Большая Игра профессора Дамблдора. Продолжение (джен)

Нетвердой походкой кто-то пробирается через деревья к той полянке, на которой сидит трио. Едва Гермиона замолкает, шаги останавливаются. Гениальный Гарри окликает окружающую тьму: «Эй?» — затем поднимается на ноги и уточняет: «Кто здесь?»

Я не уверена, случайно ли Барти-младший натыкается на ребят и выкрикивает заклинание именно рядом с ними. Судя по тому, что его походка именно нетвердая, а не сопротивляющаяся, ему удалось Оглушить Винки, и она, скажем так, повисла на нем, прилепленная заклинанием. Барти слаб и неуверенно шагает через лес, пока не выходит к поляне. Вероятно, в том, что он выбирает то же самое место, что и ребята, есть доля случайности — не только деткам эта полянка показалась хорошим прибежищем. Однако я не думаю, что заклинание он произносит без расчета.

Палочки Рона и Гермионы горят, ребят видно достаточно ясно с той позиции, где стоит Барти — зато ребята не могут видеть его. Я полагаю, он шел на голоса, рассчитывая, что наткнется на компанию беззащитных людей, которых можно было бы подставить. Трое перепуганных подростков подходят для этой цели как нельзя лучше, даже если предположить, что Барти не понимает, что перед ним стоит Гарри Поттер. А ведь он именно не понимает, иначе, я полагаю, и без того злой на предателей-Пожирателей, накинулся бы на того, кому обязан своим нынешним положением.

Все-таки у Гарри прямо-таки удивительная аура — несмотря на все старания Директора снизить уровень случайностей, кружащихся рядом с мальчиком, они то и дело притягиваются к нему. И притягивают его к себе. Ничего, в какой-то мере это даже полезно — вон сколько Гарри видит и слышит: и о ситуации с Винки, и истинные лица Людо, Амоса и Крауча-старшего... Кроме того, не следует забывать, что это полезно и для самого Директора — не будь данный эпизод завязан на Гарри, Дамблдор бы, вероятно, многого не узнал вовремя, ибо, как правило, то, что слышит Гарри, слышит и тот, кто находится рядом с мальчиком, выполняя указания Директора.

Да, Наземникуса с ребятами нет — но это, в сущности, и не важно, ибо все, что следовало услышать, услышит мистер Уизли — Дамблдору этого достаточно. Какие выводы сделает Директор, рассмотрим, когда придет время.

Пока же Барти выкрикивает заклинание, и высоко в небо поднимается Черная Метка. Лес оглашается криками. Гарри пытается рассмотреть человека, вызвавшего Метку (хороший, умный мальчик), но даже в ее зловещем зеленом свете не может ничего увидеть — еще бы, ведь Винки есть совсем низкий эльф, к тому же, находящийся без сознания (с чего бы ей молчать в противном случае и не сопротивляться Барти?), а сам Барти находится под мантией-невидимкой.

Любопытная вещь: трансгрессирующие прямо на полянку Министерские служащие, взявшие ребят в кольцо и попытавшиеся их оглушить (20 заклинаний в троих детей — совсем с ума посходили; сколь помнится, всего три разоружающих заклинания сбили с ног и на долгое время лишили сознания одного взрослого, крепкого мужчину двумя месяцами ранее), на самом деле, спасают детям жизнь.

Я имею ввиду, Барти как-то не спешит уходить и явно слышит, как Гермиона, пытаясь увести мальчишек подальше от Метки, называет Гарри по имени — в зеленом свете Метки он вполне может разглядеть и шрам Гарри и, если прежде не сообразил, то сейчас уж точно мог смекнуть, на какого мальчика наткнулся в лесу темной-темной ночью.

А так заклинания Министерских, срикошетив, летят в Барти и Винки, лишив теперь уже обоих возможности двигаться и порвав связывающие чары, которые Винки наложила на себя и Барти. Неплохо так. И, как всякое другое, данное действие имеет множество последствий, часть из которых не самая положительная.

— Стойте! Остановитесь! Это мой сын! — кричит мистер Уизли, в ужасе бросаясь к детям. — Рон — Гарри — Гермиона — вы в порядке? — его голос дрожит.

Еще бы не дрожал. Вот теперь уже самое время начинать беспокоиться о собственном сыне и жизнях одного чужого ребенка и одного мальчика повышенной важности. Степень испуга мистера Уизли, надо думать, запредельна. Равно как и Флетчера, если он вообще находится рядом и не лежит при этом без сознания где-нибудь в соседних с Барти кустах.

— С дороги, Артур, — холодно и резко командует мистер Крауч, лицо которого искажается настоящей яростью («Какая собака посмела?! Я столько лет выстраивал покой в этом обществе!»). — Кто из вас это сделал? — выплевывает он. — Кто из вас вызвал Черную Метку?

Крауч и его принципы ведения борьбы, как видим, вновь расцветают пышным букетом, маска благопристойности мигом слетает, и на зеленый свет Метки проглядывает настоящая, полубезумная личина с выпученными глазами.

— Не врите мне, сэр! — кричит он. — Вас застали на месте преступления!

Да, Краучу все уже окончательно ясно, он и слушать ничего не хочет, нападая на детей с обвинениями в том, чего они не могли сделать по определению — уж кто-кто, а он прекрасно знает, на что могут быть способны дети.

В допрос вмешиваются другие волшебники, прекрасно понимая всю несуразность обвинений большого босса:

— Барти, — шепчет ведьма в длинном шерстяном халате. — Они дети, Барти, они никогда бы не смогли -

Воспользовавшись паузой в криках Крауча, на помощь спешит рациональный мистер Уизли, которому необходимо во что бы то ни стало поскорее увести детей из леса — и быстро, но аккуратно заткнуть Барти, пока он ребят либо не убил, либо не уволок в Министерство для дальнейших разбирательств, ибо там уж проблем не оберешься.

А заткнуть Барти можно лишь одним способом — быстро и четко показать ему, что его обвинение несостоятельно. А для этого нужны доказательства:

— Откуда появилась Метка?

Гермиона показывает, волшебники, не мешкая, направляют палочки на деревья, тут же отыскивается храбрец Амос Диггори, готовый отправиться обследовать кусты:

— Да! Мы их поймали! Здесь кто-то есть! Без сознания! Это — но — черт побери…

Ага, а вот теперь становится резко интересно.

Звездный час Амоса Диггори. Вряд ли ему когда-либо попадалось более животрепещущее дело. Даже прошлогодний гиппогриф не идет ни в какое сравнение.

— Ты кого-то поймал? — недоверчиво кричит Крауч. — Кого? Кто это?

Любопытно, что Амос, найдя Винки с палочкой, выходит из-за кустов не сразу, видимо, пытаясь понять, что делать, просчитывая реакцию Крауча. Отношение большинства чиновников Министерства к Краучу вполне объяснимо опасливо.

Крауч деревенеет, когда Диггори кладет Винки к его ногам. Его глаза замирают на ней, пылая на побелевшем лице, и в этом нет ничего удивительного. Отправляясь воевать с Пожирателями, Крауч оставил эльфа наедине с сыном, явно приказав Винки сидеть в палатке и следить за Барти. Однако вслед за отцом при звуках, доносящихся от Пожирателей в лагере, оживает и сын. Винки видит, что происходит с Барти-младшим, и делает все правильно — уводит его подальше от лагеря, разъясняя по дороге, что «там плохие волшебники».

Гарри, Рон и Гермиона, конечно, не обратили на ее походку никакого внимания — а все потому, что в силу происхождения или уровня жизни им не часто приходилось сталкиваться с домовиками прежде, поэтому что для них странно, а что нормально, ребята пока не знают. А за то, чего люди (в широком смысле слова) в силу действительно веских причин знать не могут, осуждать не следует.

Вот и Винки не подозревала, что Барти стащил палочку у Гарри, которой, дав-таки увести себя в место побезлюднее, и воспользовался, дабы побороть верного эльфа.

Крауч-старший, конечно, тоже всего этого не знает, а знает лишь то, что оставил Винки в палатке с сыном и нашел ее в лесу под Черной Меткой вроде как одну. Теперь, помимо того, как выкрутиться перед Диггори и остальными, остолбеневший Крауч, борясь с шумом в ушах, пытается, видимо, решить, что делать с эльфом — и с сыном.

Ну, для начала, не помешало бы узнать, где сын, ибо если его нет поблизости, то дела совсем плохи — нет, они катастрофически ужасны, и тогда придется быстро прикрыть лавочку допросов и бежать на поиски сына, какого-то черта наколдовавшего Метку (потому что в том, что ее наколдовал Барти, Крауч уже и не сомневается).

Кстати, насчет Метки. Что она означает? Сын кого-то убил? Он присоединился к Пожирателям, Меткой обозначив, что теперь освобожден? Он пытался напугать ненавистных предателей? Или, быть может, тех, кто остался в лагере? Или, не дай Мерлин, он мертв сам — не благодаря Пожирателям, так из-за Оглушающих заклинаний Министерских? И потом, если это он наколдовал Метку, откуда у него палочка и что еще он успел сделать с ее помощью?

Станешь тут белым и неподвижным.

Крауч принимает два правильных решения — захлопывает рот и отправляется проверить кусты, в которых Амос нашел Винки («Бесполезно, мистер Крауч, там больше никого нет»). Крауч чувствует сына под мантией-невидимкой и на какое-то время остается с ним, видимо, проверяя, дышит ли он, и пытаясь взять себя в руки и пока что сына не душить. Хорошо, по крайней мере, отпрыск тут и жив. Это значительно упрощает задачу.

— Немного неловко, — говорит мистер Диггори тем временем, мрачно глядя на Винки. Единственное, что он пока осмеливается делать — негромко рассуждать о законах, ибо привести Винки в чувства без разрешения Крауча ни он, ни кто-либо другой не решится. — Домовой эльф Барти Крауча… я имею ввиду…

— Брось, Амос, — тихо говорит единственный здравомыслящий вслух человек на поляне Артур Уизли. — Ты же не думаешь, что это был эльф? Черная Метка — знак волшебников. Для нее нужна палочка.

Впрочем, аргументы мистера Уизли быстро заканчиваются, когда Амос показывает палочку (туз в рукаве, надо полагать, он приберегал именно для наиболее эффектного показа), которую, по его словам, нашел в руке Винки.

Очень любопытный нюанс. Ни при каких обстоятельствах палочка в руке Винки оказаться не могла. Если она была без сознания (даже если Барти впихнул ей палочку в безвольную ручку), если она стояла рядом и сжала палочку рефлекторно, когда Барти ей ее сунул (если она стояла рядом, почему тогда молчала? В любом случае, получается, Барти воспользовался палочкой Гарри минимум дважды — еще и чтобы Ооглушить, либо чтобы обездвижить, либо чтобы лишить голоса Винки). Так или иначе, когда Оглушающее заклинание попало в них, они лишились сознания и были сбиты с ног так, что аж магическая липучка эльфа порвалась — что уж говорить о том, что Винки (или Барти) наверняка выронила палочку из руки.

Следовательно, Амос, говоря откровенно, врет — палочка была не в руке, а рядом с эльфом. Однако вскочивший на коня Амос наполовину не замечает и сам, как подтасовывает факты в сем щекотливом деле.

В этот момент рядом с мистером Уизли трансгрессирует запыхавшийся, дезориентированный Людо Бэгмен и начинает вертеться на месте, вытаращив глаза на Метку:

— Черная Метка! — выдыхает он, чуть не растоптав Винки и повернувшись к остальным. — Кто это сделал? Вы их поймали? — («Я достаточно опоздал, чтобы заварушка рассосалась и без моего посильного участия?») — Барти! Что происходит? — («Пааааап!») — Где ты был, Барти? Почему тебя не было на матче? Твой эльф тоже занял тебе место — Проглоти меня горгулья! Что случилось с ней? — Людо наконец замечает Винки у себя под ногами.

Очень «вовремя» для трясущегося Крауча Людо прибывает на место происшествия, своими бестолковыми вопросами только усиливая подозрения в адрес Бартемиуса. В его поведении, как я уже отмечала, много странного: почему он трансгрессирует так поздно, запыхавшийся и якобы дезориентированный, почему он тут же обращается к Краучу, зачем абсолютно не к месту вспоминает про то, что его не было на матче, упоминает, что «эльф тоже занял» ему место — то есть и сам Людо занимал? (Зачем? У них была беседа перед матчем, и Бэгмен ляпнул что-то вроде: «Жду тебя в ложе!» — «У меня много дел, Людо». — «Не страшно, я займу тебе место!»?)

Все это очень подозрительно, и у меня возникает назойливое ощущение, что Людо, расставшись с трио, трансгрессировал вовсе не в лагерь. Он прятался, видимо, снова боясь быть обвиненным в пособничестве Пожирателям, ибо в лесу шатался один, без свидетелей, если не считать гоблинов. А под Меткой появился специально — чтобы сделать большие удивленные глаза и, «запыхавшись», показать всем, как тщательно он был занят, как теперь встревожен и как сильно стремится найти преступников. И вообще, чем больше вопросов и шума, тем лучше, все, что угодно, лишь бы ни одно подозрение на него не пало (к гоблинам и долгу не хватало еще и этой проблемы).

«Кто — я? Да я! Да вы что! Спросите Барти — вон, я ему даже место занимал, мы друзья вообще! Разве Бартемиус стал бы дружить с Пожирателем? Вы думайте, что вы думаете! Барти! Помни, я занимал тебе место на матче! Пап, ну папочка, ну ты ведь не считаешь, что я опять виноват, правда-правда?» Что-то в этом роде. Это единственное разумное объяснение, которое я могу найти.

Удивительно, что, хотя поводов повыкатывать глаза у него предостаточно, Крауч возвращается как никогда тихим. У него даже хватает сил вежливо ответить Бэгмену трясущимся голосом, что он «был занят, Людо. А моего эльфа оглушили», — видимо, едва разжимая губы, чтобы впрямую не посоветовать Бэгмену заткнуться.

Но куда там, Бэгмен намеки не понимает:

— Оглушили? Вы, ты имеешь ввиду? Но зачем — Нет! Винки? Наколдовала Метку? Она же не знает, как! Ей нужна палочка, для начала!

Все-таки есть в Людо что-то хорошее — детская непосредственность даже в минуту опасности для собственной шкуры. Я имею ввиду, прибежав оправдаться, он начинает защищать другого — и вполне в этом искренен. Кроме того, это указывает на всю несостоятельность обвинения — уж если даже Людо в секунду понял, насколько глупо думать, что Винки сотворила Метку.

К допросу приступает нахохлившийся и горящий праведным огнем Амос, заручившись молчанием Крауча, которое он воспринимает как разрешение действовать, и приводит Винки в чувства.

Крауч, между тем, тоже пытаясь прийти в себя, избирает единственно верную позицию и не произносит ни слова, он даже не шевелится, ожидая, пока Диггори ошибется и предоставит ему лазейку. Совершенно естественно, что ему теперь просто необходимо попытаться не дать никому больше ни малейшего повода для подозрений и обставить все так, чтобы Амос не сумел увести Винки в Министерство для дальнейшего допроса.

Винки оглядывает мистера Диггори, смотрит вверх на Метку, ищет Барти-младшего, не находит и, понимая, что произошло, начинает всхлипывать и раскачиваться в точности, как делал Добби, когда не повиновался приказам — она, конечно, не может знать, что случилось с Барти и нашли ли его. Впрочем, быстро понимает, что нашли только ее. Ничего другого, кроме как «Я этого не делала», ей сказать и не остается, ибо выдать тайну Краучей она не может, и в этом смысле Бартемиус спокоен — Амос может сколько угодно допрашивать Винки, но она не проронит ни слова, ибо не только служит семейству Краучей, но и по-настоящему верна им.

Между тем, выясняется, что найденная палочка принадлежит Гарри, и Амос прямо-тики блещет мыслительным:

— Ты уронил ее? Это признание? Ты выбросил ее после того, как наколдовал Метку? — куда выбросил? в руку Винки, в которой Амос якобы палочку и нашел?

Но тут его, слава Богу, хотя бы мистер Уизли одергивает, разозленный донельзя уровнем мозговой активности коллеги:

— Амос, думай о том, с кем говоришь! Разве Гарри Поттер способен наколдовать Черную Метку?

Диггори смущается и возвращается к допросу Винки. За эту хотя бы никто не заступается. Однако Крауч, дождавшись первой оплошности разгоряченного коллеги, ждет и последующих.

— Ты забрала ее, подумав, что сможешь повеселиться с ней, верно?

Знаете, я, в целом, одобряю решение Министерства Магии не давать мистеру Диггори повышение, ибо получился бы второй Фадж — энергии много, а ума мало. Он проводит следственный эксперимент с Прайори Инкантатем, который абсолютно ничего не доказывает: да, Черную Метку наколдовали именно этой палочкой, но это не говорит о виновности Винки, поскольку она сразу сказала, что только подняла ее — всем очевидная ложь, которую, вероятно, ощущает и Амос. Отчасти именно поэтому он так грубо и абсолютно неизящно пытается выдавить из Винки признание, прекрасно чувствуя ускользающую возможность раскрыть запутанное дело с участием не кого-нибудь, а домовика самого Крауча, но не желая сдаваться.

Всем, даже ему, очевидно, что доказательств — ноль целых, шиш десятых, однако разве Амос, вскочив на коня, может позволить себе, честолюбцу, добровольно с него слезть? Да ни в жизнь. Это хороший способ, как он полагает, повысить свой авторитет, кроме того, надавить на мистера Крауча — которого Амосу, в принципе, весьма справедливо любить не за что.

В общем, всегда одно и то же — «но под серпом все травы сочны, где там думать о судьбах». Гермиона права, после так бурно возмущаясь отношением волшебников к эльфу. Она прекрасно чувствует, что Диггори давит именно потому, что Винки слабее, что он уверен в ее виновности (или хочет верить) только из-за волшебниковых предрассудков насчет того, что все иные магические существа нечисты на душу (классная позиция для человека из Отдела, который занимается магическими существами), и что он использует эльфа, дабы доставить неприятностей ее хозяину.

Гермиона вмешивается, и Гарри с Роном подтверждают ее слова, что голос, произнесший заклинание, был мужским.

Не выдерживает и справедливый мистер Уизли, громко воззвав:

— Амос, подумай об этом… очень мало волшебников знает заклинание… где бы она ему научилась?

А вот и ошибка, которую благоразумно и тихо ожидал Крауч.

Несколькими фразами, вновь выпучив глаза, он ставит Амоса на место так, что тот уже и сам не рад, что вообще появился на этой поляне и на этот свет.

Впрочем, изящностью допроса Крауч отличается явно диггориевской: «Возможно, Амос предлагает нам думать, что обычно я учу своих слуг вызывать Черную Метку? Ты сейчас подошел слишком близко к тому, чтобы обвинить двоих человек на этой поляне, меньше всего способных наколдовать Метку! Гарри Поттера — и меня!» (А то, что я несколько минут назад собственнолично городил насчет виновности этого ребенка, это ничего, с кем не бывает…) «Я полагаю, ты знаком с историей этого мальчика, Амос? И я верю, ты помнишь многие доказательства в моей долгой карьере, что я презираю и ненавижу Темные искусства и всех, кто ими занимается? Если ты обвиняешь моего эльфа, ты обвиняешь меня, Диггори! Где еще она могла научиться, как вызывать Метку?» (Ни я, ни кто-либо из моей семьи… хотя с этим утверждением можно поспорить, однако вряд ли сейчас кто решится.)

— Она — она могла услышать это где угодно -, — бормочет покрасневший Амос.

Тут уже мистер Уизли окончательно не выдерживает груза тупости, свалившегося в его уши. Любопытно, что он единственный из всех, кто находится на поляне, не то что сохраняет рассудок холодным, но и не боится то и дело встревать, направляя ход допросов. И Крауч, эльфу которого мистер Уизли задает крайне неудобный вопрос, где она нашла палочку, натолкнув Диггори на мысль, что она должна была видеть преступника, ни слова Артуру не говорит — хотя его впору было бы задушить за неуместную сообразительность.

Артур зрит очень, очень глубоко. Винки врет насчет того, что она никого не видела — не знаю, как насчет всем, но мистеру Уизли это уж точно совершенно ясно. Кроме того, что Винки начинает трястись хуже прежнего, она сглатывает и только после этого говорит, что никого не видела, при этом ее глаза перебегают от Диггори к Бэгмену и лишь потом останавливаются на Крауче.

То, что «мистер Бэгмен плохой волшебник», мы узнаем от Винки несколько позже, но почему она глядит на него сейчас? Я полагаю, она видела, блуждая где-то рядом с тропинкой и борясь с Барти, гоблинские разборки с Людо. И прекрасно сообразила, глянув на него, непривычно и подозрительно молчаливого, что, несмотря ни на что, выдавать его будет… ну, неправильно, что ли.

Между тем, придавив окончательно, Крауч заставляет Амоса пойти на должностное преступление в присутствии свидетелей и отдать эльфа ему, а не забрать для допроса в Министерство — и Диггори, вынужденный подчиниться, прекрасно знает, что правду теперь не отыскать. Все, даже мистер Уизли, благоразумно молчат — ибо спорить с решением Крауча и его авторитетом бессмысленно.

А Крауч тем временем, пытаясь компенсироваться, жестоко и холодно расплачивается с Винки за ее любовь и преданность, предупреждая ее и обещая всем, что она получит одежду, и растолковывая ребенку Гермионе, что его жестокость оправдана его потребностью в идеально чистой репутации.

И он не врет. О чувствах нет и не может быть и речи — точно так же, как когда-то он отказался от сына, сейчас Крауч с выражением глубоко отвращения на лице отказывается от Винки. Его незыблемые принципы его же и подведут: Бартемиус остается один с сыном, кроме того, отпускает ту, которая знает Ту Самую Тайну. Этот его прокол приведет его к смерти, а Гарри и Ко научит многому.

Например, тому, что под маской чистенького, сдержанного полиглота скрывается человек вспыхивающий, неуравновешенный, честолюбивый, грубый, крайне жестокий, бессердечный и корыстный. Этого, в принципе, хватит с головой — далее еще и Сириус в нужное время прочтет краткую лекцию о Крауче, что тоже окажется весьма полезным.

А больше, собственно, истинного Крауча мы и не увидим. Разве только в воспоминаниях Дамблдора. В любом случае, уже в этот момент под Меткою в лесу (прям название поэмы) становится ясно, что от мистера Крауча не приходится ждать ничего хорошего. А вот его сын ждал. Очень долго.

Мистер Уизли нарушает воцарившееся молчание и уводит ребят с поляны — им вслед звучат крики и плач Винки, а с небес, дразня людей, скалится ужасный череп со змеиным языком. Лучшей сцены, чтобы запасть в душу сердобольной Гермионы, и не надо — едва уйдя с поляны, она тут же начинает рассуждать об эльфийских правах и тяжких судьбинушках. Все, теперь эта тема не покинет ее голову никогда.

Мистер Уизли страшно напряжен, он отказывается что-либо объяснять прежде, чем все вернутся в палатку — и его можно понять. Во-первых, ему необходимо время самому обдумать, что только что произошло, ибо он не верит ни одному из предложенных вариантов объяснения произошедшего, а во-вторых, он должен скорее выбраться из темного леса и доставить Гарри обратно в безопасное укрытие — Дамблдор и так не погладит лимонной долькой по голове за все, что произошло.

Артур не сильно беспокоится, узнав, что трио потеряло близнецов и Джинни в темноте, ведь, раз Наземникуса не было с Гарри и Ко, значит, он пошел за другой троицей. Не останавливает мистера Уизли и толпа перепуганных волшебников на выходе из леса, жаждущих услышать подробности: «Конечно, это не он. Мы не знаем, кто это был, выглядит так, будто они трансгрессировали. Сейчас извините меня, пожалуйста, я хочу добраться до кровати».

Билл, Чарли и Перси в палатке кровоточат в разных местах и с разной степенью обильности — видимо, противостояние действительно было жестким. Наверное, в основном с теми, кто остался после того, как скрылась большая часть Пожирателей, ибо мистер Уизли, Крауч и остальные не были ранены.

Перси жарко заступается за Крауча (годом позже он поступит со своей семьей так же, как поступил Крауч с Винки), Рон недоумевает по поводу Черной Метки и вызванного ею переполоха, и начинается обсуждение, которое закончится еще не скоро, но уже совершенно в других головах и другом месте. Настанет время, и я к нему вернусь.

Пока же скажу лишь то, что мысли Гарри в эту ночь ползут в направлении, в котором впоследствии поползут мысли самого Дамблдора. А это кое-что значит, да.