Большая Игра профессора Дамблдора. Продолжение (джен)

— Убегаем, не так ли? — на лице Финеаса, прислонившегося к раме портрета, играет необычайно веселое выражение. Спор что ли выиграл?

— Не убегаем, нет, — коротко отвечает Гарри, протаскивая чемодан еще на пару дюймов ближе к двери («Но остановите меня»). Вот интересно, а как парень думал топать с чемоданом мимо Сири и миссис Уизли?..

— Я думал, что принадлежность к Гриффиндору означает, что человек должен быть храбрым. Мне кажется, ты бы смотрелся гораздо лучше на моем факультете. Мы, слизеринцы, храбры, да, но не глупы. Например, имея выбор, мы всегда выберем спасать наши собственные шеи.

Да, может быть, будь Гарри курсе на третьем, такая провокация и сработала бы, но:

— Я не свою шею спасаю, — говорит Гарри.

— О, понимаю, это не трусливый побег, ты пытаешься быть благородным, — Финеас поглаживает свою бородку.

Гарри его игнорирует, достигает двери и берется за ручку, но Найджелус, видя, что провокации не действуют (спасибо годам тренировок со Снейпом), идет в лобовую атаку:

— У меня сообщение для тебя от Альбуса Дамблдора.

Гарри оборачивается.

— Что за сообщение?

— Оставайтесь на месте.

— Я не двигаюсь! — рычит парень. — Что за сообщение?

— Я только что его передал, болван, — спокойно комментирует Финеас. — Дамблдор говорит: оставайтесь на месте.

— Почему? — Гарри роняет чемодан. — Почему он хочет, чтобы я остался? Что еще он сказал?

— Вообще ничего, — Финеас слишком знакомо приподнимает бровь. Что ж, строго говоря, не думаю, что он волнуется о мелочах вроде «ложь недопустима» и прочей чуши.

Гарри приходит в ярость:

— Вот и все, да? «Оставайтесь на месте»? Это все, что кто-либо мог сказать мне и тогда, когда меня эти дементоры атаковали! Просто не двигайся, пока взрослые с этим разберутся, Гарри! Но мы не будем запариваться с тем, чтобы тебе что-то рассказывать, потому что твои маленькие мозги могут с этим не справиться!

— Знаешь, — громче Гарри выдает Финеас, моментально и тоже слишком знакомо выходя из себя, — именно по этой причине я ненавидел преподавание! Молодые люди столь смертельно убеждены, что они абсолютно правы во всем! Тебе не приходило в голову, мой бедный, полный самомнения попугайчик, что существует отличная причина, по которой Директор Хогвартса не ставит тебя в тупик каждой маленькой деталью своих планов? Ты когда-нибудь останавливался, чувствуя себя использованным, чтобы заметить, что следование приказам Дамблдора никогда тебе не вредило? Нет. Нет, как все молодые люди, ты полностью уверен, что только ты умеешь думать и чувствовать, только ты можешь опознать опасность, только ты самый умный, чтобы понять, что Темный Лорд может планировать -

— Так он планирует что-то сделать со мной? — быстро спрашивает Гарри.

— Разве я это сказал? — Финеас лениво оглядывает свои шелковые перчатки, моментально придя в себя и поняв, что чуть было не сболтнул уж совсем лишнего. Что ж, этого он действительно не говорил. Зато сказал кучу другого интересного.

Во-первых, кажется, в кабинете Дамблдора кое-кем таки обсуждались к этому моменту Гарри и то, какой он нехороший… да, это однозначно Снейп, отголоски его стиля.

Во-вторых, Гарри в сути своих выводов абсолютно мажет по всем пунктам, кроме, конечно, того, с которого, моментально протрезвев, съезжает Финеас — Реддл строит планы. Причем, как обычно, с участием Гарри. На Директорское счастье, про планы Тома в речи Финеаса Гарри услышал, а вот про планы самого Директора пропустил мимо ушей — Дамблдор тоже что-то планирует, и в его Большом Плане очень много деталей — и еще больше причин не посвящать в них всех подряд, особенно тех, которые постоянно подключены к Реддлу.

Далее: Дамблдор много думает; он знает о некоей опасности (связь Гарри с Томом) и понимает, что планирует Реддл. Дамблдор прекрасно знает, что делает.

Далее: Директор именно приказывает. Игрушки кончились вместе с детством — Дамблдор, конечно, мил, стар, немощен и все такое, но он еще и полководец — и в вопросах Игры он никогда не просит, как может показаться, он приказывает. И эти приказы должны исполнять все — в том числе и Гарри. Вопрос доверия, верно? Но даже скептик-циник Финеас, далеко не во всем с Дамблдором согласный, признает: следовать приказам Директора разумно, рационально и правильно.

И еще — Дамблдор чувствует. Это важно. Директор — тоже человек. И ему, как и Гарри, тоже иногда бывает грустно и страшно.

— Теперь прошу меня извинить, — произносит Финеас, сообразив, что настала пора сматываться от ушастого подростка, — у меня есть дела получше, чем слушать подростковые истерики… хорошего дня, — и покидает свой портрет.

— Отлично, идите тогда! — вопит Гарри ему вслед. — И передайте Дамблдору спасибо ни за что! — стадия вторая: гнев.

Думаю, что-то такое Финеас все-таки услышал, покидая портрет. А если нет… что ж, Дамблдору и так ясно, что Гарри очень на него обижен. Хотелось бы верить, что Финеас не услышал. Ни к чему Директору знать, что Гарри бросает в его адрес такие жестокие слова. Он постоянно, всю свою жизнь надеялся, что когда-нибудь его поймут. Немногие смогли бы жить так, очень немногие. Я бы не смогла. Но я понимаю его теперь.

Все еще напуганный, измотанный и злой, Гарри бросается на кровать и сам не замечает, как засыпает. Во сне парень весьма ожидаемо вновь идет коридорами к двери, за которую никак не может проникнуть, но о которой знает, что за ней спрятано нечто, чего он желает всем сердцем, и его шрам болит. Конечно, организм Гарри устал после ночи без сна, и защита ожидаемо слабнет. И, конечно, пока Гарри бесится и страдает, Том, отойдя от шока ночи, уходит в глубокую медитацию по поводу того, что ему теперь делать. Замечу: как и прежде, во сне Гарри за дверь не проникает. Это однозначно указывает на то, что Том все еще понятия не имеет, что конкретно за ней находится. Значит, змея, напав на Артура, мгновенно убралась из Министерства, даже не заглянув в Отдел. Но Тому очень надо там осмотреться, точно узнать, где что лежит…

Рон будит Гарри, сообщая об ужине, и уходит, не дождавшись ответа.

С одной стороны, конечно, Гарри прав — после информации от Грюма Рон пока не хочет находиться с Гарри наедине. Ему просто нужно время все обдумать. С другой стороны, Гарри — мнительный идиот, ибо Рон уже сейчас ясно показывает, что готов идти с другом на контакт. Просто давить боится. Более того, когда Гарри, не спустившись к ужину, решив не смущать остальных, засыпает обратно и просыпается вновь уже под утро, Рон преспокойно храпит на своей кровати рядом с другом, совершенно не заботясь, что Гарри, обернувшись змеей, на него набросится.

Подумать бы об этом тогда Гарри, а не о том, что Финеас, видите ли, вновь за ним наблюдает, очевидно, на случай, если парень кого-нибудь покусать вознамерится — и — нет — совершенно не потому, что Дамблдор беспокоится, что Гарри может попытаться рвануть из Гриммо ночью. Очевидно, так. Какой все-таки Директор мудрый человек, что скрыл от Гарри то, что он постоянно находится под наблюдением, не только на Гриммо — вон как парня обидел следящий за ним Финеас — Гарри аж жалеет, что не убежал к маглам (будто и там нет Директорских глаз)…

Утром 17-го Гарри прячется ото всех в гостиной, мрачно довольный тем, что не утруждает никого необходимостью терпеть свое присутствие. Стадия четвертая — депрессия.

Когда миссис Уизли мягко зовет Гарри на обед, он перебирается выше в комнату Клювокрыла. Показательно, что Молли ни на чем не настаивает, а Сири, распевающий рождественские хоралы, ни разу за весь день не приходит покормить гиппогрифа — да и детки, включая дотошных близнецов, не спешат беспокоить парня. На мой взгляд, очевидно наличие запрета это делать, ибо человек, который, по словам Дамблдора, со всем разберется, уже в пути.

Часов в шесть вечера внизу раздается звонок, и спустя минуту в дверь комнаты Клювокрыла уверенно стучит подоспевшая на помощь Тяжелая Артиллерия:

— Я знаю, что ты здесь, — доносится до Гарри голос Гермионы, — выходи, пожалуйста. Я хочу с тобой поговорить.

Тяжелая Артиллерия со всей свойственной ей грацией с порога кидается в атаку. О чем таком она хотела поговорить, если предположить, что Дамблдор не ввел ее в курс дела и не дал этого специального задания? Ведь Гермиона, по идее, ничего не знает. То-то же. И хотя она позже произнесет, что «Рон и Джинни говорят, что ты прятался ото всех с момента, как вернулся из Мунго», сомневаюсь, что за минуту, пока Гермиона, вопросив: «Где больной?! Сестра, шприц!» — неслась в комнату Клюва, ребята успели рассказать ей все. Нет, Гермиона знает и причины депрессии Гарри, и что произошло за эти дни, и что ей делать потому, что Дамблдор ввел ее в курс дела.

Не в силах отказать даме, Гарри в удивлении открывает сначала рот, а затем и дверь:

— Что ты здесь делаешь? Я думал, ты катаешься на лыжах с мамой и папой?

— Ну, по правде говоря, лыжи — не мое. Поэтому я приехала сюда на Рождество, — («Потому что лыжи — не мое, а вот мрачные неуютные дома со всякими странными типами в них — очень даже мое»). — Только не говори Рону. Я сказала ему, что лыжи — очень круто, потому что он постоянно смеялся.

Ага, ну да. Верю каждому слову как истинной причине…

Гермиона рассказывает, как соврала родителям, и быстро прибавляет:

— Пойдем в твою спальню, мама Рона разожгла там камин, и она передает сандвичи, — ну да, по такому случаю не грех и камин разжечь, и на кухне не есть, и Рону с Джинни ожидать друзей в спальне. Комплексная терапия депрессии на ранней стадии по системе «все включено».

Гермиона говорит быстро, напористо, как говорит всякий раз, когда речь заходит о том, что она твердо намерена привести в исполнение. Пункт первый — вытащить Гарри из зоны одиноко-депрессивного комфорта обратно к людям. Пункт второй — заставить Гарри разговаривать с людьми. Пункт третий — логическими доводами успокоить всех раз и навсегда.

Это очень правильно, во-первых, потому, что Директор знает: если Гарри надолго оставить одного в депрессии, то в его голове заведутся Мысли, и он их Подумает, что, в силу его особенностей, ни к чему хорошему не приведет — поэтому Дамблдор всегда с особой тщательностью и следил, чтобы Гарри, в отличие от Тома, находился: а) в компании; б) в хорошей компании.

Во-вторых, очень здорово, что детки сами с этим разбираются. Ибо с задачей вывести Гарри из печальки справились бы и миссис Уизли, и (уж тем более) деликатнейший Люпин. Но зачем-то Директору понадобилась именно Гермиона. Не потому ли, что Гарри в этом году доверяет ей больше остальных? И не потому ли, что разобраться в сложившейся ситуации надо самим деткам? Это позволит раз и навсегда закрыть дурацкую тему — и еще больше сплотит команду Гарри, что принципиально важно для будущего.

В команде, по идее, должны были оказаться лишь Гермиона да Рон — однако внезапно о своем желании участвовать в разборках заявляет и Джинни. Гермиона ее не останавливает, и разговор преимущественно ведут лишь девушки:

— И ты ни на кого из нас не смотришь! — говорит Джинни.

— Это вы на меня не смотрите! — сердито отбивается Гарри.

— Может, вы смотрите друг на друга по очереди и просто не совпадаете по времени? — уголки губ Гермионы дергаются. Да, пребывание в остроязычной команде Директора явно идет ей на пользу.

— Очень смешно, — обрубает Гарри.

— Ой, прекрати быть всяким таким непонятым, — резко говорит Гермиона. — Послушай, другие рассказали мне, что вы подслушали вчера Удлинителями Ушей -

Вот и прокололась. «Другие»… это какие такие «другие», учитывая, что она видела ребят минуту до того, как постучать к Гарри — когда бы они успели? Письма писали? Так не решились бы, вдруг сов перехватят. Нет, это Дамблдор. Причем не просто Дамблдор, а еще и минимум Макгонагалл.

— Да? — Гарри глядит в окно, сурово засунув руки в карманы. — Все говорили обо мне, да? Ну, я привыкаю, ничего.

— Мы хотели поговорить с тобой, Гарри, — объясняет Джинни, — но, поскольку ты прятался с тех пор, как мы вернулись -

— Я не хотел, чтобы со мной кто-то говорил, — уязвленно сообщает Гарри.

— Ну, это немного тупо с твоей стороны, — зло заключает Джинни, — учитывая, что ты не знаешь никого, кроме меня, кем бы овладел Вы-Знаете-Кто, а я могу рассказать, каково это.

Упс. Здрассти. Гарри медленно поворачивается к Джинни.

— Я забыл, — признается парень.

— Повезло тебе, — холодно отвечает Джинни.

— Прости.

Не сложно заметить, что спорит будущая парочка-до-гроба. Я думаю, именно в этот момент Гарри замечает Джинни по-настоящему. Думаю, именно отсюда берет начало их любовь.

— Так… так ты думаешь, мной овладели?

— Ну, ты можешь вспомнить все, что делал? Есть у тебя большие пустые периоды, когда ты не знаешь, что делал?

— Нет, — напрягая память, произносит Гарри.

— Тогда Сам-Знаешь-Кто никогда тобой не овладевал, — просто заключает Джинни, умудряясь с поразительной легкостью говорить о самом жутком периоде ее жизни. — Когда он сделал так со мной, я не могла вспомнить, что делала часами. Находила себя где-то и не знала, как я там оказалась.

Гарри едва смеет поверить ей, но в сердце у него появляется лучик света.

— Но тот сон, который у меня был о твоем отце -

— Гарри, у тебя и раньше были эти сны, — замечает Гермиона. — В прошлом году ты частично видел то, что делал Волан-де-Морт.

— Это было по-другому, — Гарри качает головой. — Я был внутри той змеи. Это было, будто я был змеей… что если Волан-де-Морт как-то телепортировал меня в Лондон -?

— Когда-нибудь, — раздраженно перебивает Гермиона, — ты прочитаешь «Историю Хогвартса», и, возможно, это напомнит тебе, что ты не можешь трансгрессировать в и из Хогвартса. Даже Волан-де-Морт не смог бы сделать так, чтобы ты вылетел из спальни, Гарри, — ага, и Дамблдор бы этого не позволил. Гермиона, конечно, не в состоянии объяснить, почему Гарри видел глазами змеи. Но деталь важная. И что мешает ей медленно начать копать в этом направлении? Был бы вопрос, что называется.

— Ты не покидал своей кровати, друг, — говорит Рон в порядке добивающего. — Ты молотил руками во сне по меньшей мере минуту, прежде чем мы смогли тебя разбудить.

Гарри думает, пялясь на друзей. Затем думает еще раз. Затем — еще раз, потоптавшись на месте. Затем радостно хватает сандвич и принимается его есть, плавясь от счастья и легкости и думая: «Нет, я — не оружие, нет». Стадия третья — торг.

В этот момент Сириус очень вовремя окончательно разряжает обстановку, запев за дверью: «Храни тебя господь, веселый гиппогриф», — во всю мощь своих легких, направляясь наконец-то кормить несчастного Клюва.

Настало время подвести итоги операции «Змея», и я, наконец, покончу с этим изматывающим, мрачным, но поворотным эпизодом всей истории.

После того, как Макгонагалл три часа рассказывала Амбридж, какие замечательные цветы высадил в свое время профессор Диппет, что позволило Дамблдору успеть отправить детишек на Гриммо и закончить иные неотложные дела, Амбридж начинает ненавидеть и Макгонагалл, и Дамблдора, и детишек с утроенной силой. Она понимает, что в ночном ЧП она и ее дражайший Министр были раскатаны командой Директора всухую, и жажда мести разгорается в ней все ярче. Что плохо не только потому, что это доставит много неприятностей лично детишкам, но еще и потому, что она подзуживает Фаджа, у которого, благодаря Дамблдору, вдруг включается мыслительный.

Пожалуй, впервые с лета Фадж начинает не только активно понимать, что он чего-то не понимает, но даже немного понимать, чего именно он не понимает. Конечно, операция «Змея» — недостаточно тяжелая дубинка, чтобы Фадж, ударившись о нее головой, вдруг осознал правоту Дамблдора и раскрыл себе глаза на происходящее — но какой-то эффект она определенно имеет. Впрочем, этому эффекту сильно мешают личные предубеждения Министра, а также активно шепчущие ему в уши Амбридж, у которой теперь с Директором и всей его командой однозначно и бесповоротно личные счеты, и Люциус, который занимается этим понятно-по-чьему-приказу.

Том после случившегося до самого вечера находится в глубоком шоке. Ладно уж, хрен с ней, со змеей, ее удалось спасти, и он теперь не будет ее отпускать от себя — хотя, конечно, из-за неудачи так и не добрался до пророчества и даже Отдел посмотреть не успел... Важно другое: порядком разобравшись, что произошло, Том рискует проверить, работает ли связь с Гарри с его стороны, и выясняет, что превосходно работает. Это может значить только одно: Реддл понимает, что Гарри — его нежеланный крестраж. И даже догадывается, когда именно Гарри таковым стал.

Открытие настолько шокирующее, что некоторое время Том не может прийти в себя, однако уже вечером 16 декабря его мысли вновь возвращаются к Отделу Тайн (это известно, ибо Гарри снова снится манящая дверь). Конечно, задача заполучить и дослушать запись пророчества теперь становится жизненно необходимой, ибо Том понятия не имеет, что нынче делать с Гарри, кроме как срочно-срочно запретить Пожирателям трогать парня — от греха подальше. Пока — всё.

Плясать с тем, что предпринимать дальше, можно будет, лишь услышав пророчество, однако как это сделать, если Орден перекрыл все доступы к двери ему и змее (о, он абсолютно уверен, что коварный Директор придумал какой-нибудь непробиваемый антитрансгрессионный барьер, который непременно сработает, сунься Реддл в Отдел лично), а никто иной пророчества коснуться не может? Ну, разве только Гарри… который, конечно же, о пророчестве знает, только, наверное, не знает, как до него добраться… ведь ему бы тоже было бы интересно послушать…

В голове у Тома рождается очень четкий новый План: пользуясь внезапно обнаруженной связью с парнем и навыками Легилименции, начать методично, логично и аккуратно, не спеша и не вызывая подозрений, транслировать Гарри в голову путь до пророчества. Надо только узнать, как выглядит Отдел изнутри и где конкретно лежат пророчества. Но как это сделать, если самого его и змею Орден туда не пустит, а у него слишком мало людей, чтобы бездумно ими рисковать, посылая зарисовывать планы Отдела, зная, что Дамблдор где-то рядом? Нужен кто-то, кто сможет в точности описать, как в этом Отделе все устроено, чтобы наша Герцогиня Драмы смогла это красочно вообразить и живо перетранслировать Гарри в голову. Кто-то, кто работает или работал в Отделе раньше…

Из знакомых Тома я знаю только одного человека, который работал в Отделе — Пожиратель Августус Руквуд, которого и посадили-то, поймав на передаче Реддлу информации по Отделу. Но Руквуд в Азкабане… что ж, значит, пришла пора убить троих зайцев одним ударом: решить проблему нехватки людей; завербовать в союзники дементоров; освободить очень нужного Руквуда. Том залегает на дно и готовится к организации массового прорыва Азкабана.

План, без сомнения, блестящий и очень смелый, однако ошибка заложена в нем в самом начале: Гарри ничего не знает о пророчестве и, соответственно, очень долго не будет понимать, что такое он видит во снах — и даже не догадается, что ему за этим чем-то надо бежать, куда показывают. Вывернуть ситуацию в свою пользу Реддлу удастся лишь в самый последний момент, но об этом — позже.

Сейчас Том тщательно готовит взлом Азкабана и старается, по возможности, отмежеваться от связи с Гарри, чтобы не провоцировать обострение ситуации со стороны Дамблдора — Реддл вот даже противостоит искушению глазами Гарри штаб посмотреть да, может, в мыслях покопаться и что-то про Орден разузнать — а ну как Гарри Дамблдору жаловаться начнет, и он лично по голове надает? Нет, лучше тихо и аккуратно. Змей уползает обратно в заросли высокой травы.

А что Дамблдор? Итоги его абсолютно сумасшедшей и гениальной операции таковы, что один член Ордена оказывается в больнице, что, конечно, неудобно, но не смертельно.

Директор открывает Гарри еще одного своего шпиона — Финеаса Найджелуса, а также в целом показывает, как полезно иметь у себя в кабинете кучу портретов бывших директоров Хогвартса.

Он рискует открыть Тому штаб Ордена и ряд иной мелкой информации, которую тот сможет вынести из головы Гарри, поняв, что между ними есть связь, и он может управлять ею со своей стороны.

Директор открывает Тому то, что Гарри — крестраж Реддла. Что ж, по крайней мере, теперь Гарри меньше рискует быть убитым кровожадными Пожирателями — Том, подозревает Дамблдор, наверняка отдал им приказ оставить попытки.

Это новое знание Тома — не самое важное в деле. Важно то, что даже после видения Гарри Директор пытается сохранить все в тайне (Сириус кричит близнецам, что Орден не хочет привлекать внимания к тому, что Гарри страдает от подобных видений, когда Уизли рвутся в Мунго к отцу) на случай, если Том все-таки не понял, что произошло. Однако после сообщения Сири о том, что ему рассказал Гарри в кладовке, Дамблдор понимает, что Том обо всем догадался и даже успел проверил связь со своей стороны, что опасно — кто знает, как Том захочет воспользоваться новым открытием? Делать нечего и тянуть дальше уже некуда — Дамблдору придется организовать уроки Окклюменции в самое ближайшее время.

Кроме того, очевидно, что Гарри уже прямо в край не удовлетворяют отговорки или молчание взрослых о важных вещах. Ситуация серьезная, и парень жестко требует объяснений. Уверена, члены Ордена вроде Грюма или любящей, беспокоящейся о парне Макгонагалл, вытряся из Директора ответы на массу возникших неудобных вопросов, об этом ему дополнительно напомнили в манере: «Еще немного — и, когда, по твоему мнению, дорогой Альбус, настанет время все ему рассказать, парень, вероятно, уже не захочет слушать». Понимая и Гарри, и резонность подобного замечания, Директор планирует возложить на преподавателя Окклюменции профессора-почему-всегда-я-Снейпа дополнительную обязанность — более-менее все Гарри разъяснить.

Все это, конечно, очень нелегко — и ясно, что итоги операции «Змея» таковы, что дальше легче не станет. Напротив.

Удачно ли в целом закончилась операция, конечно, судить каждому со своей колокольни, слишком уж неоднозначны ее результаты, но лично мне кажется, что все-таки скорее да, чем нет. Потому что в ходе нее Дамблдор делает две самые главные вещи, которые, на мой взгляд, стоят всего того, что можно засчитать ему в минус.

Во-первых, отныне ему окончательно известно, что из себя представляют все крестражи Тома. Это — ключевое для Большой Игры.

Во-вторых, Дамблдор помогает Гарри узнать о себе новое и страшное и — очень постепенно — просто принять это. Да, между ним, Гарри, и Реддлом существует некая связь. Это может доставлять неудобства, это может означать, что Гарри нечист, но парень не может этого изменить. Остается лишь принять это, как часть самого себя, и научиться извлекать из этого пользу. Для Большой Игры вот это — пожалуй, наиболее важное.

Наконец, главный итог операции: во всем этом сумбуре и мраке, где, кажется, ей совсем не должно было быть места, рождается — или укрепляется — любовь. Гарри к Джинни. Трио к Джинни. Четверых детей — и остальных членов Ордена тоже — друг к другу. Ибо есть ситуации и выборы, пережив и сделав которые, нельзя не проникнуться друг к другу глубокой симпатией.

Игра вновь замедляет ход, и близится Рождество. Все пока снова очень даже хорошо.