Большая Игра профессора Дамблдора. Продолжение (джен)

Проходила тут мимо моей головы мысль, что разбор истории Хагрида в этой Игре логичнее было бы провести несколько позже, кода оная история достигнет своего апогея. Признав, что мысль весьма резонна, я так и сделаю — пока же просто ограничившись упоминанием о том, что, когда в начале апреля Гарри удается передать Хагриду предостережения Флоренса (Амбридж продолжает инспектировать каждый урок Хагрида, поэтому поговорить друзьям все это время было затруднительно), полувеликан некоторое время ошеломленно пялятся на Гарри, явно захваченный врасплох:

— Хороший парень, Флоренс, — наконец хрипло выдавливает он, — но он не знает, о чем говорит. Попытка идет нормально.

— Хагрид, что ты задумал? — серьезно спрашивает Гарри. — Потому что тебе надо быть осторожным, Амбридж уже уволила Трелони, и, если спросишь меня, она на коне. Если ты собираешься делать что-то, что не должен, ты -

— Есть вещи поважнее, чем сохранить работу, — обрубает Хагрид, и корзинка с пометом нарлов падает из его трясущихся рук. — Не волнуйся обо мне, Гарри, иди себе, ты хороший парень…

У Гарри не остается выхода, и он уныло плетется в замок, оставив Хагрида разбираться с пометом.

Апрель набирает скорость, а ничего не происходит. Преподаватели и Гермиона продолжают напоминать, что экзамены приближаются все стремительнее, Ханна Аббот становится первой, у кого на сей почве случается нервный срыв, а Дамблдор, видимо, вспомнив, что настоящая сила — это возможность применять ее как можно реже, продолжает намеренно тормозить и войну, и политику, и Игру.

Окклюменция проходит в обычном режиме без улучшений. Продолжаются и занятия с ОД, в которых Гарри находит истинное удовлетворение и отдушину, но начинает терять бдительность — забывая, к примеру, закрывать дверь в Комнату. Впрочем, преподавательский состав, приближенный к Игре, опасности не представляет, ибо прекрасно знает, куда и во сколько ходить не надо — иначе кучка из 28 студентов, которые регулярно куда-то собираются и исчезают, уже давно была бы обнаружена. Кроме того, раз уж на то пошло, полагаю, Гермиона пожертвовала монету с Протеевыми чарами и Директору — так что он всегда в курсе того, когда следует отвлекать коллег замечательными цветами профессора Диппета.

С другой стороны, Директор, этот прекрасный знаток душ (и не только человеческих), просто не может не понимать, что после фееричной истории с Трелони и Флоренсом Министерство не станет сидеть спокойно. Понимает Дамблдор и то, что единственный удар, который Амбридж в порыве страшной мсти способна нанести — именно по ОД. Бить по Хагриду — это выстрел в воздух, пока в школе есть Дамблдор, у которого есть Граббли-Дерг, а вот ударить по любимому Директорскому мальчику, добившись его исключения из школы, было бы для Амбридж именинами сердца.

Занятно, что что-то такое понимает и Гермиона еще 9 марта перед первым уроком у Флоренса:

— У меня ощущение, — мрачно произносит она тем утром, — что Амбридж только начала быть ужасной.

— Невозможно, — со свойственной ему беспечностью отсекает Рон. — Она не может стать хуже, чем уже есть.

— Помяни мое слово, она захочет отомстить Дамблдору за назначение нового преподавателя без консультации с ней, — мрачно пророчит Гермиона. — Особенно — еще одного получеловека. Ты же видел ее лицо, когда она увидела Флоренса.

Если сие понимает даже подросток, то Дамблдор и подавно. И, в отличие от деток, он не теряет бдительности — держа руку не только на пульсе у Амбридж, но и у всего Министерства.

Тут, конечно, самое время задаться вопросом, как вообще Амбридж полагала раскрыть деток, не прибегая к прямому шпионажу, который невозможен, ибо детки бы ее тут же заметили?

Ответ прост — нужно искать и найти крысу в рядах ОД непосредственно. Благодаря Уилли Уиддершинсу она однозначно более-менее в курсе того, кто состоит в ОД — да и полевые наблюдения за кучками общающихся студентов разных факультетов никто не отменял. Что можно сделать с этой информацией?

Можно давить на студентов. А можно давить на их родителей — особенно хорошо на них давить, если они работают в Министерстве. Уизли сразу отметаются, это понятно. Сьюзен Боунз тоже — попробуй надави на мадам Боунз, лопнешь. Но есть вот такая миссис Эджкомб, которая, по словам самой Амбридж, работает в транспортном Отделе Министерства и вообще помогает Фаджу контролировать камины Хогвартса. Ну, чем не подходящий человек? Законопослушная женщина, которая всю жизнь учила свою дочь лояльному отношению к начальству (жаль, что не научила верности и честности по отношению к собственным друзьям и товарищам) — идеальный кандидат.

Учитывая, что после назначения Флоренса на должность преподавателя в Министерстве, небось, поднялась новая волна ненависти к злодею-Дамблдору, миссис Эджкомб на сию волну легко попадается — и принимается, по словам Роулинг, изо дня в день капать доченьке на плохого Дамблдора и прекрасное Министерство. Почти полтора месяца прометавшись между долгом перед властями (и матерью) и долгом перед товарищами, Мариэтта решается предать товарищей — собственно, как и рассчитывала Амбридж.

А на что рассчитывал многомудрый Дамблдор?

Да примерно на то же самое. Надо быть идиотом, чтобы с самого начала не догадаться, что в большом тайном коллективе (да еще и детей) может завестись предатель — особенно, если у половины этих детей родители работают рядом с помешавшимся Фаджем. Нет, если не заведется, это прекрасно, но на случай, если таки заведется, надо ведь быть готовым.

Навострить, например, уши личного охранника Фаджа Кингсли в Министерстве. Капнуть Артуру, чтобы капнул старому знакомому Бэзилу быть внимательным с коллегами в его Отделе магического транспорта. Подтянуть Игроков… кстати, где там Добби?

Амбридж может не любить магических существ, сколько ей влезет — это ей только в минус, ибо она их здорово недооценивает. Меж тем, работать вместе с ними ей приходится. Кто, как не эльфы (и по чьему, кроме ее, указанию), развешивает все эти бесчисленные Декреты по гостиным и стенам замка? Кто, как не маленькие скромные эльфы, убирает в ее личных комнатах и слышит и видит много интересного? да и в других личных комнатах тоже… Кто, кроме целой колонии домовиков, лучше всех знает о Комнате (исключая Дамблдора и Филча)? Наконец, кто, как не они, иногда способен выкинуть смелый финт в духе «Я — свободный эльф», порушив к чертям веками складывавшиеся у волшебников стереотипы?

Вот одного такого свободного эльфа Директор в какой-то момент однозначно вызывает к себе (вероятно даже, что сильно задолго до назначения Флоренса в должность, когда совсем уж запекло в одно место): «Дорогой мой свободный эльф Добби, возможно, когда-нибудь наступит миг, когда вы, убирая пыль в моем или чьем-нибудь ином кабинете, услышите некую тревожную информацию о нашем общем очкастом друге и некоей скрытой Комнате. Пожалуйста, будьте готовы данную тревожную информацию передать тому, кого она непосредственно будет касаться — даже если вам прикажут этого не делать. Хорошо? Спасибо. Рюмочку сливочного пива?»

Итак, Дамблдор готов к худшему (продолжая надеяться на лучшее) — и Добби готов тоже. И хорошо, что готов, ибо миг Икс наступает неожиданно, как всегда.

Вечером 17 апреля, судя по всему, происходит следующее: поскольку Амбридж отныне занимается суперскоростным поеданием ужина, а не оглядыванием Большого Зала в поисках нарушителей, она быстрее прочих завершает прием пищи и отправляется к себе в кабинет.

Мариэтта решается следовать за ней — видимо, говорит подруге-Чжоу, что присоединится к ОД уже в Комнате, чтобы отвязаться от ее расспросов (занятие ОД начинается сразу после ужина, и Мариэтта на нем не присутствует; чего Гарри, великий лидер, даже не замечает).

В отчете Министру несколько позже это подтвердит сама Амбридж: «Мисс Эджкомб пришла в мой кабинет вскоре после ужина этим вечером и рассказала мне, что у нее есть кое-что, что она хотела бы мне сообщить. Она сказала мне, что, если я отправлюсь в секретную комнату на восьмом этаже, иногда известную как Выручай-Комната, я найду там что-то, выгодное для меня. Я немного расспросила ее, и она признала, что там планируется что-то вроде встречи. К сожалению, в этот момент сработал сглаз, и, увидев себя в моем зеркале, девушка была неспособна сказать мне что-либо еще, слишком расстроившись».

Ну, положим, я сильно подозреваю, что Амбридж, узрев, как лицо Мариэтты покрывается уродливыми прыщами, образующими надпись «Ябеда», корчит такое лицо, что Мариэтта не просто так бросается глядеться в зеркало — но это детали. Девушка впадает в истерику.

Оставив ее рыдать у себя за столом, Амбридж кидается к камину и вызывает Фаджа. Судя по тому, что, когда Гарри приходит в кабинет Директора, Фадж уже там, Амбридж договаривается с Министром встретиться у Дамблдора. Она не особо посвящает его в детали — сама не знает, да и время не терпит — по разговору у Директора видно, что Фадж не в курсе дела — но Амбридж намекает ему, что появилась реальная возможность исключить Гарри.

Отключившись от Фаджа, Амбридж, возможно, пытается еще расспрашивать Мариэтту, но бросает это дело и, приказав ей оставаться в кабинете, несется в Большой Зал за «надежными» студентами — чтобы помогли ей переловить членов ОД. В своем отчете Фаджу чуть позже она, конечно, врет, что побежала на восьмой этаж «сразу же», едва Мариэтта сдала товарищей — ей ведь нужно было время собрать своих благонадежных.

Из кого собрать-то? Конечно, присматриваясь ко всем факультетам столько месяцев, она прежде всего выделяет для себя слизеринцев вроде Малфоя и Паркинсон, как наиболее лояльных и не настолько глупых, как Крэбб и Гойл. Где собирать? Ясно, что подростки вечером стараются подольше посидеть за едой и общением (пароля от гостиной Слизерина она не знает, а искать и допрашивать Снейпа — лишь затягивать время).

Пока Амбридж несется в Большой Зал на своих коротеньких ножках, Фадж, придя сначала в восторг, а затем и в буйный экстаз от новостей, собирает своих благонадежных — Перси, Кингсли и Долиша — и несется в замок (ну уж не грех и маленький батальончик мракоборцев было бы прихватить, чего так мелочиться).

Благонадежные Министра, надо сказать, тут же подкачали — Кингсли моментально понимает, что пахнет жареным. Сложно не понять — если Фадж тащит с собой двоих мракоборцев, чтобы всего лишь исключить 15-летнего мальчика, то понятно, что в его планах Гарри после исключения должен будет отправиться вовсе не на Тисовую, а прямиком в Азкабан — вот это будет достойная сатисфакция для Министра.

Кингсли посылает Дамблдору предупреждение. Поскольку детки к тому моменту уже вовсю тренируются вызывать Патронусов в Выручай-Комнате, полагаю, Дамблдор, как обычно, приглядывает за ними из своего кабинета (раз видел Визжащую Хижину в свое время, думаю, может видеть и Комнату). В Большом Зале, возможно, остаются Макгонагалл и Снейп.

К моменту, когда Фадж и его свита появляются на территории замка, Амбридж врывается в Большой Зал и спешно вводит слизеринцев в суть дела. Тут, конечно, вопрос — трансгрессируют ли Министерские или пользуются камином? Я полагаю, что второе, ибо не царское это дело — столько ходить пешком, когда время так поджимает.

Тогда становится понятно, как умудряются разминуться Фадж и Амбридж. Возможно, некий затор в действиях Амбридж образует Снейп, который, если оставался в Зале, просто не мог не подплыть к Амбридж грозной тенькой и не поинтересоваться, чего это она, собственно, делает с его студентами? Да, очень сильно на то похоже. Конечно, Амбридж тайну ему не раскрывает, но команда Дамблдора начинает понимать, что стоит готовиться к чему-то серьезному, и бежит на старт в свои кабинеты, чтобы Директору было их легче найти, если они понадобятся.

Тем временем Дамблдор, мягко улыбаясь и непонимающе хлопая своими чистыми наивными глазами, предлагает Фаджу дольки и вежливо интересуется, чем, собственно, обязан.

Фадж по глупой своей помпезности изрекает нечто типа: «Час Поттера пробил, вот теперь-то мы его и исключим наконец!»

Дамблдор, озадаченно почесав затылок, говорит, что, раз такое дело, нужно вызвать декана факультета Гарри (здраво рассудив, что Играть четыре на два — Фадж, Амбридж, Долиш, Перси против Директора и Кингсли — как-то не слишком весело), и вызывает Добби.

— Дорогой мой Добби, — говорит Дамблдор перепуганному эльфу и часто-часто подмигивает, — видите ли, в чем дело… кажется, моего студента, мистера Гарри Поттера, уличили в чем-то серьезно незаконном… как-как, Корнелиус?.. Ах, да, в сборищах в тайном месте. Так вот, ставится вопрос о его исключении. Будьте так добры, вызовите его декана, профессора Макгонагалл, ко мне в кабинет.

— И — да — эм… Добби — эльфы не должны об этом никому говорить! — спохватывается Фадж.

Дамблдор кивает:

— Да, пусть эльфы об этом не говорят, — и снова подмигивает.

Ибо Добби, который приходит Гарри спасать, корежит так, что невольно засомневаешься, свободный ли он эльф — и он произносит странное: «Но эльфы были предупреждены не говорить…» — какие такие эльфы? К чему умножать сущности без необходимости? Неужели кто-то понесся к эльфам на кухню? Для чего, если никто не знает, что они вообще в деле хоть каким-то боком? Амбридж вызвала пару эльфов, чтобы собрали ей лояльных студентов? Может, и так — но тогда почему свободного эльфа Добби так корежит от невыполнения ее приказов? Он ведь сам выбирает, кому подчиняться, и этот кто-то — явно не Амбридж. Почему «были предупреждены» («have been warned»), а не «было приказано»?

По всему выходит, что предупреждение выдал кто-то, кто не может эльфам приказывать прямо, но кто обладает огромным авторитетом в их глазах, и эльфы его боятся, воспринимая его слова как приказы — сам Министр Магии под описание вполне подходит. Будь я эльфом, меня бы, может, тоже корежило бы, пока я бы изменяла хотению властителя всея Объединенного Магического Английского Королевства.

Как бы то ни было, Добби быстро трансгрессирует к Макгонагалл, которая въезжает во все с пол-оборота и несется на помощь к Директору, а затем эльф трансгрессирует к Гарри (Амбридж и ее команда находятся в процессе добегания до восьмого этажа).

То, что происходит с Гарри и эльфом, можно кратко охарактеризовать так: «Восстань, мой добрый ангел, и песнями своими злого духа отгони, что дергает меня за локоть…» — ибо Добби, проскользнув сквозь открытую дверь, принимается дергать Гарри за мантию где-то на уровне колен — и только поэтому Гарри его замечает.

— Привет, Добби! — радуется парень. — Что ты — Что случилось?

В глазах эльфа плещется ужас.

— Гарри Поттер, сэр… Добби пришел предупредить вас… но эльфы были предупреждены не говорить…

Добби бежит пробивать стену головой, но его восемь шапок (привет внезапно ослепнувшей Гермионе) пружинят эльфа прямо Гарри в руки.

— Что случилось, Добби?

— Гарри Поттер… она… она…

Гарри хватает вторую ручку эльфа, который пытается себя ударить.

— Кто «она», Добби?

Но парень, конечно, уже понимает, про какую такую «ону» пытается сказать ему друг.

— Амбридж?

Добби болезненно кивает и пытается разбить голову о колени друга.

— Что — она? Добби — она не узнала об этом — о нас — об ОД?

Гарри читает ответ в перекошенном лице домовика.

— Она идет? — тихо спрашивает парень.

Добби взвыл:

— Да, Гарри Поттер, да! — «Святой домовик, какой непроходимый тупица! Нет, разумеется, я зашел просто так! Шевели своими человеческими конечностями, хватит тянуть книззла за все подробности!»

Гарри поднимает голову, чтобы взглянуть на своих учеников. Детки застывают в ужасе.

— Чего вы ждете? — орет Гарри так, что пугается сам. — Бегите!

В дверях образовывается пробка. Из толпы Гермиона выкрикивает имя Гарри. Парень сгребает в охапку Добби, который все еще продолжает стукаться лбом о землю, что, по-видимому, доставляет ему особое удовольствие, и выбегает в коридор.

— Добби — это приказ — возвращайся на кухню с другими эльфами, — говорит Гарри, — и, если она спросит, предупреждал ли ты меня, соври и скажи, что нет!

Умный, хороший, добрый мальчик (будто Амбридж когда-нибудь додумается, что в срыве ее операции виноват эльф). А мы заодно имеем счастье наблюдать, как легко это делается — просто приказываешь домовику соврать — и нет проблем (это к будущему разговору о Кикимере на заметку).

— И я запрещаю тебе бить себя! — подумав, добавляет Гарри.

— Спасибо, Гарри Поттер! — Добби семенит прочь по коридору.

Гарри собирается бежать в другую сторону, к туалетам, но на ходу его настигает заклятье подножки от Малфоя. Конечно, этот маленький мстительный гаденыш просто не мог упустить свой шанс поквитаться с Гарри и за матч по квиддичу, и за «Придиру» — он шел на охоту с намерением метить именно в Гарри.

— Профессор! — орет Драко. — Я поймал одного!

Из противоположного конца коридора, тяжело отдуваясь, выруливает Амбридж — ясно, что она только-только прибыла со своими, и ОД успел разбежаться очень вовремя.

— Это он! — ликующе визжит профессор при виде Гарри.

Понятно и то, за кем прежде всего пришла Амбридж со своей не совсем удавшейся облавой.

Отдав указание Малфою, где и как ловить кроликов, Амбридж поворачивается к Гарри:

— А вы — вы пойдете со мной в кабинет Директора, Поттер, — что становится, пожалуй, самым немудрым решением в ее карьере.

Кабинет Директора набит битком. По бокам от двери, изображая из себя охранников, молчаливо стоят Кингсли и Долиш. Перси воодушевленно трется у стены с пергаментами и пером в руках, готовый записывать. Портреты не притворяются спящими, глядят серьезными и внимательными. Некоторые из них принимаются шептаться, едва Амбридж вводит Гарри.

Макгонагалл застыла рядом с Дамблдором, ее лицо до невозможности напряжено («Значит так, вы все. Доктор мне прописал спокойствие для сердца, и я буду спокойна. Или вы говорите мне, что случилось, или я гэпну вас всех у морду со всей своей любовью»). Фадж стоит у камина, раскачиваясь на носках, невероятно довольный происходящим, и бросает короткие ликующие взгляды на Дамблдора («Ну что, готовы хлебнуть горюшка по самые усы, Дамблдор? Сейчас я вам…»).

Дамблдор сидит за свои столом, сложив вместе кончики длинных пальцев рук, с самым безмятежным выражением лица, которое только можно себе представить («Я-то ко всему готов, Корнелиус. Но готово ли ваше всё ко мне?»).

— Так, — со злобным удовлетворением произносит Фадж, глядя на Гарри, едва Амбридж закрывает дверь, и парень вырывается из ее захвата. — Так-так-так…

Эк человека плющит от радости-то — даже слов подобрать нормальных не может!

Гарри отвечает Министру самым грязным взглядом, на какой только способен («Вы больной или ударились?»). Его сердце бешено колотится. Однако голова остается холодной. Что ж, в свое время парень получил довольно обширную практику взаимодействия с хорошим плохим следователем, не раз пойманный с поличным. Наступил миг сдавать экзамен.

— Он направлялся обратно в башню Гриффиндора, — в восторге помогает Амбридж запутавшемуся в языке Министру начать разбирательство. — Мальчишка Малфой поймал его.

— Правда, правда? — одобрительно кивает Фадж. — Но будет сказать Люциусу, — да, молодец, скажи. — Так, Поттер… Полагаю, вы знаете, зачем вы здесь?

Гарри собирается выплюнуть дерзкое «Да». Однако внезапно взгляд парня натыкается на лицо Директора. И начинается первая часть Марлезонского балета.

Глядя чуть выше Гарри, Директор на дюйм качает головой из стороны в сторону.

Гарри — не думая, безоговорочно, немедленно — резко дает заднюю:

— Д- нет.

Ах, какого бойца воспитал!

— Прошу прощения? — не понимает Фадж.

— Нет, — твердо повторяет Гарри.

— Вы не знаете, почему вы здесь? — еще раз решает перепроверить Министр.

— Нет, не знаю, — говорит Гарри.

Фадж недоверчиво косится на Амбридж. Воспользовавшись моментом, Гарри бросает быстрый взгляд на Дамблдора. Директор дарит ковру самый крошечный в мире кивочек и намек на подмигивание («Мальчик мой, твердо помни, что иногда самое мудрое — прикинуться дураком, и смело иди по этой дорожке из желтого кирпича, усеянной отпечатками моих ног»).

— Так вы понятия не имеете, — саркастично говорит Фадж, начиная четвертый заход, — почему профессор Амбридж привела вас в этот кабинет? Вы не в курсе, нарушали ли вы школьные правила?

— Школьные правила? — Гарри входит во вкус. — Нет.

Дамблдор сдерживает улыбку.

— Или декреты Министерства? — в злости поправляет себя Фадж.

— Не те, о которых я в курсе, — вежливо произносит Гарри.

Гарри стоило сделать это хотя бы для того, чтобы увидеть, как наливается кровью лицо Фаджа, и подарить мне возможность наслаждаться воображаемым зрелищем, как к щекам Дамблдора, должно быть, приливает нежный румянец удовольствия и гордости.

— Так это новость для вас, — Фадж, который все никак не может перезагрузиться, отправляется на пятый заход, — что в этой школе была раскрыта нелегальная студенческая организация?

— Да, это так, — Гарри принимает вид невинно-удивленный.

— Я думаю, Министр, — шелковым голосом произносит Амбридж, видимо, поняв, что Фадж и Гарри так могут до бесконечности, — мы продвинемся лучше, если я приведу нашего информатора.

— Да, да, делайте, — соглашается Фадж. Все-таки, когда за тебя все время выступают с идеями другие, это крайне негативно сказывается на разуме — он костенеет, как застарелое собачье дерьмо на улице.

Когда Амбридж уходит, Фадж злобно косится на Директора:

— Нет ничего лучше хорошего свидетеля, не так ли, Дамблдор?

— Совсем ничего, Корнелиус, — Дамблдор серьезно кивает («Ох, вашими бы устами, дорогой Корнелиус, да помолчать лучше… Ведите сюда эту крысу, посмотрим на ее потенциал»).

Тактика, в целом, ясна — вместо того, чтобы отнекиваться перед власть имущими, Директор выбирает молчать, ждать и изредка отдакиваться. Выбор крайне мудрый.

Через несколько минут Амбридж вводит в кабинет отчаянно закрывающую лицо Мариэтту и намекает приободрившемуся Фаджу на то, что неплохо было бы наградить миссис Эджкомб. Министр делает вид, что намека не понял, а затем и вовсе с громким криком: «Разодри меня горгулья!» — чуть не валится в камин, увидев на лице девушки крайне выразительную надпись.

Боясь, что проклятье ухудшится, Мариэтта вдруг резко начинает сползать в категорию бесполезных свидетелей, отказываясь вообще что-либо говорить. Амбридж приходится рассказывать за нее ту часть истории, что была до сглаза Гермионы — однако на самые важные вопросы Фаджа («Можешь ли ты сказать, что происходило на этой встрече? Какова была ее цель? Кто был там?») Мариэтта отвечать отказывается.

— У вас нет контр-заклятия для этого? — нетерпеливо обрушивается Фадж на Амбридж. — Чтобы она могла свободно говорить?

— Мне пока не удалось таковое найти, — нехотя выдавливает из себя Амбридж.

Гарри чувствует мощный прилив гордости за Гермиону. Наверное, Дамблдор — тоже (в скобках замечу, что фиг с ним, с Министром, но уж Дамблдор-то мог бы «таковое найти» — однако Мариэтта так и будет ходить с потрясающей надписью на лице по меньшей мере до конца школы; жестокий, жестокий человек!.. а для того, чтобы понять, почему сей человек вдруг так жесток, предлагаю прогуляться на девятый круг ада по Данте, заглянуть в третий поясок; и перестать причитать).

Директор пока ни во что не вмешивается и внимательно слушает — ответы на главные вопросы не даны; чем больше люди болтают, тем больше ошибок последует… вот он и ждет первую.

Амбридж тем временем («Не важно, если она не заговорит, я могу это сделать за нее», — действительно, кого вообще волнует девушка сама по себе — главное, чтоб говорила, а нет — ну и черт с ней, пусть ходит с «прыщиками»), раскрывает Министру историю с самого начала — о встрече детишек в «Кабаньей Голове» в октябре («Какие у вас доказательства?» — вмешивается абсолютно не удивленная самим фактом встречи Макгонагалл), а также своего информатора Уилли Уиддершинса («О, так вот, почему не было заведено уголовное дело за все эти самоизвергающиеся унитазы! — Макгонагалл приподнимает брови, заметно прокалываясь; конечно, рядовой и самый обычный преподаватель трансфигурации всегда в курсе, как там обстоят дела на унитазном фронте. — Какое интересное нововведение в нашу систему правосудия!» — «Вопиющая коррупция! — рычит один из портретов. — Министерство не заключало сделок с мелкими воришками в мои дни, нет, сэр!» — «Спасибо, Фортескью, этого достаточно», — мягко произносит Директор).

— Цель встречи Поттера с этими студентами, — продолжает Амбридж, даже не покраснев, — была убедить их присоединиться к нелегальному обществу, в чьи задачи входило изучение заклинаний и проклятий, которые Министерство сочло неподходящими для школьного возраста -, — это ж надо так выворачивать… ничего удивительного, что у Фаджа благодаря таким помощничкам развивается паранойя.

— Я думаю, вы найдете, что ошибаетесь здесь, Долорес, — тихонько произносит Дамблдор, глядя на бывшую ученицу поверх очков-половинок, и я прямо слышу скрип и зловещий щелчок захлопнувшейся мышеловки. Вот они и сами дали ему, за что ухватиться.

Открывается вторая часть Марлезонского балета.

— Ого! — произносит Фадж, вновь раскачиваясь на носках. — Да, давайте послушаем очередную небылицу, придуманную, чтобы вытащить Поттера из проблем! Давайте, Дамблдор, вперед, — ох, это он зря, нельзя давать Директору говорить, если хочешь выиграть дело, — Уилли Уиддершинс солгал? Или это был близнец Поттера в тот день в «Кабаньей Голове»? Или это обычное простое объяснение, включающее изменение времени, мертвеца, восставшего к жизни, и парочку невидимых дементоров?

Перси громко смеется:

— О, очень хорошо, Министр, очень!

Гарри готов его ударить. Мало того, что крыса, так еще и говорящая. К удивлению парня, Директор тоже улыбается («Фима, ты говоришь обидно, а меня обидеть может каждый — не каждый может успеть извиниться. Посмеяться захотели? Давайте посмеемся, господа»).

Видя, что Фадж вновь прямо-таки напрашивается, Дамблдор отвешивает первого леща:

— Корнелиус, я не отрицаю — и, уверен, не отрицает и Гарри, что он был в «Кабаньей Голове» и пытался набрать студентов в кружок Защиты от Темных Сил, — «Мальчик мой, ты внимательно услышал, чего ты не отрицаешь?» — Я лишь указываю, что Долорес ошиблась, предполагая, что данная группа к тому времени была нелегальной. Если помните, Декрет Министерства, запрещавший все студенческие организации, вступил в силу два дня спустя после встречи Гарри в «Кабаньей Голове», поэтому он не нарушал никакие правила в Хогсмиде.

Виртуоз, натуральный виртуоз.

Лицо Перси приобретает выражение, будто его стукнули по голове чем-то тяжелым. Фадж застывает, приподнявшись на носках и не в силах поднять челюсть.

Святой Мерлин, эта очная ставка опасна для жизни — анализируя ее, можно положительно умереть со смеху!

Амбридж перегруппировывается первой:

— Все это очень мило, Директор, но сейчас мы почти в шести месяцах от вступления в силу Декрета об Образовании номер двадцать четыре. Если первая встреча не была нелегальной, все те, что случились с тех пор, определенно были.

— Что ж, — Дамблдор с вежливым интересом продолжает наблюдать за Амбридж так, словно она сдает ему экзамен и немного не оправдывает его ожидания, но он решает дать ей еще парочку попыток, — они определенно были бы таковыми, если бы они продолжались после вступления Декрета в силу. У вас есть какие-либо доказательства, что подобные встречи продолжались? — «Ну же, Долорес, в мои обязанности не входит доказывать нашу невиновность. А вот в ваши обязанности очень даже входит задача доказать, что мы виновны. Иначе — для чего, собственно, весь этот разговор?»

Пока Дамблдор говорил, Гарри услышал странный шорох за спиной, шепот Кингсли и слабое дуновение — будущий Министр Магии, вовремя соединив проводки в голове и сообразив, что к чему, применил Империус к Мариэтте.

Да, ситуация, по всей видимости, исключительно серьезная — Гарри грозит отправка в Азкабан либо перспектива податься в бега — и Дамблдор самолично подсказывает мальчику врать, а Кингсли использует Непростительное на несовершеннолетней и прямо при Министре Магии…

— Доказательства? — Амбридж, копируя жабу, широко улыбается. — Вы не слушали, Дамблдор? Почему, вы думаете, здесь находится мисс Эджкомб?

Ах, подтекст максимально ясен — только вот Дамблдору в последнее время как-то очень уж надоело поддерживать окружающих в святой уверенности, что он — идиот.

— О, может ли она свидетельствовать нам о шести месяцах встреч? — Директор поднимает брови («Я-то слушал, Долорес, и, раз вы изволите фехтовать…»). — Я находился под впечатлением, что она лишь доложила о встрече этим вечером.

— Мисс Эджкомб, — тут же поворачивается к девушке Амбридж, — расскажите нам, дорогая, как долго проходили эти встречи. Вы можете просто кивнуть или покачать головой, я уверена, это не сделает прыщики хуже. Случались ли они регулярно в течение прошедших шести месяцев?

Пауза.

— Просто кивните или покачайте головой, дорогая, прошу вас, это не активизирует сглаз.

Пауза.

Все смотрят на Мариэтту, Мариэтта глядит перед собой пустыми глазами и… качает головой из стороны в сторону.

Гарри прикладывает колоссальные усилия, чтобы удержать лицо на месте. Амбридж бросает быстрый взгляд на Фаджа и вновь обрушивается на Мариэтту:

— Я полагаю, вы не поняли вопрос, не так ли, дорогая? Я спрашиваю, ходили ли вы на эти встречи в течение последних шести месяцев? Вы ходили, не так ли?

Вопрос поставлен еще хуже, чем первый. Мариэтта качает головой.

— Почему вы качаете головой, дорогая? — в голосе Амбридж вспыхивает раздражение.

— На мой взгляд, значение весьма понятно, — резко вклинивается Макгонагалл. — Не было никаких секретных встреч за прошедшие шесть месяцев. Это правильно, мисс Эджкомб?

Мариэтта кивает.

— Но сегодня была встреча! — в ярости выплевывает Амбридж. — Была встреча, мисс Эджкомб, вы мне о ней рассказали, в Выручай-Комнате! И Поттер был руководителем, разве нет? Поттер организовал это, Поттер — почему вы качаете головой, девушка?

— Ну, обычно, когда человек качает головой, — холодно помогает Макгонагалл запутавшейся Амбридж, — он имеет ввиду «нет». Поэтому, если только мисс Эджкомб не использует некий язык жестов, доселе неизвестный человечеству -

Вот что за команда у Директора, а? Один в порыве вдохновения делает из студента китайского болванчика, который резко идет в отказ даже в том, в чем уже признался, вторая издевается, как только может (а может очень хорошо)…

Амбридж бросается к Мариэтте и в ярости ее трясет. Кингсли, проколовшись, подается вперед. В долю секунды Директор оказывается на ногах рядом с Мариэттой, выхватив палочку (такой невероятно дряхлый и безобидный глупенький старичок) — Амбридж отскакивает от девушки, размахивая руками, будто только что получила ожог.

— Я не могу позволить вам грубое обращение с моими студентами, Долорес, — впервые за весь вечер Дамблдор выглядит злым. Принимая сие во внимание и мудро рассудив, что это особый случай, аккуратно промочу по поводу карательных росписей на теле Гарри.

— Вам нужно успокоиться, мадам Амбридж, — рассудительно замечает Кингсли, оправдывая свое неясное движение. — Вам не хотелось бы навлечь на себя неприятности.

— Нет, — бормочет Амбридж. — В смысле, да — вы правы, Бруствер — я — я — забылась.

Мариэтта абсолютно никак не реагирует на происходящее, продолжая смотреть прямо перед собой. Гарри вдруг осеняет. Ну, это еще ничего — учитывая, что даже Гарри осеняет, а Министра, Амбридж, мракоборца Долиша и сжавшегося в углу Перси — нет, мне становится ясно, что и эти четверо явно не учились в Когтевране.

— Долорес, — Фаджу на сей раз удается опомниться быстрее помощницы, и балет ему уже порядком надоел (кому же понравится чувствовать себя идиотом), — сегодняшняя встреча — та, о которой мы знаем, что она однозначно произошла -

По указанию Фаджа, тем не менее, Амбридж открывает третью, самую увлекательную часть Марлезонского балета, сначала доложившись о том, как собрала сочувствующих, затем о том, как побежала брать детишек на горяченьком, после — о том, что детки разбежались раньше времени, и закончив сакраментальным:

— Тем не менее, это не имеет значения. У меня есть все их имена, мисс Паркинсон забежала в Выручай-Комнату, посмотреть, не оставили ли они чего-нибудь. Нам нужны были доказательства, и Комната предоставила их.

К ужасу Гарри, Амбридж извлекает из складок мантии список членов ОД.

Очевидно, пока Гарри разбирался с поймавшим его Малфоем и ликующей Амбридж, Пэнси успела схватиться за не до конца исчезнувшую ручку двери в Комнату и проникнуть внутрь — список, видимо, она передала Амбридж, когда та бегала за Мариэттой. Обидно.

Подражая, вероятно, Гриме, Амбридж передает Фаджу список и сладко шепчет:

— Как только я увидела имя Поттера в списке, я поняла, с чем мы столкнулись.

Фраза, восхитительная своей бессмысленностью — разве она не поняла, с чем они столкнулись, увидев Гарри, выбегающего из Комнаты? услышав показания Мариэтты? Но нет, Фаджа надо хорошенько накрутить. Грядет главная сенсация.

— Великолепно, — Фадж широко улыбается. — Великолепно, Долорес. И… разрази меня гром…

Улыбка сползает с лица Министра. Он смотрит на Дамблдора, который до сих пор спокойно стоит рядом с Мариэттой, опустив палочку.

— Видели, как они себя называют? — тихонько спрашивает Фадж, очевидно, преисполнившись священного ужаса. — Отряд Дамблдора.

А в оригинале звучит еще ужаснее — Армия Дамблдора. Есть от чего упасть челюсти.

Дамблдор протягивает руку, забирает у Фаджа пергамент, пялится на список имен и на мгновение, кажется, теряет дар речи. Ну! Очевидно, так! Сцена, знакомая до не могу — все смотрят на Директора, Директор смотрит в бумажку…

Эх, не той дорогой идете, профессор, актерство — ваш удел.

Дамблдор поднимает взгляд на Фаджа, лучезарно улыбаясь.

— Что ж, игра окончена, — просто признается он («Я пытался, и поэтому никто не может меня критиковать. Возвращаемся к плану Б — бежим»).

Но Дамблдор, конечно, не был бы Дамблдором, если бы отказал себе в удовольствии еще немножко попридуриваться:

— Вы предпочтете письменное признание, Корнелиус — или заявления перед этими свидетелями будет достаточно?

Макгонагалл и Кингсли обмениваются взглядами, полными страха. Гарри не понимает, что происходит. Фадж, видимо, решает, что ослышался:

— Заявление? — медленно повторяет он. — Что — я не -? — «А по-нормальному вы умеете говорить?» — «Ответ, к сожалению, не да».

— Отряд Дамблдора, Корнелиус, — улыбаясь, Директор машет пергаментом с именами у Фаджа перед носом («Ну же, еще чуть-чуть, Корнелиус, вы сможете! Что это за скрип? А, это ваш мозг, мой дорогой…»). — Не Отряд Поттера. Дамблдора.

— Но — но -

Важный вывод номер два: по всей видимости, не только развоплощение, но еще и большая власть крайне негативно влияет на мозг.

Внезапно снизошедшее на Фаджа озарение заставляет Министра в ужасе отступить назад — и с громким криком вновь отпрыгнуть от камина. Цирк, да и только.

— Вы? — шепчет он.

— Правильно, — любезно соглашается Дамблдор.

— Вы организовали все это?

— Я, — подтверждает Дамблдор абсолютную правду.

— Вы набрали этих студентов для — для своей армии?

— Сегодня должна была состояться первая встреча, — кивает Директор. — Только посмотреть, будет ли им интересно присоединиться ко мне. Я вижу теперь, конечно, что было ошибкой приглашать мисс Эджкомб.

Укол в сторону Мариэтты (она кивает) меркнет по сравнению с одной крайне важной деталью: Дамблдор солгал.

Единственный случай на моей памяти. Что там вранье Гарри и Непростительное Кингсли — ради любимого ребенка Директор переступает через свой жесточайший этический принцип!

Фадж начинает надуваться.

— Так вы строили заговор против меня! — вопит он.

— Это так, — весело откликается Дамблдор, изо всех сил стараясь не заржать в голос — определенно стоило соврать Фаджу, чтобы увидеть его реакцию.

— Нет! — кричит Гарри, ибо до него, наконец, доходит.

Макгонагалл и Кингсли бросают на парня два грозных предостерегающих взгляда (нельзя вмешиваться в Директорскую Игру!), но Гарри не обращает внимания:

— Нет — профессор Дамблдор!

— Потише, Гарри, или, боюсь, тебе придется покинуть мой кабинет, — спокойно говорит Дамблдор («Гарри, пожалуйста, замолчи, ты можешь помешать моему блестяще отыгрываемому плану Б»).

— Да, заткнитесь, Поттер! — переводит Фадж, с удовольствием оглядывая Дамблдора. — Так-так-так — я пришел сегодня сюда, рассчитывая исключить Поттера, а вместо этого -

— Вместо этого вам предоставляется возможность арестовать меня, — улыбается Директор. — Это как потерять кнат и найти галлеон, не так ли? — «Я так рад за вас, Корнелиус, какая удача! Судьба вам явно благоволит».

И почему-то абсолютно никого не интересует, почему это Дамблдор разговаривал с учениками в октябре, а первое занятие решил провести аж спустя целых шесть месяцев… Фадж предсказуемо слышит только то, что хочет услышать.

— Уизли! — Министр дрожит от восторга. — Уизли, вы записали все это, все, что он сказал, его признание, у вас есть?

— Да, сэр, я думаю, да, сэр! — нос Перси заляпан чернилами.

— И про то, что он пытался сформировать армию против Министерства, как он работал на дестабилизацию меня?

— Да, сэр, записал, да! — радостно восклицает Перси, сверяясь с записями. Хороший песик.

Интересно, а если бы он не успел записать, они попросили бы Дамблдора повторить еще раз и помедленнее («Дес-та-би-ли-за-ци-я, мистер Уизли. Одна «е», три «и», да, вот так»)?

Перси уносится посылать копии записей в «Пророк», надеясь успеть к утреннему выпуску по приказу Фаджа (так и вижу этот заголовок: «Министр Магии: Мы остановили крупнейшую оппозиционную машину, потому что она не сдвинулась с места!»), и Министр вновь поворачивается к безмятежно улыбающемуся Директору (когда Директору так смешно, лучше сразу искать укрытие):

— Вас сейчас проводят в Министерство, где выдвинут официальное обвинение, затем вас отправят в Азкабан ожидать суда!

— Ах, — кротко произносит Дамблдор, — да. Да, я думал, что мы можем наткнуться на это маленькое препятствие.

— Препятствие? — радостно повторяет Фадж. — Я не вижу никаких препятствий, Дамблдор!

— Что ж, я боюсь, я вижу, — извиняющимся тоном отвечает Директор, который очень любит издеваться и развлекаться.

— О, правда?

— Ну — просто вы, кажется, находитесь в заблуждении, что я собираюсь — как это говорится? — пойти тихо. Боюсь, я вовсе не собираюсь идти тихо, Корнелиус. У меня нет абсолютно никакого желания быть отправленным в Азкабан. Я мог бы сбежать, конечно, — «…в последнее время у вас там все настолько распустились, что это становится элементарнее, чем заварить чай», — но что за трата времени, и, откровенно говоря, я могу придумать целое множество вещей, которыми я предпочел бы заняться. — «А чего вы застыли? Вы же хотели посмеяться. Так чего же не смеетесь? Смешно же!»

Упс. Министерство целый год раскручивает Дамблдора на всяческие «слабо», однако тут вдруг выясняется, что «слабо» вовсе не у Директора.

Амбридж мгновенно наливается краской. Фадж выпяливается на Дамблдор так, будто его, Министра, только что снесло порывом ветра, и он никак не может поверить, что это случилось. Он-то (классический перевертыш), наивное дитя, после Игры-2 так быстро и навсегда приучился к тому, что Дамблдор, «раз попечители настаивают на моем уходе, я, конечно, отойду в сторону» — тихо и безболезненно для остальных... Ага. Очевидно, так будет и в этот раз.

Поглядев на Кингсли и Долиша, Фадж тихонько пищит («Иван Николаевич, канарейка в клетке громче пропоет, чем вы скомандовали»), и Долиш, одобрительно кивнув, подается вперед, потянувшись за палочкой, но -

— Не глупите, Долиш, — доброжелательно советует Директор. — Уверен, вы превосходный мракоборец — я, кажется, помню, что вы набрали «Превосходно» по всем вашим Ж.А.Б.А, — «Я человек старенький, склероз у меня прогрессирует, но это, кажется, припоминаю», — но, если вы попытаетесь — эм — заставить меня силой, мне придется причинить вам боль. — «Уверен, вы превосходный мракоборец, но вы всего лишь мой бывший ученик».

Долиш глупо моргает и с надеждой на подсказку косится на Фаджа. Они не понимают, что это первое и последнее предупреждение, потому Фадж, восстановившись, с очаровательной наивностью ухмыляется:

— Так вы намереваетесь справиться с Долишем, Бруствером, Долорес и мной в одиночку, не так ли, Дамблдор?

— Мерлинова борода, нет, — улыбается Директор, — только если вы не будете достаточно глупы, чтобы заставить меня. — «Иначе — два шага в сторону, чтобы не забрызгать остальных».

— Он не будет делать это в одиночку! — не справляется с собой еще один гриффиндорец — профессор Макгонагалл тянется за палочкой («Я с вами, мой дорогой, хоть в пламя, хоть под пули, хоть под коня на скаку!»).

— О да, он будет, Минерва! — резко говорит Дамблдор («Нет, дорогая моя, я не могу вам этого позволить сейчас! Развелось гриффиндорцев на мою голову, берите пример с мальчика — стоит, молчит, смешно моргает. Оглянитесь вокруг и трезво содрогнитесь: я уже наговорил себе на вышку; чего теперь тянуть на пролетарское снисхождение суда — глупое и несговорчивое?») — Вы нужны Хогвартсу!

Важное заявление, учитывая, что действующих Игроков, к которым в случае чего может обратиться Гарри, остается совсем мало — Хагриду грозит увольнение или того хуже, Снейп же…

— Довольно этого бреда! — командует Фадж, вытаскивая палочку. — Долиш! Бруствер! Взять его!

На этом юмор в дивертисменте не заканчивается, правда, заканчивается у Дамблдора.

Луч серебряного света — звук будто бы выстрела — дрожь в полу — Макгонагалл хватает Гарри и Мариэтту и валит на пол (ну какова команда, а? богатыри, не мы!) — портреты и Фоукс вскрикивают — поднимается столб пыли, когда выстреливает второй луч — кто-то падает прямо перед Гарри — кто-то вскрикивает и тоже падает — кто-то вопит: «Нет!» — разбивается стекло — неистово шаркают шаги — кто-то стонет… и наступает тишина.

— Вы в порядке? — доносится до Гарри голос Дамблдора.

— Да! — говорит Макгонагалл, поднимая детей на ноги.

Кабинет Директора перевернут, все разбито. Четверо Министерских, недвижимые, лежат на полу. С мягкой песней (наверное: «Мы веселые ребята, любим бегать и скакать, раз, два, три, четыре, пять — ты попробуй нас поймать») над ними кружит Фоукс.

Нет, определенно, по-христиански Дамблдору следовала бы оградить себя от подобных личностей, просто и без лишних маханий палочкой испарившись в воздухе. А по-человечески, я думаю, им будет очень полезно напугаться и получить хорошенькую шишку на голове (а, были б мозги, было б и сотрясение) сразу за весь год, в течение которого они трепали Директору нервы. Может, поменьше станут использовать служебное положение для реализации комплексов мелкой злобной натуры. На Фаджа вот опосля так или иначе подействует. Да и Дамблдору приятно.

Но, поскольку убийство Министра Магии никогда не входило в планы Дамблдора, понятное дело, за лечение идиотов от последствий их идиотизма берется феникс — дырка в головном мозге Фаджа грозит по меньшей мере сквозняком.

До того, как Фоукс закончит свою работу, есть три-четыре секунды на философию.

— К сожалению, мне пришлось наложить заклинание и на Кингсли, иначе это выглядело бы крайне подозрительно. Он был замечательно быстр, поняв, что следует изменить память мисс Эджкомб, пока все смотрели в другую сторону, — классический Канзас Сити Шаффл. И — да, конечно… изменил он память всего лишь… — поблагодарите его за меня, хорошо, Минерва?

Дамблдор советует действовать так, будто его никто не видел, когда все проснутся, однако Макгонагалл перебивает его крайне беспокоящим меня вопросом:

— Куда вы пойдете, Дамблдор? Площадь Гриммо?

Нет, явно не туда — иначе поблагодарил бы Кингсли лично.

— О нет, — Директор мрачно улыбается. — Я не ухожу, чтобы прятаться. Фадж скоро захочет, чтобы я никогда не убирался из Хогвартса, обещаю вам.

Звучит довольно зловеще — и Дамблдор свое обещание сдержит, можно не сомневаться.

— Профессор Дамблдор…

Гарри не знает, с чего начать каяться. Однако Дамблдор, зная, что ничего страшного в его уходе нет (деткам и Игрокам сейчас будет весело, а у него появится масса свободного времени заняться, например, крестражами), и понимая, что Гарри хочет сказать, решает потратить время на гораздо более важные слова:

— Послушай меня, Гарри, ты должен учиться Окклюменции так усердно, как только можешь, ты понимаешь меня? Делай все, что говорит тебе профессор Снейп, и особенно практикуйся каждую ночь, чтобы закрыть свое сознание для плохих снов — ты довольно скоро поймешь, почему, но ты должен пообещать мне -

Долиш шевелится. Дамблдор сжимает руки Гарри.

— Помни — закрывай свое сознание — ты поймешь, — шепчет Директор.

Ну, да… Директор — это ж Директор… вот теперь сиди и ищи смысл того, что он только что сказал или сделал.

Нет, конечно, с точки зрения Дамблдора, это исчерпывающие, строго градуированные объяснения. Плюс развитого объемного мышления: любая тема ассоциативно и логично связывается с любой другой.

Минус развитого объемного мышления: окружающие эти связи не ловят.

Из всего, что можно было сказать Гарри напоследок, Дамблдор выбирает Окклюменцию. Действующих Игроков, к которым, случись что, может обратиться Гарри, остается совсем мало — Хагриду грозит увольнение, Макгонагалл, громко выказав лояльность Дамблдору, попадает под удар. Но есть Снейп. Снейп, о котором всегда надо помнить — даже если речь идет не об Окклюменции. «Делай все, что говорит тебе профессор Снейп», — понятно, кого в этот раз оставляет за главного Директор.

Понятно и то, что первостепенная задача Гарри — научиться закрывать сознание, от этого зависит вся дальнейшая Игра — но вот почему — почему? — Дамблдор бросает эту фразу: «Ты довольно скоро поймешь, почему»?

Я почти год не могла понять, неужели Дамблдор знал, как окончится Игра Года, неужели он спланировал… Нет. Нет, тут другое.

Директор знает, что у Тома не хватает терпения, он знает, что, едва Реддл услышит, что Дамблдора нет в школе, он попытается добраться до Гарри как можно быстрее — если случится чудо, и Гарри закроет сознание, у Тома не будет выхода, кроме как самостоятельно потащиться в Отдел — Директор ему обеспечит ускоряющий пинок и достаточно мягкий капкан. После этого можно будет все рассказать Гарри.

Если чудо не случится, парень должен не забывать о Снейпе — что бы он ни увидел, он должен доверять Снейпу и слушаться его, все ему рассказывать — тогда Том лишится последнего шанса…

И эта вечная надежда Директора: «Ты поймешь», — но Гарри не понимает его. Не дает обещание. Поставленный якорь, возможно, сработал бы (даже несмотря на то, что Гарри вновь хочется покусать и изорвать Дамблдора на куски, едва он ощущает его прикосновение), но — но, но, но…

Мягко намекнув хозяину, что пора заканчивать болтать, Фоукс снижается к Дамблдору, и Директор, взявшись за хвост феникса, исчезает вместе с ним в ослепительной огненной вспышке («Спектакль окончен, господа. Актрису сожрала проза жизни»).

Тут же вскочившие на ноги Министерские под руководством многомудрой Амбридж, которая полагает, что в Хогвартсе нельзя трансгрессировать, бросаются к лестнице в погоне за Дамблдором («…обыскивайте небеса, если хотите…»).

Макгонагалл, напоследок словесно плюнув Фаджу под ноги, уводит Гарри и Мариэтту (предатель, конечно, бесспорный, но, во-первых, еще ребенок, а во-вторых, она уже свое на всю жизнь получила) из кабинета — Фадж остается слушать шипение портретов пополам с некоторыми очень выразительными жестами и замечательный итоговый пассаж Финеаса Найджелуса:

— Знаете, Министр, я не согласен с Дамблдором во многом… но вы не можете отрицать — у него есть стиль…

В свою очередь подводя итог эпизоду, который Фадж по причине своей тупоголовости зачем-то обозвал «Это Конец Вашего Друга Дамблдора», я, пожалуй, еще раз вспомню своего любимого Честертона: «Я к виселице новенькой в саду с утра иду, не трепеща нимало; вывязываю петлю на ходу, как денди вяжет галстук свой для бала; соседи (на заборе) ждут сигнала, чтоб закричать «ура!», но, на беду, меня смешная прихоть обуяла: сегодня не повешусь — подожду».