Большая Игра профессора Дамблдора. Продолжение (джен)

Тем временем нет Дамблдора — нет Игры. Я имею ввиду, вообще. Никого не слышно и не видно, даже Реддл утихает. Гермиона, пораскинув мозгами, видимо, решает следовать примеру старших Игроков, затихает даже с постоянным тюканьем Гарри Окклюменцией и ее отсутствием и сосредотачивается на подготовке к экзаменам.

Сие важно еще и потому, что Директор, забивая голову Гарри бесполезной информацией, изо всех сил надеется дотянуть до лета, когда он бы смог вывести школу из-под контроля Амбридж (проклятье же на ее должности — дольше года она не задержится… если не бросит должность и не станет просто директором…) и, возможно, уже самостоятельно взяться за решение вопроса о связи подростка с Томом. Все Игроки дружно залегают на дно и стараются дышать потише.

Меж тем, близится последний матч по квиддичу в сезоне. Из-за отсутствия Уоррингтона в команде Слизерина его факультет продувает Пуффендую в предыдущем матче, и у Гриффиндора все еще сохраняется шанс на победу. Наступает знаменательная суббота, 26 мая. Гриффиндор против Когтеврана, капитан которого, Роджер Дэвис, забивает первый гол в матче, и слизеринцы ожидаемо затягивают свою версию песни «Рональд Уизли — наш король» — и это все, что Гарри и Гермиона успевают увидеть. Ибо спокойное и затихшее течение Игры прерывается неожиданным появлением на трибунах Хагрида, который тащит деток в Лес смотреть Грохха, «пока все смотрят в другую сторону».

И вот именно сейчас, я полагаю, настало время разобраться со всей линией Хагрида в этом году.

А история такова, что лучшими словами, кроме как из «Ликвидации», ее и не описать: «Так Эмик ухнул пачку соли в помойное ведро!» — «А шо, если помои посолить, они будут лучше пахнуть?» — «Ой, я вас умоляю, Фима, вы же знаете Эмика. Он если не сломает, то уронит — и как раз таки не мимо пальца, а на самый ноготь!»

История с Гроххом так сильно напоминает истории с Норбертом и Клювокрылом, что аж раздражение берет — кое-кто ничему совершенно не учится. Однако дьявол известно в чем кроется. Главный вопрос таков: знает ли Дамблдор о великане в его Лесу или нет — и что он по этому поводу предпринимает?

Удивительное рядом: знает и ничего не предпринимает.

Не мог Дамблдор отправлять сотрудника к великанам и не подумать, что Хагрид, вероятно, найдет там родственников. Это, плюс опоздание Хагрида, плюс его вечно избитое лицо, которое вызывает вопросы даже у детишек — Директор, конечно, делает вид, что он ни о чем не подозревает, ничего не замечает и вообще непроходимо тупой старый человек, но не знать о великане в своих владениях он не может, потому что этого не может быть никогда.

Вспоминаем принцип минимальной осведомленности Директора — о Гроххе с самого начала знает вся живность Леса и мигрирует с места его проживания куда подальше, знают в том числе и кентавры, угрожающие Хагриду на их с Гарри и Гермионой пути обратно из Леса 26 мая («Мы знаем, что ты держишь в Лесу, Хагрид! — кричит ему вслед Магориан. — И наше терпение заканчивается!»), знает, наконец, Флоренс.

Неужели какая-нибудь птичка-синичка, какой-нибудь фестральчик за полгода так и не донесли Дамблдору, что в Лесу проживает что-то, что постоянно орет, ревет, ломает деревья, убивает птичек и прочих существ, чтобы прокормиться («Не кормить или что-то! — говорит Хагрид Гарри и Гермионе. — Он сам может доставать еду, нет проблем…»), и вообще жутко мешает, уберите, пожалуйста, его оттуда, Ваше Директорское Высочество!

В конце концов, Дамблдор не мог не задаться вопросом, почему Хагрид постоянно избитый — и не взглянуть в глаза страшно краснеющего подчиненного своими внимательными голубыми очами, всё-всё там превосходно прочитав.

Итак, Дамблдор знает — и молчит. Хагрид весь год ходит в невероятно подавленном состоянии, и Гарри прав, когда предполагает, что причина кроется в том, что у Хагрида какие-то проблемы, и он решительно отказывается от помощи. Не столько назначение испытательного срока и ежеурочный прессинг Амбридж его тревожат, сколько факт того, что Дамблдор с ним не общается.

Тут очень четко отыгрывается перевертыш истории с гиппогрифом — тогда Директор, сколь помнится, подробно обсуждал с Хагридом, как ему поступить с птичкой, и Хагрид согласился с тем, что птичкой надо жертвовать. Теперь же Дамблдор до самого последнего момента упорно молчит и делает вид, что категорически ни о чем не подозревает. И Хагрид молчит тоже. Принцип тот же, что и в истории с Норбертом — только масштаб другой, из-за чего проблема становится нерешаемой (по крайней мере, так всю дорогу кажется все больше депрессующему Хагриду).

Классический воспитательный момент от Дамблдора: раз тебе, Хагрид, показалось, что ты можешь взять на себя такую ответственность, проявить инициативу и самостоятельно принять решение притащить в школу великана (что будет, если веревки, которые сдерживают Грохха, порвутся? если он выбежит на территорию замка и задавит детей?), значит, сам решай возникающие проблемы.

Сразу после возвращения в замок Хагрид выглядит довольно оптимистично. Разборка номер раз с Амбридж, урок с фестралами проходят довольно споро. Хагрид шастает к Грохху и бойко отбивает все попытки Гермионы заставить его вести себя аккуратно при Амбридж — а потом он внезапно буквально расползается по частям от тоски.

В январе он запрещает трио с ним общаться, тогда же ему назначают испытательный срок, он трясется на каждой инспекции Амбридж, постоянно путается в мыслях, ходит невероятно угрюмый и унылый — и вообще всем своим видом напоминает человека, у которого выбили почву из-под ног.

Что ж, это действительно так. Я полагаю, в какой-то момент Дамблдор ясно дает Хагриду понять, что помогать ему не станет — и вообще, все его выкидоны Директору в данный момент очень в тягость, своим Гроххом Хагрид портит Дамблдору всю Игру, кроме того, вызывая слишком большие подозрения у и без того предвзято к нему настроенной Амбридж своим вечно побитым видом, и сам оказывается совершенно бесполезен для Игры («Я смогу помогать Дамблдору, когда не буду здесь», — говорит друзьям в Лесу Хагрид, явно намекая, что, пока он здесь, не может). За все полгода он только и делает, что показывает Гарри фестралов да немного Дамблдору с Флоренсом помогает — все остальное время он отлучен от трио из-за хвоста Амбридж и собственных проблем с Гроххом.

Однако вот какая штука: перевертыш истории с гиппогрифом здесь — не только в том, что делает Директор, но и в том, что выбирает Хагрид.

Тогда он, сколь помнится, готов был пожертвовать Клювокрылом ради работы и Игры. Сейчас же он твердо готов пожертвовать и работой, и Игрой — ради брата. Счастливых ощущений ему это нисколько не прибавляет, но в своем решении он действительно тверд. В этом плане показательно то, что Хагрид говорит Гарри в «Трех Метлах» 14 февраля перед тем, как смыться, вовремя сообразив, что тут, кажись, Игра со Скитер намечается, а он и помешать может.

Хагрид грустно мямлит так: «В одной лодке мы, не, Гарри?.. оба как… аутсайдеры. Оба сироты… Да… оба сироты… Это разница — иметь порядочную семью. Мой отец был порядочным. А твои мама и папа были порядочными. Если б они жили, жизнь была бы другой, да?.. Семья. Что ни говори, а кровь — это важно…»

Не менее показательно и то, что Хагрид заявляет Гарри в начале апреля, когда парень передал ему загадочное послание Флоренса: «Есть вещи поважнее, чем сохранить работу», — при этом его руки нещадно трясутся.

Не хочет Хагрид расставаться с замком и подводить «великого человека» Дамблдора, но есть вещи гораздо важнее замка и, возможно, даже Игры. Как бы сложно ни было тащить на себе Грохха, который, буде у него нормальная семья, может, и не доставил бы столько проблем, а сделать это надо, к чему оно там ни приведет. Потому что брат — это брат. Родная кровь. Тем более — единоутробный. Тут просто ничего не попишешь.

Хорошо, что Дамблдор это понимает и не обижается. Только вот внезапно прилетевшее Хагриду в апреле послание от Флоренса еще больше выбивает Хагрида из колеи — он-то сначала думает, что это Дамблдор ему таким оригинальным способом привет передает!

Ибо манера передачи сообщения и впрямь странная. Зачем передавать его через Гарри? Причина, которую называет Флоренс — мол, его стадо отлучило его от Леса, и с его стороны будет неразумно появляться поблизости — нормальному человеку кажется сильно притянутой за уши — он же не в Лес пойти может, а к Хагриду в хижину на опушке, в чем проблема-то?

К тому же, как сам Хагрид признается друзьям в Лесу, он спас Флоренса, когда на него в честь получения должности в школе кинулась и чуть не залягала до смерти половина стада. Но если Флоренс, благодарный за помощь, виделся с Хагридом незадолго до эффектного входа в замок, почему он сам не мог сказать лесничему, мол, не ходи ты, Хагрид, к Грошику гулять?

Наконец, неужели он, Флоренс, действительно надеется привести Хагрида в чувство такими посланиями? Он что, не знает Хагрида? Вот он прямо так и согласится: «А, ну, раз Флоренс сказал, не буду ходить к Грохху, а то кентавры бесятся, а я ж не знал…».

Когда Хагрид слышит послание от Гарри, он ошеломлен и начинает сильно нервничать. Понятное дело, в первую голову он от испуга думает, что это Дамблдор ему намекает. На некоторое время, судя по всему, Хагрид даже действительно перестает ходить к брату (когда Хагрида и Ко встречают кентавры в Лесу и громко обсуждают, что «мы согласились, что будем делать, если этот человек еще когда-либо покажется в нашем Лесу», становится ясно, что Хагрида они видят впервые с 7 марта — с той самой праздничной стычки по поводу назначения Флоренса на должность преподавателя), однако ранним утром 7 мая Гарри видит Хагрида, вновь выходящим из Леса — явно от Грохха, не цветочки же он там поливал. Что такого произошло за эти два месяца, что Хагрид вновь решил: кто ходит к Грохху по ночам, тот поступает мудро?

А я скажу — 17 апреля Дамблдор, уложив четверых, отстартовал из поля зрения обитателей замка.

Мог ли Дамблдор это сделать, оставив Игроков без дополнительных указаний? Мог ли он не отпустить намек Хагриду по поводу Грохха — мол, все знаю, все понимаю, по поводу увольнения не волнуйся, если что — прячься в пещерах Хогсмида, где раньше прятался Сириус, если надо, расскажи детишкам о братце, они поймут и помогут — а?

Ибо с Гарри и Гермионой в Лесу Хагрид ведет себя гораздо более уверенно, чем за прошедшие полгода, ощущение, что у него все в жизни рушится, хоть он и рыдает усиленно, спрятавшись от детишек в платочек, отсутствует как класс.

Зато очень присутствует большая злость на Флоренса: «Конечно, не мог же я стоять и смотреть, как они его убивают. Хорошо, мимо проходил, да… и я бы думал, Флоренс мог бы помнить это, прежде чем начинать посылать мне тупые сообщения!» — неожиданно выплевывает он, но, хмурясь, дальше тему не развивает.

Конечно, Хагрид раздражен Флоренсом — так напугать! Впрочем, не только поэтому Хагрид вдруг вспоминает кентавра, а еще и затем, чтобы дополнительно показать сердобольным детишкам, как он несчастен и одинок. Но об этом — потом.

После получения намека от Дамблдора в апреле Хагрид наконец врубается, при чем здесь Флоренс — чтобы мягко и загодя показать Хагриду, что Гарри стоит брать в дело. Разумеется, делает он это по еще одному намеку от Дамблдора. Но — своими словами, что Хагрида и злит — не мог менее пугающее сообщение выдумать? а то он из-за этого аж к Грошику ходить перестал!

Почему я уверена, что уши Дамблдора торчат в сообщении Флоренса? Потому что они друзья, они явно говорили (как минимум, обсуждали первый урок у Гарри), кентавр давно и плотно в Игре — и у него все еще виднелся синяк от копыта одного из соплеменников, хотя со дня его эффектного входа в школу прошло (к моменту, когда Гарри увидел синяк) уже целых два дня.

Если Хагрид говорит, что Флоренса бросилась избивать половина стада, почему синяк один? И почему синяк вообще есть — разве Дамблдор, который, между прочим, в появлении этого синяка виноват, не может в качестве искупления вины предложить Флоренсу свои глубокие познания в магии, Помфри, Снейпа и целый арсенал заживляющих мазей?

Ах, видится мне в этом синяке слабый призрак забинтованной руки Хагрида в начале Игры-4 — типа: глядите, какой я бедный… Не отказываясь отвечать на довольно личные вопросы студентов на первом уроке о том, почему и как его «изгнало стадо», Флоренс все больше втягивает Гарри во всю эту историю — затем передает через парня сообщение Хагриду и отпускает восхитительную ремарку: «У Хагрида достаточно проблем и без битвы кентавров…» — всё. Гарри, и до того жутко обеспокоенный тем, что происходит с Хагридом, окончательно в Игре и готов при первом же зове друга нестись к нему на помощь.

Параллельно это же (еще даже не собираясь помыслить о том, чтобы втягивать ребятишек в эту историю) понимает и Хагрид. Чем, собственно, и пользуется при первой же возможности, но дотянув, как просил Дамблдор, до крайности, активно давя на детишкину жалость, как у него и заведено.

Ибо Хагрид не мог повести детей в Лес к великану, мимо кровожадно настроенных кентавров и Амбридж, не будь у него на то разрешения Дамблдора. Он же не самоубийца.

На середине пути к Грохху Хагрид замирает и, активно сморкаясь в платочек, начинает вводить Гарри и Гермиону в курс дела, причем: «Я бы не говорил вам все это, если бы не пришлось», — если бы Дамблдор не обнамекался весь ему, что хватит справляться со всем в одиночестве, у тебя, Хагрид, плохо выходит.

Из того, что говорит Хагрид, следует: Амбридж с самого начала искала повод его убрать (что он понимал всегда, ни разу не удивившись и даже успев пошутить, когда ему только назначили испытательный срок: «Не больше, чем я ожидал, сказать вам правду. Вы, наверное, не заметили, но инспекции шли не очень хорошо…»), и вот теперь, якобы, подсунутый в ее кабинет нюхлер стал для нее последней каплей.

Это, конечно, не настоящая причина. Хагрид — полукровка и друг Дамблдора. Видимо, раз Хагрид знает, что Амбридж думает, что нюхлер — его рук дело, она с ним на сей счет имела разборку. Это и стало той отмашкой, после которой Хагрид решился тащить Гарри и Ко в Лес — причем отмашка была уже после матча Гриффиндор-Пуффендуй, и у Хагрида остается последний шанс подкатить к ребятам незаметно для остальных — от Амбридж его закрывают окружившие ее на случай беспорядков члены Дружины, а Игроки ему мешать не станут, ибо не принято.

Отношение Хагрида к тому, что его скоро уволят, равно отношению Дамблдора — он ушел бы прямо сейчас, ибо гордый. Вне досягаемости Амбридж будет больше возможностей помочь Игре и Ордену. В замке же останутся Макгонагалл и Снейп, они доведут Игру до конца, если потребуется, его место может прикрыть Граббли-Дерг, которая всегда на низком старте и понравилась Амбридж, так что, мол, детки, не волнуйтесь.

Единственное, что все еще держит Хагрида — кровь. То есть Грохх. И вот тут начинается его обычное представление — со слезами, срывающимся голосом и активным использованием платочка для прятанья лица. Прямо как было с гиппогрифом.

Ну вот чего плакать-то? Грохх сам себя не прокормит? Боже мой, если это не следствие крайней степени усталости (попробуйте полгода почти не спать по ночам), вымотанности нервов и чувства вины за доставленные Дамблдору неудобства, то плакать ему вообще незачем. Разве чтобы Гарри, разжалобленный, пообещал ему помочь, так и не вникнув в суть вопроса. «Я знал, что ты скажешь да», — произносит Хагрид в платок (!) — видимо, чтобы детки не узрели его широченную довольную улыбку.

Гермиона, между прочим, мудро молчит (не страшно — Гарри пообещал и за нее), прекрасно зная методы коллеги-Игрока. И очень не зря. Когда она видит спину спящего Грохха и мигом догадывается, что это такое, ее начинает колотить натуральная дрожь, а когда она понимает, что Хагрид хочет, чтобы трио выбиралось к его братцу раз в неделю под мантией учить Грохха английскому и развлекать его, избегая Амбридж, кентавров, которые, как говорит сам Хагрид, «могут усложнить проблему», и, наконец, самого Грохха, который уже сейчас, проснувшись, едва не ломает детишек пополам, пытаясь схватить их и поближе рассмотреть… в общем, у Гермионы случается истерика.

И ведь со стороны сразу видно, когда Дамблдор участвует в Игре минимально — он разрешил Хагриду припахать трио к Грохху, но условия придумал сам Хагрид. Потому он так нервничает всю дорогу и так печален — все, и поход в Лес, и перспектива ухаживания трио за Гроххом, все это — целиком и полностью под его ответственность. И это — условие Директора.

Хагрид, между тем, дожимает:

— Так вы возьметесь, да? — типа не слыша, как Гарри, тоже врубившись, кто перед ним, вслух молится о возвращении Норберта.

— Ну… — Гарри уже связан обещанием. — Мы попробуем, Хагрид.

— Я знал, что могу положиться на тебя, Гарри, — и Хагрид снова утыкается в платочек.

В общем, познакомив друзей с братом, получив от него в нос и решив, что ситуация становится слишком опасной, Хагрид уводит Гарри и Гермиону обратно. Но эпизод еще не закончен, ибо Грохх поднимает такой рев, что к компании через весь Лес мчатся очень злые кентавры, которые явно не рады вновь видеть Хагрида, который все это время шастал в Лес нечасто и очень-очень тихо.

В процессе скандала Хагрида с кентаврами выясняется следующее:

а) кентавры все еще обижены на Дамблдора за убитых единорогов в Игре-1 («Наши способы — не ваши, как и наши законы»);

б) они очень злы на Флоренса, что тот «продался в рабство» Дамблдору и разбалтывает секреты кентавров ему и его студентам;

в) они же в очень четкой претензии на Хагрида за то, что он, оказывается, с Флоренсом заодно, а также за то, что поселил в «их» Лесу своего брата-монстра.

Повезло еще, что кентавры не особенно не верят в версию Хагрида, что он просто «мимо проходил», когда они бросились избивать Флоренса. Ведь Хагрид там и тогда оказался не случайно — он же детишкам тут же говорит, что кентавры «всегда приходили, когда мне нужно было переговорить». Надо полагать, и Флоренс — тоже?

Ибо работа по его вытаскиванию из Леса в школу явно велась не один день и явно не без помощи лесничего. Кроме того, очень исподволь — чтобы кентавры не залягали Флоренса раньше времени. Некоторые ведь из них (например, Бейн) недовольны Флоренсом еще с самой Игры-1, когда только-только встала необходимость делать выбор сторон в будущей войне. Можно представить, что творилось в их стаде в этот год, когда определяться с занимаемой позицией с возрождением Реддла стало необходимо почти немедленно. Флоренс, понятное дело, громко говорил всем, что он с Дамблдором и Хагридом (на которого, напомню, кентавры из-за Грохха тоже злились).

В какой-то момент накал страстей в Лесу достиг такого уровня, что Дамблдор понял: старого друга надо спасать. А затем понял и как это можно сделать.

Беседы с Флоренсом велись через Хагрида, и, поскольку в Лесу везде уши, Хагрид втирал кентавру всю необходимую информацию аккуратно и потихоньку, как бы между прочим — вот есть у нас такая Амбридж… полукровок не любит, Трелони не любит… Трелони скоро уволят… а Дамблдору бы желательно иметь своего человека в должности преподавателя Прорицаний… не надо нам второй Амбридж… можно и не совсем человека, Директор — не Амбридж, он не возражает…

Когда наступил вечер Икс, Дамблдор, пользуясь тем, что Трелони затягивала процесс своего увольнения жуткой истерикой, телеграфировал Хагриду и потихоньку подгреб к Лесу. Хагрид тем временем побежал за Флоренсом, кентавры узнали о предательстве, возникла потасовка, Хагрид с боем вырвал товарища, и они вместе вышли из Леса; на опушке их ждал Дамблдор, хозяин новой для Флоренса территории (Хагрид — вроде как проводник из одних владений в другие). Поблагодарив и оставив Хагрида, оба торжественно побрели к замку, мирно беседуя. Конец зарисовки.

В общем, трудный, трудный у Хагрида год — из-за Грохха жертвует школой, но из-за Дамблдора, привлекшего его к истории с Флоренсом, ставит в опасность свои посещения Грохха, ибо кентавры в ярости.

Хорошо еще, что они не знают о степени участия Хагрида в делах Директора — и хорошо, что у них есть правило не причинять вреда жеребятам — поэтому Гарри, Гермиона и Хагрид бескровно расстаются с ними и наконец выходят из Леса, а затем прощаются друг с другом.

Гермионой владеет натуральный припадок: «Я не верю ему. Я не верю ему. Я ему не верю… Успокойся! Великан! Великан в Лесу! И мы должны учить его английскому! Имея ввиду, конечно, что мы сможем пройти мимо кентавров, настроенных убивать, на пути туда и обратно! Я — ему — не — верю!» За шоком своим детишки не замечают, что, между прочим, гриффиндорцы возвращающиеся со стадиона, поют новую (хорошую; я бы даже сказала, трогательно хорошую) песню про Рона-Короля, празднуя победу.

Гермиона плачет («Ну почему ему надо так усложнять жизнь себе — нам?»), и ее можно понять. Она устала, нервничает, напугана и никак не может поверить, что Хагрид подвергает их с Гарри и Роном такой опасности с позволения Дамблдора, не может понять, часть ли это Игры, сделал ли Хагрид это без позволения Директора — и как у него это вышло, как он посмел… В общем, немудрено — я старшее ее-той на пять лет — и то год разбиралась. С Хагридом вообще дико сложно.

Немного оправившись от шока после такой новости в воскресенье, Рон, забыв даже расстроиться как следует, что друзья не посмотрели матч, сначала предлагает им отказаться от обещания, а затем вслух высказывает мысль, которая, полагаю, в конце концов успокоила и Гермиону, позволив ей всецело переключиться на подготовку к надвигающимся экзаменам: «Ну, Хагрида же еще не уволили, так? Он продержался так долго, может, продержится до конца семестра, и нам вообще не надо будет приближаться к Грохху».

Между тем, последний вопрос, который меня волнует во всей этой истории: зачем вообще Дамблдору понадобилось втягивать в нее трио? За Гроххом, раз несчастный Хагрид так беспокоился, не могли поручиться ухаживать другие? Например, те же товарищи по Ордену и Игре Макгонагалл и Снейп? Зачем так пугать детей?

Что ж… дело в том, что Дамблдор, а за ним и Снейп, и Макгонагалл, и Люпин, и Грюм, и Хагрид, и все прочие, всю дорогу занимается тем, что воспитывает ребят. Причем воспитывает не как детей, а как взрослых, которыми они станут.

Он заставляет трио держать данное Хагриду слово («…просто — мы пообещали», — пищит Гермиона в ответ на возмущения Рона, хотя конкретно она ничего не обещала), потому что это — слово, и ничего не попишешь. Деткам вновь напоминают, что мы все в ответе за тех, кого приручили, а родная кровь — это родная кровь, ее не выбирают, и этого тоже не изменишь.

Наконец, Дамблдор, как и в случае с Норбертом и драконами на Турнире, извлекает из знакомства ребят с Гроххом массу пользы с заделом на будущее. Ежу ведь ясно, что Реддл рано или поздно притащит в страну великанов — сколько уж и какие останутся, но притащит. И лучше уж детки увидят это большое и страшное в домашних условиях и под присмотром любящих взрослых сейчас, чем в какой-нибудь… мм… ну, например, Финальной битве года через два — меньше вероятности, что в битве потеряют сознание от страха и больше не встанут.

Жестко. Но, как обычно, эффективно.

Меж тем, время неумолимо двигается вперед, перед трио во весь рост вырастают экзамены, вокруг бойко ведется торговля мозговыми стимуляторами, множатся слухи по поводу экзаменаторов, волнуются студенты, наступает июнь, а маленькие и большие, Слепые и не очень Игроки глубоко залегают на дно и, медленно и неуклонно, не подозревая об этом, выходят на трагическую финишную прямую.