Большая Игра профессора Дамблдора. Продолжение (джен)

Есть один маленький аспект Большого Плана Директора, который он не мог не предусмотреть — очередной бойкот Гарри со стороны большей части школы. Во всем замке нормально поговорить Гарри отныне и вплоть до 24 ноября может только с двумя людьми — Хагридом и Гермионой.

Реакция Рона такой уж неожиданностью для Директора не становится. Все к лучшему в этом лучшем из миров — Гарри предстоит самому решить возникшую в команде проблему. Тем больше шансов, что подобный детский сад в дальнейшем не случится.

Вывод из ссоры с Роном Директор делает очень дальновидный: Рон может срываться в самую неподходящую минуту. Мальчик, которого Дамблдор за прошедшие годы уже изучил вдоль, поперек и по диагонали.

А я вновь не могу не вплести в свой анализ элементы замечательного астроразбора с «Астрономической башни».

Наиболее любимый фон жизни Рона — общий фон не-достатка, не-благополучия и не-комфорта, тонким налетом существующий поверх удачного, в целом, бытия. С другой стороны, конечно, удачного — для кого? У Рона любящие родители и сестра с братьями, у него дружная (в большей своей части) и теплая семья, не страдающая излишним пессимизмом или склонностью впадать в уныние. И тем не менее сам Рон в него не просто нередко впадает, он, такое ощущение, где-то в глубине души из него и не выходит.

По большому счету, Рон страдает всегда. Когда нет повода — просто потому, что жизнь такая. А после истории с Гарри и Кубком повод вырисовывается просто превосходный. И Гермиона, растолковывая Гарри, почему Рон выкидывает вдруг такие фортеля, вообще-то почти мажет, говоря, что тот завидует. Рон не завидует, Рон страдает — причем совершенно искренне и не только из-за Кубка, а почти всегда. Просто настоящих чувств от него добиться не в пример сложнее, чем реакции.

Кидаясь с кулаками на Малфоя, дуясь на Гарри, крича на рискнувшую связаться с Крамом Гермиону, выливая тонну возмущения на занявшуюся своей личной жизнью Джинни, хохоча над проделками близнецов и злясь на Снейпа, Рон в глубине души всякий раз прячет нечто совсем иное. Что именно — вопрос иногда открытый, иногда прозрачный, но факт в том, что в значимых ситуациях он не демонстрирует того, что чувствует на самом деле. Зачастую потому, что сам не разбирается.

В то время как какой-нибудь Люпин (тоже, между прочим, падкий на пострадать) был бы предельно искренен и этим бы покупал с потрохами, Рон страдает — всегда, молча, скрытно, в одиночестве, ставя под сомнение возможность решить хоть какую-либо проблему переговорами.

По существу, вечное страдание Рона — то, что все вокруг занимаются своими делами, а он не умеет — и не хочет — заниматься своими проблемами и вообще собой самостоятельно, ожидая, пока его придут и напичкают нужными эмоциями, и, приложив титанические усилия, возможно, умудрятся протащить куда-нибудь, кроме как по течению. И, конечно, если нужного внимания к потребностям своей тушки мальчик не получает, он тут же начинает выжирать все, что только может, предварительно эмоционально вымотав окружающих, как заправский вампир.

Мазохистская ссора Рона с Гарри — еще один до жути типичный для Рона поступок, и все это — туда же, к выжиранию, несамостоятельности, страданиям и донкихотству, что страшно втройне. Амбиций в мальчике так много, что они лезут через край, временами передавливая даже разумные и осознаваемые потребности. В итоге, как помним, не пройдет и двух недель, а Рон уже начнет выворачиваться наизнанку, проявляя максимум тактики при явно идиотском выборе стратегии, чтобы все же помириться с Гарри, без которого он снова превращается в серую тень. Правильно, потому что паразитировать и выжирать жизненную энергию (а не ту, что жизни мешает, как, например, все тот же Люпин) — это первоочередная потребность, с которой Рон всю дорогу то более, то менее успешно борется. Что ж поделать.

Именно проанализировав поведение Рона сейчас Дамблдор впоследствии примет верное решение оставить мальчику свой Деллюминатор — чтобы Рон смог вернуться, когда перебесится и поймет, что хочет обратно в стаю, обмениваться энергиями дальше, ибо один либо умрет в бою, либо наложит на себя руки, либо плюнет и уйдет в запой (попадись на его пути еще пара кучек егерей).

В общем, утром 1 ноября у Гарри начинаются тяжелые дни. Во время прогулки вокруг Озера Гермиона поддерживает его как может, но интересно не это. Гораздо интереснее знать, где вообще была Гермиона с того момента, как Дамблдор вечером 31 октября отпустил студентов из Большого зала?

Ибо, когда Гарри добирается до гостиной, ее там нет. Никаких признаков того, что она слышала разглагольствования прибежавшей к Полной Даме Виолетте, девушка тоже не подает. Вероятно, и не слышала, сразу пройдя в спальню, чтобы хорошенько обдумать ситуацию и понять, чем она может помочь.

Как результат, утром 1 ноября Гермиона хватает сэндвичи из Большого Зала, перо, пергамент и бутылочку чернил и уводит несчастного Гарри на прогулку, в ходе которой выслушивает все его причитания и железным тоном настаивает на том, чтобы мальчик написал Сириусу. Причем гляньте на ее аргументы:

— Он бы хотел, чтобы ты ему рассказал… Сириус был бы более рад, если бы услышал это от тебя, я знаю, был бы.

Ну да, учитывая, что Гермиона знает Сириуса около часа в общей сложности (лично), и особенно помня то, как топорно она пока что разбирается в человеческих отношениях, она «знает», конечно. Аргумент Гарри, который говорит, что Сириус «вернулся в страну, поточу что мой шрам кольнул — он, наверное, ворвется прямо в замок, если я скажу ему, что кто-то сделал меня участником Турнира», выглядит куда более обоснованным, логичным и тонким.

К слову, не будь Сириус в Игре, он бы точно так и сделал — но сейчас, благо, ему все и так известно, да и Дамблдор с Люпиным сдерживают.

В общем, есть у меня ощущение, что инициатива Гермионы, которая, хоть пониманием тонкостей человеческих отношений не сильно отличается, зато умеет хорошо слушать, делать логические выводы и вообще прекрасно улавливать намеки, продиктована сверху.

Мог Дамблдор, к примеру, завершая вечер, сказать что-то вроде: «Какая интересная ситуация, не правда ли? Не удивлюсь, если завтра «Ежедневный Пророк» отведет ей первую полосу. Что ж, случайности бывают, и именно это делает нашу жизнь такой невероятно прекрасной! Я уверен, вы все хотите побыстрее вернуться в свои гостиные, отпраздновать избрание ваших Чемпионов или закончить празднование Хэллоуина, черкнуть пару слов о замечательных и волнительных событиях, которыми дышит Хогвартс в эти дни, своим близким или, выпив кружечку горячего шоколада, отправиться спать. Так идите же! Марш!» — ибо фраза о газетах в аргументации Гермионы тоже звучит — через троеточия.

Дамблдору действительно достаточно одного легчайшего намека, чтобы направить мысли девушки в нужную плоскость. Смешно, однако в своих измышлениях Гермиона в итоге доходит до крайне близкого попадания в цель: «Он просил тебя писать обо всем, что происходит в Хогвартсе… почти как будто он ожидал, что что-то такое произойдет».

О да, Сириус, без сомнения, ожидал. Дамблдору, как помним, именно через Звезду необходимо знать, как Гарри себя чувствует — однако тут Директор немного просчитался. Гарри пишет письмо, полностью убрав из него всякий элемент эмоциональности. Что ж, то, что есть, тоже неплохо, ибо дает Директору прекрасный повод организовать встречу парня с профессором Блэком — следующий пункт в плане Игры.

А то, о чем Гарри думает и как себя чувствует, Дамблдор может узнать и другими способами. Личным наблюдением за мальчиком, например. Или через Хагрида.

Гарри и Гермиона встречаются с Хагридом на уроке в понедельник, 2 ноября. Примечательно, что, когда возникает необходимость, Хагрид в очередной раз с помощью своих питомцев с легкостью справляется сразу с несколькими сторонними задачами: во-первых, загружает студентов проблемой выгуливания выросших соплов, чтобы у них не было времени наблюдать, чем так занят преподаватель; во-вторых, таким образом расчищает себе путь к Гарри, намереваясь поболтать с ним наедине; и, в-третьих, доставляет удовольствие Малфою прямым общением с природой, вновь рассчитавшись с ним за Клювокрыла и прикрыв от него Гарри (Малфой, услышав задание на урок, потерял дар речи), а затем еще и развеселив: «Кажется, им весело, правда?» — поет он Гарри счастливым голосом, имея ввиду, разумеется, соплов. Нет, все-таки помощники Дамблдора, как и сам Директор, обожают поиздеваться.

Я склонна видеть в непродолжительном разговоре Хагрида с Гарри, помимо личного желания Хагрида посочувствовать (ведь он как никто знает, что это такое, когда тебя обвиняют в том, чего ты не делал), элементы Игры.

Хотя сам Хагрид до конца еще не определился, нравится ему или нет вся эта затея Директора («Ох, я не знаю, Гарри. Чемпион школы… все происходит с тобой, кажется, правда?» — не правда. Не кажется), безусловно, он остается одним из главных помощников Дамблдора. А тому необходимо узнать настроение мальчика, чтобы, вдруг что, немедленно Игру скорректировать.

— Так — ты участвуешь, Гарри. В Турнире. Чемпион Хогвартса.

— Один из двух, — поправляет друга Гарри.

Словосочетание «Чемпион Хогвартса», полагаю, брошено Хагридом далеко не случайно — а с целью проверить, не прошли ли даром уроки Локонса — не прошли. Отношение Гарри к славе не изменилось. А было от чего — стоит вспомнить, в каком свуне находится весь Гриффиндор, выяснив, что Гарри точно будет участвовать.

Кроме того, Гарри достаточно искренне и ясно дает Хагриду понять, что вообще не догадывается, кто бросил его имя в Кубок — с точки зрения Дамблдора, это очень хорошо.

А теперь Дамблдор еще и узнает, каков у Гарри настрой:

— Ну, как мальчик, Хагрид?

— Плохо, но жизнь кончать самоубийством не собирается и из школы пока не бежит.

— Вот и славно. Лимонную дольку?

Наконец, Хагрид успокаивает Гарри, убеждая подростка, что ни он сам, ни Дамблдор, ни другие преподаватели не считают, что Гарри лжет. А это, знаете ли, здорово придает уверенности.

Есть здесь одна маленькая и незаметная, но крайне важная деталь. Хагрид, отвечая на вопрос Гарри, верит ли он ему, ворчит: «Конечно, верю. Ты сказал, что это не ты, и я тебе верю — и Дамблдор верит тебе, и все». В оригинале сие загадочное «и все» звучит как «and all», что, учитывая вольное обращение Хагрида с грамматикой, может означать как «everybody» (все), так и «that’s all» (всё).

И если со «всё» всё понятно, то «и все» наталкивает на новый вопрос: кто — все? Хагрида не было в Комнате Чемпионов, он, по идее, не знает реакции остальных. Или он бегал за каждым преподавателем, тряс его за грудки и припечатывал к стенке с воплем: «Вы же верите Гарри?!»

Маловероятно. Остается лишь заключить, что, пока Гарри и Гермиона прячутся от всех в совятне в воскресенье, Дамблдор собирает экстренное совещание членов команды.

Прослушав полуторачасовое возмущение Макгонагалл, вылившееся, вероятно, в то, что Дамблдору пришлось спасаться, прячась под столом, пока та кидала в него магические приборчики, особо тяжелые тома книг, чашки, вазочку с дольками, феникса и осветительные приборы, Дамблдор, все еще находясь под столом, вежливо сообщает присутствующим, что иного пути не было и нет, Игра принимает именно такой оборот, и всем просто придется с этим смириться (Макгонагалл оглядывается в поисках еще чего-нибудь тяжелого).

Как известно, аргументы у Дамблдора весомые, поэтому, по привычке побегав по кругу в кабинете, команда соглашается не только с необходимостью Игры, но и данной конкретной ее формы.

Происходит раздача ролей — Хагриду, Макгонагалл и Барти (который, я напомню, до сих пор под подозрением, поэтому Директор обставляет все так, что Барти либо при разборках вообще не присутствует, либо что он не понимает, что речь идет о более глобальном нечто, чем эпизод с внезапным избранием Гарри в Чемпионы. Я не думаю, что Дамблдор рискнул бы дать Барти понять об Игре больше, чем тому уже известно. Сказал просто: «Вот, дорогой Аластор, я все решил, Минерва и Хагрид будут нам помогать. Мы можем на них положиться, не беспокойтесь». И Барти ох как положится…).

Собственно, именно Макгонагалл, Хагридом и Барти (и еще Снейпом) и исчерпывается список тех «всех», которые поверили Гарри. Ибо, например, профессор Стебль мальчика явно сторонится.

Наконец, ни единого слова — ни от кого — о таинственной активности неких загадочных Темных Сил, о которых так распространялся «Грюм». В том числе — и от Макгонагалл, которая, сколько помнится, вообще решила запретить Гарри играть в квиддич, когда полагала, что за ним охотится маньяк Сириус. Более того, все рассуждения «Грюма» насчет Темных Сил и их желания поболеть за Гарри в Турнире, ухлопав три пакета попкорна, на протяжении всего года будет поддерживать только Сириус, паранойей, между прочим, не страдающий. Вот что значит Игра.

Следующие две недели Гарри проводит, незаметно для себя превратившись в Рона. У мальчика все валится из рук, включая учебу, он себя жалеет почем зря, искренне полагая, что против него настроена действительно вся школа. Что, конечно же, не так.

Вообще-то есть Гермиона и остальные гриффиндорцы. А также часть когтевранцев. А еще Хагрид, Дамблдор, Макгонагалл, Флитвик, который разумно беспристрастен. И Снейп, который разумно пристрастен — но в его совершенно обычных колкостях и потакании слизеринцам (а как иначе, если, во-первых, он их искренне любит, во-вторых, в классе сидит Драко, и Люциусу было бы крайне любопытно узнать, что Снейп по какой-то причине стал вдруг мягок с Гарри и начал проявлять некое подобие жалости и снисходительности к мальчику на фоне обещеслизеринской травли) Гарри умудряется разглядеть издевательства, безусловно, возникшие именно потому, что он стал Чемпионом. А то, что у Снейпа при одной только мысли об этом, наверное, непроизвольно всякий раз сжимаются кулаки от волнения…

Снейп переживает не меньше Хагрида и Макгонагалл. И не меньше последней злится на Директора.

Собственно слизеринская травля — дело привычное. Просто Гарри, будем честными, хочется всеобщей любви и спокойствия. И Рона обратно в друзья. Мальчику жизненно необходимо положительное внимание. Впрочем, как и любому из нас.

Иногда он, конечно, отвлекается от дум о своей тяжкой судьбинушке и начинает размышлять… нет, не об учебе, а о том, что сказал «Грюм» в Комнате Чемпионов. О грозящей Гарри опасности, о сне, в котором были Реддл и Хвост, замышлявшие его убить (эх, Дамблдору остро не хватает этого кусочка информации)…

Так проходят дни, в которых мальчик пытается себя успокоить — разве Хогвартс — не самое безопасное место в мире? Здесь Дамблдор, здесь нет ничего дурного. Нет — и не может быть. Ну, разумеется, кроме трехголового пса, маньяка, делящего тело с Реддлом, гигантских пауков, змей, способных убивать взглядом, соплохвостов, Гремучей ивы и целой оравы других странных и опасных созданий, прячущихся в щелях и темных закоулках замка. И еще Снейпа. В общем, да, мальчику не позавидуешь. А он молодец, все равно держится.

11 ноября, в пятницу, следующими после занятий с Флитвиком (и неудавшейся попытки освоить Манящие чары) стоят сдвоенные часы Зелий. Перед уроком друга своего отца Малфой, как обычно, спешит отличиться заранее — на сцене появляются знаменитые значки «Поттер — вонючка» («Сударыня, мы, конечно, вашего сына в нашу школу примем, но должен вас предупредить, что идиотов мы исправить не можем»).

Отмечу: Малфой, как всегда, не отличается оригинальностью. Наконец, спустя три года сообразив, что, как бы он ни относился к Гермионе, ее идеями грех не воспользоваться, Драко в первый и далеко не последний раз крадет ее идею со значками Гавнэ.

Однако, если Гермионе подобные шутки в очередной раз доказывают лишь отсутствие мозга и его подобия у шутника, то Гарри взрывается и, услышав из уст Малфоя оскорбление в сторону Гермионы, хватается за палочку.

Надо сказать, заклинание Малфоя, попавшее в Гермиону, но предназначавшееся Гарри, особой кровожадностью не отличается. Все это так еще… детки в песочнице возятся.

В самый разгар детско-песочных забав — как всегда, вовремя — на сцене появляется Снейп, являя собой все верхушки объективности разом.

Правда, в этот день он даже по его меркам слишком объективен.

Чем объясняется его невменяемое состояние, выражающееся в убийственном спокойствии и злобности при оценке повреждений студентов? Снейпа, конечно, иногда перекрывает, но его комментарии в этот раз переходят все мыслимые границы.

А вспомним, что приблизительно в это время у Барти заканчивается запас шкуры бумсланга (спустя два с половиной месяца после прибытия в Хогвартс) — и Снейп, видимо, вернувшись с обеда пораньше, натыкается на «Грюма» в своем кабинете, который объясняет свой визит без приглашения тем, что Дамблдор приказал ему обыскать данное помещение.

Вот это Повод.

Во-первых, Снейп в принципе не терпит посторонних и рыскающих по его кабинету.

Во-вторых, я сомневаюсь, что он тут же не проверил все шкафчики, шкафы и содержимое всех банок-склянок. И, несомненно, обнаружил пропажу значительного количества шкуры бумсланга (пока не рискну предположить, что он тут же связал факт пропажи ингредиента с обнаруженным в своем кабинете «Грюмом» — все ж, мракоборец, друг Дамблдора… скорее, грешит на студентов. Или студентку, которая однажды, сколь помнится…).

В-третьих, «Грюм» ведь наверняка ушел, далеко не ласковыми словами покрывая Снейпа, чтобы защититься, а тот и ответить-то ему ничем не смог (все ж, старый друг Директора).

И, наконец, самое главное: Директор просил обыскать?!

О, вот это уже серьезный удар и пинок в самую середину мнительного мыслительного несчастного Снейпа: Дамблдор мне не доверяет, неужели он считает, что это я подкинул имя Поттера в этот чертов Кубок, да как он мог подумать, неужели он… — и так далее.

И, поскольку к Директору побежать и выяснить сей вопрос немедленно нельзя, ибо не в тех они отношениях на данный момент, Снейпу остается лишь запереть шкафы, запечатать дверь и идти на урок, по пути накрутив себя еще больше. Ну и, разумеется, очередная детская драчка между Малфоем и Гарри совершенно не прибавляет ему настроения.

Снейп, в силу того, что он Снейп, решает дать выход своей жгучей обиде на Дамблдора, ужалив Гарри (так уж мальчику не повезло, что он все время стоит между супругами). А поскольку бить детей нельзя (ибо влепить затрещину именно Малфою ему сейчас хочется больше всего), он их просто друг с другом стравливает, доводя до истерики даже в общем-то стрессоустойчивого Гарри.

То, что Снейп сейчас взорвется, выдает его голос:

— И к чему весь этот шум? — убийственно вкрадчиво. — Объясни, — указывая на Малфоя пальцем, видимо, желая его застрелить.

— Поттер атаковал меня, сэр -

— Мы атаковали друг друга одновременно -

— … и он попал в Гойла, смотрите -

— Больничное крыло, Гойл, — спокойно выдает Снейп.

— Малфой попал в Гермиону! Смотрите! — горячо вмешивается Рон, демонстрируя Снейпу Гермиону, передние зубы которой растут с ужасающей скоростью.

Снейп холодно смотрит на девушку. И делает один единственный, короткий, но почти смертельный выстрел:

— Я не вижу разницы.

Будем честными, ничто, никакие обыски, Директор, Игра, обида, горечь и прочее, не дают Снейпу права так оскорблять Гермиону. Это — одна из самых мерзких вещей, которые он сделал в своей жизни. Зубы приводятся в норму крайне быстро. Душа — нет.

Гермиона не появляется целый день, и я уверена, как и на первом курсе, она запирается где-то в туалете и плачет все это время.

Да, Снейп находит прекрасный повод отомстить Гермионе и за подожженную мантию, и за развороченный шкаф на втором курсе, и за Маховик времени, и за недавно сворованную шкуру бумсланга (а на кого еще он в первую очередь мог подумать, если принять за факт, что «Грюма» он в список подозреваемых пока даже не включал?) — вспомнилось все. Нашел ли он в этом удовлетворение и покой? Что-то я крайне сомневаюсь.

Гарри и Рон бросаются орать на Снейпа. Точный смысл их слов до Снейпа не доходит, но общий он улавливает, выслушав все возмущение парней с каким-то мазохистским спокойствием, а затем самым шелковым голосом назначает обоим наказание. Снейп уже на грани — и хорошо, что ситуация на этом исчерпывается. Начни, скажем, Гарри спорить дальше, Снейпу пришлось бы в срочном порядке учиться соединять обратно голову мальчика с туловищем — а ведь еще даже первый тур Турнира не начался!

Немного успокоившись, Снейп, наконец, приступает к уроку — но нет, видимо, кое-кому и этого недостаточно. Малфой включает свой значок и нагло ухмыляется, повернувшись спиной к преподавателю и другу отца прямо на глазах у всех. Наверное, в этот момент в глазах Снейпа красной строкой транслируется: «Задушу голыми руками».

Мало и этого — Гарри во всех подробностях воображает сцену расправы над Снейпом с помощью Круциатуса, вылупившись на него. Снейп, должно быть, поражается богатой фантазии мальчика.

— Антидоты! — рявкает он, выныривая из сознания Гарри и нехорошо блестя глазами. — <…> и затем мы выберем кого-нибудь, на ком опробуем один…

Снейп со значением снова смотрит прямо в глаза Гарри, пока тот представляет, как обрушивает ему на голову свой котел. Улет. Да, иногда лучше действительно не знать, что о тебе думают. А ведь почти удавшийся Левикорпус у ворот Хогвартса еще впереди… У Снейпа прямо ангельское терпение.

Однако тут раздается стук в дверь, и терпение Снейпа дает значительную трещину. Входит Колин Криви и, имея наглость улыбнуться Гарри по пути к столу Снейпа, радостно сообщает:

— Пожалуйста, сэр, я должен отвести Гарри Поттера наверх.

— Поттер занимается зельями еще час. Он поднимется наверх, когда закончится урок, — холодно отвечает Снейп, пока держась, но уже начиная скрипеть зубами и костяшками пальцев.

— Пожалуйста, сэр — сэр, его зовет мистер Бэгмен. Всем Чемпионам надо идти, я думаю, они хотят фотографировать…

— Очень хорошо, очень хорошо, — выплевывает Снейп. Всё, он просёк. — Поттер, оставьте свои вещи здесь, я хочу, чтобы вы вернулись позже, чтобы проверить ваш антидот.

— Пожалуйста, сэр — ему надо взять свои вещи с собой. Все Чемпионы -

— Очень хорошо! — всё, плотина прорвалась, Снейп просёк окончательно. — Поттер, бери сумку и вон с моих глаз!

Любопытно было бы и нам просечь, чего же такого просек Снейп.

Для начала, где записка от официального лица с просьбой освободить Гарри от занятия? И почему никто, зная о Церемонии проверки волшебных палочек, не удосужился сделать так, чтобы Гарри пришел вместе с другими Чемпионами? Откуда Бэгмен (да и Колин) знает, где сейчас находится Гарри? Фраза о фотографировании — разумеется, самый веский аргумент, чтобы Снейп отпустил Гарри со своего урока (который, я напомню, святое). И с каких пор Бэгмена стало волновать присутствие Гарри исключительно с сумкой?

Ой, как сильно из всей этой истории опять торчат уши Директора… Я имею ввиду, того самого Директора, по поручению которого, якобы, только что был обыскан кабинет Снейпа.

И Снейп, что не удивительно, взрывается. Ибо Дамблдор, как организатор Турнира и вообще главный в школе, как и в случае с приездом иностранных гостей, мог бы и передвинуть время или даже день Церемонии. Однако же нет, он второй раз за семестр срывает Снейпу урок. Причем самым таким издевательским образом и даже без дольки.

Снейп, конечно, полагает, что это, так сказать, добивающий удар вслед за обыском, и сия мысль приводит его в состояние истеричного припадка. Однако я думаю, что произошедшее — не более чем щелчок по носу Снейпа — за поведение в Комнате Чемпионов, а также за то, что не захотел сдержать нападки слизеринцев на Гарри и позволил себе в какой-то мере к ним присоединиться. Не более. Мол, нечего, Северус, прессовать мальчика, вас никто не просил, а ему сейчас и так тяжело. Снейпу, между прочим, не легче, и это прилюдное укрощение укротителя положительных эмоций не прибавляет. Но что поделать, если некоторые учатся только так?

Посмотрим. Гарри явно опаздывает, но, когда он входит в комнату, обнаруживает, что, хотя все Чемпионы на месте, судей, кроме Бэгмена, нет. Опаздывают и Рита Скитер с фотографом (ибо Дамблдор, освободив Гарри из чулана — как символично — здоровается с ней, явно наткнувшись на нее впервые. Но ведь сам-то он уже был в комнате для фотографирования, видел Людо, проводил в комнату, увел Олливандера к себе в кабинет…).

Складывается ощущение, будто Чемпионам и их директорам либо назначили разное время, либо директоров кто-то, скажем, повел на экскурсию по замку. Или пить бренди. Или смотреть на цветы профессора Диппета. Как занимательно. Зачем кому-то нужен такой разрывчик во времени — поймем позже.

Пока же вырисовывается следующая картина: Дамблдор встречает Чемпионов, попутно, видимо, с чьей-то помощью (Макгонагалл?) отделяет их от директоров.

Директора уходят пить/ смотреть на медали учеников за особые заслуги/ разглядывать поразительные цветы профессора Диппета/ иной вариант.

Директор приветствует Людо и Олливандера.

Мимо из Большого Зала (комната, где проходит Церемония, располагается в холле) пробегает Колин — секунду спустя после диалога Дамблдора с Бэгменом: «Ах, какая неурядица, совсем забыли про Гарри. У него сейчас, насколько я осведомлен, Зелья с профессором Снейпом…» — «Так давайте я -» — «Нет-нет, Людо, я не думаю, что это будет уместно… право, так неудобно отпрашивать Гарри с Зелий, тем более, что, скорее всего, вернуться назад на урок он не успеет… Ой, посмотрите, а вон бежит Колин Криви, горячий поклонник Гарри. Как вы думаете, может, попросим его?»

Дамблдор, беря под руку Олливандера, удаляется к себе.

Людо ловит Колина и просит его пойти к Снейпу, чтобы отпросить Гарри, ибо собираются все Чемпионы — и пусть захватит сумку, это может затянуться.

Колин кивает.

В этот момент подгребает возмущенная тем, что ее никто не хочет встречать, Рита с фотографом.

Наметанный глаз фотографа-любителя Колина замечает колдокамеру, и в момент, когда ему грозит опасность (когда Снейп нависает, доказывая, кто здесь большой и сильный), Колин выдает первое, что приходит в его мальчишескую голову: «Я думаю, они хотят фотографировать…».

Набросок углем закончен.

Стоит отметить, что с момента, как Снейп-таки начал урок, до того, как вошел Колин, проходит около получаса. Правильно, я бы тоже не сразу решилась. Но отступать некуда — позади важное Министерское поручение, впереди встреча с Гарри, а в сердце — гриффиндорская храбрость.

В итоге Колин доводит Гарри до нужной двери (становится понятно, где его, собственно, словил Бэгмен) и ретируется.

В скобках замечу: Дамблдору вскоре станет известно об инциденте с Гермионой (мадам Помфри на страже порядка), и это не сыграет Снейпу в плюс. И, учитывая то, что Колин превратился в гонца с плохими новостями, а несколько ранее Гарри и Рон обзывали Снейпа всякими нехорошими словами, я удивляюсь, как в тот день вообще все остались живы, и никто не получил затрещину. К чести Снейпа, он распускает руки крайне редко — и, когда он это делает, это уже не он. Ну а намек отравить Гарри в конце урока — чистый блеф, чтобы выпустить пар. Посмотрела бы я на реакцию Дамблдора, если бы Снейп действительно ребенка отравил.

На сцену выходит впившаяся в Гарри глазами Рита Скитер. Официально предлагается думать, что она здесь, чтобы сфотографировать Чемпионов и взять интервью у Гарри — и вообще, осветить Церемонию, рассказать читателям о начале Турнира и так далее. Интересно при этом, почему Риты не было в момент появления гостей в замке, в день официального открытия Турнира и выбора Чемпионов? Это же все такие животрепещущие лакомые инфоповоды.

Я полагаю, то, что Рита находится в замке — инициатива лично Риты. То есть Фадж и спецзадание от «Пророка» здесь ни при чем. Рита по большей части навязывается сама. А когда это Директор рубил чужие инициативы?

Дамблдор умело использует сие создание на пользу побочным целям Игры — чтобы еще больше отбить у Гарри всякое желание к славе. Кроме того, Рита, давно знакомая Директору, может оказаться крайне полезной и в будущем. Так что Дамблдор организует Гарри свидание с Ритой в чулане для метел (в том самом, где в прошлом году Гарри и Гермиона прятались сами от себя).

Мотивы же самой Риты тоже весьма неоднозначны. С одной стороны, она лично заинтересована в том, чтобы наконец перестать писать о толщине котлов в своих статейках и перейти на нечто более крупное. С другой, как я уже писала, дополнительную мотивацию придает ей Люциус Малфой.

Посудите сами: откуда у скандальной, 43-летней репортерши «Пророка», с которой, по всей видимости, возникает немало проблем, вплоть до, возможно, судов и выплат компенсаций, сумочка из крайне дорогой драконьей кожи, три золотых зуба (видимо, недовольные нашлись-таки весьма решительные) и очки, украшенные драгоценными камнями? Откладывала на очки долгие годы репортерской службы?

Я полагаю, что сие есть косвенное свидетельство контактов Риты с Малфоем-старшим по одному крайне конкретному вопросу — ослабить авторитет Директора в коллективном сознании, заодно пройдясь по Гарри. Она пришла в замок не только зная, что и как будет писать о мальчике, она придумала даже, где это будет делать — уведя подальше от глаз не столько посторонних, сколько Директорских, Рита достает в чулане свечи из сумочки. Разумеется, чего только не найдешь в женской сумочке. Свечи — можно сказать, первоочередная вещь.

Попутно, отмечу, Рита намылилась — и это ее единоличная инициатива — выбраться из рутины «Пророка» вообще. Именно в этот год Рита собирает информацию о Директоре и всех, кто с ним связан — для будущей книги. Чем-то таким коварным Дамблдор ей явно в прошлом насолил, и я не могу отделаться от мысли, что каждая ее колкость в адрес Директора, приплетаемая даже туда, где о нем и речи нет, является следствием давней женской обиды. Отверг Директор ее что ли?

В общем, заказ Люциуса совпадает с велением сердца Риты. Дамблдор же свободу слова прессы не ограничивает, Риту из школы не выгоняет (изменить я этого не могу — остается извлекать из этого пользу, да), и, пока Рита не совершит ошибку, сделав своей жертвой Хагрида, она будет свободно порхать по замку, занимаясь своим любимым делом.

Однако именно из-за своей чрезмерной активности (как позже одна дама в розовом) Рита однажды нарвется на неприятности и станет подопытным кроликом в ходе реализации одного из побочных заданий Игры Года — специально для Гермионы. Но об этом, конечно, позже.

Сейчас же в потоке света в чулане возникает Дамблдор, собравший по замку всех судей и Олливандера и решивший, что хватит с Риты всяких интервью.

— Дамблдор! — при виде Директора Рита прямо впадает в экстаз (и тут же убирает с глаз Прытко Пишущее Перо). — Как вы? — она протягивает руку для рукопожатия. — Я надеюсь, вы видели мою статью этим летом о Конференции международной конфедерации магов?

— Чарующе грязная, — или «отменно омерзительная» — в зависимости от перевода.

Глаза Дамблдора блестят — но блестят вовсе не так, как когда он смотрел на бородатых близнецов. Директор не жмет протянутую руку.

— Я особенно понаслаждался вашим описанием меня, как престарелого идиота.

— Я просто отметила, — ничуть не смущается Рита, — что некоторые ваши идеи немного устарели, Дамблдор, и что многие рядовые волшебники -, — «Да будет вам, Директор! Я пошутила — вы пошутили, вот и ладно».

— Я буду рад услышать объяснения, кроющиеся за грубостью, Рита, — Дамблдор вежливо кланяется и улыбается, — но, я боюсь, нам придется обсудить это позже. — «Что вы, я еще не пошутил. Когда я надумаю пошутить, это будет так смешно, что даже вы заметите».

Наконец, начинается сама Церемония. И ведь невозможно не спросить: а зачем она вообще нужна?

Ясно, что Олливандеру до Турнира и всего, что с ним связано — примерно так же, как Снейпу до зубов Гермионы, он просто свунится с волшебных палочек, как делает это всегда. Понятно, что его пригласил Директор, и официально нам подают это так:

— Он проверит ваши палочки, чтобы удостовериться, что они в хорошем состоянии перед Турниром.

И Бэгмен говорит чуть ранее:

— Нам надо проверить ваши палочки, чтобы убедиться, что они в хорошем состоянии и полностью функционируют, вы же понимаете, они — ваше самое важное орудие в будущих заданиях.

Не логичнее ли тогда было бы проверять палочки перед каждым заданием? Мало ли, что может с ними случиться за довольно длительные перерывы. К тому же, зачем дергать на эту Церемонию всех судей, которые и слова-то не произносят (только Каркаров все накручивает свою бородку, видимо, страдая из-за случившегося с ним тяжелого приступа идиотизма в Комнате Чемпионов)?

Ну, мадам Максим и Каркаров, очевидно, навязались, абсолютно не доверяя Дамблдору, фотографироваться со своими Чемпионами, чтобы им еще, не дай бог, палочки случайно не сломали. Бэгмен, понятное дело, там, где все самое интересное (и парочка гоблинов в Хогсмиде). Раз Бэгмен есть, нужен и Крауч для полноты картинки — заодно появляется и лишняя возможность для Директора понаблюдать за последним. Да и за первым тоже…

Но все-таки зачем здесь Олливандер?

Я полагаю, вся эта показуха рассчитана исключительно на Гарри. Надо помнить: его палочка и палочка Реддла — не просто родные сестры. Их перья принадлежат не просто одному фениксу, а вполне конкретному — великолепному Фоуксу, домашнему питомцу Дамблдора. Так что родство палочек, так сказать, инициировали сверху. И Директор прекрасно знает о том, что палочки-сестры не могут по-настоящему сражаться друг с другом. Сей факт — еще одна защита для Гарри.

Скорее всего, давным-давно Дамблдор и Олливандер заранее приготовили палочки — один предоставил перья, другой проделал работу, а затем оба проверили, сработает или нет. Тем, что сработало, Олливандер очень доволен и по сей день, приходит в восторг у себя в магазине, поделившись радостью с Дамблдором сразу же, едва 11-летний Гарри его покинул, и любовно встречает свое детище на Церемонии.

Таким образом, думается мне, первоочередная задача Олливандера — проверить состояние палочки Гарри (вдруг с ней что-то не так, вдруг она недостаточно набрала сил и опыта у хозяина, вдруг перо феникса не прижилось — иные неполадки, возможные в палочках, тем более, в палочках столь уникальных, в сути экспериментальных) и напомнить самому мальчику о том, как она его выбрала.

Ведь то, что Олливандер говорил тогда, в 1991, оказывается крайне важным в дальнейшем: «Палочка выбирает волшебника… Очень любопытно, что вам суждена была эта палочка… Действительно, любопытно, как происходят такие вещи. Палочка выбирает волшебника, запомните. Я думаю, мы должны ожидать великие вещи от вас…» — ну и, конечно, далее последовала общая информация о Реддле, процессе изготовления палочек, об их особенностях. То есть лекция, о которой Гарри точно не просил. Зато о ней попросил Директор. Потому что знал, как важна она на самом деле.

Однако на этом задачи Олливандера не заканчиваются. Директор загодя обговаривает их с мастером, возможно, в своем кабинете (заметим, что Олливандер знает Чемпионов поименно и вызывает их сам, на сладкое оставляя Гарри — и Крама): не говорить в присутствии гостей, среди которых минимум один Пожиратель и Рита, ничего об особенностях палочки Гарри; внимательно обследовать палочку на предмет чего-нибудь подозрительного (уверена, после Церемонии у Дамблдора состоится еще один разговор с Олливандером); и, наконец, обратить особое внимание на палочку Крама.

Мастеру, который ее делал, и его компетенции Олливандер дает вполне однозначную оценку: «Неплохой мастер палочек, хотя дизайн вовсе не тот, что я… тем не менее… Гораздо толще, чем обычно используют…» (а вот, исследуя палочку Флер, Олливандер не забыл добавить к своей критике извиняющееся: «…тем не менее, каждому свое, и, если она вам подходит…»).

Создается впечатление, будто Олливандер не слишком одобряет работу болгарского мастера — не только и не столько из-за профессиональной конкуренции…

Как бы то ни было, последняя задача выполнена так же успешно, как предыдущие — звучит имя человека, которое Гарри отлично запомнит, ибо звучит оно в связи с палочкой Крама, выходящего к Олливандеру непосредственно перед Гарри, который волнуется тем сильнее, чем ближе его черед. Впервые — имя, которое не всплывет еще долго-долго, но уже сейчас обозначает себя и сыграет свою роль в будущем, пока же мрачно повиснув в воздухе до поры: Грегорович.