Большая Игра профессора Дамблдора. Продолжение (джен)

Почти бегом покинув зал судебного заседания, Гарри чуть не сталкивается с крайне бледным и перепуганным мистером Уизли, стоявшим прямо под дверью.

— Дамблдор не сказал -

Учитывая, в каком расположении духа вылетел Директор из зала, могу представить его выражение лица — и тогда как-то сразу совершенно не удивительной станет казаться сильная бледность мистера Уизли.

— Оправдан по всем пунктам! — выдыхает Гарри, плотно прикрыв за собой дверь.

— Гарри, это чудесно! — мистер Уизли, просияв, приобнимает мальчика за плечи. — Ну конечно, они не могли признать тебя виновным, не со свидетельницей, — «…с которой я провел много томительных минут ожидания, и благо еще, что мы успели-таки ее доставить вовремя», — но все равно, не буду притворяться, я не был -, — «…уверен, что судей это остановит, учитывая цели, методы и отношение Фаджа».

Мистер Уизли умолкает, поскольку дверь зала суда распахивается — судьи принялись расходиться.

— Мерлинова борода! — комментирует мистер Уизли. — Тебя судили полным составом?

— Наверное, — тихонько отвечает Гарри.

Где-то на этом моменте мистер Уизли, очевидно, ловит инсайт, мгновенно сообразив, по какой причине Директор был не то чтобы очень радостен и беззаботен, когда слушание закончилось. Мимоходом замечу также, что, судя по всему, миссис Фигг, ожидая возможного повторного вызова в зал, не слишком многословно поведала мистеру Уизли, что ж там, собственно, на этом слушании происходит. Если она вообще была в состоянии хоть что-либо сказать.

Пара судей кивает Гарри, проходя мимо, часть приветствует мистера Уизли (отмечу, к ее чести, в их числе оказывается и мадам Боунз — она произносит: «Доброе утро, Артур». Несмотря на все трудности, которые теперь могут у нее возникнуть, на глазах у полусотни свидетелей, после крайне двусмысленно толкуемого поведения на слушании — вежливо кивает «врагу народа», человеку, общающемуся с Дамблдором. Очень достойно. С другой стороны, чему удивляться? Во-первых, человек она такой, во-вторых, все же, ее брат Эдгар в годы первой войны был в Ордене с братьями жены мистера Уизли, да и не думаю, что сам мистер Уизли в тот период оставался сильно в стороне от дел — короче, респект ему и уважуха от таких, как мадам Боунз).

Остальные, впрочем, прячут глаза. Амбридж, Фадж и (спустя пару секунд после них) Перси выходят последними — и если мужчины Гарри и Артура игнорируют, то вот Амбридж, повторюсь, смотрит на мальчика почти оценивающе.

Чем обусловлен выход Министра Магии из зала в числе последних, думаю, объемно расписывать не надо — во-первых, необходимо сначала привести себя в нормальное состояние после перенесенной травмы, во-вторых, явно некоторые новые идеи горячо стремящихся угодить сотрудников обсуждаются прямо там, где оные идеи во вдохновленные словами Дамблдора горячие головы пришли.

Замечу: Перси при обсуждении тоже присутствовал. Не думаю, впрочем, что обсуждение успело стать бурным и обрасти подробностями, а изо рта Перси вырывалось что-то большее, чем: «Да, хозяин, все замечательно прошло, хозяин, вы были неотразимы, хозяин, да, все верно, совершенно прекрасная реплика, мадам», — но факт того, что Перси, в общем-то, стали известны Министерские планы мсти разной степени коварства на весь год вперед, немного… м… раздражает. Ибо Перси, очевидно, чем дальше, тем больше знает — и молчит. Весь год. Ну, кроме одного раза, но до него я еще доберусь — и не менее основательно назову вещи своими именами.

Пока же все судьи скрываются из вида, и Гарри с мистером Уизли начинают двигаться к выходу.

— Я отведу тебя обратно, чтобы ты поскорее рассказал остальным хорошие новости, — произносит мистер Уизли, — заброшу тебя по пути к тому унитазу в Бэтнал Грине. Пойдем…

— Так, и что же вы будете делать с тем унитазом? — спрашивает мальчик, с которого волнами принимается скатываться напряжение.

— О, это обычное контр-заклятие, — поясняет мистер Уизли, когда они с Гарри начинают подниматься вверх по ступеням на девятый уровень. — Но дело не в том, чтобы исправить повреждения, дело в отношении, которое стоит за вандализмом, Гарри. Травля маглов может рассматриваться некоторыми волшебниками, как нечто веселое, — например, в очень определенных случаях, такими волшебниками, как Фред и Джордж, ага. Но «Гиперъязычки» все равно получились отменным розыгрышем. — Но это выражение чего-то более глубокого и скверного, и я -

Мистер Уизли прерывается на полуслове. Они с Гарри едва достигают девятого уровня — в нескольких футах от них стоит Фадж, который разговаривал с также прервавшимся на полуслове и оглянувшемся на звук шагов Люциусом Малфоем.

Очень интересно. «Скользкий друг» собственной персоной. На девятом уровне. С Фаджем. В трех миллиметрах от входа в Отдел Тайн. Положение фигур на доске и ходовые комбинации, прямо скажем, впечатляют.

Глаза Малфоя останавливаются на Гарри.

— Так-так-так… Патронус, Поттер, — холодно протягивает он. Гарри столбенеет. — Министр как раз рассказывал мне про твое счастливое избежание наказания, Поттер. Крайне изумительно, как ты продолжаешь выкручиваться из очень узких щелей… как змея, в сущности.

— Да, — выплевывает Гарри, чье плечо мистер Уизли благоразумно решил сжать ладонью во избежание резких подростковых телодвижений. — Да, я хорош в избегании.

Вполне ожидаемый обмен приветствиями после долгой разлуки, ведь Гарри и Люциус не виделись со времен, кажется… а, да, точно, возрождения Томми на кладбище. Весело было. Люциус, сколь помнится, так уж залихватски смеялся, когда Том решил поиграть с мальчиком в дуэль и устроил замечательный тренинг «Как долго можно выдерживать Круциатус».

Потом, правда, все дружно немного подрасстроились… наверное, потому, что Гарри, забрав Седрика, исчез с кладбища даже не попрощавшись (в самом деле, не расстроился же Люциус потому, что вдруг представил на месте Гарри собственного сына, такого же мальчика). Видимо, в тот момент для Пожирателей, которые, разумеется, оказались виноваты в случившемся (не Реддл же, в конце концов), наступил жизненный этап, который я про себя для краткости называю просто: «Упс».

Кто в миг встречи у Отдела Тайн хочет задушить кого больше — Гарри Малфоя или Люциус парня — я, пожалуй, судить не возьмусь.

— И Артур Уизли! — продолжает Люциус, обратив взгляд к мистеру Уизли. — Что ты здесь делаешь, Артур?

— Я здесь работаю, — коротко отвечает мистер Уизли.

Обычный обмен любезностями старых-добрых недругов, не иначе. Только вот Люциусу все как-то неймется:

— Не здесь, конечно же? — он поднимает брови и многозначительно косится на дверь в Отдел Тайн за плечом мистера Уизли. — Я думал, ты выше, на втором уровне… разве ты не занимаешься чем-то, что включает в себя воровство магловских вещей и магические манипуляции с ними?

— Нет, — выплевывает мистер Уизли, больно сжав плечо Гарри.

Фу, как неизящно — вспоминать перед Министром дела давно минувших дней. Нет бы сосредоточиться на настоящем, в котором мистер Уизли промахов больше не совершает (по крайней мере, не попадается) — и даже, к слову сказать, не напоминает молчащему в тряпочку Фаджу о том, что Гарри уже предупреждал его, Министра, о некоторых… м… Пожирательских особенностях Малфоя.

— А что вы здесь делаете? — громко спрашивает парень у Люциуса.

— Я не думаю, что личные дела между мной и Министром, — разумеется, сначала — «мной»; истинный англичанин-аристократ, ага, — как-то касаются тебя, Поттер, — Малфой разглаживает складки на мантии, которая отзывается бряцаньем золота в карманах. — В самом деле, лишь потому, что ты — любимый мальчик Дамблдора, тебе не следует ожидать схожую снисходительность со стороны остальных… — и почему я слышу в этих словах интонации Снейпа? — Не пойти ли нам наверх в ваш кабинет, в таком случае, Министр?

— Разумеется, — кивает Фадж, поворачиваясь спиной к Гарри и Артуру («Как скажете, мой господин»). — Сюда, Люциус.

И парочка гордо удаляется, тихо о чем-то беседуя.

Едва они скрываются из вида, с уст Гарри слетает вопрос, прямо-таки поражающий меня своей проницательностью:

— Почему он не ждал у кабинета Фаджа, если у них совместные дела? Что он здесь делал?

Недопустимо в столь желаемых мною количествах употреблять здесь слово «очень», чтобы описать, насколько это хороший вопрос.

Ну-ка, версия мистера Уизли? Слова:

— Пытался пробраться в зал суда, мне кажется. Пытался узнать, исключили тебя или нет. Я оставлю записку Дамблдору, он должен знать, что Малфой снова говорил с Фаджем… Золото, я подозреваю, — отвечает Артур на вопрос Гарри о том, что за личные дела могут быть у одного с другим. — Малфой щедро раздавал на всякие нужды годами… сводит его с правильными людьми… потом он может просить об услугах… откладывать законы, прохождения которых он не хочет… о, он очень хорошо обеспечен связями, Люциус Малфой.

Действия: крайне взволнованно глядит поверх плеча, на дверь в Отдел; думает о Дамблдоре и необходимости проинформировать его; отвечает со злостью; использует многоточия в речи; раздраженно отмахивается от докладных записок, порхающих в лифте.

Итак, по-моему, все вполне очевидно: во-первых, мистер Уизли раздражен отнюдь не едким уколом Люциуса в его адрес, во-вторых, он явно думает не о том, что говорит, и говорит не то, что думает, в-третьих, наконец, его объяснение пребыванию Малфоя на девятом уровне (мол, Люциусу шибко интересно было узнать, исключили ли Гарри из школы) еще слабее, чем объяснения самого Люциуса, что, мол, у них с Фаджем дела в кабинете Министра, поэтому он ждет его на девятом уровне.

И уж слишком явно бросается в глаза, что оба они (и Люциус, и мистер Уизли) прекрасно знают, что именно здесь Артур тоже работает (правда, на другого работодателя). И как же сильно Люциуса заботит, что это Артур тут делает… Я уверена: так же, как мистер Уизли немедленно сообщит Ордену, что видел Малфоя возле Отдела Тайн (и дело вовсе не в том, что Люциус «снова говорил с Фаджем»), Малфой передаст Реддлу, что видел Артура у Отдела. Да не одного — а с Гарри.

Таким образом, Реддлу за этот день бонусом прилетит информация, из которой он, как у него водится, сделает поспешные и неверные выводы: раз Гарри знает отныне дорогу не только к Министерству, но и к Отделу Тайн, это определенно указывает на то, что мальчику известно и о содержимом оного Отдела. Ну, очевидно, так!

Хорошо, но что изначально Люциус собирался тут делать, если мы уже определились с тем, что вовсе не Министра он ждал? Кстати, за что Фаджу такое вознаграждение, звенящее в карманах его «скользкого друга»?

Подозреваю, что золото счастливому Фаджу достается сейчас действительно просто так, ибо сие есть часть веселой акции «Подкупи Министра сейчас — проще будет жить потом».

С первым вопросом чуть посложнее, однако картинка вырисовывается приблизительно такая: пока вся королевская конница и вся королевская рать носились с верхних уровней на самый нижний, Люциус, прекрасно знающий о том, что этот день — день слушания Гарри, понял, что вечеринка началась не по сценарию.

Вначале обидевшись, что его не позвали, Малфой, впрочем, тут же сообразил, как удачно все оборачивается — Дамблдор занят в зале суда, его можно не опасаться, поскольку в ближайшее время он вряд ли бросит увлекательное спасение своего любимчика от «правосудия», а дело это, учитывая нежную любовь к Директору, которую испытывает Фадж, может затянуться надолго; Министр и вся остальная верхушка сейчас заняты судом, следовательно, опасных свидетелей минимум; в случае, если кто высокопоставленный застукает его, Люциуса, он может смело соврать, что ожидает Фаджа; не высокопоставленного можно послать — для верности проговорив что-нибудь, схожее по смыслу с «я не думаю, что личные дела между мной и Министром как-то касаются тебя».

Наконец, главное: пока все смотрят куда угодно, но только не на него, Люциусу предоставляется просто шикарная возможность наконец подобраться к Отделу Тайн (ибо было бы странно, если бы он на виду у всех спускался на девятый уровень в любой другой день без какой-либо, пусть даже самой дурацкой, причины; да еще и делал так регулярно) и что-нибудь там попытаться утараканить.

Ну, это в идеале (еще неплохо было бы, например, план-схему Отдела накидать, расположение дверей и переходов изучить, в общем, провести основательную разведку). На деле же получается так, что пробраться в Отдел мешает стража Директора.

Поэтому задача-минимум — прощупать оную стражу.

Отмечу: кем конкретно она представлена в данный момент, Люциус знать не может — Стерджис Подмор находится под мантией-невидимкой. Однако у Малфоя есть масса времени и возможностей заставить Подмора раскрыться — или даже просто, на удачу, послать в какой-нибудь подозрительно дышащий угол Империус.

А дуракам, как известно, везет — Подмор, то ли не ожидавший удара, то ли проигравший в маленькой битве, оказывается околдован. Обидно, учитывая, что оба противника наверняка были предупреждены начальством о возможной атаке. Ибо я ни в жизнь не поверю, что Реддл, знающий через того же Люциуса, что в этот день Министерство и Дамблдор будут заняты слушанием Гарри, не приказал Малфою попытаться проникнуть в Отдел; и я не верю, что Дамблдор не предупредил своих дежурных о возможной опасности. Однако, увы, Люциус оказывается проворнее.

И все бы ничего, но дальше становится еще интереснее.

Я долго задавалась вопросом, как так вышло, что Директор, проносившийся к выходу с девятого уровня, волоча за собой миссис Фигг, не спугнул Малфоя, и тот остался на прежнем месте, у Отдела, аж пока на него не налетел сначала Фадж, а потом и Гарри с Артуром. Наконец, поняла.

По всей видимости, Директор Люциуса на своем пути и вовсе не увидел — тот либо гулял по Отделу в тот момент, когда Дамблдор широким шагом шел на выход, либо прятался — под мантией-невидимкой Подмора. Заслышав голоса и шаги судей, Малфой быстренько явился миру и поспешил завести разговор с Фаджем (возможно, даже не имея предварительной договоренности о встречи с ним) — разумеется, с вопроса о том, как прошло слушание. Потом выдал едко-сочувствующий комментарии в ответ на сетования Фаджа — и был прерван Артуром и Гарри на полуслове.

Любопытно, что примерную картину масштабов возможнослучившегося мозг Артура рисует в долю секунды, он крайне сильно напрягается по поводу состояния Подмора — на месте ли тот, был ли обнаружен, в порядке ли? И первое, что вырывается из уст мистера Уизли: Директору необходимо знать о том, что Люциус (возможно, снова) был замечен у Отдела Тайн, один на один с Подмором. Потому что состояние коллеги мистер Уизли на глазах Гарри проверить не может — может лишь взволнованно коситься в его сторону.

Еще более любопытно то, что мозги Гарри думают почти в ту же самую сторону (о Люциусе и Империусе, правда, перепутывают объект воздействия):

— Мистер Уизли, — медленно произносит парень, — если Фадж встречается с Пожирателями Смерти вроде Малфоя, если видится с ними один на один, откуда мы знаем, что они не наложили на него Империус?

— Не думай, что нам не приходило это в голову, Гарри, — тихо отвечает Артур. — Но Дамблдор думает, что Фадж сейчас действует по собственной воле, — «Хороший, добрый мальчик. Нет, глупостям Министра оправданий, к сожалению, нет». — Что, как Дамблдор говорит, все равно не слишком комфортно. Лучше больше не говорить об этом прямо здесь, Гарри.

Уши, уши, уши… а ведь мистера Уизли потому до сих пор и не уволили, что он в последние годы ведет себя очень, очень аккуратно — и лучше сложившуюся традицию не нарушать.

Реплика мистера Уизли позволяет понять крайне важную вещь: Дамблдор умеет распознавать Империус (еще бы, у него личный тренажер Бартемиус Крауч месяца четыре под боком находился — возможно, тогда Директор засомневался, зато сейчас в симптоматике сечет сразу). И, поскольку можно не сомневаться, что Директору станет известно и о Люциусе, и о Подморе (рано или поздно), понятно, почему Малфой так скрипит зубами и плюется желчью, завидев Артура. Золото он, понимаете ли, побежал Фаджу вручать… да он уполз с места преступления и отвел себя от опасности в злости ляпнуть что-нибудь Артуру при Министре.

Вот кто уж, кстати, больше всех рад встрече, так это Фадж — подсластил Малфой ему пилюлю после слушания. Эх, вот есть же вещи бесценные — и ни Фадж, ни Люциус (пока) этого не понимают. Жаль. Что ж, первого прижмет через год. Второй же… а второму еще три года со всем смаком расплачиваться за то, что Томми дал своему «скользкому другу» подержать крестраж, а тот его не удержал.

В общем, как бы то ни было, Люциус свое дело успешно сделал — другое, простите, дело в том, что он крайне не успешно попытался скрыться (но кто ж знал, что поблизости ошивается Артур?) — и Дамблдор Подмора теперь проверит со всей вероятностью.

А Дамблдору достаточно только своими ясными голубыми внимательно взглянуть в глаза подчиненному, чтобы понять, под Империусом ли он, и, возможно, даже дословно узнать полученный им приказ (например, что-нибудь вроде: «Действуй, как ведешь себя обычно»).

По этой причине Подмор начинает избегать членов Ордена, что само по себе тоже вскоре привело бы к его разоблачению — если бы Дамблдору не нужно было героически строить из себя полнейшего идиота. Разумеется, Артур, сменяющий Стерджиса той же ночью, внимательно к нему присмотрится и, возможно, что-то даже заметит — однако на этом всё, и Реддл с Люциусом, поначалу было напрягшиеся, расслабятся, видя, что никто из Ордена не выпрыгивает из штанов после 12 августа.

О причинах подобного маразматичного поведения Ордена и Дамблдора в первую очередь — позже.

Сейчас же Гарри опустошает свой мешочек с деньгами в фонтан атриума, следуя обещанию, данному себе в отчаянии перед слушанием (на табличке у фонтана написано, что все пожертвования идут в больницу святого Мунго — туда, где родители Невилла), и возвращается на Гриммо, где его приветствуют, как победителя:

— Я знал! Ты всегда выбираешься из всяких штук! — вопит Рон.

Миссис Уизли и Гермиона, тем не менее, судя по их красным глазам, к моменту возвращения Гарри на Гриммо уже успели несколько раз оплакать неоконченное образование парня. Сильно же они верили в Дамблдора, если придумали себе, что есть вероятность того, что он позволит Гарри вылететь из школы — да он бы костьми лег, но Гарри бы доучился в любом случае (хотя вот просто интересно, что намеревался делать Директор, если бы парня все-таки исключили?).

Ни Люпина, ни Тонкс на кухне уже нет, зато по-прежнему на месте Сириус.

— Послушай, Сириус, Люциус Малфой был в Министерстве -, — обращается к Сири мистер Уизли.

— Что? — резко переспрашивает тот.

— …да, мы видели, как он разговаривает с Фаджем на девятом уровне, — возле Той Самой Двери, — затем они поднялись в кабинет Фаджа вместе. Дамблдор должен знать.

— Точно. Мы скажем ему, не волнуйся.

Любопытный диалог — хотя бы тем, что Сириус так остро и мгновенно реагирует на известие о Малфое в Министерстве, даже не дослушав новость. Будто Люциус никогда прежде не вертелся в Министерстве целыми сутками. Впрочем, подозреваю, что Сириус понимает, что новость важная, иначе Артур не стал бы упоминать о встрече с реддловым другом.

Опять же, при детях мистер Уизли не в состоянии произнести вслух свои подозрения о Подморе, остается лишь надеяться на смекалку Сири или лично Дамблдора (впрочем, упущение Артура — в том, что он не отвел Сири в сторону для более подробного разговора). Но пока что до Сири не доходит вся опасность ситуации, и он говорит, что предупредит Дамблдора — когда? Ой, Мерлин, время для Звезды не существует — когда-нибудь позже, что, горит, что ли?

Благо, Артур лично сменяет Подмора этим вечером и наверняка воспользуется возможностью внимательно присмотреться к его состоянию — до того момента, в целом, не стоит зря сеять панику. Дамблдор, который, по словам миссис Уизли, «очень занят», на праздничный ужин на Гриммо не торопится, а это значит, что Сири собирается послать Директору Патронуса, либо сову, либо Финеаса — в общем, вы меня простите, но с такой «налаженной» связью Люциус имел за один только этот день массу возможностей воспользоваться услугами Подмора и остался бы незамеченным. Если бы не боялся обратного. И если бы промедление Ордена в этом вопросе на самом деле могло бы иметь какие-то страшные последствия.

— Конечно, раз уж Дамблдор выступил в твою защиту, у них не было шанса тебя осудить, — счастливо рассуждает Рон, накладывая всем картошки.

— Да, он все здорово разрулил, — улыбается Гарри.

Даже сам парень понимает, что с его стороны в этот момент было бы крайней неблагодарностью добавлять: «Хотелось бы, чтобы он поговорил со мной, конечно». Или что-нибудь из репертуара Тома: «Или хотя бы посмотрел на меня…».

При этой мысли шрам Гарри болит так сильно, что он инстинктивно хлопает себя по лбу.

— Что случилось? — взволнованно спрашивает Гермиона.

— Шрам… но ничего, это теперь постоянно случается…

Гермиону такая информация не слишком удовлетворяет, и Юный Игрок еще некоторое время настороженно оглядывает друга. Меня объяснение Гарри в настоящий момент тоже не удовлетворяет, ибо я знаю, что, если шрам болит, на это есть очень веские причины.

Можно было бы списать все на реакцию Тома в Гарри на крайне болезненное для него упоминание об игнорировании со стороны Дамблдора — однако я поставлю на то, что примерно в этот момент Реддлу было доложено об удачной операции с Подмором.

Таким образом, Том уже в курсе околоотделовских событий, а Дамблдор — еще нет. Позиции на доске это принципиально не меняет, но мне вот по-человечески обидно…

Последняя деталь этого дня, которая не имеет абсолютно никакого отношения к Игре, но уж очень символична: Фред, Джордж и Джинни все это время, победно танцуя, вопят диковатую песню «He got off» («Он отделался»), и так получается, что самые высокие ноты в ней попадаются после фраз присутствующих на кухне об: оправдании Гарри (ну, тут понятно, он действительно отделался); вероятности присутствия Кингсли на ужине (отделался от работы на вечер и, если копнуть глубже, возможно, подозрений Скримджера на его счет); сильной занятости Дамблдора (прикрываясь работой, Директор отделался от необходимости ужинать с Гарри); и, наконец, о том, что Люциус был в Министерстве — и «отделался» от мистера Уизли, пойманный в очень подозрительном месте в очень подозрительное время.

Мои учителя всегда говорили мне, что главное в чтении знаков — их увидеть.

Меж тем, после взбудоражившего всех слушания в штаб-квартире Ордена Феникса жизнь вновь переходит на отлаженные рельсы, возобновляется массовый Бег-по-Кругу, масштабы которого устрашающе расширяются с каждым годом: дети чистят дом, взрослые занимаются шизофреническими делами разной степени шизофреничности (вроде охраны двери в Отдел Тайн), периодически забегая на Гриммо и съедая все, что успела наготовить миссис Уизли, которая, помимо этого, продолжает прекрасно справляться с заданием по закрытию доступа к любой информации многочисленным детским ушам, обыкновенным или с Удлинителями, что мимоходом лишний раз доказывает, что, когда кое-кому очень надо скрыть что-либо, это у него (кое-кого) прекрасно получается.

Гарри, чем ближе подбирается к нему конец каникул, все больше мечтает оказаться в Хогвартсе и покинуть грязный, затхлый дом на площади Гриммо, а Сири, чем дальше, тем усиленнее депрессует по этому поводу (можно представить, каково ему в этом доме, раз уж даже Гарри начинает изводиться), и депрессует он, прошу заметить, не где-нибудь, а в комнате матери — на пару с гиппогрифом.

Разумеется, Звезда полагает именно Клювокрыла единственным живым существом в доме, способным с точностью понять все его чувства. Так и представляю эти длинные, полные тоски, заунывные монологи Сири: «Ты, как и я, сидишь в неволе, мой друг птичка… Помнят ли еще твои могучие крылья чувство полета, даруемую им свободу, свежий воздух и ветер, целующий прямо в лицо… Старик! Я слышал много раз, что ты меня от смерти спас — зачем?.. Угрюм и одинок, грозой оторванный листок, я вырос в сумрачных стенах — душой дитя, судьбой монах…»

— Ой, только не вздумай чувствовать себя виноватым! — строго отрубает Гермиона, когда Гарри делится с ней частью своих переживаний. — Твое место в Хогвартсе, и Сириус знает это. Лично я думаю, что он эгоистичен.

— Это немного грубо, Гермиона, — замечает Рон. — Ты бы не захотела торчать в этом доме в одиночестве.

— Он не будет в одиночестве! Это штаб Ордена Феникса, разве не так? Он просто надеялся, что Гарри будет жить с ним.

— Не думаю, что это правда, — откликается Гарри. — Он не дал мне прямого ответа, когда я спросил, можно ли.

— Он просто не хотел еще больше теплить себя надеждами, — мудро замечает Гермиона. — И он, наверное, чувствовал себя немного виноватым, потому что, я думаю, часть его действительно надеялась, что тебя исключат. Тогда вы стали бы изгоями вместе.

— Брось! — восклицают Гарри и Рон.

— Как угодно, — Гермиона пожимает плечами. — Но иногда мне кажется, что мама Рона права, и Сириус путается в том, ты ли это или твой отец, Гарри.

— То есть ты думаешь, что он тронулся головой? — угрожающе переспрашивает Гарри.

— Нет, — просто отвечает Гермиона, — я только думаю, что он был очень одинок слишком долгое время.

Я много размышляла, в чем причина и как это ей удалось — Гермиона в этот год действительно становится личным психологом Гарри. Должна для справедливости отметить, что вообще-то девушкам ее типа подобное не свойственно — так глубоко психологически нырять в суть людей и взаимоотношений. Был период, я грешила даже тем, что думала, что Гермионе правильные разъяснения вот этого психологисского всего подсказывает кто-то со стороны — ну просто потому, что внезапно открывшаяся свехрспособность девушки наводила на огромные подозрения. Однако в замке ей подробные инструкции по психологии и педагогике просто не от кого было получать, поэтому мне пришлось признать, что Гермиона и впрямь удивительно повзрослела за лето.

Разумеется, это вовсе не означает, что широкие познания в области человеческой психологии она не дополняет, черпая со стороны — к примеру, из тех же самых бесед с Джинни многочисленными увлекательными летними ночами, с Тонкс, с Люпиным, наконец. Почти уверена, все это оказывает на нее большое воздействие, а Люпин, наш Высший Учитель, в какой-то момент так и вовсе просто берет и подтягивает несопротивляющегося юного комрада до довольно высокого уровня. На выходе получаем: у Гарри появляется восхитительно толковый конфидент.

Вообще, надо сказать, именно в этот год Гермиона по-настоящему блистает, проявляя себя во всей красе. И я не перестану восхищаться, с какой ювелирной точностью Директор выделяет лучших из лучших и дает им место в своей команде.

Так вот. Гермиона права насчет Сири. Процентов на 90. Остальные 10 остаются ею не раскрыты, и я подозреваю, лишь потому, что все-таки всех нюансов она не знает. Например, то, что Сириус ревнует Гарри к Хогвартсу — это не просто похоже, а в наглую зеркалит ревность, которой Звезда исходила, глядя, как Джеймс проводит все больше времени с Лили, а затем и вовсе обзаводится ребенком.

И в том, и в другом случае Ярчайший реагирует абсолютно идентично: он не хочет отпускать Поттера; с радостью отпускает Поттера, ибо выше всего ставит счастье друзей. Причем оба этих действия он совершает одновременно.

Что-то похожее вертится в объяснениях Гермионы, однако то ли она не сумела подобрать более точные слова, то ли не стала тревожить чувства Гарри. Ее фраза о том, что иногда она готова согласиться с миссис Уизли, крайне верна, я бы сказала, попадает в яблочко, однако я не могу судить, понимает ли это Гермиона столь же хорошо, как чувствует. Может даже, чувствует, что ощущениями понимает то, чего разумом не понимает, ибо попросту лишена достаточного количества информации об исходных данных. Зато некоторые из старшего поколения явно располагают ею в изобилии. На их слова Гермиона и ориентируется.

Сири остро не хватает тепла, и эту дыру не в состоянии заполнить даже Люпин (у того свои проблемы с фиксациями разного рода тараканов). Он только-только начал находить настоящий контакт с Гарри — и мальчику вновь необходимо оставить Сириуса одного. Не то чтобы Гарри так уж сильно страдает по этому поводу, но это вызывает у парня определенный дискомфорт.

Сам Сириус понимает, что его эгоизм не имеет права на существование и признает, что крестник должен возвращаться в Хогвартс, однако это не отменяет того факта, что без Гарри ему будет очень и очень плохо, ибо только он, Поттер, способен дать Звезде то тепло, в которой она так нуждается. По крайней мере, так думает Звезда.

Сириус храбрый, преданный, безрассудный и немного неуравновешенный из-за проведенного им времени в Азкабане. У него никогда не было шанса нормально повзрослеть. Люпин все это прекрасно понимает, но иногда Сири способен вывести из себя даже Люпина — и тогда принимается страдать по поводу своего одиночества и якобы огромной непонятости вдвое усерднее. А тут еще этот дом, воспоминания, Кикимер, Снейп, мама, которые не упускают случая подлить масла в огонь души рвущегося к свободе и жизни Сири…

Кстати о Кикимере и Снейпе.

Если сконцентрироваться на первом, то можно, пожалуй, даже ужаснуться тому, сколь много он видит и слышит, учитывая, что дети то и дело натыкаются на него в каких-нибудь темных углах, и сколь много эльф позже в состоянии будет рассказать Реддлу если не о делах Ордена (запрещено), то уж точно о психологии взаимоотношений в нем.

Пикантность ситуации в том, что Дамблдор-то прекрасно знает всех Пожирателей Смерти и лично Тома, а вот Реддл первое время очень сильно проигрывает в том пункте, где про «изучить врага». Поэтому Кикимер действительно является кладезем полезной информации, которую Том без него не добыл бы никогда в жизни — ибо Снейп молчит.

Реддл не знает об отношениях Гарри и Сири до самого Рождества именно по этой причине. По той же недоброжелательно сверкающей глазами причине Тому до самого конца абсолютно ничего не известно о том, что Гарри даже не подозревает о существовании какого-то там пророчества…

Зато оная же причина вполне могла, сообщая Реддлу «так называемую ценную информацию, при этом утаивая суть», раскрыть что-нибудь о том, например, что Гарри — змееуст (а то чего Люциус так про змей при встрече выделяет?). С точки зрения Реддла — информация действительно крайне важная и лишний раз подтверждает лояльность Снейпа. С точки зрения Дамблдора же… что ж, Реддл как не знал о нюансах собственной связи с Гарри, так пока и не знает.

Может быть, отчасти поэтому (лишь отчасти) Снейп избегает тесных продолжительных контактов с членами Ордена и не задерживается в доме надолго. Меньше знаешь — меньше врать.

За всем этим проносится лето, наступает 31 августа, последний день каникул, самое интересное в котором начинается с того, что Рон приносит Гарри наконец присланные списки учебников.

— Вовремя, я думал уж, они забыли. Обычно приходят гораздо раньше…

— Только две новых, — комментирует Гарри, закончив с чисткой клетки Букли. — «Стандартная книга заклинаний», пятый курс, Миранды Гусокл и «Теория магической защиты» Уилберта Слинкхарда.

Тут в комнату ребят трансгрессируют Фред и Джордж.

— Мы тут задались вопросом, кто включил в список книгу Слинкхарда? — говорит Фред.

— Потому что это означает, что Дамблдор нашел нового преподавателя по Защите от Темных Сил, — говорит Джордж.

— А он вовремя, — произносит Фред.

— В смысле? — интересуется Гарри.

— Ну, мы подслушали через Удлинители разговор мамы и папы несколько недель назад. И из того, что они сказали, выходит, у Дамблдора были большие проблемы отыскать кого-либо для работы в этом году.

— Не удивительно это, — кивает Джордж, — если посмотришь, что случилось с последними четырьмя?

— Один уволен, один мертв, у одного стерта память и один был закрыт в чемодане на девять месяцев, — подсчитывает Гарри. — Ага, понимаю, что ты имеешь ввиду.

Хвала небесам за Фреда и Джорджа! Честно, если бы им вдруг не приспичило поговорить на эту, в целом, не слишком животрепещущую тему, я бы, вероятно, проморгала к троллям весь этот огромный кусок Игры за кадром.

Итак, что мы имеем. На поверхности плавает следующее: до глубины души задетый на слушании по делу Гарри Фадж словами Директора о том, что Министерство к Хогвартсу имеет самое посредственное отношение, решает это дело исправить и с помощью Амбридж даже придумывает, как — внедрить в Хогвартс свое доверенное лицо.

Можно, конечно, создать для него какую-нибудь новую должность, однако самый очевидный и простой способ — поставить своего человека на пустующее место преподавателя Защиты от Темных Сил.

Вступив в эту должность, доверенному лицу Фаджа следует, согласно плану Страшной Мсти:

а) перекроить программу курсов;

б) убедить всех, что Директор и Гарри — шизофреники, буйные и опасные;

в) предложить студентам стучать на шизофреников и сочувствующих (из двадцати один точно откликнется);

г) зарубить весь курс Гарри на СОВ;

д) следить за Дамблдором и сочувствующими (включая преподавательский состав);

е) выявить несогласных, сформировать отряд активных сторонников;

ж) убрать несогласных;

з) убрать Дамблдора и Гарри;

и) подчинить себе школу и наслаждаться жизнью.

Важное дополнение: исполнение всех этих пунктов должно проходить в формате блицкрига (вот так, дети, приобретается она — Власть. Надо просто наплевать на мнение окружающих и никогда, никогда, никогда, никогда не сомневаться в правильности и, упаси Мерлин, моральности своих действий).

Разумеется, все это можно осуществить, если Дамблдор не найдет человека на место преподавателя Защиты. Но вот наступает 30 августа, и очень занятой Дамблдор так никого и не находит — ах, как судьба благоволит Корнелиусу Фаджу! Да запустится Молох Тоталитаризма!

Это на поверхности.

Если смотреть чуть глубже, то первым вопросом всплывает: что, неужели среди 3 тысяч волшебников Британии невозможно было найти человека — или даже не человека, тогда список кандидатов увеличится раза в два — готового преподавать в самой лучшей из всех 11 школ магии, одной единственной (и потому очень элитной) школе колдовства во всем Соединенном Королевстве? Даже коронная фраза Станиславского здесь не годится.

Зная Дамблдора столько лет, могу сказать со всей определенностью: если ему очень хочется, он справится с любой задачей — тем более, с подобной мелочью. Сам заступил бы в должность, если бы очень стремился не допустить Министерских в школу.

Нет, я бы еще, возможно, даже чуть-чуть поверила — если бы не близнецы: «Мы подслушали <…> разговор мамы и папы несколько недель назад <…> у Дамблдора были большие проблемы отыскать кого-либо для работы в этом году».

Ага, я прямо представляю, как Дамблдор все лето подходит ко всякому, кто не имеет ни малейшего отношения к образовательному процессу в Хогвартсе (вроде четы Уизли), и прямо так им и плачется: «Ох-ох-ох, мой старческий склероз не позволяет мне вспомнить, сколько раз я произносил эту фразу в своей жизни, однако нам вновь необходим преподаватель Защиты от Темных Сил… и я не могу его найти, что же делать…» (подскажу: в декабре 1995 будет ровно 26 раз, и Дамблдор это прекрасно знает).

Нет, мистер и миссис Уизли беседовали об этой проблеме не потому, что Директор проблемой поделился, как могло показаться, а потому, что это очень волнует лично мистера Уизли. А волнует оно его потому, что Министерство уже на ушах стоит оттого, что Дамблдор никак не утвердит преподавателя на должность (Мерлин, если он был способен отыскать и утвердить даже такую ошибку природы, как Локонс, я вообще не вижу никакой проблемы — ее нет), и Фадж носится по Министерству, потирая ладошки от злорадства и молясь всему одновременно, чтобы Дамблдор никого и не нашел — ибо тогда найдет он, Фадж. И мистер Уизли знает, чем это может грозить школе. Он вообще многое знает. Кроме того, что Директор не не может найти преподавателя, а не хочет — и делает вид, что не может.

«Подслушали… разговор… несколько недель назад», — произносят близнецы. Я, помнится, в школьные годы иногда жутко возмущалась, зачем нужна математика — а сейчас вот радуюсь, ибо хоть где-то пригодились мои начальные знания.

Понятие «несколько» в десятичной системе счисления, коей все мы пользуемся в повседневности, не может превышать четырех. Получается, мистер и миссис Уизли были подслушаны близнецами где-то в период между 7 и 20 августа (ибо оное понятие не может быть меньше двух) — с погрешностью в пару дней в обе стороны по отношению к дате признания близнецов, что они подслушали — 31 августа.

То есть либо Фадж начинает носиться по Министерству, коварно хихикая, сразу после слушания, либо, что еще веселее, до. Веселее потому, что тогда повод состоит вовсе не во фразе Дамблдора, брошенной на слушании, о том, что Министерство не может влиять на дела Хогвартса, а в чем-то другом.

Я, разумеется, ставлю на то, что процесс, что называется, пошел сразу после слушания, ибо так получается очень красиво, стройно и структурно, однако сие не слишком принципиально. Когда бы процесс ни запустился, уверена, Дамблдор его запуску помогал самым активным образом — например, всячески культивировал в Фадже параноидальную уверенность в том, что он, Дамблдор, использует школу в качестве полигона для взращивания армии малолеток, готовых по первому же приказу пойти на штурм Министерства.

Очень в духе Дамблдора благодушно разрешить Фаджу поверить в этот бред да еще и пококетничать с ним по поводу «невозможности» найти нового преподавателя. Очень в духе Фаджа поверить в этот бред.

Однако Директору слишком сильно уж нравится подобная научная фантастика про Министерский блицкриг на Хогвартс, поэтому он Фаджу не только не мешает, но вовсе даже потворствует, ожидая, пока тот разродится, наконец, и выберет, кого из своих блестящих шпионов послать в замок.

Нет, разумеется, долго Министр не думал — не положено. Амбридж, я уверена, была признана годной почти мгновенно (оттого и забеспокоился мистер Уизли), но необходимо было соблюсти все формальности и подождать до 30 августа, а потом уже делать так, как хочется Фаджу. То есть у Дамблдора после слушания образовался небольшой кусок вполне спокойного, веселого лета — мало ли, чего там хочется Фаджу. Много всякого можно хотеть, когда у тебя нет на это сил. Хогвартс к рукам прибрать, например.

В общем, Фадж хочет, Директор хохочет, лето заканчивается — и Амбридж официально утверждается в должности.

Какой ужас.

Я прямо вижу эти светящиеся радостью от перспективы заиметь такую коллегу лица Макгонагалл и Снейпа. Ибо уж они совершенно точно знают, что такое Амбридж. Макгонагалл преподает в школе с 1956 года, Снейп — с 1981. Амбридж поступила в Хогвартс в 11 лет в 1976 году. То есть, когда Снейп начал преподавать, Амбридж училась на 5-6 курсе. В Слизерине.

Ну, и Директор, разумеется, бывшую ученицу тоже прекрасно знает и в который раз веселится, глядя, как очередной студент считает себя умнее преподавателя…

Но дело даже не в этом. Дело в том, что Макгонагалл, собственноручно вписывающая книгу Слинкхарда ранним утром 31 августа в письма пятикурсникам (что как бы автоматически означает полное закрепление Амбридж в должности), кажется, начинает понимать, что Локонс был не так уж и плох. И Снейп с нею полностью согласен.

— А ваша совесть вообще в курсе, чем вы занимаетесь, Директор? — вкрадчиво интересуется Снейп, оставшись наедине с Дамблдором и Макгонагалл после последнего летнего собрания преподавателей, на котором Дамблдор, сияя, как новогодняя гирлянда, объявил всем, что таки нашел преподавателя Защиты. — Вы собираетесь поставить под угрозу не просто основу учебного процесса — весь Хогвартс в опасности, она же шпион Фаджа, это и саламандре ясно!

— Северус, — спокойно отвечает Дамблдор, — совесть в доле.

Макгонагалл и Снейп обмениваются быстрыми многозначительными взглядами, в которых предельно ясно читается: «Несмотря на все, что случилось между нами за истекшие годы, вне всяких сомнений, кое в чем надо отдать вам должное — вы хотя бы не Долорес Амбридж».

— Верните Локонса, — через паузу молит Макгонагалл, почти плача.

Дамблдор безмятежно улыбается в ответ.

Макгонагалл переходит в наступление:

— Да кто вам вообще позволил -?

Однако Директор ее прерывает:

— Минерва, это не главное. Главное — кто меня остановит?

— Катастрофа… — шепчет Макгонагалл, и Снейп согласно кивает.

— Друзья мои, успокойтесь, возьмите дольки, — Дамблдор оглядывает команду внимательным ясным взглядом. — Вы мне доверяете?

Макгонагалл и Снейп в панике переглядываются, потому что всякий раз, когда Директор задает подобный вопрос, это похоже на то, словно вас привязывают к дереву, ставят вам на голову яблоко и метят в него стрелой. И вот, пока летит стрела, вы должны решить, доверяете или нет.

Дамблдор благодушно вздыхает.

— Ладно, — соглашается он, — сейчас я вам всё объясню.

Ну, Директорские «всё» — это вообще отдельная тема разговора, но в том, что Макгонагалл и Снейп введены в курс дела, я уверена абсолютно — хотя бы потому, что ни один из них не поведется на версию Директора о том, что он не сумел найти преподавателя сам. Следовательно, они станут задавать вопросы — а поскольку вдвоем они своими вопросами не просто загонят Дамблдора в угол, но еще и пригрозят напинать, то Дамблдору придется расколоться, хочет он того или нет. И начать колоться с ответа на вопрос о том, зачем ему в школе Амбридж.

Не факт, что ответы удовлетворят Макгонагалл и Снейпа («Вы снова уничтожаете всю программу ради одного подростка-идиота?!» — «Северус, пожалуйста, возьмите тортик». — «Я не стану ее терпеть!!» — «Минерва, дорогая, надо потерпеть»), но это уже их личное дело. Партия сказала: «Надо», — комсомол должен громогласно и едино выдать: «Есть!»

Я еще вернусь к тому, что из себя представляли объяснения Дамблдора с командой, а пока зададимся обозначенным вопросом: зачем ему Амбридж под боком в замке?

Ну, прежде всего, Дамблдор осознает, что Фадж сейчас находится в таком состоянии, что может покончить жизнь самоубийством, просто исходя из желания нагадить Директору, причем даже этого не заметит — следовательно, необходимо четко определить, куда, в каких количествах и в какое время Фаджу можно позволять гадить. Иными словами, если не поймать события за шиворот, они схватят вас за горло, и, как говорится, коли враг на виду и под контролем, значит, мудрость вас достойна — и Директор предпочитает вести, а не быть ведомым.

То, что Фадж хочет посадить свою «наседку» в школу, было очевидно. Очевидно и то, что сделает он это, если захочет очень сильно, в любом случае. Законы ведь можно и поменять под себя, правда? Так зачем же тратить столь драгоценные в наш неспокойный век время и силы, если можно просто взять и, расслабившись, начать извлекать пользу из того, что в любом случае невозможно изменить?

А пользы из сложившейся ситуации такой творческий и развлекающийся человек, как Директор, может извлечь целую массу. Я ж не зря так долго и подробно определяла маршрут полета Дамблдоровского гиппогрифа, занудно описывая все цели и задачи Директора на ближайший год.

Если окинуть их все внимательным оком, можно задаться вполне резонным вопросом: а при чем тут Гарри?

Нет, разумеется, цель отучить Реддла пользоваться связью с мальчиком не будет достигнута без участия мальчика, однако Директор, как видим, не спешит вводить Гарри в процесс оного участия. Парень оказывается в стороне и от помощи реализовать цель заставить волшебное сообщество признать возрождение Реддла. К Отделу и деятельности Ордена Гарри не подпускают, отсюда вытекает, что все иные цели и задачи помельче будут тоже достигаться без него — по крайней мере, так изначально планируется.

А, простите, где Игра Года, в ходе которой Гарри научат еще чему-нибудь очень нравственному? И зачем тогда к нему в команду конфидент — новоиспеченный Игрок Гермиона?

Ладно, если не получается отыскать нечто, ведущее по направлению к факту назначения Амбридж на должность преподавателя, будем смотреть, что ведет прочь от него.

А результат преподавательской деятельности Амбридж таков, что детки в какой-то момент забрасывают бесполезную книгу Слинкхарда и… правильно, идут учиться действовать самостоятельно, самостоятельно готовят себя к серьезным вещам и перестают полагаться на других, учатся противостоять государственной машине и всем иным, кто выбрал другую сторону или боится выбирать в принципе.

Результат таков, что накануне огромной войны детки проходят испытания войной локальной, контролируемой, почти игрушечной — формируются необходимые навыки выживания, а также четко и жестко определяется группа людей, на которых можно будет положиться в условиях, когда все станет по-настоящему.

Очень полезна Амбридж с этой точки зрения — как метод обучения от противного (очень противного), так что Снейп не совсем прав, говоря, что Дамблдор рубит весь учебный процесс вновь ради Гарри. Ради всех учеников, кто хочет действительно учиться — было бы сказать вернее.

Раз в последнее время Гарри полюбил командорским тоном спрашивать с окружающих, ему дадут возможность полноценно поиграть в генерала и осознать, что генеральское дело заключается вовсе не в том, чтобы орать. Другие же смогут на практике попробовать представить, каково быть в шкуре парня — да и самолично убедятся, что он не псих, а вполне себе нормальный малый, который еще и многое умеет.

Удобна Амбридж и тем, что совершенно не станет с детками носиться — и возросшее было ощущение Гарри, будто ему все должны, быстро затушит ее сладкая улыбочка.

Вообще, если смотреть на Амбридж мудрыми глазами Директора, то, как ни крути, получается, что от пребывания этой деятельной мадам в школе для многих детских душ гораздо больше пользы, чем вреда.

Нет, я понимаю, что если глазами Дамблдора никуда не смотреть и вообще не желать вылезать из танка, то именно в этот год доверие к педагогическим методам Директора может, мягко говоря, дать трещину — мне вот в самом начале, перед тем, как я начала разбираться с этими методами конкретно, захотелось вообще либо ослепнуть и оглохнуть, либо решительно перейти в стан противников оных. Например, в лагерь Малфоя.

Однако не стоит забывать, что методика воспитания Директором Гарри всю дорогу железно укладывается в бессмертную фразу: «Дай им веревку и не мешай повеситься на ней самим». Тут я с коммунистической решимостью в очередной раз позволю себе всунуть текст Анны в свою работу и продолжу так:

В жизни, как учит нас мудрость веков, следует держать баланс. Во-первых, первоочередной задачей воспитателя является защита воспитуемого от воздействий внешней среды. Во-вторых же, такой же первоочередной обязанностью воспитателя в тот же самый момент места, времени и воспитуемого является защита внешней среды от него. То есть ребенок должен быть прикрыт, но прикрыт так, чтобы воздействие все же происходило.

Лежать всю жизнь в теплой постельке, прикрытому заботливыми взрослыми, есть верный путь к атрофии вообще всего, кроме органов громкого зова на помощь. Сталкиваться с окружающей средой полезно. Учиться на собственных примерах необходимо. Воспитываться — можно и очень, очень нужно. Без умения защищать себя — не выживешь. Между прочим, без умения защищать себя никогда не научишься защищать и другого… кроме случаев, когда для защиты другого опять же используется исключительно орган громкого зова на помощь.

Короче, детям надо учиться драться, потому что все равно в нашем мире это надо уметь делать. Без этого не повзрослеешь.

Разумеется, нельзя давать окружающей среде надавить на ребенка слишком сильно. Выяснение отношений с окружающими должно осуществляться самим человеком — отсутствие подстраховки, тем не менее, вредно. Однако еще более вредна подстраховка излишняя.

Одновременно — и это вторая сторона проблемы — следует учить ребенка, во-первых, воздействовать на окружающую среду, не стесняясь это делать и не прибегая слишком часто к органам громкого зова, во-вторых, уважать окружающих и уметь общаться с ними, то есть не калечить окружение слишком сильно.

Не трудно увидеть, что все вышеперечисленное — стороны одной и той же проблемы. Не существует пары «воспитатель-воспитуемый», это всегда треугольник, в который включено живое и неживое окружение. Проблему надо осознавать и в каждом конкретном случае решать индивидуально, со всем возможным вниманием к ребенку, среде и самому себе — воспитателю. Попутно воспитываясь, соответственно, ибо все мы несовершенны.

Поэтому при наличии некоторого головного мозга видно не только то, как мы учимся, но и то, как нас учат. Если же количество мозга превышает нижний уровень средней отметки, то можно даже заподозрить, что учимся не только мы, но и сами учащие.

Отрицание существования какой-либо из сторон треугольника приведет к последствиям в виде плохо воспитанного ребенка, плохо проработанной окружающей среды и плохого состояния души воспитателя. И оные последствия неизбежно свалятся последнему, а также средней и первому, на эквивалент голов.

Естественно, это трудно. Но учиться следует, ибо без этого никуда. Простейший пример баланса — езда на велосипеде — тоже требует определенных навыков, но научиться можно. Уверена, Дамблдор умеет. Именно поэтому у него в запасе есть не только веревка, но и ножницы, чтобы вовремя ее в случае чего разрезать.

Времена, без сомнения, пошли тяжелые: в 1993 году Фадж отправил в Хогвартс дементоров — два года спустя он уже посылает туда Амбридж. Внешняя среда меняется, и это серьезно. Дамблдор это знает. Он знает, что не только Министерство настроено против него и Гарри. Три четверти школы приедут с каникул и устроят парню такую травлю, какая и не снилась. Как воспитатель, Директор обязан провести воспитуемых через все это так, чтобы впоследствии было как можно меньше боли. И если для этого придется терпеть Амбридж… что ж. Значит, надо будет терпеть. Всем. И воспитателям, и воспитанникам, и окружающей среде.

Нельзя преподавать всем ласково, ибо не все поймут. Но способ хороший.

Нельзя преподавать всем ядовито и жестко, ибо не все усвоят. Конечно, если зайца бить, он научится зажигать спички, но думать все равно не научится. Однако способ как минимум эффективный.

Вообще же педагогу надо всегда быть немного на сцене. Собственную морду плотно упрятать за маску и не брать с собой свои проблемы, когда выходишь к детям. Они (проблемы) там сильно ни к чему.

А лучше всего люди учатся, когда их ставят в соответствующие ситуации, предлагая соответствующую среду. Особенно хорошо — если люди при этом не знают, что в ситуацию их поставили с воспитательной целью.

В общем, что совой об иву, что ивой о сову, все равно получается, что лучший метод воспитания — Дамблдоровский.

Манипулятор от глубочайшей любви и заботы. С юмором и совестью… ни Фадж, ни Амбридж никогда не были ему ровней — мало кто был. На самом деле, такого человека, пожалуй, вообще не существует, и именно поэтому Дамблдор всегда будет выходить победителем, несмотря на всю кажущуюся абсурдность, бессмысленность и невозможность исполнения его затей.

Таким образом, 30 августа можно считать днем официального открытия Игры-5, поскольку первый ход Директора выстреливает именно в этот день. Амбридж уже пакует свои розовые чемоданы и с удовольствием воображает себе, чем она будет заниматься в Хогвартсе, команда Дамблдора на весь замок скрипит зубами, готовясь долго терпеть, а всем остальным о прекрасной новости еще только предстоит узнать.

Самое любопытное: первое же серьезное задание Гермионы как полноправного Игрока состоит в том, чтобы разобраться, а что, собственно, Дамблдор сделал, пригласив на должность эту Амбридж? Если он ее вообще приглашал… а если да — то зачем?..

В общем, то, до чего я год доходила в 20 лет, ребенку предстоит понять в крайне сжатые сроки в 16 — чтобы затем, с легкой руки Директора, не отказать госпоже Долорес в услуге и провести ее через все семь степеней небесных радостей в школе чародейства и волшебства Хогвартс.

Но сейчас, пока Дамблдор, наслаждаясь целой вазочкой лимонных долек, думает, чего б еще разумного посеять, а его совесть говорит ему что-то вроде: «Действуй, я посплю», — детки разбираются с неожиданным сюрпризом.

— Староста? — пораженно приоткрыв рот, Фред заглядывает в письмо одеревеневшего Рона. — Староста? Это ошибка. Никто в здравом уме не назначит Рона старостой.

Назначение Рона старостой вызывает у всех крайне неоднозначную реакцию. Фред и Джордж выглядят так, будто их в любую секунду может стошнить, да и сам Рон поначалу не слишком рад. Это понятно, первейшая ассоциация — Перси. Да и наверняка Рон думал, что старостой назначат Гарри, так что морально готовился принимать такой удар чуть ли не все лето.

Влетевшая в комнату раскрасневшаяся Гермиона (разумеется, и она стала старостой), заприметив значок, который ему отдал ошалевший Рон, в руках Гарри, сначала поздравляет Гарри, а затем жутко сконфужена, сообразив, что старостой по какой-то причине стал вовсе не Гарри.

Миссис Уизли, до которой долго не доходит, о чем ей пытаются рассказать дети, едва не плачет от счастья и обещает Рону метлу в подарок (Рон заметно приободряется).

А Гарри, оставшись наедине с собой, когда все расходятся, и вовсе переживает тяжкие для ущемленного самолюбия мгновения, жутко расстроившись, что Дамблдор выбрал не его — что крайне веселит скрывающегося на картине Финеаса Найджелуса, который, я уверена, не удерживается от того, чтобы возвести глаза к верхней раме своего портрета.

Но, в целом, баталия Гарри с собственным эго заканчивается крайне успешно: «Рон не просил Дамблдора давать ему значок старосты. Это не вина Рона. И что теперь, лучшему другу Рона дуться на Рона за то, что ему дали значок, смеяться за его спиной вместе с близнецами, испортить все Рону, который впервые в жизни в чем-то оказался лучше?» Хороший, милый, добрый, замечательный мальчик, — уверена, Дамблдор подумал именно так. Уверена, Директор знал и надеялся, что Гарри отнесется к случившемуся верно, пусть даже ему понадобится некоторое время.

Ну а в помощь парню — многочисленные комментарии собравшихся на прощальную вечеринку.

Больше всех убила реакция Грюма:

— Староста, да? Ну, поздравляю. Влиятельные фигуры всегда привлекают неприятности, но, я полагаю, Дамблдор думает, что ты в состоянии справиться с большинством проклятий, иначе он бы не назначал тебя…

Вот всегда любила людей, которые умеют поддержать.

На языке нормальных комментарий Грюма звучит так: «Поттер, — его волшебный глаз следит именно за Гарри, — не расстраивайся, первыми всегда летят головы тех, кто имеет влияние. Зачем тебе эти проблемы — у тебя своих мало? Пусть твой друг впервые в жизни понесет хоть какую-нибудь ответственность, глядишь, чему и научится».

Настроение Гарри благодаря подобным ремаркам скачет весь вечер, несмотря на то, что днем парню удалось отвлечься, собирая в чемодан расползшиеся за месяц по всему дому вещи (как детки ни разу за все время не натыкаются на комнаты Сири и Регулуса, в которых их ожидает столько всего интересного, я не знаю). Дело, кстати, полезное для эго и головы — учитывая, что развеяться и отправиться в Косой переулок за покупками вместе с миссис Уизли ребятам никто не позволяет (ну-ка, спрячьте от наблюдателей за домом на Гриммо целую кучу беспокойных рыжих детей и одну собаку, которая ведь обязательно захочет присоединиться).

Вечеринка под лозунгом «Поздравляем Рона и Гермиону, новых старост» — действительно хорошая идея, чтобы все немного расслабились, а Гарри получил свою дозу успокоительного:

— Я вот никогда не была старостой, — весело произносит Тонкс. — Мой декан говорила, что у меня отсутствуют некоторые необходимые качества.

— Какие, например? — интересуется Джинни, похоже, всерьез решившая выбрать Тонкс своей ролевой моделью.

— Например, способность вести себя прилично, — Тонкс пожимает плечами, и Джинни хохочет.

— А ты, Сириус? — спрашивает она.

Джинни, к слову сказать, в этот год тоже открывает в себе суперспособности замечательного психолога — каппе ясно, что Сириус никогда не был старостой, однако Джинни знает, чье мнение для Гарри будет важным.

— Никто бы не сделал меня старостой, — смеется Сири, — я проводил слишком много времени на отработках с Джеймсом. Люпин был хорошим мальчиком, он получил значок.

— Я думаю, Дамблдор надеялся, что я сумею как-то контролировать своих друзей, — говорит Люпин. — Мне только и остается признать, что я уныло провалился.

Замечательное признание, без сомнения, специально для ушей Гарри: «Джеймс никогда не был старостой и, если честно, совершенно не страдал по этому поводу. Более того, то, что старостой был один из его лучших друзей, совершенно ничего не поменяло. Поэтому можешь не волноваться».

Позже тот же Люпин в ответ на вопрос Кингсли («Почему Дамблдор не сделал Поттера старостой?») ответит в типично люпиновском духе:

— У него свои причины.

— Но это бы показало уверенность в нем. Это то, что я бы сделал, особенно учитывая, что «Ежедневный Пророк» проходится по нему каждые несколько дней…

«Именно поэтому главой Хогвартса и Ордена Феникса является Дамблдор, а не ты», — должно быть, промелькнет в тот миг в голове Люпина. Он, безусловно, догадывается о мотивах, коими руководствовался Дамблдор, и, без сомнения, поддерживает его решение.

Мне интересно было бы узнать, что думает по этому поводу Сири, конечно… Впервые он увидел Рона в действии в начале лета 1994 — или, если иначе, в Тот Самый единственный раз, когда четырнадцатилетний Рональд Биллиус Уизли встал на свою сломанную ногу, чтобы сказать законченному маньяку-убийце, что он готов отдать собственную жизнь, сражаясь за жизнь лучшего друга: «Если ты хочешь убить Гарри, тебе придется убить и нас вместе с ним!»

В тот момент в темных глазах Сири что-то вспыхнуло. Что это было?

Осознание. Осознание, что он, Сириус, сказал бы то же самое о Джеймсе — и наоборот. И что у Гарри есть такие же верные друзья, какими были для него Джеймс и Римус.

С этой точки зрения Сириус вполне может согласиться с тем, что Рон заслужил значок. Хотя, если уж быть откровенной, я не думаю, что ему есть какое-то дело до того, кто получил этот значок старосты.

Гарри со своим скачущим настроением шатается по кухне, не зная, куда себя приткнуть, Рон рассказывает каждому, кто готов слушать, о новой метле, Джинни, как и Гарри, не слишком привязана к определенной компании болтающих, так что тусит со всеми понемногу, миссис Уизли спорит с Биллом по поводу его внешности, мистер Уизли и Кингсли о чем-то беседуют с Грюмом и Сириусом, Гермиона насилует Люпина на тему дискриминации домовых эльфов… а вот тут интересно. Это ж с чего опять завелась данная тема?

Уж не спросил ли Игрок Игрока, как движутся попытки второго Игрока (Гермионы) научить Игрока третьего (Сириуса) нормально обращаться с Кикимером? Ибо Гермиона никогда просто так не заговаривает об эльфах — и я чую здесь маленький элементик Игры. Крошечный, но он есть. Сохранившаяся эльфомания Гермионы нужна Директору в перманентно вспыхивающем виде, чтобы всегда держать в поле зрения не только Кикимера и отношение к нему Сири, но еще и (позже, в Хогвартсе) Добби. Так что Гермиона крайне полезна и с этой ее маньячно-эльфийской стороной.

Тем временем Фред и Джордж с помощью Гарри выторговывают у Наземникуса запрещенную к продаже Веномус Тентакула по приемлемой цене, и близнецы идут относить ее наверх.

Самое забавное, что Гарри своей уловкой для Назема, упорно стоявшего на 20 галлеонах («Осторожно… Грюм может за вами присматривать») попадает в самое яблочко. Назем приходит на праздник с этой Тентакулой, припрятанной под топорщащимся плащом, и крайне не подозрительно отказывается снимать плащ. Грюм явно видит, что у него там припрятано — и молчит.

Вряд ли он в сговоре с близнецами — скорее не хочет очередного скандала в семье Уизли или… его попросил Артур. Ведь мистер Уизли прекрасно знает, откуда у близнецов деньги на эксперименты и новую парадную мантию Рону в подарок — и молчит. Так что взрослеющий на глазах Гарри напрасно сокрушается, что отдал близнецам выигрыш за Турнир, и что, мол, это приведет, не дай Мерлин, к еще одному разрыву в семье — хорошо помня, к чему привел снобизм Перси, мистер Уизли вовсе не возражает против любимого дела близнецов и делает все, чтобы они не попались миссис Уизли, у которой иное мнение на сей счет.

В общем, как оно обычно бывает, на вечеринке можно услышать много интересного из самых разных областей — однако, пожалуй, самое интересное наступает, когда близнецы уходят наверх, и Гарри, которому вновь становится грустно, к себе подзывает Грюм.

Грюм — это, конечно, хорошо, самый лучший мракоборец, один из лучших членов Ордена да и вообще человек, который всегда являлся чем-то гораздо большим, чем все его ограниченные возможности. Люблю, ценю, безмерно уважаю — но что он здесь вообще делает?

— О, Аластор, я рада, что ты здесь, — первым делом приветствует его миссис Уизли, как только он появляется в кухне. — Мы так давно хотели тебя попросить — не мог бы ты посмотреть на стол в гостиной и сказать нам, что внутри? Мы не хотели открывать его на случай, если там что-то действительно опасное.

— …да, вижу… да, это боггарт… — обратите внимание: пожалуй, единственный человек в мире, который знает, как выглядит боггарт до его обращения в страшащую жертву вещь. То есть единственный, кто знает, как выглядит страх сам по себе. Наверное, у него нет проблем с боггартами. Наверное, именно потому, что он знает, какие они на самом деле. — Хочешь, поднимусь избавиться от него, Молли?

— Нет-нет, я сама попозже…

То есть Грюм не появляется на Гриммо с самого 6 августа, с тех пор, как Сири и Молли разговаривали про этот стол. Видимо, не было необходимости. Тогда зачем он здесь сегодня, учитывая, что его вряд ли можно отнести к любителям вечеринок? Горел желанием всех увидеть? Так мог бы это сделать днем позже, провожая детишек на вокзал…

Если принять за факт, что цели его посещения Гриммо должны как-то перекликаться с его действиями, то следует смотреть, что ж он, собственно делает. А делает он, по сути, четыре вещи: не сдает близнецов их матери; весьма своеобразно поздравляет Рона с назначением на должность старосты курса; весь вечер не сводит глаз с Гарри; показывает Гарри фотографию первого Ордена.

Моя версия состоит в том, что Грюм здесь, по большому счету, исключительно ради пункта четвертого.

Причем само по себе появление фотографии в поле зрения Гарри очень странное: Гарри остается наедине с собой, покинутый близнецами, миссис Уизли отправляется бороться с боггартом, все остальные заняты кто чем — и тут Гарри подзывает к себе Грюм:

— Иди сюда, у меня есть кое-что, что может заинтересовать тебя, — он достает из внутреннего кармана очень оборванную и измятую карточку. — Первый Орден Феникса. Нашел ее прошлой ночью, пока искал запасную мантию-невидимку… подумал, люди захотят увидеть.

Сейчас вот будет моя традиционная лавина вопросов: какие люди? подумал о людях, а показывает Гарри? почему она такая изношенная, если он нашел ее только вчера? зачем вообще это «людям» показывать? Гарри позже будет думать в весьма правильном направлении: «Никому не понравится такое… все эти… счастливые лица… все счастливо машут с фотографии целую вечность, не зная, что они все обречены… ну, Грюму и может казаться это интересным… я нахожу это тревожным…» И Гарри, между прочим, совершенно прав. Зачем ему, ребенку, видеть все это и думать об этом?

Однако Грюм, окончив рассказывать о судьбе людей на фотографии, смотрит на Гарри так («Ну?»), словно и впрямь считает, что доставил ему большое удовольствие.

Для меня все стало на свои места, когда я предположила, что Грюму сказали, что Гарри это доставит удовольствие. Ответ на вопрос, кто сказал, вполне очевиден. Я ведь уже упоминала, что первый ход Директора в Игре Года выстреливает именно 30 августа.

Полагаю, события развивались так: Грюм долгое время (судя по ее потертости) носил фотокарточку с собой, однако затем (не знаю, вероятно даже, в период проведения девяти месяцев в собственном чемодане) выложил ее. Порывшись в ночь на 30 августа случайно наткнулся на нее, забрал с собой вместе с мантией-невидимкой (может быть, искал и раньше — да вот мантия прикрыла нечаянно) и впал в полугрустный свун — не замедлив поделиться находкой с Дамблдором, с которым он однозначно видался 30 августа, чтобы обсудить детали сопровождения детей 1 сентября на вокзал.

Старый боевой товарищ и друг, пустив скупую мужскую, вдруг понял, насколько полезна находка, и мимоходом обронил фразу о том, что Гарри бы понравилось увидеть родителей в составе Ордена. Грюм весь вечер ждал подходящего момента для лирического отступления от празднования, дождался, пока Гарри остался один, и показал ему фотографию. Возможно, собирался ее вообще подарить — однако Гарри крайне невежливо сбегает от Грюма при первой же возможности, воспользовавшись тем, что его отвлекает Сириус: «Что там у тебя, Грозный Глаз?»

В результате карточка оказывается у Сири, который воспринимает ее с диким свуном, но позже впадает в еще большую депрессию.

Вопрос, собственно, один: зачем Дамблдору все это было нужно?

Очень просто. Во-первых, Гарри известен тем, что любит делать, как отец. С этого момента его подсознание прочно запомнит отца в Ордене Феникса — и это станет невероятно крепко заложенным фундаментом для будущего Отряда Дамблдора, в создании которого и заключается Игра Года, и чего Гарри так и не поймет и тем более не вспомнит. Гениально.

Во-вторых, конечно, это урок, и очень правильно, что парню его преподает Грюм.

Это предельно жестко и, возможно, даже жестоко — но, пожалуй, только такая манера, которую может выдать только Грюм (сухая, суровая, почти черствая), поможет в полной мере оценить истинный масштаб случившейся трагедии: «…вот Марлин Маккиннон, ее убили две недели спустя, всю семью. Это Фрэнк и Алиса Долгопупсы. Бедняги. Лучше смерть, чем то, что с ними случилось… Бэнджи Фэнвик, он тоже попался, мы только нашли кусочки от него… подвиньтесь… это Эдгар Боунз… брат Амелии Боунз, — а Грюм ведь знает, что она Гарри знакома, верно? — они и его взяли, и всю его семью тоже, он был великим волшебником… Карадок Дирборн, исчез спустя шесть месяцев, мы так и не нашли его тело… Гидеон Пруэтт, понадобилось пять Пожирателей Смерти, чтобы убить его и его брата Фабиана, — понятно, почему было необходимо дождаться, пока уйдет миссис Уизли? Да, люди определенно «захотят увидеть» это. — Они сражались, как герои… это Доркас Медоуз, Волан-де-Морт убил ее лично… и… вот, думал, это будет тебе интересно!» — восклицает Грюм, указывая на Джеймса и Лили, сидящих по обе стороны от предателя Петтигрю.

«Обречены», — это Гарри подбирает очень хорошее слово.

Грюм рассказывает сухо, емко, без лишних эмоций — и оттого вся сцена особенно рвет сердце. Хорошо еще, что Грозный Глаз воздерживается при мальчике от обычного для людей своего типа густо-черного юмора, который только и спасает от того, чтобы сойти с ума при такой работе. Дамблдор, Снейп, Грюм, я уверена, и Джеймс с Сириусом — все пользовались этим способом, только так и выживали. Весь трагизм лежит именно здесь — в кажущемся отсутствии эмоций. В том, что ты дышишь ровно большую часть времени.

Весь трагизм лежит в том, что происходит в ту крупицу секунды, когда твое дыхание сбивается.

Да, это урок. Очень жесткий и очень полезный. Несколько месяцев назад Дамблдор преподал Гарри похожий при помощи Омута Памяти — чтобы мальчик понял, что такое война, что ему предстоит и кто в этом виноват. Чтобы никогда не забывал, как оно бывает. Чтобы, желательно, стремился делать что-то, чтобы подобное больше никогда не повторилось.

Простенькие такие методы у Дамблдора…

Пока Сири, подозвав Люпина, свунится на фотокарточку, Люпин аккуратно интересуется у Грюма, зачем тот ее показывал Гарри, а до Грюма медленно начинает доходить, что, видимо, не стоило этого делать и вообще — чертов Дамблдор, Гарри умудряется случайно закрепить урок «Ужасы войны» наткнувшись в гостиной по пути к себе в спальню на миссис Уизли, рыдающую над трупом Рона.

Что это такое, Гарри понимает, когда мертвый Рон превращается в мертвого Билла.

— Миссис Уизли, просто выйдите отсюда, — кричит Гарри заплаканной женщине, глядя на собственный труп, — пусть кто-то другой -

— Что происходит?

В гостиную вбегает Люпин, следом за ним появляется Сириус — где-то дальше по коридору слышны шаги Грюма. Без сомнения, именно Грозный Глаз, следивший за Гарри, увидел, что происходит, и поднял тревогу.

Люпин, наш специалист по связям с боггартами, быстро въезжает в ситуацию, избавляется от проблемы и принимается утешать вконец сдавшую миссис Уизли. Сириус мрачно разглядывает то место на ковре, где секунду назад лежал его мертвый крестник. Хорошенькое такое окончание вечера — да еще и после фотографии. Владелец фотографии молча и прямо смотрит на Гарри. Судя по всему, информация о происшествии скоро дойдет до Дамблдора, равно как и пара очень крепких комментариев по поводу того, как нехорошо манипулировать собственными сотрудниками и добрыми друзьями.

Но Дамблдор знает, как знает и Гарри — да, жестоко, но парню на пользу. Боггарт получился прекрасным, хоть и случайным, закреплением урока.

— …такая глупая, — рыдает миссис Уизли, уткнувшись в плечо крайне сдержанного и неизменно тактичного Люпина.

Но Гарри не кажется все это глупым или смешным. Нет, смерть — это ведь совсем не глупо и не смешно. Глупы те, кто думают обратное.

Нет, не смешно ни Гарри, ни продолжаюшему внимательно следить за реакциями парня Грюму, ни успокаивающим миссис Уизли Люпину и Сири. Все всё понимают.

— А что касается того, кто присмотрит за Роном и Джинни, если вы с Артуром умрете, — Люпин легонько улыбается, — что, ты думаешь, мы сделаем — заморим их голодом?

Миссис Уизли трепетно улыбается и повторяет:

— Такая глупая.

Начитавшаяся «Типичного Поттеромана», я верю, что даже спустя очень-очень много лет, когда бы Тедди Люпин ни навещал Нору, он всегда сможет быть уверен, что миссис Уизли накормит его от всей души. Я верю, что и он, и его бабушка в какой-то момент сойдутся на том, что это в Молли играют ее материнские чувства. Я верю, что на самом деле миссис Уизли будет помнить то, что произнес Люпин на Гриммо в ночь, когда помог ей справиться с боггартом: «…если вы… умрете… что, ты думаешь, мы сделаем — заморим их голодом?..»