Большая Игра профессора Дамблдора. Продолжение (джен)

7 августа встречает ребят захватывающей схваткой с роем докси, засевших в шторах гостиной дома на площади Гриммо. Замечу: участвовать в докси-битве собрались по сути лишь дети — Гарри, Рон, Гермиона, Джинни и близнецы под предводительством миссис Уизли. Вопрос, непременно возникающий: где все остальные? По-видимому, дел у членов Ордена и правда чуть больше, чем нам всю дорогу усиленно внушают.

— Закройте лица и возьмите спрей, — командует миссис Уизли, едва Гарри и Рон переступают порог гостиной. — Это доксцид. Я никогда не сталкивалась с таким большим гнездом — что делал этот домашний эльф в течение последних десяти лет?

Гермиона укоризненно смотрит на предводителя борцов с докси:

— Кикимер очень старый, он, наверное, не мог -

— Ты удивишься, как много Кикимер может, когда хочет, Гермиона, — перебивает Сириус, появляясь в гостиной с сумкой мертвых крыс, которыми он кормил Клювокрыла.

Сплошная символика, между прочим: я имею ввиду, Сириус кормил того самого Клювокрыла, которого он угнал год назад в ночь, когда вскрылось, что предателем Поттеров был вовсе не он, а Петтигрю — превращавшийся в… крысу.

Чуть позже на сумку с дохлыми грызунами, брошенную Сириусом в одно из кресел, случайно сядет миссис Уизли — в чьей семье и обреталась крысиная крыса Питер долгие 12 лет.

— Я кормил Клювокрыла, — поясняет Сириус в ответ на заинтересованный взгляд Гарри. — Я держу его наверху, в комнате матери…

Гиппогриф со всем антуражем в виде пятен крови, ошметков и скелетиков крыс, а также гиппогрифьих отходов в комнате Вальбурги… это в той же степени символично, в коей мило.

Сириус и миссис Уизли общаются невероятно вежливо для людей, которые накануне едва ли не кидались друг на друга, и я уверена, этим двоим вспыльчивым понять, что при детях лучше не выяснять отношения (в том числе и потому, что можно ляпнуть что-нибудь секретное в процессе), объяснили третьи лица.

Миссис Уизли — муж, ну, а Сириусу, разумеется, Люпин, целую ночь выслушивавший стенания Звезды о том, как несправедливо все устроено в этом грешном мире, плавно переходящие в беседы о его несчастной жизни в целом и их развеселых старых деньках.

Светскую беседу прерывает звонок в дверь, разбудивший Вальбургу, которая не упускает момента лишний раз напомнить всем гостям дома, как сильно она им рада. Гарри, медленно поплетшемуся закрывать дверь в гостиную, удается расслышать, что говорит пришедший Кингсли (это чтобы Кингсли забыл, что звонить в дверь не стоит? при условии, что Сириус «столько раз говорил им не звонить в звонок»? ну-ну):

— Гестия только что сменила меня, поэтому мантия Грюма у нее. Подумал, оставлю отчет Дамблдору…

Маленький, почти никчемный кусочек информации, однако и он со всей очевидностью указывает нам на довольно строгую систему работы Ордена — дежурные у Отдела Тайн сменяют друг друга днем и ночью и всегда обязаны оставлять отчеты Директору о своем дежурстве.

Опять же, непонятно, зачем? Если ничего не случилось, то зачем что-то писать? А если что-то произошло, то тем более — зачем писать, если можно (и нужно) связаться с Директором быстро, например, с помощью Патронусов?

Разумеется, допустимо предположить, что в большинстве случаев никто из членов Ордена не знает точно, где находится Дамблдор и куда посылать Патронуса — и это будет вполне резонное предположение. Однако в данном конкретном случае я стану уверять, что дело в другом — кроме слежки за потугами Реддла подобраться к Отделу, Орден поглядывает и за Министерством, и за отдельными случаями интересных контактов в его стенах (например, Люциуса с Фаджем), и за Отделом.

Ибо первая мысль, которая пришла мне в голову, и я ее охотно подумала, остановив свой взгляд на сценке про то, как таинственно шепчутся Билл и мистер Уизли после собрания в ночь прибытия Гарри, склонив головы над тем, что выглядит, как план здания: а не составляет ли Орден чертежи всех помещений Отдела Тайн?

Ибо Отдел, насколько я могу судить, это сборище тайн даже для самих его сотрудников. Я имею ввиду, там находится не только кучка пророчеств, валяющихся без какой-либо практической пользы для Министерства, но и огромное количество иных комнат, где хранится всякое странное и смертельно опасное, часть из которых даже не открывается.

Разобраться в том, куда ведет какая комната со всеми ее многочисленными дверьми, не так уж и легко, и я не уверена, что Дамблдору известна точная структура Отдела. Однако, если ему всю дорогу очень хочется там Играть, он просто обязан восполнить эту брешь в своих знаниях. Как?

Тихим сапом, с помощью членов Ордена, умеющих выжидать подходящего момента, и мантии-невидимки Грюма. Вполне похоже на правду, хотя совершенно не отвечает разом на все вопросы, связанные с этой длинной и шизофренической историей с дежурствами — но, поскольку Гарри их пока не видит, я отложу их в сторону до поры.

Сириус, так горевший желанием помочь миссис Уизли с избавлением от докси портьер собственного дома, оставляет ребят бороться с докси самостоятельно и не возвращается в гостиную, впустив Кингсли в дом. Более всего происходящим воодушевляются Фред и Джордж, принявшиеся аккуратно складывать обезвреженных докси в карманы, желая поэкспериментировать с их ядом для своих «Завтраков».

Гарри удается переброситься с близнецами парой слов так, чтобы миссис Уизли не заметила, и парень с радостью узнает, что идея магазина волшебных шуток все еще очень даже жива (это, кстати, к слову о том, каким упрямым необходимо быть, чтобы добиться успеха в том, что ты действительно любишь).

— Ну, у нас не было пока что возможности снять помещение, — делится Фред, — поэтому сейчас мы ведем почтовую пересылку. Мы сделали объявление в «Ежедневном Пророке» на прошлой неделе.

— Все благодаря тебе, друг, — продолжает Джордж. — Но не волнуйся… Мама не знает. Она больше не читает «Пророк», потому что он лжет о тебе и Дамблдоре.

Это, безусловно, очень хорошо, однако читает ли «Пророк», например, Гермиона? А мистер Уизли? А сам Дамблдор?

В общем, пока Фред и Джордж, чью бдительность несколько притупляют эксперименты и миссис Уизли в качестве главной угрозы безопасности, пребывают в счастливой уверенности, что они Штирлицы, все взрослые члены Ордена (за исключением миссис Уизли) с любопытством следят, что получится из затеи близнецов.

Плюсов у этой затеи, надо сказать, гораздо больше, чем минусов — и самый главный, пожалуй, состоит в том, что, пока близнецы заняты своим магазином и экспериментами, они меньше рвутся в Орден. Например, в следующем году они вообще не заикнутся об идее в него вступить, хотя уже совершенно точно будут подходить по всем параметрам (совершеннолетние, окончившие школу).

Это, конечно, радует мистера Уизли — да и, в конце концов, чем черт не шутит? Может, думает он, из этой затеи с магазином и впрямь что-нибудь выйдет. Чем бы дети ни тешились, лишь бы в битву не кидались…

Хотя очень интересно, как это близнецы ведут почтовые пересылки из засекреченного дома на площади Гриммо, учитывая, что Директор даже Буклю с Сычиком выпускать не разрешает, чтобы не привлекать к площади слишком много внимания?

И еще более интересно, почему эта идея не пошла, и совы не стали биться в окна тучами, принося близнецам заказы? Не потому ли, что кто-то вежливо объяснил им (близнецам; да и совам тоже), что идея не очень хорошая?

Едва ребята успевают сделать перерыв, закончив разборки с докси, дверной звонок звонит вновь, и миссис Уизли идет вниз, чтобы посмотреть, кто явился. Сириус и Кингсли добираются до холла первыми, затыкают миссис Блэк и некоторое время разговаривают с Наземникусом, притащившим в дом те самые краденные котлы — видимо, отговаривая его от затеи спрятать их в доме и пытаясь спасти его жизнь, которая может подвергнуться серьезной опасности со стороны миссис Уизли.

Впрочем, сделать они ничего не успевают, поскольку миссис Уизли, спустившаяся вниз и увидевшая котлы, принимается орать на Наземникуса так, что слышно даже детям в гостиной. Аккомпанирует миссис Уизли вновь очнувшаяся миссис Блэк.

Я, впрочем, не думаю, что в том, что Наземникус приволок котлы на Гриммо аж через пять дней после того, как их украл, есть элемент Игры — мало ли, как там делается бизнес людей его рода. Однако к тому, что в гостиную, дождавшись, пока из нее уйдут все взрослые, входит Кикимер, определенно стоит присмотреться.

За день пребывания на Гриммо Гарри уже слышит о Кикимере трижды — перед сражением с докси; в ночь прибытия в дом («О, я думала, это Кикимер, — произносит миссис Уизли, услышав версию Джинни о том, почему под дверью в кухню плавают навозные бомбы, — он продолжает делать странные вещи, вроде этого…» — «Кто такой Кикимер?» — «Домашний эльф, который живет здесь. Псих. Никогда не встречал такого». — «Он не псих, Рон». — «Желание всей его жизни — чтобы ему отрезали голову и поставили ее на полочку, прямо как у его матери. Это нормально, Гермиона?» — «Ну — ну, даже если он немного странный, это не его вина… И не только я, Дамблдор тоже говорит, что мы должны быть добры к Кикимеру»); и в ночь после собрания, когда Рон закрывает на замок дверь в их с Гарри спальню («Зачем ты это делаешь?» — «Кикимер. В первую ночь, когда мы здесь были, он зашел сюда в три утра. Поверь мне, тебе не понравится, если ты проснешься и увидишь его шатающимся по комнате»).

Ответной любовью, пониманием и заботой платит обитателям дома и сам Кикимер — первое, что мы от него слышим в гостиной: «…о, какой стыд, грязнокровки, оборотни, предатели и воры, бедный старый Кикимер…».

Вообще, не вполне понятно, действительно ли у Кикимера мозги поехали так сильно, что он не понимает, что все его оскорбления прекрасно слышны окружающим, однако с первой секунды становится ясно, что с эльфом все же что-то не так. Секунды со второй начинает казаться, что в гостиную он забрел не случайно.

А с третьей секунды уже в полный рост проявляют себя все нюансы трогательных взаимоотношений домовика и его хозяина — ибо Сириус, наверное, решив убраться подальше от орущей миссис Блэк Уизли, возвращается в гостиную, потому что у него едва ли не самая настоящая аллергическая реакция на кричащих и скандалящих женщин.

— Чего тебе надо, в любом случае? — интересуется Джордж, устав от бормотаний Кикимера.

Взгляд Кикимера странно падает на Джорджа и утыкается обратно в пол.

— Кикимер чистит, — уклончиво заявляет он.

— Ну да, — произносит появившийся в дверном проеме Сириус, сердито глядя на эльфа.

Кикимер кланяется хозяину так низко, что задевает носом пол.

— Встань прямо! — раздраженно говорит Сириус. — Так что ты делаешь?

— Кикимер чистит, — повторяет эльф. — Кикимер живет, чтобы служить благородному дому Блэков -

— И он чернеет с каждым днем, он грязен.

— Хозяину всегда нравилась его маленькая шутка, — Кикимер кланяется вновь и хрипло шепчет: — Хозяин был грязной неблагодарной свиньей, которая разбила сердце матери -

— У моей матери не было сердца, Кикимер, — выплевывает Сириус. — Она поддерживала в себе жизнь лишь из чистой злобы.

Да, этим двоим не мешало бы много и долго поговорить. Предварительно выпимши.

Кикимер кланяется:

— Как скажет хозяин, — и продолжает в ярости: — Хозяин не достоин даже того, чтобы вытирать грязь на ботинках своей матери.

Ах, как мне это напоминает кое-что! «На моей мантии и без тебя достаточно грязи!» — вопил наш аристократ годом ранее в адрес Петтигрю. Истинный сын своей матери (ведь очевидно, что знания Кикимера о том, чего достоин и чего не достоин Сириус, почерпнуты из богатых характеристик сына, которые в свое время давала Вальбурга).

— О, моя бедная госпожа, что бы она сказала, если бы увидела, что Кикимер прислуживает ему, как же она его ненавидела, каким же разочарованием он был -

— Я спросил тебя, что ты здесь делаешь? — холодно прерывает Сириус, проявляя прямо-таки чудеса выдержки и смирения. — Каждый раз, когда ты оказываешься поблизости, притворяясь, что чистишь, ты тащишь что-нибудь в свою комнату, чтобы мы не смогли это выбросить.

А что, интересно мне, мешает Сириусу приказать эльфу ничего не тащить? Или отдать украденное? Или заглянуть в то место, которое Звезда так громко называет комнатой, и забрать все?

— Кикимер бы никогда не перенес что-либо с его законного места в доме хозяина, — или приказать не врать? — Госпожа никогда не простила бы Кикимеру, если бы они выбросили гобелен, семь веков он был в семье, Кикимер должен спасти его, Кикимер не позволит хозяину, и предателям крови, и отребью уничтожить его -

— Я так и думал, — Сириус презрительно косится на фамильный гобелен, словно бы и не услышав, в какой ряд его сейчас поставили. — Она наложила еще одно Заклинание вечного приклеивания, я уверен, но, если я смогу избавиться от него, я точно сделаю это. Теперь уходи, Кикимер.

Прямой приказ Кикимер выполняет мгновенно. Впрочем, продолжая бросать на хозяина самые отвратительные взгляды и бормотать:

— Вернулся из Азкабана и стал приказывать Кикимеру, о, моя бедная госпожа, что бы она сказала, если бы увидела дом сейчас, отбросы живут здесь, ее сокровища выбрасываются, она поклялась, что он ей больше не сын, а он вернулся, и говорят еще, он убийца -

— Продолжай бормотать, и я стану убийцей! — только и бросает Сириус раздраженно, захлопнув дверь за эльфом («Лунатик, давай быстрей, у меня запал выходит!!» — ага).

— Сириус, он нездоров, — тут же начинает Гермиона. — Я не думаю, что он понимает, что мы можем его слышать.

— Он был один слишком долго. Выполнял сумасшедшие приказы портрета моей матери и разговаривал сам с собой, но он всегда был грязным, маленьким -

Нет, серьезно? Сириуса (Сириуса! Звезду благороднейших кровей!) только что облил ушатом грязи какой-то домашний эльф, а Сириус только и может, что пригрозить, захлопывая дверь, и обозвать «грязным, маленьким -», когда тот уже ушел, предварительно найдя этому «грязному, маленькому» оправдание? Нет, мы точно о Сириусе говорим?

Сириус, называющий вонючую крошечную каморку эльфа в чулане кухни «комнатой» и чуть позже, совершенно потеряв терпение после нескольких выдворений Кикимера из гостиной и схвативший эльфа за набедренную повязку, чтобы вышвырнуть его за дверь под аккомпанемент таких ругательств домовика в свой адрес, каких лично Гарри никогда в своей жизни не слышал — вполне в своем духе — но почему Сириус просто не приказал ему уйти к чертовой матери (своей или эльфа) из гостиной и до конца дня в ней не появляться?

— Если бы ты только мог освободить его, может быть -, — с надеждой начинает Гермиона.

— Мы не можем освободить его, он знает слишком много об Ордене, — коротко обрубает Сириус. — И, в любом случае, шок убьет его. Предложи ему покинуть дом, посмотри, как он это воспримет.

Как мило. Самое милое — то, что Кикимер прекрасно знает, что его нельзя выгнать, и умело шантажирует этим хозяина. Например, когда через несколько дней Сириус раскочегарится от постоянных попыток эльфа что-нибудь украсть и пригрозит ему одеждой, Кикимер только забормочет в ответ: «Хозяин в праве делать, что пожелает, — обогрев хозяина таким прямым взглядом, что мне аж как-то не по себе. — Но хозяин не выгонит Кикимера, нет, потому что Кикимер знает, что они затеяли, о да, он планирует против Темного Лорда, да, с этими грязнокровками, и предателями, и отребьем…»

Резонно, конечно, но как-то негоже слугам, коими, по идее, должны быть домашние эльфы, высказывать мысли такого рода вслух. В лица хозяевам. Равно как и настоящим нормальным хозяевам негоже так носиться со слугами и терпеть их выходки, разглагольствуя об их чувствах, причинах их поступков, споря с ними, рассказывая другим о «желании всей жизни» этих слуг (ибо Рон явно не из своего личного опыта общения с эльфом почерпнул ту фразу).

Но отношения этих двоих настолько выпуклы, что главное зерно конфликта бросается в глаза прямо-таки с первого раза (почему я и привела диалог в гостиной целиком) — и в нем кроется крайне любопытный нюанс.

Проблема и источник двойных стандартов по отношению ко вредному и несколько свихнутому эльфу парадоксальны и заключаются в том, что Сириус к нему относится едва ли не в большей степени как к равному, чем нужно. Обижается на него, злится, ругается — как будто Кикимер такой же человек, как сам Сириус.

И Гермиона, между прочим, видит это очень хорошо: «Сириус, он нездоров», — убеждает она, едва эльф уходит, так, словно просит Сириуса простить больного человека и вообще не обижаться. И Сириус, в общем и целом, вполне согласен: «Он был один слишком долго».

Ну чего бы ему, как говаривали Анна и Екатерина, рассуждая на тему, не пожать снисходительно плечами, мол, низшее существо, что с него взять? Так нет же, Звезда морщится, когда эльф начинает бить поклоны, и в резкой форме требует встать прямо. И вообще что-то очень много подчиненному позволяет.

А ведь можно совсем иначе. Хотя бы вот Гарри — в следующем году через минуту после встречи возьмет и скажет: «Заткнись, Кикимер», — и Кикимер тут же заткнется. А через некоторое время пошлет его следить за Малфоем — раз-два, взяли, рамки логично и строго очерчены, а Кикимер крупно попал — ни малейшей возможности Малфоя предупредить, хоть и очень хочется.

Неужели далеко и вовсе не глупый Сириус, если бы он действительно хотел заставить эльфа работать и не мозолить глаза, не мог аналогично очертить рамки (пусть и во много-много этапов)? Не так уж трудно напрячь мыслительный и приказать: «Сюда не ходить, сюда ходить, тут все помыть, рта не открывать в принципе, пока не позволю».

Так нет же, эльф-мятежник бродит по дому, как и во сколько хочет, мелет, что попало, и ничего толкового вообще не делает. Что это, как не своеобразное равенство по-сириусовски? Ведь система «Я начальник — ты дурак» — это, вообще-то, тоже иерархия, которую Звезда, как помним, не выносит на дух.

Да и не понимаю я, как мог Сириус, живший в доме с Кикимером с самого детства, не проникнуться к нему… чем-нибудь.

Естественно, он привязался к нему и считался с ним, ибо с детства осознавал, что эльф — существо живое. Жестокость Вальбурги и тетушки Элладоры, все эти интересности в виде отрубания головы старым эльфам, которых Сири наблюдал вполне себе живыми и здоровыми, а затем вдруг мертвыми и без головы, даже само имя Кикимера (Kreacher — хоть и пишется по-другому, является полным ассонансом английского слова, которое переводится как «тварь», «существо»), в полной мере отражающее отношение к нему его любимой «бедной госпожи» — все это пугало маленького Сириуса и внушало отвращение.

Дамблдор в Финале совершенно точно опишет чувства Звезды к Кикимеру. Это не ненависть. Это отсутствие любви из-за ненависти к дому, который Кикимер собой олицетворяет, и к прошлому, которое их связывает. Это «безразличие и пренебрежение» — и это максимум добрых чувств, которые Сири способен выдать данному конкретному эльфу (к остальным домовикам он, вообще говоря, очень по-доброму относится; когда я разобралась в этом, у меня будто камень с души слетел — ведь я все время думала: «Ну, да, Сириус, а кто говорил, что человека определяет не то, как он ведет себя с равными, а то, как он относится к подчиненным… вот тебя и определило…» — однако оказалось, что Сириус вовсе не противоречит себе; Кикимер для него — равен).

И, учитывая, как больно ему в этом доме, это еще как бы весьма благородно, что он не прибегает к избиению и унижению Кикимера. Хотя, опять же, как посмотреть — в том-то и парадокс, что отношение, которое вместо этого демонстрирует Сириус, для Кикимера есть вполне себе унижение.

Ведь пренебрежение и контакт как с неравным — совершенно разные вещи. Вот Вальбурга, как и ее сын, тоже наверняка не проявляла к нуждам Кикимера особого внимания. Да и к самому эльфу. Она попросту относилась к нему как к рабу, так что он был при деле, занимал свою экологическую нишу, и все были довольны. Приди он в негодность, Вальбурга приказала бы отрубить рабу голову без малейших сомнений и с полным игнорированием собственно личности Кикимера. Сам Кикимер, я уверена, принял бы решение хозяйки с пониманием и одобрением, ибо это — в русле того, как он живет и что о себе думает.

Таким образом, Кикимер вполне способен снести пренебрежение (и даже посчитать его справедливым) при условии, что он — раб.

Сириус же не относится к Кикимеру как к рабу, и я уже сказала, почему. Однако, признав раба в психологическом отношении равным себе, следует обращаться с ним именно так, как говорит Дамблдор (что-то он очень много успевает сказать Гермионе в те два раза, что ребята видели его за лето; следовательно, было важно, чтобы работа юного Игрока шла и в этом направлении; разумеется, ибо и Дамблдор, и Гермиона прекрасно понимают, чем чреваты подобные психологические игрульки — вражда Сири и Кикимера тяжела и для Звезды, и для Кикимера, кроме того, Директор знает, что Кикимер знает слишком много) — с уважением и вниманием.

Кикимер оказывается унижен дважды: тем, что ему не дали сидеть в своей уютной рабской экологической нише, и тем, что подняться на один уровень с собой Сириус ему, тем не менее, позволить тоже не смог ввиду целого ряда собственных психологических особенностей, включая и непонимание того, зачем, собственно, быть добрым и ласковым с этим вполне себе самостоятельным старикашкой.

Все это проделано, разумеется, не специально. Однако закончится очень плачевно.

Вообще, Директору всю дорогу мешаются два неожиданно возникающих в Игре элемента — Амбридж и Кикимер. И если с первой еще удается справляться, то вот Кикимер серьезно осложняет все прекрасно построенные планы Дамблдора. Вернее даже, не столько Кикимер, сколько именно большая степень закрученности его отношений с хозяином.

Дамблдор, конечно, не может всего этого не учитывать, поэтому и подключает Гермиону (очень уж ей подходит роль защитника эльфов) в качестве своего личного рупора — чтобы Сириус даже в моменты отсутствия Дамблдора на Гриммо не забывал о Директорских указаниях.

Кроме того, разумеется, и на собраниях, и где-нибудь в кулуарах после не раз повторяется, что с Кикимером следует быть осторожнее, внимательнее, мягче, ибо из хозяев, к которым он может пойти и что-то рассказать, у него не один Сириус, и знает он много, и вообще мстительность ему не чужда…

Я уверена, что Сириус остается глух почти ко всем призывам. Он формально выполняет поручение Дамблдора запретить Кикимеру выходить из дома, формально запрещает передавать кому-либо информацию о деятельности Ордена, однако, не фокусируясь на вопросах психологического характера никогда в жизни, пропускает в запретах вопросы именно психологического характера.

Они его не волнуют и кажутся слишком очевидными, чтобы запрещать дополнительно. Сказано же: не говорить об Ордене. Вот и додумай сам, Кикимер, что в это широкое понятие входит также и «не говорить о том, как мне плохо в этом доме» или «не говорить о том, как мне дорог Гарри» — ты же умное живое существо, одной со мной крови, ну!..

И вот именно потому, что Кикимер — существо даже не умное, а хитрое, а также потому, что Сириус так возмущенно, небось, всякий раз вопит, что он самостоятельный и уж с таким-то поручением, как приказать что-либо своему собственному домовику, справится сам, в результате чего ни Дамблдор, ни Люпин, не желая доводить Сири до еще большей истерики, не проконтролировали, что ж он там наприказывал, Кикимер позже найдет способ отомстить всем — и это станет огромной дырой в Игре Директора.

Что и говорить — когда десятки людей и иных живых организмов, в чьих головах, сердцах и душах сплетается столько причин, поводов и следствий, находятся вместе, когда возникают и развиваются личные отношения, имеют благодатную почву всякие психологические пунктики, контролировать все это жутко сложно. Ибо в чужую голову (особенно если она буйная и безрассудная, а ты, помимо прочего, занят еще и мелочами типа спасения мира) не влезешь и винтики в ней не поменяешь.

Результат взаимодействия в группе будет оптимальным только в том случае, если каждый член группы сделает, как лучше для себя — и для группы. Но ведь я давно уже твержу о том, что Игра перестала быть шахматной партией с безликими черными фигурами. Увы, каждый (ладно, большинство) все-таки делает перекос в сторону себя любимого, и это создает довольно большие трудности.

Разумеется, у Сириуса есть причины вести себя так, как он себя ведет — и я не виню его, а скорее скорблю о нем.

Выгнав Кикимера из гостиной, Сириус подходит к гобелену.

«Благороднейшее и древнейшее семейство Блэк. Toujours pur», — гласит надпись на самом его верху. «Всегда чистые». Сириус подходит к нему сам, минуту назад в отвращении поглядев в его сторону. Что ни говори, а семья тянет. Тем более, такая семья.

— Тебя здесь нет! — замечает Гарри.

— Я был тут, — произносит Сириус, указывая на выжженную точку. — Моя дорогая старая матушка выжгла меня, когда я сбежал из дома — Кикимер очень любит бормотать про эту историю.

Вот опять. Кикимер. Кикимер, как единственный, помимо Сириуса, разумеется, оставшийся член некогда большой семьи. Кикимер, который знает Сириуса с момента его рождения, и Сириус, который с рождения помнит эльфа. Кроме них, собственно, никого не осталось. И эти двое продолжают умудряться искренне ненавидеть друг друга.

— Ты сбежал из дома? — переспрашивает Гарри.

— Когда мне было около шестнадцати, — эту часть истории Анна и Катерина, сколь помнится, блестяще анализнули во всех подробностях, но мы к ней, разумеется, частично еще вернемся. — С меня было достаточно.

— Куда ты пошел?

— К твоему отцу. Твои дедушка и бабушка отнеслись к этому очень хорошо; они, вроде как, усыновили меня, как второго сына. Да, — Сириус кивает, приободрившись, — я ночевал у твоего отца во время школьных каникул, а когда мне настало семнадцать, я получил свое место. Мой дядя Альфард оставил мне приличную кучу золота — его отсюда тоже выжгли, наверное, поэтому — в любом случае, после этого я сам за собой приглядывал. — Ага. Небось, снял какую-нибудь халупу рядом с Лютным переулком, зато прикупил крутой мотоцикл. — Но меня всегда тепло приветствовали на субботнем ужине у мистера и миссис Поттер. — «Когда я приезжал туда на своем дорогом байке. Особенно радовались соседи, слышавшие гул мотора кварталов за десять».

— Но… но почему ты… — никак не может врубиться Гарри.

— Ушел? — Сириус горько улыбается. Поводит рукой по очень спутанным и длинным волосам — почти совсем таким же, какие были у него в Азкабане. Впрочем, родительский дом для него в некотором роде значительно хуже Азкабана. — Потому что я их всех ненавидел: моих родителей с их манией чистой крови, уверенных, что быть Блэком — почти то же самое, что быть королевских кровей… моего идиота-братца, достаточно мягкого, чтобы им поверить… — раньше я никогда не замечала, сколько горечи, любви и обиды в этих его словах. — Вот он, — Сириус тыкает пальцем в имя Регулуса. — Он был моложе меня и гораздо лучшим сыном, как мне постоянно напоминали.

— Но он умер, — Гарри проявляет чудеса внимательности.

— Ага. Глупый идиот… он присоединился к Пожирателям Смерти.

Любезно напомню, что Регулус погиб — и Сириус так никогда и не узнал, что его младший брат, которого он любил, что бы он там ни болтал, совершил поступок, который бы сделал честь любому гриффиндорцу.

И я не думаю, что Сириус на самом деле считает своего брата идиотом. Может быть, с точки зрения Ярчайшего, он и был в какой-то мере слабым — но разве мы можем назвать слабым человека, который всего лишь хотел, чтобы родители им гордились, и, видя горе матери после ухода из дома Сириуса («Она поклялась, что он ей больше не сын», — говорил Кикимер. Зная характер Вальбурги, можно предположить, что клятва была дана в такой истерике, что сотрясались стены дома), отказался следовать за ним (о, а ведь Сири однозначно звал)?

О нет, Регулус не был ни идиотом, ни слабаком. Он выступал ловцом за Слизерин в команде по квиддичу и был членом Клуба Слизней, который основал Слизнорт (и вновь это имя) — и куда приглашал исключительно подающих большие надежды студентов Хогвартса.

С детства будучи фанатом Реддла, Регулус исправно обклеивал свою комнату его фотографиями и вырезками статей о нем из газет — наверняка в угоду матери («Я готов поспорить, мои родители думали о Регулусе, как о маленьком герое»). Скорее всего, по той же причине он и присоединился к Тому где-то около шестнадцати лет — то есть примерно год спустя после того, как Сириус ушел из дома, когда состояние матери, вдруг узнавшей, что сынок благодаря дядюшке Альфарду совершенно не бедствует (а значит шансы, что он, побитый жизнью и голодный, вернется под отчий кров, отныне равны нулю целых шишу десятых), достигло нового витка истерии.

А что еще Регулус мог сделать, чтобы хоть как-то ее приободрить? Он присоединился к Тому примерно в то же время, что и Снейп, и целый год что-то исправно ему служил — до того самого момента, как Тому не пришло в эквивалент головы спрятать медальон-крестраж в надежном месте. Для чего ему понадобился эльф-домовик.

Не знаю, по какой причине Реддл побрезговал многочисленными домовиками того же Люциуса (возможно, не доверял ему; может, Беллатриса намекнула на кузена, чтобы помочь тому выделиться — не суть важно), однако Том решил, что возьмет Кикимера.

Регулус приказал эльфу выполнить все, что потребует от него Том, а затем вернуться домой — уж не знаю, ожидал ли он чего-то ужасного, однако приказ вернуться домой спас Кикимеру жизнь. Дождавшись, пока эльф выпьет все зелье в пещере (и имеется у меня скромная догадка насчет того, кому может принадлежать авторство этого зелья), Реддл бросил медальон в сосуд, наполнил его новым зельем и оставил домовика погибать — от жажды либо от инферналов, поджидавших в озере.

Задумка, без сомнения, была весьма хитра, однако Реддл, совершенно не интересующийся вещами, которые он считает недостойными себя (вроде детских сказок, любви, психологии, эльфов-домовиков), просчитался.

Высший закон для домовика — приказ хозяина. Кикимер трансгрессировал из пещеры, выполняя приказ Регулуса, потому что магия домовиков позволяет трансгрессировать даже в Хогвартсе, и рассказал хозяину все, свидетелем чего только что стал.

Регулус, который на самом деле имел довольно четкие морально-этические принципы, понял, что произошедшее вышло за рамки всякой морали и открыло истинное лицо Тома — лицо, которое, откровенно говоря, лицом назвать можно лишь с очень большой натяжкой.

Регулус понял, что попал совершенно не туда, но, поскольку, как говорит Сириус, стоя у гобелена, «ты не можешь просто подать прошение об отставке Волан-де-Морту. Это либо пожизненная служба, либо смерть», — Регулус пришел к выводу, что выход у него один из одного.

Его дни были сочтены, и Регулус, как человек умный, знал, что комплексующий Реддл так просто никого никуда от себя не отпустит и никому не даст себя так унизительно бросить (разве вот лишь Дамблдору… но Дамблдор… ох, этот Дамблдор! этот Дамблдор еще умоется кровавыми слезами за то, что посмел это сделать!!).

Броситься в такой ситуации после долгой патетической речи с красным флагом в зубах на амбразуру — это вариант Вальбурги и Сириуса, и он вовсе не близок Регулусу. Нет, младший Блэк выбрал свою амбразуру взвешенно, расчетливо и почти не театрально. В удовольствии, пусть и посмертном, сообщить Реддлу, кто именно спер у него ценой своей жизни тщательно охраняемый артефакт, Регулус себе все-таки не отказал.

Мероприятие было продумано с самого начала, причем так спокойно и тщательно, что аж дрожь берет — пополам с уважением к младшему брату Сириуса.

В одиночку, за весьма короткий срок Регулус высчитывает, что медальон, спрятанный в пещере — не что иное, как крестраж. Правда, он не до конца продумал план его уничтожения — однако от этого самопожертвование Регулуса не становится менее значимым.

Был найден подходящий медальон на замену. Была придумана выразительная, лаконичная записка. Регулусу, как и самому Реддлу, был необходим помощник — какой-нибудь недоволшебник, чтобы заклятье пустило его в лодку. Шестнадцать лет спустя Дамблдор, который поразительно много будет знать о тонкостях пещерно-крестражевого бытия, привлечет к делу еще не ставшего волшебником несовершеннолетнего Гарри.

Кикимер вновь подошел идеально — он предан семейству Блэков настолько, что можно было не сомневаться: все указания Регулуса будут выполнены. Очень удобно. Ведь должен же был кто-то, пусть и обмирая от ужаса, желая убить самого себя за это, почти насильно поить Регулуса зеленой водичкой…

Крестраж-медальон Регулус тоже поручил Кикимеру — тот заменил медальон в чаше, наблюдая, как хозяина утаскивают под воду пещерного озера инферналы, и, следуя приказу, вернулся домой, где, вновь выполняя приказ, ни единой живой душе не рассказал, куда пропал Регулус — и начал пытаться уничтожить медальон. Что у него, разумеется, не получилось.

Что ж, по крайней мере, в доме на Гриммо медальону вполне безопасно — ибо не забудем, что дом находится под серией надежных заклятий Ориона.

На этом история Регулуса заканчивается.

— Он был убит Волан-де-Мортом, — резко сообщает Сириус. — Или, скорее, по приказу Волан-де-Морта. Я сомневаюсь, что Регулус когда-либо был таким важным, чтобы Волан-де-Морт убил его лично. Из того, что я узнал после его смерти, он зашел слишком далеко, затем запаниковал по поводу того, что его просили делать, и попытался пойти на попятную…

А вот история Сириуса — вовсе нет.

Как уже писалось не раз и не мной, после известия о пропаже Регулуса Сириус, скорее всего, встречался с родителями — это вполне логично, ведь он семьей очень дорожит, как бы он это ни отрицал. Случился скандал, и, вероятно, между Сириусом и более спокойным, чем жена, Орионом произошел некий обмен информацией — ибо Сириус что-то подозрительно много и точно знает о смерти брата, это похоже на информацию чуть ли не из первых рук.

Впрочем, это — предположение, и все, что принимается без доказательств, может быть отвергнуто без доказательств. Я знаю лишь то, что Орион умер в год смерти Регулуса, и не склонна считать два этих события простым совпадением.

«Из того, что я узнал после его смерти…» — эта фраза заставляет меня раз за разом представлять Сири, рьяно мчащегося по городу на своем мотоцикле с целью либо врезаться куда-нибудь насмерть, либо найти хоть кого-нибудь, кто может пролить свет на исчезновение брата.

Возможно, Сириус действительно расспрашивал людей специально, некоторое время лишь тем и живя, что злостью да допросами. Скорее всего, ему пытался помочь Дамблдор. Вероятно, что-то такое Сири слышал уже в Азкабане. Возможно даже, какую-нибудь подробность обронил Снейп в пылу очередной словесной баталии — однако, несмотря на то, что источников может быть масса, я твердо продолжу настаивать лишь на том, что информация была получена (или выбита) от кого-то, близкого ко всей Пожирательской компании.

Смерть Регулуса одновременно объединила и разрушила все узы семьи Блэк.

Болевшие общим горем, но слишком гордые, навсегда рассорились Сириус и Вальбурга.

Звезда в опьяняющей горечи принялась носиться по жизни, едва ли не нарываясь на последнее проклятье от Пожирателей, желая мстить-мстить-мстить.

Умер Орион.

Трелони сделала пророчество о Гарри и Реддле — Директор, пытаясь спасти Поттеров, запер их в доме.

Сириус, уже не совсем в уме от страха новых потерь, попытался сделать защиту еще надежнее, еще, выставив себя перед Пожирателями, как ложного Хранителя — и через два года после смерти брата и отца потерял лучших друзей и попал в Азкабан на целых 12 лет.

Узнав о том, что случилось с ее последним сыном, Вальбурга окончательно сошла с ума и последние четыре-пять лет своей жизни провела на площади Гриммо, потеряв все, полоумная, годами шаталась по пустым коридорам собственного дома, в конце концов скончавшись по неизвестным мне причинам.

И в особняке на долгие 10 лет остался один лишь Кикимер, видевший расцвет и полное крушение благороднейшего и древнейшего семейства Блэк.

В эльфе гораздо больше трагичного, чем комичного, и это совершенно не видно с первого взгляда. Его свихнутость, помимо прочего, объясняется еще и присутствием при смерти Регулуса — и даже определенной причастностью к этой смерти — что делает его поведение еще более логичным. И печальным.

Как видно, с простым и никчемным эльфом-домовиком дела обстоят гораздо серьезнее, чем принято думать — и гораздо страшнее.

Но вернемся к Звезде.

Настроение у Сириуса… мм… ностальгически-отвратительное. Или, если по-иному, все время колеблется между плохим и ужасным, что, учитывая все особенности его характера и нюансы положения, в котором он оказался, не удивительно.

Он заперт в доме матери, которую, как ему кажется, ненавидит, и не может быть полезным Ордену — то есть его отстраняют от войнушки. А участие в разного рода войнушках — его жизнь. По сути, он оказывается лишен жизни дважды — и всего через месяц пребывания в закрытом пространстве начинает в буквальном смысле если еще не выть, то уже тихонько поскуливать.

Это очень хорошо видно с самой первой встречи Гарри с крестным на Гриммо — заткнув разбушевавшуюся мать, Сириус поворачивается к крестнику и мрачно изрекает:

— Привет, Гарри. Вижу, ты встретил мою мать.

Мать его, разумеется, несколько поубивала дивных розовых пони, которые появляются обыкновенно, когда любящие друг друга люди встречаются после долгой разлуки и выражают радость встречи в крепких объятьях — однако складывается такое ощущение, что раздраженному после собрания Сири, сильно даже, я бы сказала, обеспокоенному, вообще в голову не приходит даже хлопнуть Гарри по плечу (ну, хотя бы это) в знак приветствия. Что, к слову, не ускользает от внимания Гарри, ожидавшего более теплый прием.

— Твою -? — переспрашивает ошеломленный парень.

— Мою дорогую старую матушку, да, — перебивает Сириус, — мы пытались убрать ее в течение месяца, — это ж с какой любовью надо относиться к матушке, чтобы так настойчиво пытаться содрать ее портрет со стены, прекрасно зная, что он под Заклятием вечного приклеивания? Гобелен вот Сири даже трогать не стал. И, да, я сомневаюсь, что Директору не известно контрзаклятье. Почему же он, вдобавок ко всему, скрыл от Звезды и этот факт? Ну, даже не знаю… вероятно, решил, что Сириусу было бы полезно для души попытаться примириться хотя бы с портретом мамы. А может, портрет висит уж очень по фен-шую. — Но мы думаем, что она наложила Заклятье вечного приклеивания на обратную сторону холста. Давай быстрее спустимся, пока она снова не проснулась.

— Но что здесь делает портрет твоей матери? — спрашивает Гарри, следуя за крестным в кухню.

— Разве тебе никто не сказал? Это дом моих родителей. Но я — последний оставшийся из Блэков, поэтому он теперь мой. Я предложил его Дамблдору в качестве штаба — едва ли не единственная полезная вещь, которую я могу сделать.

Даже немного обиженный таким холодным приветствием Гарри замечает, как тяжело и жалостливо звучит голос крестного. Сириус, конечно, не привык жаловаться, однако его буквально разрывает от обиды и горечи (это ж надо было Снейпу найти такие слова, что они порвали нашего сурового байкера-уголовника и вообще настоящего мужика прямо в мелкую сеточку, доведя до предистеричного состояния хрупкой девушки… честное слово, иногда я думаю, что Сириусу было легче прожить 12 лет рядом с дементорами, чем провести 10 минут наедине со Снейпом… честное слово, в 80% случаев я его очень понимаю).

В следующие полчаса он, видимо, сам не очень замечая, выдает Гарри буквально все свои переживания:

— Хорошее было лето?

— Нет, паршивое.

Лицо Ярчайшего впервые за 15 минут растягивается в некоем подобии улыбки.

— Лично я не знаю, о чем ты жалуешься.

— Что? — Гарри не верит своим ушам.

— Я вот был бы рад атаке дементоров. Смертельно опасная схватка за мою душу хорошо бы развеяла монотонность, — прекрасная фраза из уст того, кто лишь два года назад избавился от необходимости сражаться за свою душу круглыми сутками 12 лет подряд. — Думаешь, все было плохо, но ты, по крайней мере, мог выбраться куда-то, ввязаться в парочку драк… Я торчу внутри месяц.

Итак, ситуация: на любимого крестника напали дементоры. Что думает любящий и крайне ответственный крестный отец? «О, мальчик, как же тебе повезло! На меня бы уже хоть кто-нибудь напал, наконец!» — мечтательно стонет он, сидя в четырех стенах, чем выдает себя с головой. Или вы всерьез хотите убедить меня, что именно этот человек писал Гарри, чтобы он вел себя аккуратно и не покидал дом? Добровольно? Да бросьте.

С врагами и желающими на него напасть у Сири и впрямь очень туго — кругом одни друзья, соратники да доброжелатели. С Молли особо не повоюешь, ибо она — дама, да и вообще тоже из этих… доброжелателей. Так и выгореть недолго изнутри без славных битв да лихих побед — хорошо хоть, рядом хотя бы Снейп болтается, а то невольно складывается ощущение, что бедный потомок Блэков бы совсем загнил и зачах в дебрях темных комнат.

Его реакция на каждое предложение миссис Уизли помочь ей в уборке дома, кстати, тоже говорит сама за себя: во-первых, он совершенно не стремится помогать ей ни на собственной кухне, ни с очищением собственных квадратных метров — с одной стороны, как бы привыкнув к тому, что, вообще-то, это было не царским делом с самого его рождения, а с другой, совершенно не ассоциируя себя с человеком, имеющим к этому дому какое-либо отношение; во-вторых, раз уж уборочной кабалы избежать не удается, даже в этом деле он выбирает то, в чем можно либо проявить хоть какой-то проблеск творчества (например, разобрать залежь чего-нибудь и решить, что куда), либо создать подобие иллюзии битвы, уничтожая заполонивших поместье вредителей.

— Как вышло? — хмурится Гарри.

— Потому что Министерство Магии все еще за мной охотится, и Волан-де-Морт к этому моменту уже знает все о том, что я анимаг, Хвост ему наверняка рассказал, поэтому моя маскировка бесполезна. Я не много могу сделать для Ордена Феникса… или так, по крайней мере, чувствует Дамблдор.

Тон, каким Сириус произносит фамилию Директора, ясно намекает на то, что сказать, будто Звезда Директором недовольна — это ничего не сказать.

— По крайней мере, ты знал, что происходило, — Гарри пытается приободрить крестного, внезапно ощутив прилив тепла к Сири, который точно такого же мнения о Дамблдоре, что и сам Гарри. Отмечу мимоходом: ранее тепла подобного качества в мальчике не было.

— О да, — саркастично отвечает крестный, — слушаю отчеты Снейпа, приходится глотать его ехидные намеки, что он рискует там жизнью, пока я тут просиживаю штаны, наслаждаясь спокойным, милым времяпрепровождением и комфортом… спрашивает меня, как идет уборка -

Нехорошо так, конечно, говорить, но мне всякий раз становится очень смешно, когда я представляю, с каким изяществом Снейп (уж исстрадался там в своей напряженной шпионской некомфортной засаде, несчастный) участливо вворачивает вопрос про уборку при каждой встрече.

Бедный Сири — он просто не представляет, как бы завыл, если бы Снейпа рядом с ним не было…

На следующий день после приезда Гарри Сириус, стоя с крестником у гобелена в гостиной, когда все остальные отходят в уголок покушать сэндвичей, которые принесла закончившая орать на Наземникуса миссис Уизли, уже прямо и откровенно озвучивает, что именно его тревожит:

— Мне не нравится быть здесь снова, — он отворачивается от гобелена и пустым взглядом окидывает гостиную, засунув руки глубоко в карманы. — Никогда не думал, что опять застряну в этом доме.

— Я был бы не против, если бы я мог выбираться иногда и делать что-нибудь полезное, — хмурится Сириус спустя секунду, тяжко вздыхая.

То есть две вещи особенно остро беспокоят Звезду — дом и невозможность быть полезным.

С первой все предельно ясно — стоит лишь представить, например, как тот же Гарри, уже будучи взрослым, много-много лет спустя вдруг возвращается в дом на Тисовую и начинает жить вместе с Дурслями, которые продолжают вести себя, как… как Дурсли.

Сириус все свое детство мучился со слишком авторитарной матерью и крайне уступчивым отцом, а всю взрослую жизнь гадал, правильно ли он сделал в конечном счете, порвав с семьей. Можно до бесконечности рассуждать, пытаясь ответить на этот вопрос, но я не возьмусь этим заниматься, потому что не считаю себя в праве.

Сириус бросил семью, чтобы остаться рядом с Джеймсом и быть верным себе и делу Дамблдора, чтобы бороться с темнотой, которая расползалась по миру от набиравшего силы Реддла, и я никогда не скажу плохо о его решении, потому что не знаю, плохое ли оно. Я знаю только, что Сири и сам не знал, как его оценивать — и это было незаживающей раной, которую он всячески старался компенсировать как можно более активным образом жизни.

Как знать, может быть, Звезда сумела бы найти свое спасение в отношениях, но в самый острый момент разрыва рядом с ним, судя по всему, не оказалось подходящей кандидатуры, да я и сомневаюсь, что он когда-либо знал истинную любовь к женщине — потому что всегда считал дружбу важнее и отдавался этой дружбе до конца.

Место для любви в его сердце вполне мог бы заполнить Гарри — очень трогательный и лиричный разговор у гобелена тому большое подтверждение. Сириус, как и Гарри, находится лишь в процессе приближения любви к мальчику, он еще не любит — однако считает это единственно верным вариантом — как продолжение своей дружбы с Джеймсом, как что-то, что давно знакомо, испробовано и не несет угрозы.

Гарри в силу возраста и обстоятельств разворачивается в сторону полноценной любви к крестному гораздо медленнее — однако вполне очевидно, что сей процесс может завершиться вполне успешно.

Только вот беда в том, что как-то все не завершается — то миссис Уизли кричит, чтобы Гарри быстрей бежал присоединяться к ланчу, а то все сэндвичи кончатся, то, понимаете ли, в Хогвартс уезжать надо — и вообще, мальчик по случайности большую часть лета находится довольно далеко от крестного (и находился бы все лето, если бы не дементоро-обстоятельства), а в их разговорах то и дело мелькает имя Директора:

— Я был бы не против, если бы я мог выбираться иногда и делать что-нибудь полезное. Я спрашивал Дамблдора, могу ли я сопровождать тебя на слушание — как Нюхалз, конечно — чтобы я мог дать тебе немного моральной поддержки, как думаешь?

Гарри резко мрачнеет, совершенно забыв о проблемах Сириуса и углубившись в размышления о том, как ему страшно перед этим слушанием, и что будет, если его все-таки исключат из Хогвартса. Гарри не чувствует Сириуса (хотя, в целом, парня можно понять), тогда как Сириус очень даже неплохо чувствует Гарри:

— Не волнуйся, — Гарри поднимает глаза и видит, что Звезда все это время наблюдала за ним. — Я уверен, они тебя оправдают, — к черту нытье о том, как плохо ему самому в этом доме — вон, другим, между прочим, тоже плохо, и это важнее! — Там определенно есть что-то в Международном Статуте о секретности о разрешении использовать магию, чтобы спасти свою жизнь. — Ну, то есть раз Гермиона, Люпин и Дамблдор так говорят, значит, «там определенно есть что-то».

— Но, если меня действительно исключат, — тихо спрашивает Гарри, — могу я вернуться сюда и жить с тобой?

Ой. Вопрос прямо как ножом по сердцу — Сири грустно улыбается.

— Посмотрим.

— Я бы чувствовал себя гораздо лучше насчет слушания, — пытается надавить Гарри, — если бы знал, что мне не придется возвращаться к Дурслям.

Надавить не получается, на Сири это не действует, тем более, подано непрофессионально. Звезда лишь мрачно отвечает:

— Они должны быть очень плохи, если ты предпочитаешь это место.

И тут очень кстати суровых мужиков перебивает миссис Уизли:

— Поторопитесь, вы двое, а то не останется еды.

Ярчайший еще раз тяжело вздыхает, бросает темный взгляд на гобелен и вместе с Гарри присоединяется к остальным. Может быть, в чем-то очень похожая (все ж родственница) на кое-кого миссис Уизли сейчас вызвала некие воспоминания в Сири, поэтому он так вздыхает и косится на фамильный антиквариат. А может, он просто знает, почему миссис Уизли захотелось поставить точку в разговоре именно в эту секунду (может, конечно, и все сразу).

Ведь беседа очень сильно накренилась в опасную сторону. Я бы назвала ее Стороной Личных Взаимоотношений.

«Могу я вернуться сюда и жить с тобой?» — вопрос, вызвавший у Сири лишь грустную улыбку.

На первый взгляд, сложно это объяснить — ведь для Звезды было бы гораздо более естественным возопить: «Ха! Ну разумеется! О, Мерлин, вы вдарим рок в этой старой дыре! Конечно, переезжай, это будет так круто!» — хлопнув Гарри по плечу, взъерошив парню волосы, и устроить небольшой хоровод, в ходе которого разжечь костер из портрета матери и гобелена (видимо, кстати, не так уж хочет избавиться от этих вещей, раз идея спалить их к чертовой бабушке до сих пор не пришла в голову Ярчайшему).

Такое действительно больше подходит Сириусу, узнавшему, что Поттер хочет к нему переехать, чем вот эта нежная и печальная типично люпиновская улыбка. Объяснить ее можно лишь тем, что Сири откуда-то точно знает, что Гарри к нему в любом случае не переедет. Либо, что еще точнее, парню не позволят к нему переехать.

Кто не позволит, можно понять, отвечая себе на вопрос, откуда знает — да вот оттуда же, откуда знает, что никто ему не разрешит проводить Гарри на слушание даже в виде Нюхалза. Из разговора с Дамблдором. Видимо, в котором были четко оговорены оба этих пункта.

Ибо все то время, что я рассуждала, зачем Дамблдору было необходимо держать Гарри у маглов целый месяц (а по изначальной задумке — вообще все лето), я старательно обходила рассмотрение этого вопроса с данного конкретного угла — именно затем, чтобы приняться за его расшифровку в данном конкретном эпизоде.

Итак, в число причин, по которым Директор усиленно не хотел забирать Гарри на Гриммо, входят отношения Гарри с Сириусом, чрезмерное улучшение которых Дамблдор, по всей видимости, находит нежелательным. И Сириус это знает, потому и вздыхает так тяжело — он даже в вопросах с собственным крестником, выходит, больше себе не хозяин.

Гарри, опять же, этого не чувствует — еще и умудряется ляпнуть некорректную фразу по типу: «Мне все равно, где и с кем, главное, чтобы жить не с Дурслями. Лучше уж тут, с тобой, дорогой крестный», — что окончательно бьет Сири под дых — в чем смысл бороться с Дамблдором за право быть ближе к крестнику, если крестник сам того не особо желает?

Таким образом получается, что у несчастного Сириуса, заключенного в доме матери, нет даже того, что, ему казалось, будет с ним непременно — любви Поттера. Остается лишь оправдывать Гарри тем, что он еще маленький, и Молли со Снейпом (гиппогрифа ему в ухо) правы — ему, Сириусу, сложно было быть близким мальчику, пока он сидел в Азкабане. Ничего удивительного, что мальчик к нему не так уж сильно и стремится — может быть, позже, когда пройдет больше времени, когда они лучше узнают друг друга…

Однако зададимся вопросом: чего это, собственно, Директору так сильно не хочется чрезмерного сближения Гарри и Звезды?

Ох, тут, как обычно, причин несколько. Начнем с той, что полегче.

Все мы знаем, кто такой Сириус и какие качества присущи его замечательной, но буйной личности. Импульсивность, вспыльчивость, упрямство, безрассудство — это далеко не все его характеристики, и они совершенно не означают, что положительные качества в нем отсутствуют как класс или ничтожны, однако Директора в данном конкретном случае волнуют не они.

Посмотрим.

Гарри, не имеющий родовых привязанностей и поэтому до невозможности уязвимый с этой стороны, Сириуса, как водится, уже успел жутко идеализировать. Мальчику хотелось кумира — причем, кумира правильного, с которым путь вроде как совпадает. Да еще и семья в принципе — это ж поле непаханое. Что это за зверь такой — непонятно, понятно только, что оторвали изначально и больше не дали. Разве только посмотреть издалека да рядом посидеть с Уизли, чей дом посещать всегда разрешалось.

Уизли Гарри нравились, Сири — друг отца и крестный парня. Всех этих факторов вполне достаточно, чтобы перспектива жить с ненавистными маглами стала для Гарри вдвойне ненавистной. Как результат, с самой первой встречи летом 1994 Гарри очень хочется уехать жить с Ярчайшим.

Однако Ярчайший и душевное тепло, постоянно и отчетливо ощущаемая забота — это понятия, совместимые слабо. Он мужик. Причем мужик суровый, стремящийся только вперед на баррикады, не особо заботясь о том, что в процессе продвижения к баррикадам уже оторвало ногу, обе руки и ухо. Какая, к черту, разница? И так сойдет.

То есть, как видно, теплом тут не особо пахнет, у Звезды другие заботы и задачи. Поселившись рядом с ним, Гарри бы столкнулся лицом к лицу именно с этим рвением на баррикады — а также, учитывая, что баррикады надежно защищены от него стенами нелюбимого отчего дома, с рядом других качеств, подсказанных мне потерявшимся автором с «Астрономической башни» и вылезших на поверхность по причине запертости их обладателя и стесненности его действий.

А именно: во-первых, взрывная агрессия по поводу любых противоречий. Во-вторых, резкое неприятие позиции другого всякий раз, когда ставится под сомнение спектр интересов и потребностей Ярчайшего. И, с учетом положения беглого преступника, не имеющего возможности проявить себя никаким образом, кроме как утопая в воспоминаниях о днях юности беспечной, неизбежный в такой ситуации алкоголизм — это в-третьих.

Все хорошее, что теплилось в Гарри, связанное со смутными ощущениями, рождаемыми словами «родители», «семья» и «сын», умерло бы где-то там же, рядом с крепко пьющим, хамящим каждому вошедшему и жутко недовольным жизнью мистером Блэком.

Другой стороной близкого общения Гарри с крестным стала бы полировка личных качеств Гарри. Что называется, заточка под авторитет. У этих двоих одинаково сильно выпячены гордость, самонадеянность и себялюбие, а также одинаково провальны дисциплина и терпеливость — а в случае сближения людей их одинаковые качества усиливают свои проявления. Как результат, в Гарри бы оказалось в разы больше гордыни, самомнения, наплевательства на точку зрения других, а усидчивости, терпения и выдержки — в разы меньше. Бедный Дамблдор, которому парня всю дорогу воспитывать. И бедный Снейп, которому все это за ним потом разгребать.

К тому же, Гарри и Сириус, объединившись, дадут ужасающую в своей прямолинейности и благородной ярости боевую единицу — нет, серьезно, это штука настолько жуткая, что от нее содрогается тело, отвисает челюсть и прочно сжимается кое-что жизненно важное. Потому что если Гарри все это время и удавалось сдерживать и направлять, проявляя море дипломатии, реки такта и океаны изобретательности, то вот после плотного и длительного общения со Звездой, есть опасность, на парня бы уже никто не повлиял.

Сириус, как воспитатель, который и сам по себе не очень, и воспитывать никогда особо не хотел, имеет все шансы перечеркнуть непосильные труды Дамблдора, вколотив Гарри в голову одну простую мысль: «Хочешь? Делай и ни о чем не жалей!» Вот только этого Директору и не хватало, учитывая, что подобная мысль в Гарри и без Сириуса всю дорогу дрыхнет неглубоко и некрепко.

Наконец, что касается самого Сириуса, то он, получив под крыло Гарри, свой комплекс защитника на время бы даже вполне успешно заткнул — зато взамен огреб бы в полный рост комплекс несостоятельного отца, ибо архетип отношений потребовал бы от него того, что изначально в Сири и не заложено. И Сириус закомплексовал бы еще активнее — со всеми вытекающими бонусами в виде агрессии и необоснованных претензий к ничего не понимающему Гарри.

Кончилось бы тем, что Гарри бы психанул и сбежал из дома. Либо остался бы, жалея крестного, и занял бы место Кикимера, тихо ненавидя мир, судьбу, Сириуса, жизнь и прочее. Как результат — у парня пышным букетом распустились бы все росточки, что посадил в нем Реддл, наряду с целой кучей новоприобретенных пунктиков.

Оговорюсь: данный прогноз вовсе не значит, что Сириус плохой. Однако мы видим, что ему остро плохо там, где все напоминает о семье и матери в частности, а также там, где нет возможности «быть полезным». Плохо и горько — вплоть до последующих пьянок, чтобы забыться.

Сириус замечательный, я его очень люблю — но в этот год, в этом месте, в этих обстоятельствах ему и Гарри действительно лучше бы не жить вместе (я имею ввиду не один летний месяц, а планируемый переезд второго к первому навсегда). Может быть, проблема даже не столько в Сири и его обстоятельствах, сколько в Гарри, не спорю. Иными словами, вот Люпин смог вполне нормально прожить со Звездой все это время. Потому что он — Люпин. Гарри бы не смог. Джеймс бы смог. Гарри — нет. Любящие взрослые вокруг это понимают, а потому раз за разом в сторону Сириуса аккуратно и не очень летит это набившее оскомину: «Гарри — не Джеймс, Сириус».

Причина вторая — стратегическая.

Сириус имеет все шансы стать ахиллесовой пятой Гарри примерно с прошлого лета — и, учитывая, что у Реддла теперь есть Питер, который прекрасно знает как Сири, так и Гарри, это серьезная проблема. В принципе, так все оно и выйдет в итоге — Реддл, пытаясь выманить к себе Гарри, станет бить по чувствам к Сириусу, о которых узнает от Кикимера после Рождества, когда тот сбежит из дома.

Внимание, вопрос: почему Реддл не бьет по Сириусу раньше? И не надо мне втирать про то, что до Рождества он плохо понимает, что между ним и Гарри есть ментальная связь, или что Сири так хорошо и недосягаемо надежно сидит на Гриммо. Проблема вообще в другом — а знает ли Реддл о чувствах Гарри к крестному до Рождества?

Из головы Гарри, через Питера, через Снейпа — вариантов узнать и ударить по этому слабому месту, по большому счету, у Реддла масса. Было бы, как говорится, что узнавать и куда бить.

И вот именно здесь и кроется ответ — до Рождества бить незачем, некуда и узнавать не о чем, потому что нет у Гарри еще никакой особо бурной привязанности к Звезде. Неоткуда ей взяться — Дамблдор всю дорогу отстраняет парня от потенциальных ахиллесовых пят — себя и Сириуса.

И ведь, в принципе, Директор, как обычно, полностью прав, и все здравомыслящие люди прекрасно это чувствуют, даже если не знают или смутно догадываются о причинах. Но почему тогда Сириус так сильно им недоволен — и почему у меня даже сейчас тлеет крошечная обида на Директора за то, что он сделал?

А что он, собственно, сделал? Претензий к нему, которые касаются положения Сири, по существу лишь две: он запер Звезду в доме; он позволяет себе и некоторым другим несколько принижать Ярчайшего при многочисленных свидетелях.

Я предлагаю поиграть во взрослых людей, умеющих конструктивно разбираться даже во всяком обидном, а для этого нам необходимо всего лишь найти ответ на вопрос: почему Дамблдор так сделал? Ибо, насколько я знаю Дамблдора, во всех его действиях всегда кроется некая очень важная и серьезная причина, найдя которую, начинаешь понимать, что, скорее всего, то, как сделал он — единственный верный выход.

Итак, попробуем начать с того, почему-таки Дамблдор запирает Сириуса в доме на Гриммо?

Версия, которую выдает сам Сириус, довольно скупа и не отличается большой полнотой: «Потому что Министерство Магии все еще за мной охотится, и Волан-де-Морт к этому моменту уже знает все о том, что я анимаг, Хвост ему наверняка рассказал, поэтому моя маскировка бесполезна. Я не много могу сделать для Ордена Феникса… или так, по крайней мере, чувствует Дамблдор».

Причина официальная и при беглом рассмотрении не выдерживает даже самой малой критики. За тобой, мой друг собачка, охотятся Министерство и Реддл, поэтому сиди-ка ты дома, о твоих способностях анимага уже известно стольким людям, что это тебе не поможет. Здорово.

А об Оборотном зелье, мантии-невидимке, дезиллюминации, трансфигурации человека и прочих прелестях маскировки в волшебном мире в Ордене Феникса ничего не знают? Даже не смешно. Гораздо более информативно крошечное дополнение, брошенное Сириусом в конце: «Или так, по крайней мере, чувствует Дамблдор». Вот, здесь уже теплее.

Оказывается, Дамблдор чувствует, что Сириус не может быть полезен для Ордена. Или, если заглянуть с другого угла, Дамблдор чувствует, что Сири не следует вмешиваться в активные дела Ордена и лучше посидеть дома. «Чувствует» — это очень хорошее слово. Так почему?

На мой взгляд, наиболее полный ответ на вопрос дает миссис Уизли в пылу ссоры в вечер приезда Гарри: «В смысле, я — безответственный крестный отец?» — «В смысле, о тебе известно, что ты склонен действовать опрометчиво, Сириус, именно поэтому Дамблдор продолжает напоминать тебе, чтобы ты оставался дома и -». Вот, теперь горячо.

Что — «и»? Должно быть, что-то вроде «…не лез в неприятности», — поскольку Сири известен, как опрометчивый человек. Отлично, вот теперь хорошо.

Итак, дано: Сириуса необходимо прятать от Реддла и от Министерства.

Фадж после коллапса на Турнире Трех Волшебников, который, вообще-то, по его мнению, затевался, чтобы вернуть ему авторитет Министра в глазах избирателей, теперь втройне рьяно пытается оный авторитет натянуть на себя обратно. Как? Исправив то, что начало его рушить (нет, разумеется, вовсе не фаджевы мозги, они же тут совершенно ни при чем) — поймать сбежавшего узника Азкабана и таки применить к нему поцелуй дементора.

С другой стороны, Реддлу было бы очень удобно либо убить Сири, либо взять его в заложники. Питер, конечно, нарисовал полный портрет Сириуса, и даже Тому должно быть понятно, что добровольно заложник-Звезда никакую информацию ему не выдаст, однако есть Снейп со всякими Сыворотками правды и прочими зельями — заодно и лояльность Снейпа проверили бы… Такого расклада Директору очень не надо — ни «вскрывать» Снейпа перед Томом, ни выдавать информацию о своих делах и планах через Сириуса.

Кроме того, не сложно догадаться, где именно базируется Орден — ведь Нарцисса и Люциус знают о доме Вальбурги и Ориона. То есть у дома явно должны пастись наблюдатели Реддла, посему бегать Сириусу в образе собачки с Гриммо и обратно никак нельзя — дом в принципе должен казаться необитаемым настолько хорошо, насколько это возможно.

Разумеется, хорошо замаскированный Сириус мог бы отправиться на какое-нибудь задание, трансгрессировав с верхней ступеньки лестницы, ведущей к дому, где действуют заклинания, как делает весь Орден — но на какое такое задание он может сгодиться?

Крестражи искать? Нет, это Дамблдор делает сам. За Пожирателями и Реддлом шпионить? Как? Да и вообще, этим занимается Снейп. Людей в Орден набирать или, быть может, вести переговоры с гоблинами? Сам говорил, что беглому уголовнику в приличном обществе не слишком рады. Тусить с оборотнями? Этим занимается Люпин, и только он на эту роль и подходит.

Остается вариант один из одного — Сириус мог бы ходить на дежурства в Отдел Тайн. А Реддл с Фаджем были бы прямо-таки счастливы его у этого Отдела встретить и схватить.

Ибо неужели кто-то всерьез полагает, что Сири сможет что-то там по-тихому караулить и аккуратненько зарисовывать планы помещений, соблюдая все правила конспирации? Да бросьте — вон, он в 1993 сполна проявил все способности Великого Конспиратора, для начала, взобравшись на самый верх трибун на поле для квиддича в виде огромной собаки, а затем подарив Гарри «Молнию». Спасибо, что называется, знаем.

Если и есть работа, наименее Сириусу подходящая, то это именно она. Ему подавай действия, драчки, погони — неужели кто-то думает, что в первом Ордене Ярчайший, продуктивно пользуясь своими анимагическими способностями, играл в шпиона-собачку, добывая информацию? А огромный мотоцикл с рычащим на три квартала мотором ему тогда на что?

Нет, не спорю, может, Звезда чего интересного и добыла, пару раз для смеху погонявшись за хвостом в образе собачки в каком-нибудь парке рядом с шифрующимися Пожирателями — ну так она даже тогда на месте вряд ли сидела, за хвостом бегала, когда совсем скучно становилось. А представить Ярчайшего у Отдела? Целый день стой столбом у двери, не чешись, не чихай, а то вдруг мантия-невидимка сползет, прохожие услышат…

Да Сири к вечеру уже взвыл бы со скуки на все Министерство или начал развлекаться тем, что стал бы щипать проходящих дамочек за ляжки. Либо, что еще хуже, вступил бы в драку с каким-нибудь Люциусом, или Макнейром, или Фаджем. И тогда его поймало бы либо Министерство, либо Пожиратели, а мы уже разобрались с тем, что нежелательны оба варианта.

Министерские и без того активизировались в поисках Сири — и у Люциуса есть масса возможностей как-нибудь намекнуть Фаджу, куда смотреть. Или на кого. И в таком случае у Фаджа появится неплохой повод накрыть Дамблдора с головой. Риторический вопрос: оно Директору надо?

Парадокс в том, что, чем дольше Сириус сидит на Гриммо, тем меньше у него шансов, что Дамблдор разрешит ему куда-нибудь выйти — ведь это непременно приведет к бурной радости Звезды и последующим… мм… опрометчивым поступкам. А любая неприятность или опасность в жизни Сири станет, кроме прочего, еще и дополнительным ударом по Гарри.

Кто-то может сказать, что заточение свободолюбивой Звезды в доме матери уже можно назвать очень большой неприятностью — и он будет прав. Но в данном конкретном случае Директор выбирает из двух зол.

В конце года он скажет Гарри, что «пытался спасти ему [Сириусу] жизнь», и, конечно, не соврет, но, как обычно, не договорит. Еще он пытался спасти жизнь и психику Гарри. И сохранить Игру. Ибо Сириус, ментально застрявший в Ордене первого созыва с его рисками, битвами и стычками, не понимает, что формат работы второго Ордена в корне отличается — Игра требует очень тонких, тихих и аккуратных телодвижений, на которые Сири, при всех других его достоинствах, увы, не способен.

Зато он здорово способен игнорировать чужие инструкции и, думается мне, раз сумел сбежать из Азкабана, то уж из собственного дома выбраться бы тоже смог. Так почему, в таком случае, сидит на месте?

Во-первых, хочется надеяться, что к слову Дамблдора, каким бы оно ни было, Сириус испытывает уважение и старается прислушиваться (благо, на данном этапе запас терпения еще есть).

Во-вторых, рядом есть Люпин, который оный запас постоянно пополняет (или пытается) и вообще работает хорошим психологом и успокоительной пилюлей по совместительству.

В-третьих, бежать, собственно, как-то и некуда особо — да и смысл? Прятаться в одиночестве по подвалам да пещерам? Скучно и абсолютная гарантия того, что в войне с Реддлом он будет бесполезен — так хотя бы остается в курсе всех дел.

Наконец, в-четвертых, Дамблдор не был бы Дамблдором, если бы не перекрыл ему такую возможность. Ибо в доме на постоянной основе живут приглядывающий за беспокойной звездой Люпин (иногда отсутствует) и Молли (летом — круглосуточно).

Потому что я все никак не могла понять, зачем Директор перевозит на Гриммо всех Уизли? Что, нельзя было Нору прикрыть Фиделиусом? Или проблема в засаде, которую могут устроить вокруг нее, поскольку о Норе многим известно — ведь Люпин говорил, что делать штаб там «слишком рискованно»? Тогда почему данная проблема снята в 1996 и 1997, когда все спокойно там останавливаются? Из-за дополнительной защиты Министерства? Похоже на правду — а, когда в 1997 Министерство падет, на Нору сразу будет совершен налет, ибо защита тоже рухнет, но Уизли не тронут, потому что Реддл захочет через них выйти на Гарри…

Складно, только вот уже летом 1995 миссис Уизли пригласит Гарри на Рождество — в Нору.

Положим, используемая не как штаб, а как обычный дом, Нора подвергается меньшему риску, однако что ж такое изменилось за пару недель/месяцев, что летом перевозить туда Гарри рискованно, а зимой уже нет, при условии, что злое Министерство так и не поставило на Нору никакой дополнительной защиты?

Я думаю, меняется лишь то, что летом Уизли нужны на Гриммо, а зимой — уже нет (дополнительный бонус в копилку фактов, указывающих, что Директор хотел оставить Гарри с маглами на все лето: если бы он собирался парня забрать, он бы не перевозил Уизли из Норы полным составом, и Гарри поехал бы к ним, ибо Дамблдору не хотелось, чтобы мальчик сильно сближался с Сириусом; однако, поскольку Гарри в летний период вообще не предполагался в магическом мире, все и рванули на Гриммо).

Зачем? Ну, например, чтобы Директор всех имел под рукой, а не рассылал по всей Англии сов да Патронусов с сообщениями, что «собрание незаконной полуподпольной организации, известной, как Орден Феникса, состоится сегодня, 10 июля 1995 года, в 20 часов 31 минуту по адресу: пл. Гриммо, 12. Повестка дня: продолжение отвлекающих Волан-де-Морта плясок у двери в Отдел Тайн. P.S. Дорогой Том, дорогой Корнелиус, если вы читаете это, передаю вам сердечный привет и прошу не приходить на наше собрание».

Во-вторых, задача Уизли (в частности, Молли) — следить за тем, чтобы Сириус ничего не натворил. Ибо портрет Финеаса Найджелуса — это хорошо, но живой человек в доме, умеющий громко убеждать и имеющий под рукой чугунную сковородку, надо думать, может остановить Сири в случае необходимости гораздо быстрее и эффективнее.

В-главных, опять же — живые люди в доме хоть как-то скрашивают заточение Сириуса. Ибо Дамблдор, зная, что он прав, тем не менее, все равно чувствует себя перед любимой Звездой виноватым.

Теперь разберемся со второй претензией к Дамблдору: почему он позволяет себе и другим принижать Сири при свидетелях? Ибо миссис Уизли в ночь приезда Гарри произносит буквально следующее: «…о тебе известно, что ты склонен действовать опрометчиво, Сириус, именно поэтому Дамблдор продолжает напоминать тебе…», — и Сириус взрывается: «Давай не будем трогать инструкции, которые я получаю от Дамблдора!» — то есть, помимо прочего, ему крайне неприятно получать оные инструкции при других.

И откуда это не имеющей до того контактов с Сириусом миссис Уизли известно, как он склонен действовать? И почему это Дамблдор, опытный, этичный, разбирающийся в тонкостях психологии руководитель, позволяет себе унижать взрослого человека, при свидетелях «напоминая» ему, как маленькому, держать себя в руках и оставаться дома?

Я совершенно не случайно ранее приводила полушуточную сцену на собрании, когда воображала, как Сири выторговывал для Гарри право знать, что происходит. В тот же момент, вероятно, Сири умудрился ввернуть еще парочку окончательно добивших терпение миссис Уизли вопросов о том, можно ли ему сопровождать Гарри на слушание, а Гарри — жить у него.

Зарисовка, на мой взгляд, прекрасно показывает, как обычно все эти большие серьезные собрания проходят — ничего удивительного, что в месте, где разом оказываются Сириус, миссис Уизли и Снейп, градус напряжения постепенно растет и в итоге совершенно зашкаливает.

Как результат — Дамблдор теряет терпение и, развернувшись, дает Сириусу размашистого леща в виде таких вот потрясающих фраз по типу «сиди дома», «держи себя в руках» и «не будь безрассудным». Только подобный нокаут и может заставить разбушевавшегося Сириуса умолкнуть до конца собрания — чтобы потом выбежать из кухни и приняться орать на портрет матушки, срывая злость.

Таким образом, во всем происходящем виноват совсем не Дамблдор — и даже не миссис Уизли, которая выдает свои обезличенные предложения («о тебе известно...») явно с чужих слов — а Сири, его импульсивный характер, которого, я абсолютно уверена, всякий раз взвинчивает Снейп, начиная с вопросов об уборке и заканчивая комментариями про протирание штанов в безопасности, 12 бесполезных лет в Азкабане и склонность Сириуса действовать опрометчиво («Ну невозможно, проходя мимо вас, вас не пнуть»).

Об истории взаимоотношения этих двоих, включающей в себя одну очень меткую попытку Сириуса убить Снейпа, борьбу их за Джеймса, а также тот скандал, который поднял Снейп летом 1994, пытаясь добиться, чтобы к Сириусу побыстрее применили поцелуй дементора, я думаю, подробно распинаться не стоит.

Снейп глубоко-глубоко в душе понимает, что своих обидчиков нужно прощать, но при этом твердо уверен, что не стоит упускать возможности их поджечь или, на крайний случай, больно ткнуть палкой в глаз — и Сириус полностью с ним согласен.

Кроме прочего, поколение Мародеров давно уже живет в непрекращающемся режиме военного времени (напоминать о том, как Люпин и Сири хотели поступить с Петтигрю летом 1994 по законам оного времени, думаю, тоже не стоит), и в таких условиях нет ничего хуже, когда в одной группе, работающей, к тому же, в глубокой засаде, находятся бывшие соученики или кто-то в этом роде.

Тут даже вражда не слишком обязательна, достаточно старых трений. На какой-то стадии вообще возможна драка, если не стрельба проклятиями и не только, из-за того, что кто-то когда-то чью-то варежку не в то место положил. Вполне взрослые люди просто спускают пар по каналам, которые считают безопасными и (или) привычными (то же самое, уверена, наблюдается и во вспыхивающих ссорах Сири с миссис Уизли или миссис Уизли с близнецами и Наземникусом).

И хотя после этого Сириус и Снейп расходятся в полной уверенности, что они ненавидят друг друга, на самом деле, оба благодарны, что предоставилась возможность сбросить напряжение. Отчасти именно поэтому их останавливают не сразу. Ну, и… Дамблдор просто очень гордится своими мальчиками — столько лет прошло, а они все еще хотят надрать друг другу зад!

Это — если не совсем серьезно, чтобы тоже сбросить напряжение. Если совсем серьезно, то Директор в Финале Игры Года в разговоре с Гарри даст крайне исчерпывающее определение подобным провокациям Снейпа по отношению к Сири: «Сириус был слишком взрослым и умным, чтобы позволить таким слабым насмешкам ранить его».

В ином переводе словосочетание «feeble taunts» означает «ничтожные насмешки», и я склоняюсь к обоим вариантам: во-первых, Дамблдор находил инсинуации Снейпа ничтожными и крайне их не одобрял, видимо, как непосредственно при всех на собраниях, так и наедине, во-вторых, Директор считал их слабыми — прекрасно зная, что Снейп, если захочет, может ужалить гораздо больнее и безжалостнее. А в данном случае лишь немного разряжает нервы. И себе, и Сири.

Ведь оба они похожи, я не устану это повторять. И оба видят себя друг в друге, одинаковые ошибки, безумие от горя и желания отомстить. Снейп всю дорогу периодически заплывает в вину Сириуса — Сириус нюхом чует вину Снейпа, ибо совершенно не верит (и правильно делает), что Снейп перешел на сторону Ордена только потому, что разочаровался в Реддле и понял, что влип не туда. Снейп, как и Сириус, не верит в то, что Звезда не виновата в смерти Поттеров. Сириус знает, что Снейп думает то же самое о себе самом. Просто знает — и все.

Постоянное ощущение этого круговорота вины — штука кране нелегкая, и Дамблдор, как прекрасный эмпат, все чувствует, оттого и дает обоим вдоволь поскалить зубы друг на друга и проораться. Глядишь, что-нибудь путное друг другу выскажут, а нет — так полегчает хоть.

И он прав, говоря, что Сириус был слишком взрослым, слишком умным, слишком сильным, слишком мужиком, слишком Сириусом, наконец, чтобы мы имели основания считать, будто все это действительно ранило его настолько сильно, что он целыми сутками рыдал от слов Снейпа, который и бьет-то вполсилы. Так, походит Звезда минут 10 злым хозяином поместья — и перегорит, и забудет — порох. Одно золото сердца в результате, и такое мне тоже уже встречалось.

Таким образом, как видно, все претензии к Дамблдору не выдерживают даже самого малого рационального подхода — и зерно обиды на Директора за судьбу несчастного Сири во мне лично растворяется без следа.

Впрочем, это не отменяет того факта, что Сири, пусть даже и понимающему большинство причин и нюансов, резко хреново очень плохо от пребывания в заточении в ненавистном доме, виной чему выступает Дамблдор. Допускаю даже, что в минуту особенно лихой печали Сириус задумывается над тем, что в Азкабане было как-то лучше — а потом вспоминает, что, к слову сказать, вообще-то именно свидетельские показания Дамблдора были последним, решающим аргументом в пользу обвинения Сириуса, а потом одно накручивается на другое, Мысль начинает Думаться, прошлое мешается с настоящим, будущее безрадостно, и Сири окончательно впадает в глубокий аут. Чем дальше, надо сказать, тем глубже — и с бутылкой.

Ничего странного, что Сириус в буквальном смысле сходит с ума круче, чем в Азкабане. Он потратил тучу лет, килограммы сил и потерял Поттеров, пытался избавиться от родовых призраков за собственной спиной и, как только впереди забрезжил рассвет — нате-получите, вы единственный наследник, и жить вам прямо здесь еще черт пойми сколько. То есть, вполне возможно, до окончания века.

Чувствуется мне, на его месте любой бы завыл. Это даже если не брать в расчет, что он вновь (!) вынужденно оказывается неспособным защищать последнего из Поттеров самостоятельно. Он, можно сказать, ради этого из Азкабана сбежал, а его снова насильно ограничивают. Ведь, упаси Мерлин, убьют же мальчишку (в его-то возрасте столько врагов иметь!) — и что тогда? Шанса на искупление у Сириуса больше не останется вообще, никакого и никогда. И он это очень четко осознает.

Я вообще теряюсь в предположениях, существовал ли в принципе еще какой-нибудь способ так быстро и качественно довести столь жизнелюбивое и отчаянно жаждущее действий создание, как Сириус, до нервного срыва и непрекращающейся истерики.

Но с другой стороны — а поработать? А мозгами поработать? А жизнь прожить? А реальность осознать? В общем, сделать именно то, что следует сделать для правильного взросления. Право слово, блажен, кто смолоду был инфантилен, и блажен, кто вовремя от этого избавился.

Ведь, имея на руках все факты и практически всю информацию, не так уж и сложно-то было дотащиться до осознания, что у Директора иного выхода, кроме как вот таким образом уберечь Сири, в общем-то, и нет — ведь ему необходимо еще и сберечь Игру и остальных Игроков. У него сейчас и без того куча проблем на плечах, так еще и такая огромная ответственность за людей — чтоб никого не убило, никого не ранило, чтобы всем всего хватало, и, учитывая разность стольких характеров, чтобы люди друг друга не покалечили и — в идеале — не обижались друг на друга.

Это ему, Сириусу, по большому счету, терять нечего — а у Молли с Артуром семеро детей, двое из которых все еще несовершеннолетние, и все, кроме Перси, отчаянно лезут в Орден — так, что Чарли аж приходится удерживать в стороне от основных событий, на случай, если Молли с Артуром и Биллом не станет, чтобы позаботился о близнецах, Роне и Джинни. А у Тонкс оба родителя вполне себе живы — и не дай бог с их дочкой что-то случится.

Да, рискуют все и идут в Орден, изначально готовые рисковать — но это вовсе не значит, что Дамблдор снимает с себя ответственность за их жизни и здоровье и вовсе не бережет своих людей. Столько потерь было в первом Ордене, и каждую смерть Директор записал на свой счет — так неужели ему все равно на этих людей?

И ведь умом понимаешь, что надо делать так-то и так-то, но и сердцем следует чувствовать. И наоборот — если сердцем чувствуешь, что Сириус страдает, то ведь умом-то надо понимать, что сделать так, как хочет Звезда, означает поставить под угрозу всю Большую Игру и всех, за кого он, Директор, в ответе.

Так вот и как насчет того, чтобы попытаться понять, что он, Сириус, своими непрекращающимися капризами положение Дамблдора, которому сейчас во сто крат хуже и тяжелее, чем Звезде, лишь еще больше усугубляет? Хотя бы попытаться, ну?

Ладно, к его чести отмечу, что первую половину года он (правда, все с меньшим успехом) действительно отчаянно пытается.

Любопытно, что Ярчайший — едва ли не единственный, в ком так четко прослеживается жуткое влияние рода его самой что ни на есть потусторонщицы-семьи, многие дети в которой рождались мертвыми либо не доживали и до десяти лет. С теми же, кто сумел переступить этот порог и вырасти в какого-нибудь взрослого, тоже мало что радостного происходило.

Так, к примеру, Сириус Блэк I (из второго колена) умер в возрасте восьми лет по неизвестным причинам. Орион умер в слишком раннем даже для магла возрасте 50 лет при неизвестных обстоятельствах. Про Вальбургу мы все уже знаем. Беллатриса, Нарцисса и Андромеда, дочери Сигнуса Блэка III и Друэллы Розье, тоже отличаются судьбами типичных потусторонщиков.

Беллатриса связала себя с родом Лестрейнджей, еще одними полубезумцами, и благодаря этой двойной окольцовке безумия стала настолько сурова, что принялась высасывать все положительные эмоции из дементоров в Азкабане.

Нарцисса вышла замуж за Люциуса, у которого в роду тоже сплошь разгул мрачняка — Николас Малфой, живший в XIV веке, был известен тем, что подвергал многих маглов пыткам и обрекал их на страшную смерть; Люциус Малфой I прославился жестким волевым характером и, по слухам, проклял Елизавету I, чьим несостоявшимся женихом являлся; Брутус Малфой (XVII век) — создатель первой антимагловской армии, был издателем влиятельного антимагловского журнала «Воинственный колдун» (я пустила слезу на строках: «Итак, мы можем с уверенностью утверждать, что всякий волшебник, проявляющий склонность к общению с маглами, в колдовстве столь слаб и жалок, что способен возвыситься в собственных глазах, лишь окружив себя магловскими свиньями», — а потом вспомнила Дамблдора и умилилась еще больше); Абраксас Малфой был одним из главных действующих лиц событий 1968 года — считают, что именно он инициировал свержение первого маглорожденного Министра Магии Нобби Лича; наконец, сам Люциус, возглавлявший бригаду Пожирателей, специализировавшуюся на пытках маглов, а также Драко — этот, похоже, от потусторонщины немножечко отошел.

Андромеда родила дочь от магла, которая впоследствии выйдет замуж и станет матерью сына, отец которого есть, пожалуй, наиболее потустороннее создание в мире — оборотень.

Чарис Блэк из пятого колена вышла замуж за Каспера Крауча и родила троих детей — двух дочерей и сына, Бартемиуса Крауча-старшего, чью замечательную истории жизни мы прекрасно помним.

Финеас Найджелус из третьего колена (тот самый, чей портрет регулярно хихикает над Гарри) был женат на Урсуле Флинт и является прапрадедом Молли Уизли — ее мать, Лукреция Блэк, вышла замуж за Игнациуса Пруэтта и родила троих — Молли, Гидеона и Фабиана; братья в муках погибли в Первой Магической войне, сражаясь с пятью Пожирателями.

В роду Блэков также есть связи с Яксли (Пожиратель), Крэббами, Розье (тоже Пожиратели) и Долгопупсами — Арфанг Долгопупс стал мужем Каллидоры Блэк (пятое колено), их сын женился на Августе, подарив родителям внука Фрэнка, который нынче коротает свои дни в больнице святого Мунго вместе с женой Алисой, матерью Невилла, полностью потеряв разум после пыток Пожирателей во время первой войны — Беллатрисы, ее мужа Рудольфуса, его брата Рабастана Лестрейнджа и, возможно, Барти Крауча-младшего.

Я уже молчу о судьбе Гарри (который состоит в родстве с предводителем потусторонщиков Реддлом и императорами потусторонщиков Певереллами, которые, согласно легенде, успели позаигрывать с самой Смертью).

Дополнительные сведения об общем портрете Блэков можно получить из уст самого Сириуса, который, окончив скупой рассказ про Регулуса (еще одна типичная потусторонщина вместо истории жизни), пока остальные поедают сэндвичи, мрачно продолжает:

— Я не смотрел на это годами. Вот Финеас Найджелус, мой прапрадед, видишь?.. наименее популярный директор Хогвартса за все время… и Араминта Мелифлуа, кузина моей матери… пыталась протащить через Министерство Билль, разрешавший охоту за маглами… и дорогая тетя Элладора… она начала семейную традицию обезглавливать эльфов-домовиков, когда они становятся слишком старыми, чтобы носить поднос с чаем…

В общем, да, семейка очень позитивная.

События жизни Сири со всей ясностью доказывают невозможность сбежать от того, в чем родился: все, чего Ярчайший пытался достичь, ускользнуло у него из рук, а все, кому он был предан и пытался защитить, умирали чуть ли не на его глазах. 12 лет Азкабана, невозможность вернуть себе доброе имя (а, впрочем, черт с ним — для Звезды главное, чтобы друзья знали, что он нормальный), дурная слава и, под занавес, безоговорочное заключение в ненавистном семейном гнезде — цепочка выглядит вполне последовательной.

Потусторонщина никогда и никого от себя не отпускает. Все попытки вырваться из-под ее влияния сопровождаются кровью и человеческими жертвами. Очень символично, что Сириуса убьет Беллатриса, которая изначально — все та же Блэк. Я знаю, что звучу кощунственно, однако Сириус — типичный пример того, что проклятье потусторонщины, прилипшей при рождении в пропитанной мрачняком семье, настигнет тебя везде, как бы далеко ты ни пытался от него запрятаться и каким бы «другим» себя ни считал.

— …конечно, всякий раз, когда в семье появлялся кто-нибудь более-менее приличный, от него отрекались, — продолжает Сириус. — Я вижу, Тонкс здесь нет. Может быть, поэтому Кикимер не слушается ее приказов — он, вообще-то, должен делать все, что скажет любой член семьи -

Разумеется, раз отцов и матерей таких людей, как Тонкс и Уизли, вычеркнули или выжгли из гобелена («…но нет смысла искать их здесь — если когда-либо в семье и была компания предателей крови, то это Уизли»), то их детей в принципе туда не вписали.

Тут вопрос немного в другом — через секунду после получения этой информации Гарри в удивлении восклицает:

— Ты в родстве с Малфоями!

В общем-то, ни удивление Гарри, ни то, что «все чистокровные семьи в родстве между собой» (посмотрела бы я на лицо Гарри, если бы он узнал, что Снейп по матушке тоже в родстве с Сири — и, следовательно, с Гарри) не новость. В контексте дальнейших событий мне не понятно вот что: если Кикимер обязан слушаться каждого члена семьи (тех, которых не выжгли из гобелена), а Нарцисса и Люциус членами оной семьи являются, получается, их приказам он тоже подчиняется.

Сириус приказал Кикимеру не разглашать информацию об Ордене — но ведь Малфои, чисто технически, могут приказать, чтобы он ослушался приказа Сириуса? И что тогда? Приказ прямейшего потомка все-таки считается более главным? Или Дамблдор — Хранитель не только дома Блэков, но и информации об Ордене, если такое возможно?

Более вероятно, что, когда обсуждается нечто очень важное, Кикимеру, как и Наземникусу, всякий раз отчего-то резко хочется спать. Только так, пожалуй, Директор может себя обезопасить — даже если Малфои прикажут выдать информацию об Ордене, Кикимер ничего такого сообщить не сможет.

Гарри продолжает разглядывать гобелен.

— Лестрейндж… — бормочет парень, поскольку эта фамилия рождает в нем какие-то смутные воспоминания.

— Они в Азкабане, — коротко бросает Сириус, однако нисходит до более развернутого ответа, когда Гарри продолжает с любопытством на него глазеть. — Беллатриса и ее муж, Рудольфус, попали туда вместе с Барти Краучем-младшим. Брат Рудольфуса, Рабастан, тоже был с ними.

Ах, как складно Сириус объясняет, когда и с кем арестовали дорогую кузину — а вот в прошлом году, сколь помнится, читая деткам лекцию номер два из истории современного Пожирательства, все никак не мог вспомнить, как же сына Бартемиуса звали-то: «Собственный сын Крауча был пойман с кучкой Пожирателей Смерти, которым удалось отвертеться от Азкабана. По-видимому, они пытались найти Волан-де-Морта и вернуть его к прежней силе… Не знаю. Я сам был в Азкабане, когда его привели. Это преимущественно то, что я узнал с тех пор, как выбрался, — надо понимать, от Дамблдора и специально для того разговора. — Мальчик был определенно пойман в компании людей, которые, спорю на жизнь, были Пожирателями…». Никаких имен, никаких уточнений касаемо того, что они были Пожирателями, и это известно, потому что это родственники Сириуса, с которыми он неоднократно сталкивался в бою — ничего. Ибо в том конкретном разговоре имена были остро не нужны.

Этот маленький нюанс, между прочим, замечает даже Гарри:

— Ты никогда не говорил, что она была твоей -

Упс. Заплутавший в семейной ностальгии Сириус вдруг понимает, что прокололся — не крупно, но не слишком приятно. Поэтому сейчас надо быстро-быстро что-то придумать…

— Есть какая-то разница, что она моя кузина? — выплевывает Звезда. — Они не моя семья, как я считаю. Она — точно не моя семья. — Хорошее уточнение. Маму-таки семьей признаем. — Я не видел ее с тех пор, как был твоего возраста, — ага, конечно; а при встрече в бою закрывал глаза и убегал. — Если не считать быстрый взгляд на нее, когда ее привели в Азкабан. Ты думаешь, я горжусь тем, что у меня есть такой родственник, как она?

Отлично, вывернулся, все хорошо, чего так нервничать? Мог бы просто ответить: «А ты никогда и не спрашивал». Однако последняя фраза наводит на мысль о том, что Сириус не столько тревожится о небольшом несоответствии своих показаний на лекции и сейчас, сколько о деяниях Беллатрисы — ужасных, за которые больно и стыдно. Я думаю, последней фразой Сириус выдает свое беспокойство о том, что Гарри теперь может как-то плохо о нем подумать, поскольку Беллатриса пытками довела до безумия родителей Невилла. Ну да, как будто Гарри, выросший рядом с Дадли, хуже всех знает, что кузены не в ответе друг за друга и то, какими они становятся.

— Я не имел ввиду, — быстро говорит Гарри, — я был просто удивлен, вот и все -

О, эти двое прекрасно понимают, о чем каждый из них не говорит вслух — именно о родителях Невилла.

— Это не важно, не извиняйся, — бормочет Сири, отвернувшись от гобелена.

Вот и поговорили два мужика, уважаю. Знаете, даже я на миг увидела перед собой Джеймса и Сириуса…

После того, как Сири вновь грузится насчет Директора и своей бесполезности, а Гарри — по поводу предстоящего слушания, и миссис Уизли своевременно отвлекает обоих призывом на ланч, лирическая беседа у гобелена оканчивается. Начинается своеобразный экшн — разбор залежей старых вещей (Сириус донельзя воодушевляется, когда его рука покрывается жутким наростом после укуса своенравной табакерки — хоть какой-то враг).

К старым вещам следует присмотреться повнимательнее, между прочим.

Так, огромный многоногий пинцет, попытавшийся проткнуть предплечье Гарри, Сириус (скорее всего, воодушевившись еще больше) сбивает внушительным томом «Природная знать: родословная волшебников». Два года спустя трио найдет эту книгу в каморке у Кикимера — и Гермиона посчитает крайне важным взять ее с собой в их скитание и почерпнет для себя много нового и интересного о фамилии Певерелл. Случайно ли? Не стану забегать так далеко вперед, до этого момента еще тащиться и тащиться, скажу лишь, что категорически не верю в случайности такого рода.

Среди прочих вещей — музыкальная шкатулка, которая вогнала бы всех в летаргический сон, если бы Джинни вовремя ее не захлопнула, Орден Мерлина первого класса, выданный дедушке Сири Арктурусу за то, что «он дал им много золота» (разумеется, как часто бывает со столь желанными наградами, фавориты Министерства получают Орден, в особенности, таких высоких степеней, как первая, «за выдающиеся проявления храбрости и заслуги в магии» намного чаще, чем этого можно было ожидать. Орден Мерлина второй степени дается за «достижения и стремления за обычными пределами», а третьей — за «вклад в арсенал знаний и развлечений». В то время как никто не оспаривает право, например, Дамблдора на Орден Мерлина первой степени за его победу над Грин-де-Вальдом и вообще или право Финеаса Найджелуса на Орден той же степени за заслуги в магии, ибо он, при всех его недостатках, был очень умен, в обществе был довольно большой резонанс, когда Арктурус купил себе эту награду — «за услуги Министерству»; или когда Фадж наградил себя Орденом сам за свою карьеру, которая явно никогда не дотягивала до понятия «выдающаяся»), большое золотое кольцо Ориона с фамильным гербом, которое так неудачно пытается стащить Кикимер, что аж заливается злыми слезами и полощет Сири очень необычными словами, когда его миссия проваливается, и… тяжелый медальон, который никто не может открыть… все это летит в огромный мусорный пакет…

Да, это тот самый медальон Слизерина, он же — крестраж Реддла. Счастлива сообщить, что я догадалась об этом сразу же после прочтения 6 книги и задолго до выхода книги 7, то есть примерно в возрасте 12 лет, и я до сих пор не могу перестать гордиться собой по этому поводу.

Я долго думала, действительно ли Кикимер просто «чистит» — или, мимоходом что-нибудь подслушивая, хочет стащить к себе именно медальон, за который, вроде как, в ответе? Но в таком случае, почему он не удосужился забрать его до того, как все перемещаются с уборкой в гостиную?

И почему создается ощущение, что эльф, шатаясь по дому по ночам и пугая Рона, будто что-то ищет? И, если ищет медальон, он что, забыл, куда его сунул? И что вообще, если разобраться, медальон делает в гостиной?

Моя версия, которая вполне логично вписывается в картину происходящего, отвечая на все вопросы, состоит в том, что некоторое время после смерти Регулуса Кикимер действительно пытался уничтожить медальон, однако, испробовав все, упал духом.

Либо в момент душевного падения, либо в момент попытки уничтожения медальона (ведь во время таких попыток, по идее, должно быть несколько шумно), кикимерову вещицу обнаружила Вальбурга. Или Орион (и тут уже можно начинать догадываться, почему он умер).

В последующие годы, я полагаю, Вальбурга продержала богатую, древнюю и ценную вещицу при себе, что тем более обосновано, если она задала Кикимеру логичный вопрос: где взял? Кикимеру на прямой вопрос пришлось как-то отвечать и, вполне возможно, он сказал, что медальон связан с Регулусом (тут можно продолжить догадываться, почему умер Орион).

Оставшиеся годы до своей смерти Вальбурга активно ухудшала свое физическое, моральное и психическое состояние, находясь в какой-никакой близи от медальона. Затем хозяева поместья умерли, и Кикимер остался один.

Почему он не забрал медальон себе? Я вижу несколько причин.

Во-первых, он не особо стремился вновь сближаться с этим явно темным артефактом, тянущим силы из любого живого существа, которое оказалось поблизости.

Во-вторых, он мог о нем и запамятовать, сначала убитый горем по хозяйке, а затем пришибленный и начинающимся помутнением рассудка.

В-третьих, он полагал бессмысленным тащить медальон обратно к себе в каморку (см. п. 1), если теперь, когда люди исчезли, дом всецело принадлежит ему.

В-четвертых, вполне возможно, Кикимер не знал, где медальон теперь, а перерывать все личные вещи хозяйки либо считал неэтичным, либо даже имел некогда прямой приказ не прикасаться к ним и не смел его нарушить даже после смерти хозяев.

В-пятых, все сразу (что вероятнее всего).

И все бы хорошо, если бы не возвращение в дом Сириуса и переезд туда на жительство всех Уизли.

Замечу: Кикимер забрел в комнату, где спал Рон, именно в первую ночь после заселения в дом всех этих милых людей — уверена, миссис Уизли тем вечером достаточно громко делилась планами уборки вверенной ей территории.

Таким образом, я полагаю, Кикимер, поняв масштабы и радикальность уборки, конечно, пытается спасти все, что можно (включая старые брюки Ориона), однако и отыскать медальон стремится далеко не в последнюю очередь.

Все это приводит в движение Круговорот Вещей Блэков в природе — Уизли и Ко выбрасывают, Кикимер тащит, Наземникус смотрит, куда.

Знает ли Дамблдор об истории с медальоном и тащит ли его Кикимер специально (в какой момент — не принципиально, однако, видимо, где-то именно 7 августа, до того, как был утилизирован мешок с «мусором»), по чьей-нибудь хитрой манипулятивной указке?

Не думаю. Даже уверена, что нет.

Соответственно, и Наземникус, который давно уже восхищается чистым столовым серебром XV века, смотрит, куда Кикимер тащит вещи, не по заданию, а, скажем так, по велению души бизнесмена. Пока что.