Большая Игра профессора Дамблдора. Продолжение (джен)

Вопрос, по сути, главный: знает ли Дамблдор, что Хагрид вернулся, в момент, когда трио уже несется к полувеликану под мантией-невидимкой, и, соответственно, когда Директор с ним увиделся — до того, как пришли ребята, или позже?

Что ж, ориентир, как ни странно, Рон, гулявший непонятно где до самого отбоя. Рон не видел свет в окнах хижины Хагрида, следовательно, Хагрида в хижине еще тогда не было. Однако Рона вполне мог видеть Директор и — уж наверняка — Полная Дама. Спустя минут десять после того, как Рон появляется в гостиной, в хижине Хагрида загорается свет — если этот свет видит не только Гермиона, но и Дамблдор, то он понимает, что трио сейчас может еще не спать (по частям или целиком) и, соответственно, свет увидеть. Когда же подростки под мантией-невидимкой выкарабкиваются из гостиной, Полная Дама совершенно точно передает сию новость Директору. Ко всему прочему, в гостиной еще и Живоглот находится — так что Дамблдору однозначно известно, что детишки дружно припустили к своему большому другу, возможность встретиться и поговорить с которым Директор детишкам галантно уступает. Более того, по пути из замка на территорию трио не встречает никого. Кроме Почти Безголового Ника (я смотрю, эта парочка — Ник и Пивз — регулярно меняется).

Косвенным доказательством того, что Дамблдор с Хагридом еще не виделся, служит ворчание самого Хагрида из-за двери, когда ребята, забарабанив в нее, возвещают о своем появлении на пороге: «Должен был знать! Дома три секунды… отойди, Клык…». Вряд ли даже Дамблдор за три секунды успел бы добежать до Хагрида, переговорить с ним и убежать обратно к себе в кабинет. Вне хижины он с Хагридом увидеться тоже не мог — Хагрид ведь пришел не один, а вместе с большим-большим секретом, которого, видимо, все это время устраивал в Лесу, зайдя на территорию школы примерно оттуда же, откуда и Бартемиус в прошлом году.

Есть еще, конечно, вариант, что Хагрид лично успел притопать в кабинет Директора, и они там поговорили, однако несколькими минутами позже Хагрид сам признается друзьям: «Я не знаю ни о чем, что происходило с тех пор, как я ушел. Я был на секретной миссии, разве нет? Я не хотел, чтобы совы летали вокруг всю дорогу», — кстати, поразив этим признанием Гермиону, которая полагала, что Хагрид в целом в курсе всех дел.

Это все, вообще-то, очень даже хорошо — поскольку в таком случае получается, что Игры во встрече с Хагридом минимум, разве только остатки прежних Игр да домыслы Хагрида, касаемо того, что можно говорить детишкам, а что нет. И задания на эту Игру у него тоже нет (пока).

В этом плане довольно примечательна фраза, брошенная им, когда ребята втроем начинают приставать к нему с расспросами, где он был, что делал и почему так сильно ранен (на Хагриде нет живого места): «Не могу сказать, ребята. Очень секретно. Будет стоить мне больше, чем работы, если скажу». Естественно, больше. Игра гораздо больше, чем работа.

Однако Хагрид с головой выдает себя каждой своей порой, позволяя ребятам мимоходом заметить, какой он, когда настоящий и без Игры — отвечает четко, ясно, сухо, не дает информации больше, чем необходимо, схватывает на лету, что у него хотят спросить, категорично отказывает, когда не считает безопасным ответить. И никаких вам «невзначай».

— Это тебя великаны побили, Хагрид? — тихо спрашивает Гермиона («Хагрид, я в Игре, можешь рассказывать»).

— Великаны? Кто говорил о великанах? С кем вы говорили? Кто сказал вам, что я — кто сказал, что я был — а? — «В смысле, в Игре? Кто в Игре? Какая Игра? Вам что, известно об Игре?!».

Каждой своей порой.

— Мы догадались, — Гермиона пожимает плечами («Да, известно. Только мне. Выкладывай»).

— О, догадались, да? — Хагрид грозно оглядывает девушку («Нет никакой Игры!»).

— Это было, вроде… очевидно, — говорит Рон, и Гарри кивает.

Хагрид пристально и с подозрением смотрит на всех троих, затем фырчит, ибо до него наконец доходит:

— Никогда не встречал детей, как вы трое, знающих больше, чем должны. И это не комплимент. Любопытные, кто-то бы назвал это. — Дамблдор, ага. — Вмешиваетесь.

Однако борода Хагрида красноречиво трясется от смеха.

В общем, черта с два он бы что-либо рассказал детишкам, если бы Гермиона не дала ему понять, что они нынче коллеги и ей и так многое известно («В Игре, значит? Ну да, столько вмешиваться и лезть не в свое дело — удивлен, что тебя взяли только в этом году»). Что ж, раз в Игре, то Директор, видимо, не будет против, если он, Хагрид, немного чего-нибудь расскажет. Конечно, опуская некоторые детали. Одна сложность — надо понять, какие детали могут показаться Директору слишком важными, а какие — нет. И каким вообще приказам Директора следовать, не имея ни единого приказа Директора.

Немного поломавшись («Давай, Хагрид, расскажи нам, что ты делал! Расскажи нам, как на тебя напали великаны, а Гарри расскажет, как на него напали дементоры -» — «В смысле — напали дементоры?!» — «…и потом Министерство меня исключило». — «Чего?!»), Хагрид соглашается рассказать свою историю.

Из занимательного триллера «Великаны» можно вынести следующее: летом Дамблдор проинструктировал Хагрида и мадам Максим, где находятся великаны. Насколько я понимаю, где-то в области Кавказских гор (парочка двигалась из Англии во Францию, где, видимо, оставила Клыка — в школе мадам Максим — после этого они оказались в Дижоне, что ближе к восточной границе Франции, затем где-то в Польше, потом в Минске — в общем, очевидно направление, в котором они двигались. Кроме того, позже Хагрид отметит, что гург великанов поедал козлов. А козлы водятся в Средней Азии. И если идти по этой широте, то можно наткнуться и на парочку озер, возле одного из которых, возможно, и разворачивались все события).

Чтобы добраться до Франции, парочка потратила месяц — ибо и Директор, и они оба знали, что Фадж отправил следить людей, которые только и ждали повода из схватить (официально Хагриду запрещено колдовать). Кроме того, высоко оценив мыслительный Тома, Директор предупредил свою парочку, что Пожиратели, скорее всего, уже находятся рядом с великанами — поэтому лучше встреч с ними избегать и больших битв не устраивать, чтобы сильно не наследить.

Рассказал Директор также и о том, что с великанами следует обращаться с большой аккуратностью — найти гурга, принести подарочки (больше психологии — подарочки нести не все сразу, а по одному, чтобы видели, что обещания этих людей выполняются), которые придумал сам Директор — со всей, свойственной ему фантазией и изяществом (вечный огонь, шлем гоблинской работы, драконья кожа).

Предупредил Директор и о том, что великаны могут не говорить по-английски — и вообще всячески призывал Хагрида и мадам Максим спешить в деле общения с потенциальными союзниками как можно медленнее. Забавно, однако ровно такую же тактику выбирают и Пожиратели (парочка их; в одном Хагрид узнал Макнейра) — что ж, в конце концов, Том пока еще не полный идиот.

Пожирателям везет больше, Голгомаф убил благосклонно относившегося к Хагриду и мадам Максим Каркуса, после чего великаны отказались идти на контакт с посланниками Директора и, более того, попытались добить тех, кто изначально был за Каркуса и (после разговора с Хагридом и мадам Максим) согласился с позицией Дамблдора, а не Реддла.

Зажатые со всех сторон (с одной — великаны Голгомафа, который вполне может быть из старой гвардии великанов, сражавшихся на стороне Реддла еще в первой войне, с другой — Пожиратели, шныряющие в поисках парочки по всем пещерам), Хагрид и мадам Максим вынуждены были оставить горы Кавказа.

Пробыли они там в общей сложности около недели и, в принципе, задачи свои выполнили, ибо главная цель их заключалась вовсе не в том, чтобы тащить обратно в Англию 80 великанов, а в том, чтобы передать им слова Директора — чтобы, когда все начнется, хоть кто-нибудь помог. Или просто вообще воздержался от участия в войне. Что называется, чем меньше их, тем лучше нам.

Надо сказать, годы показывают, что подобная тактика таки увенчается успехом — судя по всему, разбившись на два лагеря, великаны попросту переубивают друг друга («Остатки старых племен дерутся друг с другом… казалось бы, учитывая, что вся их раса под угрозой вымирания, они бы должны сплотиться, но…» — грустно говорит Хагрид. Да, великаны ведут себя, прям как волшебники), не дав ни той стороне, ни другой присоединиться к Дамблдору или Реддлу. Ибо в самой Финальной битве великанов практически не будет.

Собственно, вот и весь триллер, осталось лишь добавить к нему парочку моих замечаний. Оказывается, с начала семестра Флитвик уже умудрился упомянуть о Губрайтовом (вечном) огне минимум дважды — в дополнение к лекциям Биннза о войнах великанов, очевидно. Что ж, намеки оказались весьма непрозрачными — и Гермиона их прекрасно поняла.

Во-вторых, судя по тому, что Дамблдор передает в подарок великанам шлем гоблинской работы, который нельзя разрушить, уже летом Директор неплохо общается с гоблинами — это ж надо было где-то такой достать! Факт хорош всем. Если когда-нибудь Директору вдруг понадобится сделать что-нибудь еще гоблинской работы… или копию гоблинской работы чего-нибудь гоблинской работы… в общем, судя по всему, необходимый мастер среди его знакомых однозначно имеется.

В-третьих, исходя из того, как Хагрид отзывается о мадам Максим («Она вытащила палочку и произвела одну из самых быстрых работ заклятьями, какую я когда-либо видел… Было тяжело остановить Олимпию, чтоб она не выпрыгнула на них [Пожирателей], она так рвалась их атаковать… это что-то, когда она в гневе, Олимпия… огонь, знаете… думаю, это в ней французское…»), она — превосходно одаренная волшебница. И… кажется… в пещере рядом с великанами Хагрид и мадам Максим… в общем, не только разработкой планов насчет великанов занимались.

В-четвертых, оказывается, этот великий человек Дамблдор умудряется на досуге еще и за судьбу великанов попереживать: «Дамблдор говорит, это наша вина, это волшебники заставили их жить очень далеко от нас, и у них нет выбора, кроме как жить вместе для своей защиты», — говорит Хагрид, отмечая, что великанов осталось всего 80 (из 100 племен). Это единственный за весь рассказ раз, когда Хагрид, говоря о Дамблдоре, не использует прошедшее время — то есть, насколько я понимаю, Директор умудрялся с завидной регулярностью рассуждать о грустности вымирания великанов и до путешествия полувеликаньей парочки.

В-пятых, огромным теплом наполняется мое сердце, когда Гермиона спрашивает: «Так как вышло, что ты так долго добирался домой, если вы были там только три дня?» — после рассказа о том, что голову Каркуса Голгомаф пустил на корм рыбам в озере, а Хагрид отвечает:

— Мы не ушли через три дня! Дамблдор полагался на нас!

В моей голове звучат слова самого Директора, десятилетия назад сказанные им с непоколебимой уверенностью: «Я бы доверил Хагриду свою жизнь». Невероятно отрадно слышать и видеть, как кто-то оправдывает доверие такого высокого порядка.

Дамблдор, без сомнения, оказал на Хагрида величайшее нравственное влияние, позаботившись о нем, когда тот еще был мальчиком — отец Хагрида, конечно, был добрейшей души человеком, однако Хагрид остался без него в очень сложный подростковый период — с генетической предрасположенностью к агрессии, унаследованной от матери. Хагрид сильный и может быть вспыльчивым — это страшная смесь, достаточно вспомнить, что он чуть было не сделал с Каркаровым в прошлом году.

Мне кажется, Директор сумел укрепить в Хагриде заложенные отцом моральные основы, помог ему держаться правильного пути, стал для него наставником, опорой и другом. Поэтому любовь Хагрида к Дамблдору так крепка, а уважение столь огромно. Для меня эти двое неотделимы друг от друга. Хагрид является простым, теплым и физическим человеком, хозяином леса; Дамблдор — духовный лидер, гениальный, идеалистичный и немного отстраненный. Каждый является неотъемлемой частью другого по мере того, как Гарри ищет идеальный образ отца в своем новом мире, как рассказывала Роулинг… Но я отвлеклась.

Гермиона задает очень правильный вопрос о том, почему Хагрид так долго возвращался — однако к концу рассказа она о нем забывает — и первой ударяет совсем рядом с целью, поинтересовавшись вместо причины долгого отсутствия о том, видел ли Хагрид свою маму. «Умерла. Годы назад. Они мне сказали», — грубо отвечает Хагрид, но, я уверена, сердце его подпрыгивает — ибо Гермиона невероятно близка.

Дело в том, что, видимо, сказав о маме, великаны еще и указали Хагриду на его брата, который, собственно, и стал причиной того, что Хагрид, успевавший к сентябрю, вернулся, опоздав на два месяца. Когда Хагрид обнаружил, что над его сводным братом Гроххом (самым маленьким по меркам великанов) издеваются другие великаны, сочетание сентиментальности и братского чувства подтолкнуло его к тому, чтобы забрать Грохха и против его воли поселить жить в Запретном Лесу. И против воли других жителей Леса. Как сам Грохх относится к такому решению, можно судить, взглянув на кашу вместо лица Хагрида.

Разумеется, обратный путь занял больше времени, поскольку с Гроххом можно было передвигаться только ночью — и он то и дело поворачивал назад. Мадам Максим «немного устала от него потом», так что они «разделились на пути домой… она пообещала никому не говорить». Думаю, она выполнила свое обещание, но это Хагрида не спасло.

В общем, забрав Клыка из Франции, Хагрид потопал домой — но мне вот интересно: как Хагрида (с Гроххом!) умудрились потерять — или не найти, поскольку на пути к великанам они с мадам Максим таки скинули хвост у Дижона — Министерские? Или что, Макнейр не заметил, что Хагрид уводит одного великана? Ох, кажется мне, вопреки указаниям Дамблдора, Хагрид с мадам Максим таки пересеклись с Пожирателями — и неплохо надавали им по мозгам, стерев заодно и часть воспоминаний. А потом то же самое проделали с Министерскими. То есть, как ни крути, сработали не так чисто, как задумывалось.

Внезапно в дверь хижины Хагрида стучат — и трио, видя тень Амбридж через окно, прячется под мантией. Прямо как в Игре-2 — тогда, помнится, к лесничему тоже Министерство приходило. Вообще, хочется заметить, что с той Игрой в этой нынче либо очень много схожего, либо катастрофически много: в прошлый раз была Тайная Комната, теперь — Выручай-Комната, о которой тоже мало кто знает, либо Отдел Тайн; в тот раз по школе ползал Василиск, теперь вот по замку носится Амбридж…

Хагрид в замешательстве открывает дверь — разумеется, не мог же Директор пойти к нему ночью, точно зная, что детки тут как тут, но кому другому это понадобилось?

Поджав губы, Амбридж запрокидывает голову, чтобы рассмотреть хозяина хижины.

— Итак, — громко и медленно произносит она, словно разговаривая с глухим. — Вы Хагрид, верно?

Самый логичный вопрос в такой ситуации: почему Амбридж, окна кабинета которой выходят на хижину, и которая очевидно за трио следит (Дамблдор позже отметит: «Амбридж узнает, что вы не в постелях»), так припозднилась? И вот это ее: «Итак…» — произнесенное так, словно она в раздражении откуда-то только что вырвалась, прежде чем сюда притопать. Нет, можно, конечно, предположить, что она устала идти по сугробам, но вопрос о том, почему она появляется настолько поздно, не снят — не в сугробе же она уснула по дороге.

Что ж. Не забудем, что Амбридж пасет Ник, которого трио встречает по пути к Хагриду. И даже если ее задержал не сам Ник, то, в конце концов, Дамблдор мог лично выбежать из своего кабинета по зову Ника и начать рассказывать Амбридж, какие прекрасные цветы в свое время высадил профессор Диппет… Впрочем, не принципиально — может, и в сугробе уснула.

Едва услышав имя Амбридж (хорошо знакомое ему как имя по меньшей мере той самой сумасшедшей, которая хотела отловить всех русалок и поставить на них бирки), Хагрид, как и в первую встречу с Ритой в прошлом году, мигом начинает догадываться, что может означать наличие Амбридж в замке и ее должность Инквизитора Инспектора на посту.

Ему сложно, конечно, ибо он, не переговорив с Дамблдором, ничего не знает о том, что происходит. На то у Амбридж, собственно, и расчет — застать полувеликана врасплох. Амбридж однозначно догадывается, что трио было у Хагрида, ибо расспрашивает о разбитой кружке Гермионы (Гермиона охает, вдруг вспомнив о конспирации), о голосах, которые она слышала, стоя за дверью — она обшаривает глазами всю хижину, не особо церемонясь, видимо, все больше укрепляясь во мнении, что это трио навещало друга, а не какой-нибудь Директор или Макгонагалл, однако, к счастью, ничего и никого не находит.

Хагрид еще умудряется пошутить, заслышав, что она — преподаватель Защиты («Смело с вашей стороны», — типа ну-ну, значит, месяцев через шесть распрощаемся), однако в момент, когда Амбридж начинает расспрашивать его, где он был и что с ним случилось, теряется совершенно. Он начинает нести что-то про метлу друга, про Абраксанских коней и прочую чепуху — Хагрид не знает, что знает Амбридж, и боится не совпасть в версиях в случае, если Директор сказал ей про него, Хагрида, что-то вообще другое. Он дает ей тьму ненужных деталей, надеясь, что попадет хоть одной, или, если Амбридж его прервет, отметив, что ей говорили другое, он будет готов вывернуться.

Однако Амбридж прокалывается:

— Никто из ваших коллег оказался не в состоянии дать мне какую-либо информацию о вашем местонахождении. Вы не оставили адрес. Где вы были?

Наступает пауза, в течение которой Хагрид, видимо, пытается понять, разводят ли его на прокол — или действительно все коллеги молчали («Почему это вы все время задаете вопросы? Вы опасный человек…»). Наконец — малоубедительная версия о том, что он поправлял здоровье и решил сменить обстановку («Горная местность?» — спрашивает Амбридж) на что-нибудь морское — и Амбридж, предупредив об инспекции, уходит.

Что ж, отмазки ужасные — но уж какие придумались. Жаль, конечно, что Хагрид не просчитал вариант, что в его отсутствие Директор будет молчать специально, чтобы дать Хагриду простор фантазии для отговорок на такой случай — но разве ж Хагрид знал, что в школе завелась такая нечисть, которая перехватит его до встречи с Директором? Правду он не выдал — и хорошо, а Фадж и без правды Хагрида в курсе, где он был (Дамблдор о великанах в прошлом году в больничном крыле говорил очень уж громко). Добро пожаловать в реальный мир, что называется. Не мог разве Дамблдор отправить менее заметных людей, как Том? Ах, но ведь Дамблдор — нет Том, он предпочитает давать своим сотрудникам возможность совмещать приятное с полезным (поискать мать, побыть наедине с возлюбленной) — и бережет тех из них, которые более хрупки для подобной работы.

Занятно, что в миг, когда Амбридж уходит, и Гермиона, волнуясь о том, кого там «Министерство серьезно настроено вычистить», начинает наседать на Хагрида, чтобы он давал студентам обычных существ по программе СОВ, Хагрид мигом преображается, уверенно ей отказывая и не собираясь сдавать свой изначальный план показать подопечным «несколько существ <…> они очень особенные». Вне сомнения, Директор еще до путешествия Хагрида позаботился о том, что Хагрид покажет Гарри первым делом. И, поскольку это — Игра, Хагрид увещевания Гермионы добродушно пропускает мимо ушей. Ничто и никто не испортит Игру.

Так начинается борьба Гермионы за то, чтобы Хагрид не показывал студентам никаких существ, которые могут ухудшить результаты его инспекции (как будто это поможет — раз «Министерство серьезно настроено вычистить преподавателей, не удовлетворяющих запросы» на лояльность, оно вычистит, можно не сомневаться). В воскресенье днем, 5 ноября, Гермиона топает к Хагриду, твердо настроенная составить для него программу, однако Хагрида даже нет дома — он выходит из Леса спустя полчаса после ее прихода, несет очередную чушь — на сей раз, про химер и то, что их яйца трудно достать (хоть Гермиона нынче и коллега, эту часть Игры она явно не понимает — следовательно, надеваем старую маску полнейшего болвана и прем напролом) — и вообще находится «в странном настроении», отказываясь говорить, почему он ранен.

Настроение Хагрида, надо сказать, полностью соответствует обстоятельствам — ибо в воскресенье он совершенно точно уже переговорил с Дамблдором. Не знаю, сделал ли он это сразу после того, как трио ушло ночью, или Директор дал ему время отдохнуть, встречался ли он с ним до прихода Гермионы утром (Гарри и Рон, вновь заваленные заданиями, никуда не пошли) или уже после — принципиально это ничего не меняет, ибо к понедельнику они успевают поговорить, и это совершенно точно — Хагрид появляется за преподавательским столом, и поприветствовать его несутся близнецы и Ли. Вот я посмотрела бы на лицо Дамблдора, если бы он увидел Хагрида впервые за завтраком в понедельник. О том, что Хагрид с Директором таки побеседовал, свидетельствует и то, что Хагрид больше не спрашивает трио о дементорах и исключении Гарри из школы — надо полагать, узнал все от Дамблдора.

О чем еще могла идти речь в их беседе? Что ж, Хагрид отчитался о выполнении задания. Вероятно, рассказал, что ночью приходили Гарри, Рон, Гермиона и Амбридж. Послушал рассказ Дамблдора о том, что происходило, пока Хагрид отсутствовал — как идут дела в Большой, Политической и Игре Года, что здесь делает и чего добивается Амбридж. Получил указания по Игре Года.

Первое — фестралы, которых необходимо срочно показать Гарри, а то парень их боится. Их, по идее, надо было показать еще в начале сентября, но уж как вышло. Второе — кентавр Флоренс.

Ибо ясно, как божий день, что Трелони могут уволить — и Дамблдор, во-первых, должен найти кого-то своего на ее место, во-вторых, этот кто-то не должен нуждаться в ее кабинете. Флоренс, который давно дружит с Хагридом и Дамблдором и которого сильно не любят другие кентавры — идеальный кандидат на возможную должность. И Хагриду, как хранителю Леса, торжественно поручается восстановить контакты с ним и получить его согласие преподавать в школе Директора.

Пока это все задания на Игру этого года. Возможно, Директор дополнительно объясняет Хагриду, что Амбридж нацелена его убрать, посему поводов лучше не давать — Дамблдор, конечно, будет прикрывать столь долго, сколь только сможет, но кто его знает, как там все обернется. Игра разбалтывается, и Дамблдор чем дальше, тем больше теряет контроль над происходящим. Сейчас пока это заметно не столь критично, но и Директору свойственно быть беспомощным, у него много головной боли на фронтах — вон, очень может быть, что Амбридж не только сама потопала к Дамблдору разбираться, но еще и Фаджа потащила (которому обещала доложить о возвращении Хагрида — Хагриду же) узнавать у Директора, почему так припозднился его сотрудник — и почему он ранен. Может, конечно, и нет. А если да, то Дамблдор от них успешно отвязался. Однако все три варианта ведут к неизбежному — Дамблдор сам очень сильно интересуется этими двумя вопросами.

Мало того, что Хагрид сам по себе — ходячий повод для Амбридж, так его опоздание и внешний вид еще и сильно усугубляют дело. Хагрид с Гроххом прямо под носом у Амбридж — это очень глобальная проблема, и, я думаю, Хагрид, саламандра его побери, прекрасно это понимает — чем и обусловлено его «странное настроение». Но кто ж, в конце концов, знал, что в школе поселится кикимора из Министерства?.. Уверена, не желая добавлять Дамблдору еще больше проблем и поводов для беспокойства, Хагрид выкручивается, как может, отвечая, почему избит и задержался. А может, как видим из его поведения на допросе Амбридж, плохо.

Знает ли Дамблдор о Гроххе уже в начале ноября? Очень сильно сомневаюсь. Он, конечно, не мог не спросить: «Хагрид, Мерлин мой, неужели тебя так великаны побили?» — и Хагрид не мог не ответить что-то вроде: «Великан, конечно, — проглотив «ы» по принципу «Я сказал — а вы понимайте», — не Олимпия же». Дамблдор, улыбнувшись хагридовой шутке, а также, вероятно, прослушав порцию малоубедительных отмазок, дожимать, тем не менее, не захотел — однако подозрения у него растут. Что ж, все тайное когда-нибудь станет явным, и потому Директор решает просто подождать, пока Хагрид либо справится со всем сам и опосля расскажет в виде байки, либо не справится — и тайное или само вылезет наружу, или Хагрид поведает о нем лично, моля о помощи.

Хагрид пока считает, что все складывается более-менее удачно — и, проверяя фестралов и встречаясь с Флоренсом, заодно бегает к брату, никем не замеченный и не раскрытый. Ну, то есть как… официально Директор, сколь помнится, и про Норберта совершенно ничего не знал, и про то, что Мародеры — анимаги…

Один плюс в этом большом-большом секрете все-таки имеется безусловно — Реддл, без сомнения, узнает, что Хагрид вернулся, и начинает расспрашивать Снейпа, что Хагрид делал эти два месяца, не привел ли с собой великанов? Снейпу даже врать не приходится, ибо никто о Гроххе — официально — не знает: «Нет, не привел, мой Лорд», — и Том расслабляется…

Несколько дней подряд близнецы Уизли, не имея в доступности выдающегося затылка Квиррелла, атакуют снежками затылки сокурсников (особо облюбовав ронов), а затем наступает вторник, 7 ноября, первый в семестре урок у Хагрида для курса Гарри.

Хагрид в общем-то счастлив — снова в строю, Директор доволен, чего ж не радоваться? — и от исполнения его задания по Игре его не отвлечет даже Малфой с ехидными, перепуганными комментариями («Вы уверены, что они приручены? Это был бы не первый раз, когда вы притащили дикую штуковину в класс, разве нет?» — «Конечно, приручены». — «Что тогда случилось с вашим лицом?» — «Не твое дело! Так, если мы закончили с глупыми вопросами, следуйте за мной», — ага, вот щас прям Хагрид разошелся и стал рассказывать щенку Люциуса, что у него с лицом). С Малфоем, кстати, прямо беда — он так пугается идти в Лес, что аж поиздеваться забывает.

Прямейшее доказательство того, что урок — часть Игры — из всего класса фестралов видят только три человека — Гарри, Невилл, который видел, как умер его дедушка, и Теодор Нотт, который видел смерть своей матери. Что еще могло заставить Хагрида сделать такой странный урок, на котором предмет изучения видят лишь трое из двадцати?

Гарри невероятно радуется, что он не сумасшедший, и Хагрид кивает парню, когда тот поднимает руку в ответ на его вопрос, кто видит фестралов: «Да… да, я знал, что ты увидишь, Гарри…», — серьезно говорит он.

Урок, собственно, простой, как и годы назад с Гримом, которого Гарри якобы всю дорогу видел: давай примем за факт, что ты их видишь, потому что видел смерть; да, ты видел смерть; да, и фестралов тоже; ну и что? не считаешь ли ты, что по сравнению с другими перепуганными болванами ты даже имеешь какое-то преимущество? они-то существ не видят, значит, боятся больше; прими за факт и живи дальше, они неопасные («Но они очень, очень несчастливые!» — волнуется Парвати. «Нет-нет-нет, — хрюкает Хагрид. — Это суеверие, они не несчастливые, а чертовски умные и полезные…» — немедленно разубеждает он).

Тут подключается и Гермиона, издавшая понимающее: «Ох», — когда Хагрид называет существ. Да, теперь и ей становится понятно, что происходило с Гарри, и она уверенно отвечает на вопрос Хагрида, почему кто-то видит фестралов, а кто-то нет, вымывая у Гарри из головы последние сомнения насчет своей нормальности — за что Хагрид (впервые!) награждает Гриффиндор десятью очками (растет прямо на глазах — задает вопросы, ведет урок, терпеливо объясняет — у мадам Максим частные уроки брал, что ли?).

Единственное, что поначалу сбивает с мысли, что это Игра, так это несколько раз в разных вариациях брошенные слова, что он, мол, приберегал знакомство с фестралами до пятого курса — не мог же он, заступив на должность два с половиной года назад, знать, что Гарри понадобится с ними познакомиться? Или это не Игра, а совпадение?..

Мучилась я с этим вопросом долго, пока, наконец, не поняла: Хагрид специально говорит так, чтобы у подозрительного Гарри даже мысли не возникло, что это — Игра. Вроде как, изначально задумывал показать — ну, вот и совпало. Хотя зачем их было планировать показывать, если бы без Гарри их увидело всего двое подростков? И ведь ни слова лжи — в конце Игры-4 был запланирован этот урок — и действительно получается, что Хагрид приберегал фестралов именно для пятого курса. Только приберегал очень недолгое время.

Однако так хорошо начавшийся урок рушит своим появлением демонстративно опоздавшая Амбридж (все-таки очень хорошо, что Хагрид, предупрежденный о ее инспекции запиской с утра, уводит детишек подальше в Лес, давая себе время хотя бы частично успеть рассказать о фестралах и не порушить Игру, пока Амбридж, перебирая короткими ножками, спешит на урок по сугробам. Впрочем, сама виновата — нечего было опаздывать к началу урока, когда студенты собирались у хижины).

Причем Хагрид умудряется успеть еще и здорово над ней поприкалываться, сначала сделав вид, что решил, что ее «Кхе-кхе» доносится от одного из фестралов, а затем принявшись орать ей, как глухому олигофрену, кого он с классом сегодня проходит, и показывая это жестами для пущей понятности. Однако Амбридж немедленно начинает прикалываться в ответ, записывая в блокноте и громко озвучивая: «Вынужден прибегать к грубому языку жестов… Имеет короткую память… Показывает признаки удовлетворения при упоминании жестокости… Студенты слишком запуганы, чтобы признать, что им страшно…» — перебивая, громко допрашивая подростков, объясняя на жестах и не менее громко, тоже как умственно отсталому, что она будет делать — к великой радости слизеринцев и слезам гнева Гермионы.

Да, Амбридж своими действиями невероятно напоминает Риту в прошлом году — да и ситуация до ужаса похожа: звучат барабаны, и Амбридж (как Рита), пытаясь метить в Хагрида, нарывается на Гермиону, которая (как с Ритой) вступается за друга всерьез и уже насмерть. Это — не просто летающие искры, умело направляемые Дамблдором в нужную для создания ОД сторону — это уже личное. Перчатки брошены в личное (и это после издевательств над Гарри-то!), и Гермиона это так не оставит — как и Макгонагалл, по чьему личному Амбридж проехалась катком, удалив Гарри и близнецов из команды всего 3 дня назад.

Для Риты, сколь помнится, все закончилось заточением в банке и безработицей, сладко сдобренной нищетой — будь я на месте Амбридж, я бы боялась.

Гермиона прекрасно понимает, что Амбридж движет ненависть к полукровкам и команде Дамблдора, и она Хагрида конкретно засаживает, пытаясь выставить полнейшим идиотом (как хорошо, все-таки, что Снейп делает вид, что Директора не поддерживает никак, ни разу, ну вы что…), и Гермиона взрывается по пути обратно. Впрочем, совесть команды Гарри не забывает дополнительно отметить, что фестралы очень интересные, и урок был хорошим, Хагрид молодец.

Это действительно так, только, следуя словам Гермионы же, преподаватель типа Граббли-Дерг не показал бы фестралов студентам младше 7 курса — ну так в первый раз, что ли, ради Гарри программу перекраивают? Тут вон, пока Министерство, как сказала Амбридж, классифицирует фестралов как «опасных», Хагрид с Директором десятилетиями, послав всех куда подальше, разводят в Лесу целый табун — и ради Игры даже готовы эту маленькую тайну раскрыть.

Кстати, удивительно, что Гарри, в отличие от Гермионы, умудряется держать себя в руках при Амбридж — и даже внимательно слушает, что, храбро борясь с провокациями, рассказывает Хагрид о фестралах. Вот здесь лучше бы не слушал, честное слово.

Пожалуй, самая важная особенность фестралов — очень точное чувство направления, они летят с поистине ужасающей скоростью, могут преодолевать огромные расстояния и нести большой груз — хотя полеты на фестралах считаются незаконными из-за неминуемого в таких случаях нарушения Статута о Секретности — но разве кого-то это волнует? По словам Хагрида, Дамблдор нередко использует их, когда «отправляется в далекое путешествие и не хочет трансгрессировать» (а еще добродушный Хагрид катает на них всяких маленьких девочек вроде Полумны, рассказывая им об этих животных: «Хагрид говорит, — ахтунг! — что они очень хороши в нахождении мест, которые ищут наездники», — скажет Полумна в Финале. «Говорит» — видите ли… когда это он ей такое говорил, если он показывал фестралов только пятому курсу, а она — на четвертом? тоже мне…).

Вот этим, я думаю, обусловлена ошибка Гарри в Финале Игры Года — Хагрид, говоря о способностях фестралов ориентироваться, упоминает Дамблдора, и Гарри это запоминает. Не сообразив, что эта Игра — перевертыш предыдущих, не сообразив, что он не нужен в Игре Большой, в отличие от прошлых лет, не сообразив, что Хагрид ляпнул о Директоре просто так, подсознание Гарри полагает, что это — подсказка, как с Выручай-Комнатой («Дамблдор тоже об этом знает, значит, хотел, чтобы знал и использовал я!») — и хватается за нее, уверенное, что все делает так, как хотелось того Директору…

Лучше бы не слушал, честное слово.

— Но, что ж, они действительно очень интересные, разве нет? — твердит, выпуская пар, Гермиона на пути обратно в школу. — Кто-то видит их, а кто-то нет! Я бы хотела их увидеть.

— Правда? — тихо переспрашивает Гарри.

До Гермионы доходит, что она только что сказала.

— Ой — прости — нет, конечно, я не — это было очень глупо.

— Все в порядке, — быстро говорит Гарри. — Не волнуйся.

— Я удивлен, как много людей могут их видеть, — говорит Рон. — Трое в классе -

— Да, Уизли, мы как раз думали, — злобно произносит подкравшийся Малфой, — как считаешь, если ты увидишь, как кто-то окочурился, ты сможешь лучше разглядеть квоффл?

Я заметила: острота языка полностью вылеченного за три дня Малфоя прямо пропорциональна количеству охранников рядом с ним. А еще я внезапно заметила, что Малфой не назначил Гарри наказания за то, что тот его избил. Хотя, как староста, имел полное право — чем пугал Гарри еще в поезде на пути в школу.

Гарри вообще никто, кроме Амбридж, наказания не назначил. А ведь по меньшей мере одна Макгонагалл порывалась это сделать сразу после драки. Мне кажется, если бы не Амбридж, Макгонагалл и Снейп, деканы буянов, и сами бы разобрались, и выглядело бы это примерно так:

— Минус десять баллов с вашего факультета, Поттер, за то, что занимаетесь на поле не тем, чем нужно, — холодно произнес бы Снейп.

— Ой, да все равно, — равнодушно сообщил бы Гарри, продолжив мутузить Малфоя. — Никогда... не называй… маму… так!

— Еще минус десять баллов, Поттер, за то, что вам все равно, — прокомментировал бы Снейп. — И за то, что отвлекаете от игры других студентов.

— Игра закончилась, сэр, — не отвлекаясь, ответил бы Гарри. — Но, впрочем, плевать.

— И еще минус десять баллов за то, что вам плевать, — злорадно добавил бы Снейп.

— Эй! — возмутился бы Гарри. — А ничего, что Малфой меня спровоцировал, обозвав мою маму?!

Малфой, лежащий кучей окровавленной каши, сделал бы вид, что он к происходящему не имеет никакого отношения, что это вообще не он тут лежит, а кто-то, сильно на него похожий. Таинственный брат-близнец, который потерялся 15 лет назад и вот именно сегодня чудесным образом нашелся.

— Минус десять баллов, Поттер, за попытку переложить свою вину на другого студента, — войдя во вкус, тут же бы отозвался Снейп.

Макгонагалл, ахнув от несправедливости:

— Это переходит все границы, профессор Снейп! Тридцать баллов с Малфоя за то, что он обозвал мать Поттера, а теперь бездействует, не пытаясь пресечь попытку Поттера испортить всем настроение после матча, в котором мы победили.

Снейп, складывая руки на груди и поджав губы:

— Двадцать баллов с Поттера за то, что он ведет себя не по-спортивному -

— И тридцать баллов с мистера Крэбба за то, что он загораживает мне обзор! — взвилась бы Макгонагалл.

— И десять баллов с вас, Минерва, за то, что вы позволили себе перебить преподавателя, — торжественно заключил бы Снейп.

Макгонагалл, закатывая глаза:

— Северус, вы не можете снимать с меня баллы.

Снейп, удивленно:

— Почему?

Макгонагалл, устало:

— Потому что я тоже преподаватель.

Снейп, разочарованно:

— Да? Что ж, Поттер, десять баллов с вас за то, что ваш декан меня перебивает.

Макгонагалл, вскипев:

— Двадцать баллов с мистера Малфоя за то, что его декан занимается самодурством!

(Шутка украшена, переработана и откуда-то утащена.)

…В общем, я к тому, что, мне кажется, именно Снейп запретил Малфою назначать Гарри наказание. Косвенным свидетельством тому, что Снейп остается на стороне Гарри, сам не подозревая, насколько он уже его, служит полнейшее отсутствие каких-либо раскатов грома и молний, которые бы донеслись до Гарри на следующие после избиения дни, полнейшее отсутствие придирок к Гарри и вообще тотальная тишина со стороны подземелий. А ведь Снейп мог бы повести себя совершенно, совершенно по-другому, узнав, что один его малолетний гаденыш избил другого малолетнего гаденыша, который не только его, но еще и Люциуса.

После урока Хагрид происходит… а ничего не происходит. До самого 15 декабря не происходит совершенно ничего. Детишек продолжают заваливать домашней работой, Гарри усердно и с утроенным рвением тренирует ОД, лишенный возможности играть в квиддич, на Гермиону и Рона тяжким грузом ложатся их обязанности старост, Гермиона умудряется шутить, вздыхая что из-за этого лишается возможности вязать свои шедевры для эльфов («Все эти бедные эльфы, которых я не освободила, и они должны остаться на Рождество, потому что недостаточно шапок!» — да-да, именно поэтому, а вовсе не потому, что явление Добби народу с подсказкой стало достаточно четким сигналом прекратить заниматься чепухой, Гермиона больше не вяжет), девушка планирует отправиться кататься на лыжах с родителями, а Рон вдруг вспоминает, что его мама просила пригласить Гарри в Нору «годы назад», лишь к концу семестра.

Что ж, Директор понимает, что Гарри остро не нужен в Хогвартсе на каникулах — и рядом с Сири тоже остро не нужен, потому что Звезда может, мягко говоря, плохо на парня повлиять, и потому что парень рискует лишний раз открыть Тому прекрасный вид дома на Гриммо и того, что там происходит — в штаб-квартире Ордена Феникса-то.

Нет, для Гарри планировалось тихое, спокойное, омраченное разве только чувством вины, что он не рядом с Сириусом, Рождество вдали от всевозможных Игр. Ноябрь и декабрь проходят не просто быстро — они пролетают, как пнутый снитч.

Все Игры на поле тормозятся, Амбридж с Фаджем Бегают-По-Кругу инквизиторства, удалив Гарри из команды по квиддичу и прессингуя Хагрида и Трелони, за что Директор отыгрывается, прикрывая очень частые сборы ОД, начав прикрывать будущее Трелони и очень плотно закрыв Хагрида — результаты его инспекции, которые, по словам Амбридж, должны были прийти через 10 дней, если и приходят, то трио об этом не знает — Министерство, как в свое время с Трелони, очень долго тянет с назначением испытательного срока, и это играет Дамблдору на руку — больше никаких «опасных» фестралов во имя Игры, Хагрид должен оставаться на посту как можно дольше — и он останется, посему самое время проработать программу.

Гарри загружен домашней работой и тренировками ОД так сильно, что совершенно прекращает чувствовать Тома, сам Том, конечно, не оставляет своих попыток добраться до пророчества всеми возможными способами, совершенно не преуспевая в этом нелегком деле, ибо Дамблдор и Орден перекрывают ему все ходы, какие бы тот ни выбирал.

Без жертв рядом с Томом, конечно, не обходится — где-то ближе к началу зимних каникул в больницу попадает невыразимец Отдела Тайн Бродерик Боуд, однако детишкина размеренная, загруженная подростковыми проблемами жизнь никак от этого не меняется, ибо о том, что Боуд в больнице, знает лишь узкий круг посвященных — и уж совсем единицы знают, что именно травма Боуда становится той причиной, по которой Директор вдруг разворачивается и выдает маленькую рождественскую провокацию, о которой никому не полагалось знать и которая одной снежной декабрьской ночью 1995 года приводит к тому, что весь размеренный ход Игры всего за несколько часов коренным образом меняется.