Большая Игра профессора Дамблдора. Продолжение (джен)

Гарри полагает, что после инспекции у Макгонагалл Амбридж уйдет в долгий аут, однако она ожидает ребят и на следующем уроке — стоя вместе со своим блокнотом рядом с безмятежной Граббли-Дерг.

— Вы обычно не ведете в этом классе, не так ли?

— Совершенно так, — отвечает Граббли-Дерг, перекатываясь с пяток на носки и заведя руки за спину, — я заменяю профессора Хагрида.

— Хм, — Амбридж понижает голос, — интересно — профессор Дамблдор, кажется, странно не хочет давать мне какую-либо информацию по этому поводу — можете ли вы сказать мне, по какой причине так затянулось отсутствие профессора Хагрида?

Малфой выкатывает уши вперед. Понятно, что он тоже не в курсе дел, но очень хочет знать. По его реакции несложно определить и реакцию Пожирателей, которые, с одной стороны, знают, что Хагрид ушел из укрытия великанов, но, с другой, сидят на большом нервяке по поводу того, что Хагрид до сих пор не объявился в школе (о чем Драко сообщил бы папочке незамедлительно). Уверена, Реддл сейчас прямо чешется весь, не в силах понять, что делает Хагрид для Дамблдора — ведь он однозначно делает что-то для Дамблдора, который не переживает за полувеликана, и Ордена, который тоже спокоен — значит, это «что-то» очень секретно и опасно для него, Тома…

Мерлин, Дамблдор — гений, решивший не показывать волнения и запретивший это делать остальным. Только представить, какие выразительные кучки накладывают Реддл и Министерство, зная, что мадам Максим уже вернулась, а зачем-то пропавший с радаров Хагрид — еще нет, и воображая, что за ужасы он делает по указанию Директора!

Понятно и то, что Амбридж, за спиной у которой Фадж не меньше Реддла беспокоится об исчезновении Хагрида, всеми силами пытается вынюхать, где, собственно, находится этот полувеликан — сначала у Дамблдора, который, похоже, не раз и в довольно однозначной форме отказывался что-либо говорить, даже не утруждая себя прибегнуть к своим обычным церемонным «о, у меня много предположений — одно невероятнее другого», а затем и у преподавателей, которые, как ей кажется, не состоят с Директором в тесных дружественных связях. Например, у Граббли-Дерг.

Однако Граббли-Дерг вовсе не так проста, как кажется:

— Боюсь, не могу, — беззаботно отвечает она, — не знаю больше, чем вы. Получила сову от Дамблдора, не хочу ли я преподавать пару недель, — о, Дамблдор еще и сроки назначать умудряется, — я согласилась. Это все, что я знаю. Что ж… я начну, да?

Во-первых, на примере Граббли-Дерг мы имеем счастье наблюдать, как легко Дамблдор находит учителей в его школу, если ему этого действительно очень хочется.

Во-вторых, следует помнить, что Граббли-Дерг, как и другие педагоги, получила сову с извещением об инспекции еще утром — да и в принципе имела целые сутки, чтобы выбрать тактику поведения на инспекции, вероятно даже, посоветоваться с Дамблдором, для которого не станет неожиданностью то, что Амбридж спрашивает Граббли-Дерг о Хагриде.

У нее вообще идеальная позиция — ничего не знаю, ничего не видела, в чужие дела не лезу, с Макгонагалл дружу просто так (а ведь они именно дружат), Дамблдора называю по фамилии без добавления «профессор», потому что не привыкла к этим вашим церемониям — и вообще, давайте уже начнем.

Между тем, и она не упускает возможности потроллить неуважаемого Инспектора:

— В общем и целом, — говорит Амбридж, закончив допрашивать студентов по предмету, — как вы, как временный преподаватель — объективный очевидец, я полагаю, вы можете сказать — как вы находите Хогвартс? Вы чувствуете, что получаете достаточно поддержки от школьного руководства? — («Вы новенькая, я новенькая, меня шпыняют, вас, наверно, тоже… может, объединимся?»)

— О, да, Дамблдор великолепен, — охотно выпаливает Граббли-Дерг. — Да, я очень счастлива тем, как обстоят дела, в самом деле, очень счастлива. — («Нет, давайте не будем, дорогуша».)

Амбридж, выражая эквивалентом лица острое недоверие, ставит маленькую заметку в блокноте («Не будем?..»).

— И что вы планируете пройти с классом в этом году — допуская, конечно, что профессор Хагрид не вернется? — ах, какое громкое заявление.

Получив ответ, Амбридж позволяет себе высказать еще один громкий намек:

— Что ж, во всяком случае, вы, кажется, знаете, что делаете, — и она ставит весьма заметную галочку в блокноте и поворачивается к Гойлу, чтобы выдать третий отвратительный намек: — Так, я слышала, в классе были травмы?

— Это у меня, — встревает Малфой. — Меня порезал гиппогриф.

— Гиппогриф? — Амбридж принимается неистово черкать в блокноте.

— Только потому, что он был слишком туп, чтобы слушать, что Хагрид говорил ему делать, — в злости выдает Гарри.

Рон и Гермиона стонут. Амбридж медленно поворачивает голову к мальчику:

— Я думаю, еще один вечер наказания, — мягко произносит она.

Что ж, этого стоило ожидать. Ведь Амбридж не зря берется инспектировать урок именно у класса Гарри — она знает, что сыночка ее друга Люциуса что-то ранило на уроке у Хагрида (еще бы не знала — столько беготни было два года назад), и подозревает, что Гарри встрянет. Она в принципе старается проводить инспекции именно на уроках 5 курса (насколько позволяет ее расписание) — и именно у тех преподавателей, которые вызывают вопросы у Министерства, ибо они замечены в связях с Дамблдором — и, следовательно, наверняка связаны с Гарри; а Гарри мальчик нервный, может и выпалить что-нибудь интересное; а если не выпалит, то хотя бы предоставит Амбридж повод продлить себе сладкую жизнь — как в этот раз.

Да, инспектируются на уроках Гарри все, кто так интересует Министерство — Макгонагалл, Снейп, Трелони и, собственно, Хагрид. Вот только проблема в том, что первые два и сами способны за себя постоять, а Трелони своим поведением всякое желание за нее стоять у Гарри убивает. Остается лишь Хагрид, на которого Министерство, прекрасно знающее, кто составляет ядро Дамблдоровской команды, нацеливается изначально.

(В этом смысле крайне хорошо играет Директору на руку та самая, всуе упоминаемая мной постоянно, истерика Снейпа в конце Игры-3 — Фадж тогда в красках увидел и запомнил, что, мол, Снейпу Дамблдор тоже не нравится — да и вон как Снейп беглеца Блэка ратовал поймать и обезвредить… И как-то совершенно Фадж, так уж яро выступающий за чистоту в рядах школьных преподавателей, забывает, что Снейп — Пожиратель, который в июне Фаджу это лишний раз напомнил, показав Метку. Прямое, на мой взгляд, свидетельство давления Люциуса, хозяину которого очень нужно сохранить в Хогвартсе своего шпиона.)

И Гарри попадается именно на наезды на Хагрида. Не беда; судя по всему, Гермиона провокаторские уловки и задачи Амбридж к этому моменту уже прочитала прекрасно.

Остается открытым лишь вопрос о том, почему Амбридж так очевидно расположена к высказывающейся за Дамблдора Граббли-Дерг?

Ах, ну ясно же, что, воображая, как увольняют Хагрида, Амбридж подыскивает подходящую себе (и Министру) замену на его должность — на постоянной основе. И Граббли-Дерг так здорово справляется с ролью наивной болванки, которая любит Директора из заблуждения и по глупости, что Амбридж ею очарована до глубины души.

Очень полезно — на случай, если Хагрида действительно уволят — для Директора иметь под рукой Граббли-Дерг. Она, конечно, в Игре не сможет принять участие, но, по крайней мере, подозрений у Министерства не вызовет — и Министерство не пришлет на ее место какую-нибудь Амбридж-2.0, Долиша или (чем черт не шутит?) Ранкорна. Флитвик, кстати, придерживается такой же тактики ровно по тем же причинам.

Между тем, наступает ночь вторника. Школа засыпает, просыпаются Игроки.

Гарри, отбыв очередное наказание у Амбридж, возвращается в гостиную с кровоточащей рукой, где, к своему удивлению, обнаруживает Рона, Гермиону и Живоглота, которого никто никогда не берет в расчет. А зря — ибо между ушами Живоглота и ушами Директора гораздо меньше расстояния, чем принято считать.

— Вот, — Гермиона в волнении пододвигает Гарри мисочку с желтой жидкостью, — опусти в это свою руку, это раствор процеженных и замаринованных щупалец растопырника, должно помочь.

Гарри делает, как было велено, и ощущает мгновенное облегчение.

И это, конечно, прекрасно, только вот в чем все дело: чтобы сделать данную настойку, необходимо мариновать щупальца растопырника довольно продолжительное время. А для этого как минимум нужен растопырник — который относится к классу «ХХХ» по классификации Министерства, и которого никто не продаст школьнику и не разрешит ему держать у себя его щупальца. Логичный вопрос: откуда Гермиона достала сие зельедельческое чудо?

Варианта два: либо у Снейпа, либо у Помфри, которой, скорее всего, все средства поставляет тот же Снейп, следовательно, по большому счету, вариант один из одного.

И по какой такой причине, кроме естественной, но не вполне достаточной заботы о друге, Гермиона бегала за настойкой минимум в больничное крыло (так и представляю, с какой скоростью и какими комментариями Снейп делает настойку, услышав от Помфри, что не кому-нибудь, а Гермионе — то есть Гарри — срочно понадобилась настойка; хотя, впрочем, может, она и так была готова, чего это я...)?

Ах, причина начинает раскрывать себя сразу же, едва Рон объявляет о том, что все еще считает, что Гарри должен пожаловаться на Амбридж, а Гарри метко замечает, что ничто не помешает ей издать Декрет, объявляющий о наказании любого, кто пожалуется на Инспектора.

— Она ужасная женщина, — тонким голосом говорит Гермиона. — Ужасная. Знаешь, я как раз говорила Рону, когда ты пришел… нам надо делать что-то насчет нее.

Вот оно. Вот. Гермиона взяла меч и уже вышла на начало тропы войны. 10 сентября она понимает всю Игру Года, как ее изначально задумывал Директор: если против кого-то совершается агрессия или насилие, этот кто-то должен отвечать, а не утираться.

Разумеется, необходимо всегда искать возможности для компромиссов и разные иные точки соприкосновения — ради общего блага. Однако дело выворачивается так, что люди, случайно напоминающие Министра Магии Британии и его ближайших помощников, видят Хогвартс своим собственным куском и уже начинают рьяно этот кусок отстаивать, под маркой модернизации школы убирая — или готовясь убрать — всех несогласных. Ни о каких компромиссах речи быть не может. И что же получается?

Получается, что, когда к вам выезжают на танке, единственная существующая в этой ситуации точка соприкосновения и компромисса может лежать только — и только — где-то во втором танке, который едет навстречу первому. А это уже война.

Ну а далее вывод один из одного — ибо я, разумеется, человек весьма далекий от военного дела, но, насколько мне известно, для успешного ведения этой самой войны наличие войска — один из ключевых факторов.

Именно к этому выводу приходит Гермиона, сначала получив подсказку от Сири («Дамблдор <…> формирует собственную армию, с которой сможет бросить вызов Министерству»), а затем и подтверждение от Макгонагалл, что вызов бросить не только можно, но и нужно. И девушка решается — о чем гордый Живоглот не замедлит сообщить не менее гордому студенткой Директору.

— Я предложил яд, — мрачно шутит Рон.

— Нет… — Гермиона качает головой, ибо яд — это недостаточно тонко. — Я имею ввиду, делать что-то с тем, какой она ужасный преподаватель, и что мы не научимся у нее Защите. Вообще.

— Ну, а что мы можем сделать? — зевает Рон. — Слишком поздно, разве нет? Она получила работу, она здесь останется. Фадж об этом позаботится.

Знаете, я действительно уверена, что, не пихай Дамблдор Гермиону в Игру с такой настойчивостью, она бы тоже осталась при таком — совершенно нормальном, рядовом, лишенном фантазии — мнении, с младых ногтей и испокон веку насаживаемом людям в голову так называемым обществом. Потому что так называемому обществу остро не нужно, чтобы люди не боялись себя защищать.

— Ну, — осторожно говорит Гермиона (она вообще сейчас очень осторожна и находится в волнении с самого того момента, как Гарри переступил порог гостиной; настойка растопырника в этой ситуации и в отсутствие дольки была призвана смягчить и расслабить парня заранее, ибо разговор-то непростой — еще неизвестно, как Гарри среагирует), — знаете, я тут подумала сегодня… — «сегодня» — очень хорошее слово, но я бы сказала, что «сегодня» думы девушки как раз уже пришли к логическому итогу после целого ряда продуктивных «подумала сегодня». — Я подумала, что — может, пришло время, когда мы просто должны — просто сделать это самим?

— Что сделать самим? — переспрашивает Гарри с подозрением.

— Ну — учиться Защите от Темных Сил самим.

— Да ну, — вздыхает Рон. — Хочешь нам еще работы? Ты понимаешь, что мы с Гарри опять отстали, а это только вторая неделя.

Конечно, Гермионе было бы легче говорить с Гарри, если бы она предварительно убедила Рона, однако она не успела. Но ничего, Рон вскоре и сам до всего дойдет.

— Но есть гораздо более важные вещи, чем домашняя работа! — говорит Гермиона.

Гарри и Рон пялятся на нее в шоке.

— Я не думал, что во всей вселенной существует что-либо важнее домашней работы! — удивляется Рон.

— Не будь глупым, конечно, существует, — отрезает Гермиона, и Гарри со страхом замечает, что ее лицо начинает пылать тем же воодушевлением (маниакальным), с каким она обычно говорит о Гавнэ. Собственно, замечает парень это верно, ибо сие означает, что поезд поехал — и никакие аргументы в мире не убедят Гермиону, что поезду стоит остановиться. Ну, Дамблдор знал, кому поручать организацию всего этого мероприятия. — Это о том, чтобы подготовиться, как Гарри сказал на первом уроке Амбридж, — ах, гладьте Гарри по его эго, гладьте, — к тому, что ждет нас там. Это о том, чтобы удостовериться, что мы действительно можем себя защищать. — Совершенно верно. — Если мы ничему не научимся за целый год —

— Мы не можем сделать ничего сами, — начинает ныть Рон. — Я имею ввиду, ладно, мы можем пойти посмотреть заклинания в библиотеке и попробовать попрактиковать их, я думаю -

— Нет, согласна, мы прошли ту стадию, когда могли учиться по книгам, — кивает Гермиона. — Нам нужен преподаватель, нормальный, который сможет показать, как использовать заклинания, и исправить, если мы ошиблись.

— Если ты говоришь о Люпине… — начинает Гарри.

— Нет, нет, не о Люпине, — перебивает Гермиона, — он слишком занят в Ордене и, в любом случае, самое большое, когда мы с ним сможем видеться — это на выходных в Хогсмиде, а это даже близко не достаточно часто.

То есть понятно, что варианты с книгами и помощью Люпина первоначально рассматривались, но были быстро отброшены.

— Ну и кто тогда? — Гарри хмурится.

Гермиона давит в себе тяжкий вздох («Ну что за идиот?»):

— Разве не очевидно? Я говорю о тебе, Гарри.

Пауза. Гарри перезагружается.

— Что — обо мне? — спрашивает он.

Знаете, вот именно по этой причине Гарри и не думали брать в Когтевран.

— Я говорю о том, чтобы ты учил нас Защите от Темных Сил, — терпеливо поясняет Гермиона.

Гарри пялится на Гермиону, затем поворачивается к Рону за поддержкой, но в ужасе обнаруживает, что Рон, обдумав услышанное, кивает:

— А это идея.

— Что — идея? — в отчаянии переспрашивает Гарри.

— Ты — учишь нас, как это делать, — не менее терпеливо, чем Гермиона, поясняет Рон.

— Но… — мозг Гарри, ища спасения, решает, что ребята над ним подшучивают, — но я не учитель, я не могу -

— Гарри, ты был лучшим на курсе по Защите от Темных Сил, — напоминает Гермиона.

— Я? — ухмыляется Гарри, все еще считая, что это шутка. — Нет, не был. Ты побила меня по всем тестам.

— Вообще-то, нет, — спокойно отвечает Гермиона. — Ты побил меня на третьем курсе — единственном курсе, когда мы все проходили тестирование, и у нас был преподаватель, который действительно знал предмет. — Гермиона до сих пор это помнит, надо же. И с каким спокойствием она это говорит! Человек растет — амбиции падают. Что Гарри — то Гарри. Честная игра. — Но я говорю не о результатах экзаменов, Гарри. Подумай, что ты сделал!

— В смысле? — не понимает Гарри.

— Знаешь, — Рон ухмыляется Гермионе, — я не уверен, что хочу, чтобы меня учил кто-то настолько глупый. Давайте подумаем. Эм… первый год — ты спас от Сам-Знаешь-Кого Философский Камень.

— Но это была удача, — возражает Гарри, — а не навыки -

— Потом, — перебивает Рон, — ты убил Василиска и уничтожил Реддла.

— Да, но, если бы не Фоукс, я бы -

— Потом, — Рон повышает голос, — ты отбился от сотни дементоров за раз -

— Ты знаешь, это была случайность, если бы не Маховик времени -

— В прошлом году, — очень громко говорит Рон, — ты опять дрался с Сам-Знаешь-Кем -

— Послушай меня! — раздражаясь, перебивает Гарри. Рон и Гермиона усмехаются. — Просто послушайте меня, ладно? Это звучит здорово, когда так говорить, но все это было удачей — я не знал, что делаю, половину времени. Я никогда это не планировал, я просто делал все, о чем только мог подумать. И мне почти всегда помогали.

Поскольку ребята продолжают улыбаться, Гарри заводится еще больше — и вскоре уже кричит, вскочив на ноги и разбив мисочку с настойкой растопырника. Живоглот прячется под диваном. Ребята больше не улыбаются.

И ведь кричит-то Гарри очень правильные вещи: такому не учат в классах (ну, против Дамблдор тривиальных методов обучения, что ж поделать), нет ничего, кроме твоей собственной смелости, мужества, мозгов или еще чего-нибудь, что бы отделяло тебя от смерти, но есть еще и везение, так что задаваться тут нечего — Седрик умер вовсе не потому, что был кретином, а Гарри — превосходным дуэлянтом, просто Гарри был нужен Реддлу.

И — главное: Гарри прошел через все это, потому что правильно догадывался, куда его направляют (только так и не понял, кто) — и потому, что помощь приходила в правильное время. Без сомнения, 15-летнему парню есть чем гордиться. Однако парню в 15 лет кажется, что гордиться ему нечем — и очень хорошо, что ему так кажется. Дамблдор, означает это, очень правильно его воспитал.

Рон беспомощно поворачивается к леди.

— Гарри, — неуверенно говорит Гермиона, потому что не может поверить в то, что слышит, — разве ты не видишь? Это… это ровно то, почему ты нам нужен… — ах, гладьте его по эго, гладьте сильнее, любуйтесь им — правее — вон оттуда… — Нам нужно знать, как — как это п-по-настоящему… встретиться с ним… встретиться с В… Волан-де-Мортом.

Удивительное дело — Гермиона поняла всю Игру. Я имею ввиду, вообще всю, Большую. Сейчас надо подталкивать Гарри к созданию кружка по Защите, дальше — точно так же работать с ним над любой проблемой: гладить его внутреннее солнце, чтоб засияло.

И еще: она поняла даже ту часть Игры, свидетелем которой никогда не была — ту самую ее предысторию, которая произошла сразу после гибели родителей Гарри. Разговор Дамблдора и Макгонагалл на Тисовой: «Моя дорогая профессор, разумеется, такой разумный человек, как вы, может называть его по имени? Вся эта чепуха с «Вы-Знаете-Кем» — одиннадцать лет я пытался убедить людей называть его по его собственному имени: Волан-де-Морт. Это так сбивает с толку, если мы продолжаем говорить «Вы-Знаете-Кто». Я никогда не видел причин бояться произносить имя Волан-де-Морта». Разговор Дамблдора с Гарри в больничном крыле в конце Игры-1: «Называй его Волан-де-Мортом, Гарри. Всегда называй вещи своими именами. Страх перед именем усиливает страх перед тем, кто его носит».

Каким-то шестым чувством Гермиона все это поняла.

Гарри падает в кресло, отрезвленный ее смелостью.

— Ну… подумай об этом, — тихо говорит девушка. — Пожалуйста?

Гарри кивает.

Гермиона уходит. Рон зовет друга с собой, но парень остается, якобы чтобы убрать разбитую мисочку. Некоторое время он сидит молча, очень усталый, затем чинит стекло и поднимается наверх, в спальню.

Ему снова снятся длинные коридоры и запертые двери, а утром опять болит шрам. Я специально перепроверила: Гарри до этой ночи с самой ночи на 2 сентября ничего не снилось. В первую пятницу в замке шрам болел — но снов не было. А что случилось в ночь на 2 сентября? Гарри был выведен из себя Симусом. Сейчас — кричал на друзей. В промежутке — сильная загруженность учебой, усталость и мелкие тревоги, притуплявшие эмоциональность. Очередная эмоциональная буря — новая боль в шраме и новые сны. Запомним это — будет потом важно.

Почему Гарри так орет на друзей? Он и сам не понимает. Я думаю, что это был страх. Страх перед ответственностью, страх перед взрослением, настоящим, всамделишным, страх перед этим самым генеральским кафтаном, мантией полководца — агония перед тем, как их на него набросят, и парню придется что-то с этим делать, потому что не делать, не справляться он не способен.

Но прав Дамблдор, который много позже скажет, что «это любопытная вещь, Гарри, но, возможно, лучше всех подходят власти те, кто никогда ее не желал. Те, кто, как ты, принимают лидерство, навязанное им, и надевают мантию, потому что должны, и, к своему удивлению, обнаруживают, что она им идет».

Гарри не знает этого и, естественно, очень боится. Гермиона, умело направляемая наученным горьким опытом Директором, боится значительно меньше.

В течение последующих двух недель в Игре наступает затишье. Разумеется, это вовсе не значит, что Игроки Игрой не занимаются, однако делают они это так, что до Гарри не долетает ни крохи информации. Парень справляется с домашними заданиями, тренировками по квиддичу и наказаниями у Амбридж (так и не получив наказание от Снейпа), а Гермиона вновь заводит разговор об организации кружка по Защите лишь спустя ровно две недели — 24 сентября.