счастливо отвечает Хагрид. — Они растут, наверное, уже около трех футов в длину. Одна проблема — они начали убивать друг друга.

Да, соплы явно борются за право остаться уникальным видом в как можно меньшем количестве.

— Ох, нет, правда? — говорит Гермиона.

— Да, — грустно отвечает Хагрид (а до этого так бойко рассказывал об их борьбе за выживание…). — Но все нормально, я положил их в отдельные ящики. До сих пор осталось около двадцати.

— Ну, это большая удача, — говорит Рон, и Хагрид кивает, как кажется Гарри, не поняв сарказма.

Ну да, куда уж там Хагриду понять, очевидно, так!

Мимоходом отмечу, что соплов 2 сентября было по 100 личинок в каждом ящике. И неужели Хагрид целый месяц усиленно не замечал, что эгоистичные существа пожирают друг друга (потому, видимо, и растут) с такой скоростью, что сейчас их осталось около двадцати?

Я бы посмотрела на его реакцию, если бы сто маленьких дракончиков начали друг друга пожирать — да они бы оказались в отдельных клетках спустя секунду после инцидента, а Хагрид бы еще полгода оплакивал тушку невинноубиенного. Ну ладно, оставим это, всему свое время.

Усадив трио за стол, Хагрид приоткрывает нам интересный нюанс номер три:

— Погодите. Просто погодите-ка. Вы увидите такую штуку, которую раньше не видели. Первое задание… ах, но я не должен говорить. Не хочу испортить вам сюрприз. Но это будет изумительно, я вам говорю. Чемпионам придется потрудиться. Никогда не думал, что доживу до еще одного Турнира Трех Волшебников!

Отмечу, что «такая штука» интересует Хагрида гораздо больше, чем то, что любимые соплы друг друга поубивали. А вообще — вспомним: когда это действительно нужно Дамблдору, Хагрид в своем неповторимом стиле «зря-я-вам-это-сказал» обязательно проговаривается и потом весь вечер сидит с до невозможности огорченным лицом. Однако в этот день Хагрид, отпустив пару туманных намеков, лишь молчит, ухмыляется и, заинтриговав детишек донельзя, уходит от темы.

Следовательно, никакого спецзадания у него на вечер нет. То есть вообще нет — он даже уходит в замок, забыв про детей и присоединившись к мадам Максим — вот это, пожалуй, его единственное спецзадание (сердца) пока что. Была бы Игра и поручение Директора остаться, к примеру, с ребятами, Хагрид забыл бы про все на свете и мадам Максим. Следовательно, все разговоры вечером 31-го октября ведутся с Гарри, Роном и Гермионой исключительно по личной и искренней инициативе.

С другой стороны, очень уж интересно получается: до первого тура еще месяц, а Хагрид уже превосходно осведомлен о задании (между прочим, учитывая, что человек, который впал от задания в дикий свун — Хагрид, Гарри бы вполне мог догадаться, что к чему, ну да ладно).

Однако не могу не возмутиться в очередной раз: оказывается, важнейший принцип секретности заданий нарушен минимум дважды — о заданиях знают не только Министерские, но и Хагрид, и сам Дамблдор, который, мало того, их непосредственно разрабатывал: «Мистер Бэгмен и мистер Крауч безустанно работали на протяжении нескольких последних месяцев, чтобы принять все меры по устройству Турнира Трех Волшебников, — ну, насколько безустанно работал Бэгмен, оставим на совести Людо. — Инструкции к заданиям, с которыми придется столкнуться Чемпионам в этом году, уже были рассмотрены мистером Краучем и мистером Бэгменом, и они сделали необходимые приготовления к каждому испытанию».

Вот так, не меньше — Крауч и Бэгмен только рассмотрели инструкции. Кто их составлял, я пальцем тыкать не буду.

Степень секретности большого секрета для маленькой такой компании относительно каждого задания я рассмотрю непосредственно перед каждым заданием, так будет логичнее. Пока лишь напомню: все организовано более-менее и уж точно придумано до начала июля, когда пропала Берта.

А сейчас вернемся к Хагриду и вопросу о том, почему он опоздал на торжественное открытие Турнира 30-го.

Хагрид, надо сказать, вообще играет важную роль в организации Турнира от начала и до конца. 31 октября его сердце разрывается между влюбленностью в мадам Максим и восхищением к тому, что (кого) включает в себя первый тур. О чем он, между прочим, до этого вечера не заговаривал — следовательно, не знал. Но, раз Хагрид знает о задании за месяц до, значит, либо Министерские совершенно не умеют хранить тайны, либо Хагриду остро нужно это знать.

Нет, я вовсе не говорю, что драконов доставили вечером 30-го, ибо 21 ноября Чарли ясно произнесет: «Они скоро придут в себя. Мы их в дорогу усыпили…».

Однако Дамблдор совершенно точно устроил Канзас Сити Шаффл и, пока все смотрели направо, встречая гостей, отрядил Хагрида налево. Именно он обратил внимание на его отсутствие, притом сделал это без какой-либо угрозы по типу «накажу», следовательно, Хагрид отсутствовал, потому что так ему сказал Директор: «…когда он вернется, уладив ситуацию, которая возникла с некоторыми другими его… эм… обязанностями».

Рон, не упустив возможности пошутить, как мне кажется, не совсем попал, говоря о соплохвостах. Ведь что имел ввиду Дамблдор вообще не ясно — или это другие обязанности Хагрида по отношению к коням мадам Максим (то есть действительно соплы), или иные по отношению к соплам. В общем, как обычно — я сказал, а вы поймите.

Конечно, на такую важную церемонию Хагрид мог опоздать и из-за соплохвостов. Потому что было бы не очень весело, если бы «дорогого товарища» Каркарова один из соплов кусанул за жо ногу, пока он с любовью оглядывал «старый добрый Хогвартс», если бы соплы расползлись.

Но неужели Директор не напомнил Хагриду о том, что соплов следует посадить в клетки заблаговременно, во избежание подобных ситуаций? Кроме того, где же тогда были тоже опоздавшие Людо и Крауч? И, наконец, забинтованная рука Хагрида — это действительно ранение, полученное в неравной борьбе с соплохвостами?

Я полагаю, что, пока вся школа глазела на транспортные средства прибывших гостей, Хагрид вместе с Краучем и Бэгменом обсуждал с представителями румынских драконологов условия размещения всей этой красоты в Хогвартсе — ибо без представителя самого Хогвартса подготовить площадку для размещения и обеспечить безопасность крайне сложно.

Да и сделать это нужно было до того, как гости освоятся и найдут себе годовое пристанище на территории Хогвартса, ибо все ж на условиях секретности, а Каркарова, у которого с корабля открывается чудесный вид на избушку Хагрида, и мадам Максим, чья карета с лошадьми осела в 200 метрах от избушки Хагрида, просто не могли бы не смутить таинственно удаляющиеся куда-нибудь в Лес Хагрид (его, конечно, трудно заметить), Крауч, Людо и толпа драконологов. А мы знаем, как, в частности, Каркаров любит и умеет бегать по лесам и подслушивать.

Зададимся, наконец, вопросом о чрезмерно сильно перебинтованной руке Хагрида, которая все никак не дает мне покоя.

Почему бы Хагриду не воспользоваться своим зонтиком, чтобы убрать все последствия травмы, нанесенной соплами? Если таковая вообще была. А если и была, то что это за травма?

Самое тяжелое, что могут причинить соплы — это ожог, который лечится очень легко и быстро (особенно учитывая опыт общения Хагрида с Норбертом). О жале и говорить не приходится, это Хагрид бы вообще вряд ли счел за травму (учитывая то, как он относился к побоям, причиненным ему Гроххом). Присоски даже рассматривать не следует.

Но Хагрид использовал полугодовой запас бинтов мадам Помфри и, войдя в Зал, первым делом «невзначай» продемонстрировал Гарри, Рону и Гермионе — и всему Залу — полученные в неравной схватке с матерью природой ранения, сразу как бы убеждая в том, что однозначно задержался из-за соплов. Причем 31 октября говорить о бинтах уже не приходится — Хагрид еще и за штопанье носков берется. С травмированной-то рукой.

Таким образом, Хагрид успешно скрыл причину своего опоздания, не сказав ни слова лжи, счастливый, довольный, позволив всем сделать собственные выводы (а потом еще и возмущается на следующий день: «Как раз вовремя! Думал, забыли, где я живу!» — когда трио приходит его навестить. Ну, очевидно же, они так давно не виделись! Хагрид просто лопается от нетерпения рассказать друзьям хоть чуть-чуть из того, что только вчера узнал сам).

Бэгмен и Крауч зашли в Зал спустя несколько минут после Хагрида — через ту же дверь за преподавательским столом. Вряд ли они о ней знали. Логичнее будет предположить, что, стоя за дверью, эти трое радостно договорились: «Ты, Хагрид, иди первый, а мы — через пять минут после тебя». Шпионы, блин. Не зря Хагрид протискивался через дверь бочком — чтобы никто не заметил стоявших там же Министерских.

В общем, в половине шестого Гарри, Рон и Гермиона спешат обратно в замок, догоняя Хагрида, мадам Максим и догоняющих их шармбатонцев. Туда же направляются дурмстрангцы («Оо, смотрите, это они!» — Гермиона сменяет гнев на милость). Для всех все решится совсем скоро.

На праздничном ужине Директор с какими-то явно садистскими нотками в шутке преувеличенно спокойно и медленно наслаждается яствами, пока студенты то и дело бросают на него взгляды и вскакивают, чтобы посмотреть, закончил ли он трапезу. Наконец, Дамблдор поднимается на ноги, все замирают, кто где был, Директор оказывается рядом с Кубком, раздает парочку указаний к дальнейшим действиям тем, кого выберут в Чемпионы.

В эту секунду любопытно глянуть на преподавателей и гостей. Каркаров и мадам Максим выглядят такими же напряженными, как и все. Людо сияет и подмигивает студентам — ну, с этим все понятно, ему-то как раз совершенно не о чем волноваться, игра его состоится, значит, жизнь продолжается. Крауч-старший же, напротив, выглядит почти скучающим. Замечу, он сидит все это время слева от Директора и мадам Максим — Дамблдор просто не может не заметить некоторые странноватые изменения в поведении внимательного ко всему Бартемиуса. Ну, может, списывает на усталость поначалу. Хотя Бартемиус и видимые проявления усталости — это какие-то плохо сочетающиеся вещи.

Макгонагалл положительно волнуется. Барти-младший до сих пор пребывает в тени — он свое дело сделал, вернее, его первую часть. Теперь, согласно плану, ему необходимо изображать как можно большую незаинтересованность. Снейп мрачен как никогда и тоже сливается с тенью — вся эта Турнирная суматоха, 31 октября, на которое, похоже, никто, кроме него, не обращает внимания… Между прочим, успокоительного чая с лимонными дольками в кабинете Директора на этот раз ждать не приходится — вовсе даже наоборот.

Итак, миг Икс — и посмотрите, что делает Дамблдор, этот коварный старый манипулятор: он гасит все свечи в Большом Зале, кроме тех, что горят в тыквах!

Зал погружается в полутьму — и сделано это вовсе не для красивого эффекта, как может сперва показаться. Дамблдору остро необходимо, чтобы случайные глаза не смогли прочесть в пергаментах с именами ничего лишнего — особенно глаза всяких там Каркаровых, Макгонагалл, Снейпов — ведь на пергаменте с именем Гарри указана совершенно левая школа!

Вот же ж Дамблдор! Вот же ж старый черт! Ничто так не чуждо Директору, как совершенство наполовину /Богдана уходит в дикий запойный свун/.

Напряжение в Зале достигает критического уровня.

Дамблдор называет имя Чемпиона от Дурмстранга: Виктор Крам. Весьма ожидаемо. Каркаров, перекрикивая овации, вопит со своего места: «Браво, Виктор! Я знал, что в тебе есть дерзание!» Совершенно очевидно, что Каркаров с самого начала ставил на Крама. То ли все остальные студенты его школы гораздо слабее, то ли… Ну, наверное, холодные глаза Каркарова рассмотрели в Краме то, что значительно отличает его от соперников.

Впрочем, сделать это было не так уж и сложно — молодой 17-летний студент, уже заслуженно ставший великим ловцом национальной сборной — стоит лишь вспомнить, как молниеносно, покрытый кровью, он принимает решение закончить матч на Чемпионате, сохранив достоинство и страны, и команды… У Крама есть сильный характер и воля, и скромность, прекрасные качества спортсмена — но, к сожалению, пока не бойца.

Директор называет имя Чемпиона от Шармбатона — Флер Делакур, наполовину вейла (как верно подсказало Рону его чутье), сильная, требовательная, целеустремленная. Мадам Максим не выказывает бурной реакции, отличившей Каркарова — судя по всему, она готова была поддержать любого из привезенных студентов и была уверена в способностях и желании каждого. Поэтому она рада за Флер так же, как она радовалась бы победе любого своего ученика. Да и не может Дама орать на весь Большой Зал, перекрикивая аплодисменты, о своих чувствах.

Зато ее ученики не смущаются проявлять их — некоторые девушки из Шармбатона плачут, поняв, что выбрали не их. Похоже, прежде чем отобрать студентов, которых она привезла в Хогвартс, мадам Максим устроила им какие-то домашние испытания: «Мы надеялись, что нас выберут, неделями -», — скажет Флер позже в Комнате Чемпионов. Неудивительно, что после испытанного давления некоторые студентки буквально убиты горем.

Директор называет Чемпиона Хогвартса — Седрик Диггори. Что ж, его выбор в какой-то степени закономерен. Седрик талантлив, трудолюбив, добр, порядочен, невероятно скромен и целеустремлен. Дамблдор, как и мадам Максим, радуется ему, как радовался бы любому другому своему студенту. В этом смысле просто потрясающа реакция пуффендуйцев, буквально взрывающихся от гордости — выбор Седрика является честью не только для школы, но и для факультета. Кроме того, я уверена, всеми ими руководит очень теплое и человечное чувство радости за товарища и друга.

А вот теперь наступает крайне ответственный момент для Директора, и он, ожидая четвертого решения Кубка, начинает придуриваться и счастливо кричит:

— Замечательно! Ну, теперь мы знаем имена наших трех Чемпионов.

Действительно, знаем. Правда, Директор не говорит, что мы знаем имена всех Чемпионов.

Традиционно витиевато изъясняясь о поддержке, которую следует оказать Чемпионам, Дамблдор тянет время, а затем — Кубок выбрасывает пергамент с именем Гарри.

Дальше, что называется, следите за руками, ибо слова могут врать, речь лжива, но тело всегда говорит правду. Директор, как кажется, автоматически ловит пергамент с именем Гарри. Только вот вся проблема в том, что автоматичность его движений не кажется — он ловит его, потому что готов поймать.

Дамблдор вытягивает руку с пергаментом и некоторое время глазеет на надпись («Все видят, что я в не меньшем шоке, чем вы? Погодите, может быть, что-то со зрением, я перечитаю…»). Далее следует долгая пауза («Ничего не понимаю, нет, совершенно ничего…») — все смотрят на Директора, Директор смотрит в бумажку…

Дамблдор прочищает горло («Помните, я шутку обещал? Ну, готовьтесь») — и, наконец, делает контрольный в голову:

— Гарри Поттер.

Только имя. Без названия школы. Без единого взгляда в чьи бы то ни было глаза. Директор смотрит только в клочок бумаги и говорит тихим, серьезным голосом, не улыбаясь. Мои педагоги поставили бы ему «Отлично» за актерскую игру.

Из-за стола мимо Людо и Каркарова к Дамблдору несется Макгонагалл — наклоняется к его уху, что-то быстро шепчет, Дамблдор слегка хмурится.

Скорее всего, въехавшая во все с пол-оборота профессор вполне в стиле самого Дамблдора сообщила ему все, что о нем думает: «Альбус, кто мог пересечь черту? Вы же понимаете, что мальчик не мог этого сделать? Думаю, стоит немедленно отвести его в Комнату Чемпионов, разберемся там — и, если мы найдем того, кто подставил Поттера, ему не поздоровится, Альбус!» (что в переводе означает: «Немедленно колись, Альбус, твоя работа? Как только мы останемся без свидетелей, Альбус, лучше беги сразу!!»).

Директору подобная сообразительность сотрудников в данный момент не слишком на руку — они ведь должны изображать шок — поэтому он едва заметно хмурится («Да-да, совершенно возмутительно, ничего не понимаю, совершенно ничего!»). Ох уж этот непредсказуемый человеческий фактор!

Скорее всего, претензии Макгонагалл были бы пожестче, а намеки — непрозрачнее, если бы рядом не сидели драгоценные гости с лицами цвета перезрелых помидоров, до которых медленно, буква за буквой, начинает доходить, что только что произнес Директор, и которые готовы взорваться в любую секунду.

Дождавшись от Макгонагалл конкретного предложения, Дамблдор кивает (а то вот же ж не представлял без нее, что делать дальше-то), выпрямляясь, и, пообещав себе быстро придумать, куда потом деваться от Макгонагалл, когда все разойдутся, зовет:

— Гарри Поттер! Гарри! Будьте добры, подойдите сюда! — «Не бойся, бить не будем. По крайней мере, я».

На глазах у всех Гарри, выпихиваемый Гермионой, запутавшись в собственных ногах, кое-как спустя вечность добирается до Директора.

— Ну… через ту дверь, — произносит тот, не улыбаясь — в роли еще, в образе, не мешайте!

Отрядив Людо приглядеть, чтобы ничего экстренного в Комнате Чемпионов не случилось, Директор, видимо, заканчивает церемонию («О да, конечно, не волнуйтесь, мы во всем разберемся»). Сидящие за преподавательским столом уже с трудом сохраняют спокойствие.

Людо же, просчитав все еще по пути в Комнату, радостно представляет Гарри Краму, Флер и Седрику. Все трое, естественно, думают, что это очередная глупая шутка Бэгмена (Крам аж мрачнеет), однако вскоре их недоумению помогают смениться недовольством, которое затем перерастает в возмущение.

Но возмущение Чемпионов — это, право же, сущие мелочи по сравнению с тем, что начинается.

Студенты и большая часть профессоров покидают Большой Зал. «Грюм» остается ждать своего звездного часа. Не менее шокированный, чем все остальные, Хагрид, глядевший на Гарри с недоумением, потрясенно пробирается мыслями в том же направлении, что и Макгонагалл со Снейпом: оказывается, несостыковка в планах Директора, состоявшая в том, что Дамблдор устраивает Турнир, в котором Гарри участвовать не сможет по определению, объясняется крайне просто.

Однако Хагрид в Комнату Чемпионов вместе с остальными не спешит. Это объясняется, во-первых, тем, что он еще не привык (спойлер: и никогда не привыкнет) чувствовать себя на равных с другими профессорами.

Во-вторых, Хагрид понимает, что, раз это дело рук Дамблдора, то обвинять Гарри Директор не будет — поэтому нет необходимости защищать мальчика, как два года назад, к примеру, когда он ворвался в Директорский кабинет с дохлым петухом в руке и некоторое время говорил так горячо, что Дамблдор и слова не мог вставить. Раз Дамблдор все начал, значит, сам до конца и доведет. Если ему нужна помощь — позовет, и нечего тут мешаться под ногами. Истинно, в отличие от некоторых, мудр Хагрид.

Ну и, в-третьих, конечно, Хагриду и самому нужно время, чтобы осознать всю масштабность замыслов Директора и убедить самого себя, что в них больше плюсов, чем минусов.

Пока Хагрид медитирует, в Комнату Чемпионов врывается шестеро людей с загадочными лицами: Директор, Крауч-старший, Каркаров, мадам Максим, профессор Макгонагалл и Снейп, которого, вообще-то, сюда никто не звал, но который в любой опасной ситуации, как помним, то целиком, то боком всегда рядом — интересно ж.

Возмущенные господа и дамы разбиваются на три группировки: Каркаров и мадам Максим, готовые рвать волосы на себе и Дамблдоре; Снейп и Макгонагалл, готовые Директора защищать до последнего вздоха и грудью кидаться на две амбразуры (с самим Директором они разберутся позже); Крауч и Бэгмен, которым, если честно, все эти выяснения отношений до одного далекого места, в котором никогда-никогда не светит солнце. Ну, и есть еще Дамблдор, само собой. Который с каждой минутой веселится все больше.

Рассмотрим этот один из самых забавных эпизодов саги внимательнее.

Первыми в бой кидаются единым фронтом мадам Максим и Каркаров. Мадам Максим, при этом, выглядит весьма устрашающе, выпрямляясь во весь свой немаленький рост, задевая головой канделябр, всколыхнув грудью и собираясь топнуть тоненькой ножкой так, чтоб в полу появилась дырка:

— Что это означает, Дамблёдорр?

— Два Чемпиона от Хогвартса? — Каркаров, едва удерживая себя от того, чтобы пожрать Дамблдора на месте, выдвигает главный протест своего тандема. — Я не помню, чтобы кто-то говорил мне, что школе-хозяйке Турнира разрешено иметь двоих Чемпионов.

— Это невозможно, — поддерживает его мадам Максим. — Хогвартс не может иметь двоих Чемпионов. Это очень несправедливо.

Однако следующую претензию Каркаров выдвигает в одиночестве, мадам Максим эта деталь безразлична:

— Мы были под впечатлением, что ваш Возрастной барьер не допустит к участию младших соперников, Дамблдор. Иначе мы бы, конечно, привезли бы с собой гораздо больше кандидатов от наших собственных школ.

Вот поэтому я и настаивала на том, что, похоже, все-таки именно Каркаров предложил ограничить возраст участвующих. До самого конца Турнира, создается впечатление, его беспокоит участие не столько двоих Чемпионов от Хогвартса, сколько лично Гарри.

Да, в самом деле, забавно получается: Каркаров не только провалил свой гениальный план, как не допустить в Турнир против своего драгоценного Чемпиона эту Дамблдоровскую темную лошадку Гарри — на голову бедного Игоря сваливаются сразу два Чемпиона от Директора.

Еще раз отмечу, что, в отличие от Каркарова, мадам Максим беспокоит исключительно неравное количество представителей школ на Турнире.

Вообще, ситуация доходит до смешного: как и в прошлом году, когда Снейп и Люпин в своем споре круто подменили предмет нападок, разоравшиеся директора про Гарри и думать забывают — они доводят ситуацию до прямых наездов на Дамблдора, который, замечу, еще ни разу с момента эффектного влетания в Комнату даже рта не раскрыл. Видимо, боясь гомерической слюной забрызгать все вокруг.

Тем временем, пока директора орут, Снейп, не следуя путем чайников, которые ищут мотив, как настоящий профессионал, по-прежнему прекрасно ориентирующийся в Директорских техниках, прикидывает, у кого была удобная возможность. Однако, когда уровень резкости в нападках на Директора, который — по факту — ничего не делал, повышается, Снейп первым кидается его защищать. В своем неповторимом стиле.

— В этом нет ничьей вины, кроме вины Поттера, Каркаров, — мягко произносит он. Его глаза полны злобы. Нет, они определенно похожи с Барти — в частности, в их реакциях на некоторых Пожирателей. — Нет нужды винить Дамблдора за твердую привычку Поттера нарушать правила. Он перешагивал все границы с тех самых пор, как поступил сюда -, — «Нет! Это Поттер! Это все Поттер! Мой дорогой Директор ни в коем случае не мог!!..»

А мы попутно имеем удовольствие наблюдать умилительное выяснение отношений старой супружеской пары Директора и его любимого сотрудника:

— Спасибо вам, Северус, — произносит Директор твердо («Северус, заткнитесь, вы привлекаете к моему блестяще реализованному алиби слишком много внимания. И вообще, я вас еще не простил»).

Да будут прокляты говорящие то же, что и мы, раньше нас!

Снейп, наш иерархический лидер, замолкает, однако его глаза продолжают недоброжелательно сверкать — теперь к злости на Каркарова прибавляется еще и обида на Директора: «Да я! Да за вас! Да на амбразуры! Да как порву тельняшку! А выыыы!! Да что ж вы!..»

А вообще, мимоходом отметим, как резко преображается Снейп всякий раз в минуту большой бучи — будь то словесная баталия или реальная битва. Два месяца ходил с таким лицом, что его можно было с дементором перепутать, а теперь вот расцвел прямо.

Тем временем, дав прокричаться ошалевшим от творящейся наглости директорам и отвесив, любя, затрещину Снейпу, Дамблдор обращается к Гарри:

— Это ты бросил свое имя в Кубок Огня, Гарри? — «Мальчик мой, соберись и отвечай четко, кратко и ясно, чтобы все вокруг от нас отстали».

— Нет, — говорит Гарри под прицелом всех взглядов.

Снейп, обосновавшийся в тени, тихо хмыкает («Теперь вы ему еще и подсказывать будете, Директор?»).

— Ты просил старшего ученика положить твое имя в Кубок Огня? — спрашивает Дамблдор, игнорируя Снейпа («Мерлин, Северус, ему всего 14, и тут все страшно орут. Конечно, я буду ему подсказывать. Гарри, ты умный, хороший мальчик, а теперь быстро-быстро повтори еще разок, мы тебя уже почти оправдали…»).

— Нет, — горячо отвечает Гарри.

— Ах, ну конечно он лжет! — кричит мадам Максим, теряя терпение.

Снейп теперь покачивает головой, ехидно ухмыляясь. Похоже, Дамблдор в этой Комнате не один, кого откровенно веселит ситуация. Снейп выжидательно устраивается в тени, намереваясь посмотреть, когда же Дамблдор закончит смеяться и предоставит хотя бы один аргумент в свою защиту.

Кстати, этот аргумент где-то примерно в данную секунду встает из-за преподавательского стола в Большом Зале и, возможно, перекинувшись парой слов с Хагридом, начинает хромать по направлению к Комнате Чемпионов, прекрасно видя, что Директор уже два контрольных Гарри задал.

Меж тем, «Паша Эмильевич, обладавший сверхъестественным чутьем, понял, что сейчас его будут бить, может быть, даже ногами» — на амбразуру кидается донельзя раздосадованная профессор Макгонагалл (Дамблдор должен гордиться своими сотрудниками). Что происходит потом, превосходно расшифровали Анна и Екатерина, и лично я до сих пор не могу выползти из-под стола от этой расшифровки:

— Он не мог пересечь Возрастную линию. Я уверена, все мы на этом согласились -

— Дамблёдорр, должно быть, ошибся с чертой, — пожимает плечами мадам Максим.

Дама против дамы — как это интересно.

Но тут Дамблдор, борясь с хохотом от такого неожиданного предположения, взрывая мозг ближней окончательно и подкалывая дальнюю, не удерживается:

— Это возможно, конечно.

Снейп во тьме, наверно, с трудом подавляет желание расхохотаться, благо, не издает ни единого звука, а посему никто не замечает, как по его лицу, должно быть, расползается выражение «вы-его-просто-плохо-знаете».

Да, ситуация и впрямь на грани абсурда. Но ее еще можно усугубить.

Макгонагалл, закипая:

— Дамблдор, вы прекрасно знаете, что не ошиблись! — «Не говори ерунды, Альбус! Убью!» — в самом деле, что за вздор! — «Дамблдор не может допустить ошибку. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Кончай ржать, Альбус! Может, еще анекдот расскажешь?!» — Гарри сам не мог пересечь линию, — «У нас в больничном крыле сегодня побывало четыре доказательства того, что Возрастной барьер не допускает учеников младших курсов. С бородами, как анекдоты Альбуса!!» — и, поскольку профессор Дамблдор верит, что Гарри не убеждал старшего студента сделать это за него, — «Конечно, верит, ибо он сделал это сам!» — я уверена, этого должно быть достаточно для всех остальных! — «Вам — достаточно, а я с ним позже поговорю».

Профессор Макгонагалл бросает очень злой взгляд на Снейпа («Ты-то чего ржешь?! Почему я одна должна все это делать?!»).

В общем, одна дама размазала другую даму по стенке логики так, что ей и возразить-то нечего (возражать — значит переходить уже на прямые оскорбления Дамблдору в лицо; а это травмоопасно). Два-ноль в пользу команды Директора. Тут уж даже команда гостей понимает, что им одним Дамблдора не одолеть.

— Мистер Крауч… мистер Бэгмен, — в голосе Каркарова появляются елейные нотки. — Вы наши — эм — объективные судьи, — «Сторонники, которые тоже не хотят, чтобы Директору достались все лавры Турнира, так ведь?!» — Вы, конечно, согласитесь, что это достаточно нечестно?

Город засыпает, просыпается мафия — то есть Бартемиус Крауч. В Игру вступает сторона Реддла.

Отметим: в тени лицо Крауча вообще выглядит похожим на череп, и ведет он себя, как отмечает уже даже Гарри, довольно странно. Но голос Бартемиуса звучит привычно — что лишний раз доказывает нам, насколько обманчива может быть речь, в отличие от тела:

— Мы должны следовать правилам, а правила ясно устанавливают, что те люди, чьи имена выпадут из Кубка Огня, должны участвовать в соревновании.

Что ж, именно на такую отповедь рассчитывали по меньшей мере три человека — Реддл, Дамблдор — и Людо:

— Ну, Барти знает правила от корки до корки.

Оно понятно, Людо в присутствии Крауча-старшего всегда так робеет — однако несколько минут назад, первым влетев в Комнату, он и сам говорил Флер то же: «На этом этапе уже не сойти… это написано в правилах, вы связаны…». Понятно и почему Людо сияет — вот уж третий человек в этой Комнате, кому тоже весело. Ему вообще такие перспективы сейчас открываются, что он готов имена еще половины школы в Кубок побросать.

Каркаров переходит к прямому давлению:

— Я настаиваю на перевыборах имен моих учеников. Вы зажжете Кубок еще раз, и мы продолжим добавлять имена, пока у каждой школы не будет по два Чемпиона. Это единственное, что справедливо, Дамблдор.

Ой, матерь Мерлина, поглядите, кто вспомнил о справедливости!

Тут уж даже Бэгмен не выдерживает:

— Но, Каркаров, это не работает так. Кубок Огня только что погас, он не разгорится вновь до следующего Турнира -

Вообще, если подумать, то, наверное, при большом желании можно было бы организовать экстренное начало нового Турнира и таки добавить Чемпионов школам… но к чему эти заморочки? Сейчас все проорутся, поймут, наконец, что решение Кубка не отменить и Гарри будет участвовать, и разойдутся. Тем более, на подходе тяжелая артиллерия.

— Которому мы объявим бойкот, и Дурмстранг совершенно определенно участвовать не будет!.. Я наполовину готов уйти сейчас!

А говорят, когда выходишь из себя, надо не забывать закрывать рот… Каркаров бежит не от несправедливости, а от страха опозориться — с одной стороны, он боится, что теперь Дамблдор точно выставит его дураком, а с другой, ему не слишком приятно находиться в обществе Крауча-старшего в столь тесном замкнутом пространстве.

Ничего, сейчас станет еще менее приятно. Как говорится, знал, куда ехал.

В Комнату входит «Грюм» — у Барти явная страсть к эффектным появлениям — и Снейп с Макгонагалл начинают медленно понимать, как применять на практике правило «Ищи, кому выгодно. Найдешь и самого виновника, и того, кто за ним стоит». Ибо Игроку невооруженным глазом видно уши другого Игрока.

Задача «Грюма» состоит в том, чтобы перевести разговор в другую плоскость. Во-первых, ему необходимо свернуть диспут, который, как мы помним, является лишь затянувшимся сотрясанием воздуха.

Во-вторых, он способствует оправданию Гарри, превращая мальчика в несчастную жертву Темных Сил (и даже не солгав).

В-третьих, он переводит Каркарова из роли обвинителя в роль подозреваемого, периодически намекая собравшимся, что именно Игорь причастен к тому, что случилось с Гарри.

Надо сказать, Каркаров-то как раз превосходно осознает, что, хотя он во всеобщем ахтунге абсолютно никак не замешан, всех собак хотят повесить именно на него — и это в присутствии Бартемиуса Крауча-то! Совершенно естественна его реакция защищаться, тыча в самые проблемные места «Грюма» — его извечную подозрительность и легкую сумасшедшинку в работе (Игорь не упускает случая и тявкнуть в сторону Дамблдора: «Странное качество для преподавателя Защиты от Темных Сил, Дамблдор, но у вас, без сомнения, есть свои причины». Директор пропускает этот писк мимо ушей и вновь красноречиво молчит, предоставляя работать «Грюму»).

Наконец, и самое главное, «Грюм» не без удовольствия рассказывает всем, как им лично и под прикрытием Дамблдора был обманут Кубок Огня (вызывая, наверно, ярость в глазах Снейпа: «Ну наглец!»).

Однако нельзя не отметить, что сквозь всю речь «Грюма» то и дело проглядывает Барти — а Директор, я напомню, внимательно слушает.

Первое, с чего начинает Барти:

— Пустая угроза, Каркаров. Ты не можешь покинуть своего Чемпиона. Он должен соревноваться. Они все должны соревноваться. Связаны магическим контрактом, как сказал Дамблдор.

Ну, привычка такая у Барти нарисовалась — всегда делать отсылки к Директору. Этим он вообще часто себя успокаивает, мол, все делаю, как говорит Дамблдор, значит, никто ничего не подозревает. И троеточия в его речи в самые ключевые моменты по-прежнему продолжают проскальзывать — позже заговорит его отец, и это сходство окажется особенно заметным.

Затянувшаяся словесная дуэль Барти и Каркарова приводит к тому, что «Грюм» немного заигрывается. Подобно Снейпу, Барти колется именно на Каркарове, ибо, как знаем, оба они к предателям испытывают просто патологическую ненависть.

— Это моя работа, — говорит «Грюм», — думать так, как думают Темные волшебники, Каркаров — как ты, должно быть, помнишь…

— Аластор! — предупреждающе произносит Дамблдор, который не позволит прямо обвинить человека, который в ситуации не виноват совершенно. Кроме того, Гарри еще рано знать о Пожирательском прошлом Игоря, да и в принципе прямой наезд на Каркарова превратится в очередной долгий виток пустого сотрясания воздуха.

Барти замолкает, но с огромным удовольствием оглядывает лицо Игоря — то, чего, я уверена, никогда бы не сделал Грюм. Он, скорее, смотрел бы с презрением. Еще одна деталь в поведении на заметку Директору. Впрочем, это можно списать на провокации Игоря… А Дамблдор пока отвлечен тем, что Барти превосходно справился с заданием по Игре…

В общем, в ходе многочисленных намеков «Грюма» окружающие получают ответы на все интересующие вопросы, не зная, впрочем, что с этим теперь делать. Отмечу, что мадам Максим героически пытается быть объективной, отчего я еще больше ее люблю.

Дамблдор тем временем предлагает уже закрыть надоевший цирк и оставить все, как есть, ибо другого выхода, собственно, и нет:

— Как эта ситуация возникла, мы не знаем… — Ага, действительно. «Вы — нет, а я — да. Но вспомните основные правила дзен и просто примите ее. А я пока быстро-быстро спрячусь от Минервы. И Северуса на всякий случай». — Если у вас есть альтернативные предложения, я буду рад их выслушать.

А ведь их как бы и нет. Слепой Игрок Людо переводит разговор в деловую плоскость, Крауч-старший выходит из небытия и рассказывает правила первого тура — проверка на смелость, 24 ноября.

Дамблдор вглядывается в Крауча с легким беспокойством:

— Вы уверены, что не хотите остаться в Хогвартсе этой ночью, Барти? — то есть Бартемиусу уже поступало это предложение, то есть это — не первый обеспокоенный взгляд Дамблдора.

— Нет, Дамблдор, мне нужно вернуться в Министерство. — Ночью, ага. — Там очень сложное, занятое время сейчас… — удивительно, а Артур, получается, прохлаждается, раз не рапортует ничего интересного?

— Вы хотя бы выпьете перед отъездом? — настаивает Директор.

Итак, у Дамблдора явно растут какие-то подозрения насчет Крауча — распознать Империус он, может, пока и не успел, но не заметить перемены в лице старого знакомого не мог. Отметим это про себя, как и то, что за всей сценой наблюдал Барти-младшенький.

Взбешенные мадам Максим и Каркаров с разгромным счетом покидают поле, уводя своих Чемпионов, отказавшись пить с Дамблдором за свое же поражение — а ведь без дольки от Директора еще никто не уходил…

Сияющий Дамблдор отправляет по гостиным Седрика и Гарри, пронаблюдав, как очень мальчик благодарен ему за свое избрание Чемпионом («Я уверен, Гриффиндор и Пуффендуй ждут, чтобы отпраздновать с вами», — о да, особенно Пуффендуй жаждет отпраздновать избрание Гарри Чемпионом…).

Ну, во всяком случае, уж Дамблдор не упустит случая отпраздновать сей знаменательный день.

В сухом остатке имеем: помимо официального оформления Гарри в качестве Чемпиона посредством мастерского проезжания по ушам директоров, Дамблдор формирует в мальчике нужное представление о том, кому и зачем понадобилось его участие в Турнире. На протяжении всего года это направление будет разрабатывать Сириус, подчеркивая непричастность к произошедшему самого Дамблдора.

Хочет ли Гарри участвовать в Турнире, мальчика никто и не спрашивает. Ибо не совсем он теперь и мальчик. Гарри уже вполне взрослый — по меркам Дамблдора, который знает куда больше самого подростка, Гарри достаточно взрослый, чтобы быть втянутым в довольно серьезные испытания и с честью попытаться их пройти.

Потому что… ну, помилуйте, то, что Гарри — Избранный, тоже свалилось на него само по себе. Никто его мнением не интересовался. Ситуация — и Дамблдор знает об этом с самого начала — складывается таким образом, что рано или поздно именно Гарри надлежит быть тем, кто закончит войну. Эта доля выпала ему ни за что. Но так случилось. Взрослея, подросток должен привыкать действовать на максимуме возможностей в имеющихся обстоятельствах, не задаваясь вопросом «за что?» — как иначе он сможет выжить? И где еще ему отыскать лучший тренировочный полигон для обретения полного дзэна, как не под крылом у любящего Дамблдора, который всегда подстрахует?

Сурово — да. Жестко — да. Сложно — без сомнения. Несправедливо — возможно. Но Гарри выпало быть Избранным, и истинно мудр Дамблдор, что принялся приучать его к принятию такой доли задолго до того, как парень о ней узнал. Могу себе представить, как сложно было Директору отважиться на такой шаг — обрушить на Гарри неминуемую волну страха, сомнений, терзаний и прочих переживаний. Будь его воля, он бы оставил мальчика в покое с самого начала и позволил ему расти счастливым и беззаботным, обычным ребенком. Возможно, еще бы и баловал подарками каждые выходные. Ведь он его и правда очень любит.

В общем, выйдя из воды сухим и довольным, Директор остается в Комнате Чемпионов с Бартемиусом, который вскоре быстро ретируется, младшеньким Краучем и Людо, которые, небось, согласятся составить Дамблдору компанию и выпить по ведрышку рюмочке, Макгонагалл, которая, видимо, тоже уходит довольно быстро, по достоинству оценив, как Дамблдор справился с задачей улизнуть от ее расправы над собой, но полная намерений вернуться к разговору позже, и Снейпом, который, разрываясь под причудливым миксом ярости на Каркарова, гнева на Барти и злости на Директора, произносит нечто вроде: «Отлично. Но, если голова мальчишки отделится от его тела в процессе состязаний — в чем я не сомневаюсь — не рассчитывайте, что я соединю их обратно», — и гордо удаляется, хлопнув дверью.

Дамблдор, ухмыльнувшись в усы от такого нахальства, едва заметно подмигивает «Грюму». Игру-1994 можно считать официально открытой.