Большая Игра профессора Дамблдора. Продолжение (джен)

12 марта 2016 года. Два года назад в этот день я заканчивала Игру-3. Это была последняя относительно безоблачная Игра. Теперь же — теперь я приступаю к Финалу Игры-5. Уже, как и прежде, начинает пахнуть весной, воздух теплеет, и можно выходить на балкон, чтобы проветрить голову, без опасения простудиться. День становится длиннее, и я теперь подолгу могу не зажигать настольную лампу — хотя именно ее желтоватый приглушенный свет, отражающийся на стенах, мебели и рамах значит для меня все — Хогвартс, Игру, жизнь.

Сквозь окна видно солнце, клонящееся к закату, поразительно голубое небо и причудливые облака — как и два года назад, на стене чуть левее от меня то появляется, то исчезает белая полоска солнечного света. Белые страницы журнала, синие чернила, сигаретный привкус и звук, с которым ручка касается страниц, случайный скрип софы, далекие голоса детей во дворе, чириканье пролетающих мимо моего окна птиц… Жуткий и мрачный Финал Игры Года — и я не уверена, что действительно хочу довести все это до конца, но, конечно, если у меня нет намерения закончить — зачем вообще было начинать?

Игра — это сундук с прошлым, который до сих пор бывает страшно открыть — не зря для Финала этой Игры я выбрала журнал с обложкой темно-красного цвета — цвета крови. Самые насыщенные годы — сколько там издавались эти книги? — но так до конца никем и не понятые, не прочувствованные, самый сложный год Игры, после которого — уж точно — больше нет возможности повернуть назад.

Финал Игры-5, мне кажется — начало Финала вообще всей Игры Дамблдора, Финала, затянувшегося еще на два года, но с каждым днем неумолимо приближающегося к завершению — мне сейчас нужно быть особенно внимательной и стойкой. И очень жесткой. По отношению ко всем. Это единственный способ, и это страшно. Не потому, что страницы книги могут сделать больно — они делали это столько лет подряд — а потому, что мне нужно будет впервые провести их полный анализ. Дать оценку событиям и людям — и сделать это с максимальной откровенностью. Неизвестно — вероятно, некоторые оценки могут стать открытием и для меня самой. И что тогда?

Я боюсь, что после этого может измениться мое мнение о людях, участвовавших в Финале, я не хочу ни жесткости, ни жестокости, мне бы хотелось, чтобы в моей голове они все оставались светлыми и, желательно, непогрешимыми, я боюсь разочароваться в них, но… Но — но — но.

Корабль бросать — запрещено.

Самое сложное в любой истории — начать ее заканчивать. Приступим.

На последнем уроке Трансфигурации в семестре, в среду, 30 мая, Макгонагалл раздает 5 курсу Гриффиндора расписание экзаменов. Следуют ее разъяснения по поводу расписания, предупреждения насчет невозможности списывания и — далее — крайне любопытная фраза:

— Наша новая — директор — попросила деканов факультетов сказать своим студентам, что жульничество будет наказываться самым строгим образом — потому что, конечно, результаты ваших экзаменов будут отражаться на всем новом режиме директора в школе -, — Макгонагалл вздыхает, ее ноздри трепещут («Спокойно, Минерва, спокойно, дышим глубоко, живем как бы вечно, готовимся ко всему, просто дышим и молчим»). — Тем не менее, нет причины не сделать все, что от вас зависит. У вас есть собственное будущее, о котором следует думать.

Очень такая… долгоиграющая и далеко идущая фраза — мол, даже не вздумайте, детки, высовываться и срывать экзамены, наша новая — директор — не вечная, а вот ваше будущее — это важно, поэтому не позволяйте отразиться на нем чему-нибудь, кроме хорошего. Плевать на нашу новую — директора — Я вам говорю: срыв экзаменов — это плохо; плохо — это готовьте вазелин.

Отметим и то, что, по всей видимости, Амбридж накануне устраивала собрание с деканами (наверняка по обыкновению окончившееся ссорой с Макгонагалл) — и всем деканам с 29 мая известно расписание сдачи С.О.В. на факультетах. Это важно.

В воскресенье вечером, 3 июня, прибывают почтенные экзаменаторы, перед которыми Амбридж, к удовольствию трио, выслуживается, трепеща от волнения. Еще бы, ведь для нее это тоже экзамен — как под ее руководством школа справится с С.О.В. и Ж.А.Б.А., так к ней и будет относиться уважаемая общественность — что, в свою очередь, следуя мудрому комментарию Макгонагалл, станет отражаться на всем ее режиме.

Меж тем, части уважаемой общественности, которая экзаменаторы, глубоко наплевать как на Амбридж, так и на то, что нынче именно она директор. Потому что первое, что произносит, громко прикалываясь, достопочтенная профессор Марчбэнкс, звучит так:

— Нормально добрались, нормально, мы делали это много раз прежде! Так, я в последнее время ничего не слышала о Дамблдоре!

Мадам Марчбэнкс оглядывает холл так, будто надеется, что Дамблдор выскочит к ней из ближайшего чулана. Очень, кстати, жаль, что нам так и не довелось увидеть это зрелище — прибывшая в школу мадам Марчбэнкс и по привычке флиртующий со всеми подряд ее бывший ученик и очень хороший приятель Дамблдор. Учитывая стиль, с каким профессор Марчбэнкс изящно, но крайне ощутимо раскатывает Амбридж, я даже не знаю, кто из этих двоих — госпожа экзаменатор или Директор — зашутил бы другого до смерти первым.

Перевод произнесенному мадам Марчбэнкс простой: «Что тут за жирная муха ко мне пристала? Дамблдор, выходи, я прекрасно знаю, что ты здесь, зачем ты подослал ко мне этого назойливого лакея? Что значит, как мы добрались? Она что, считает, что у нас уже деменция? Чего тут добираться? Смею напомнить вам, милочка, что мы, в отличие от вас, много-много раз прежде имели отношения со школой Дамблдора!» И — тут же, в порядке добивающего:

— Полагаю, понятия не имеете, где он?

Да, всех друзей Дамблдора отличает просто превосходное чувство юмора.

— Ни единого, — признается Амбридж, которой только что доходчиво указали на ее настоящее место, и кровожадно косится на трио, которое медленно поднимается по мраморной лестнице, чтобы лучше слышать. — Но я думаю, Министерство Магии довольно скоро его выследит.

— Сомневаюсь, — орет профессор Марчбэнкс, то ли делая вид, что она глуха, то ли делая глухую из Амбридж. — Если Дамблдор не хочет, чтобы его нашли! Я-то знаю… экзаменовала его лично по Трансфигурации и Чарам на Ж.А.Б.А… делал такие вещи с палочкой, какие я никогда прежде не видела.

Надо же… и это он еще делал их не с той палочкой, которая… впрочем, оставим до более подходящих времен.

— Да… ну… — только и остается сказать Амбридж, которую в этот раз уже ткнули носом в ее место. Найдут они, как же… особенно, если поисками вновь поручено руководить Кингсли. — Позвольте мне проводить вас в учительскую. Думаю, вы захотите чашку чая после вашей поездки?

Опрометчивое решение. За неделю до экзаменов мы выясняем (Малфой вновь вовсю орет под дверью кабинета Зелий, пока Снейп, небось, закатывает глаза), что Марчбэнкс не столько общается с людьми типа Люциуса, сколько является подругой Августы Долгопупс (о чем Невилл не орет, кичась, а просто сообщает друзьям) — а следовательно, и Макгонагалл тоже. Вот я представляю себе милую беседу двух подружек, каждая из которых хочет мстить за Дамблдора до последней капли крови Амбридж. В учительской. При Амбридж.

Тем временем неумолимо наступают и проходят экзамены (теория и практика) по Чарам, Трансфигурации, Травологии и Защите от Темных Сил — нервозные, волнительные, трудные, но лишенные Игры дни.

Ну, пожалуй, не совсем лишенные, конечно. Во-первых, на период С.О.В. утихомиривается даже разошедшийся было Пивз — его вообще не видно и не слышно около трех недель подряд, включая неделю до экзаменов — и мы с коммунистической прямотой знаем, кто вежливо попросил его не буянить. Подозрения насчет того, что в этом таки торчит кое-чья борода, растут оттого, что нам доподлинно становится известно: Пивз замазывает черной краской телескопы в Астрономической башне в последний день экзаменов.

Спрашивается: зачем? Не логичнее было бы сделать это в день, когда курс Гарри сдает Астрологию, чтобы учинить максимальную шалость? Но нет, Пивз ждет, пока курс Гарри благополучно все сдаст — и замазывает телескопы для других курсов, продолжающих обучение. Какая милая забота о Гарри и его соучениках, только подумать…

Во-вторых, у меня есть такое маленькое подозрение, что борода Директора имеется и в экзаменационных вопросах, составленных комиссией, в которой как раз присутствует подруга Дамблдора профессор Марчбэнкс (и старый друг общего знакомого Тибериуса Огдена — профессор Тофти).

Потому что экзаменационные вопросы очень странным образом содержат в себе такие пункты, которые Гарри слишком хорошо знает — сталкивался по Игре (чары Левитации, боггарт на Защите от Темных Сил, Оборотное зелье).

Мог ли Дамблдор засунуть нос в бедную комиссию, которая уже не знала, что бы такого поинтереснее придумать для студентов? Мог — связи имеются. Стал бы это делать? Учитывая, что у Гарри выдался крайне тяжелый год, и парень все время отвлекался то на Тома, то на Амбридж, то на близнецов с Пивзом, а Директор всегда в той или иной степени ребенка страхует…

В пятницу, 8 июня, у Гарри и Рона выходной, а Гермиона сдает Руны — и приходит в гостиную в очень дурном расположении духа не только из-за ошибки в переводе одного слова, но еще и из-за того, что слышала, как орет Амбридж у себя в кабинете — Ли подсунул ей еще одного нюхлера.

— Она думает, это делает Хагрид, помните? А мы не хотим, чтобы Хагрида уволили!

— Он сейчас преподает, она не сможет его обвинить, — Гарри указывает на окно, за которым Хагрид действительно чем-то занимается со студентами рядом со своей хижиной.

— О, ты иногда такой наивный, Гарри, — выплевывает Гермиона. — Ты действительно думаешь, что Амбридж будет ждать доказательств?

Очень справедливое замечание. Тем не менее, по какой-то причине Хагрид остается в школе и в выходные, и в понедельник, когда 5 курс сдает Зельеварение, и во вторник, когда Гарри с товарищами сдает Уход за Магическими Существами, и Хагрид с тревогой наблюдает за ними из окна своей хижины, и до 11 вечера четверга, 13 июня, пока ребята сдают Прорицания (всегда громко ржу с того, как их сдавал Рон) и поднимаются в ночи на Астрономическую башню, чтобы начать храбро бороться со звездами и планетами на своих картах.

Однако все резко меняется в полночь.

Из замка — Гарри с башни все очень хорошо видно — выходят люди — Гарри различает знакомую походку Амбридж, пока парадные двери остаются открытыми, затем всю компанию поглощает темнота.

Спустя какое-то время раздается громкий стук в дверь. Доносится лаянье собаки. Хагрид, в окнах хижины которого горит свет, впускает внутрь шестерых людей. Гарри, полностью забыв про свою карту, издалека наблюдает за тем, как кто-то в хижине ходит мимо окна, временами блокируя свет.

Спустя пару минут по всей территории разносится чудовищный, отраженный эхом рык Хагрида — и затем с громким стуком распахивается дверь его хижины. Гарри прекрасно видно, что Хагрид отбивается от шестерых людей, метящих в него Оглушающими заклинаниями.

Что ж, по всей видимости, Амбридж действительно воспринимает второго нюхлера в своем кабинете, как повод, который можно использовать против Хагрида — но почему она ждет целых пять дней, чтобы попытаться его арестовать? Почему вообще она не увольняет его сразу после первого нюхлера? Опасается назначения Граббли-Дерг на освободившийся пост? Так ведь та ей нравится, да и Амбридж — директор, может и не принимать ее, разве нет?

Полагаю, в том-то и вся загвоздка — Амбридж хочет не просто уволить Хагрида, но посадить его. А для этого нужен повод посерьезнее — вроде двух попыток убить ее, Амбридж (нюхлером, ага).

Так что же получается, Фадж пять дней печатал приказ об увольнении и аресте? Сомневаюсь. Думаю, причиной задержки служит наличие в школе таких уважаемых людей, как экзаменаторы — Амбридж не могла убрать преподавателя Ухода на глазах у них — да еще и до экзаменов по С.О.В. и Ж.А.Б.А. Буквально день назад 5 курс сдает экзамены по предмету Хагрида — вот теперь можно и, что называется, брать.

Причем брать не когда-нибудь, а ночью — по всем законам проходимцев и трусов. Их совершенно не видно в темноте, они даже не зажигают палочки — полагаю, Амбридж помнит, что у 5 курса идет экзамен на башне, откуда открывается замечательный вид на всю территорию замка — и собирается все сделать как можно менее заметно и как можно более… да, по-тихому.

Чего она никак не ожидает, так это того, что заикающийся на ее инспекциях кроткий дурачок, каким Хагрид всю дорогу успешно прикидывается, озвереет и начнет отбиваться — кстати, Фадж, после Игры-2 приученный к тому, что его слушаются, когда он просит кого-то проследовать в Азкабан, не имея на то оснований, второй раз наступает на те же грабли — ну не ходят в команде Директора по-тихому, если это мешает Игре. Не ходят.

Хагрид, я полагаю, изначально предупрежден о визите (то ли Кингсли вновь помог, то ли Артур что услышал, то ли Дамблдор что шепнул, то ли Фадж-дурак предупредил) — в его окнах горит свет, он впускает Министерских сразу, не задавая вопросов — они совсем не топчутся на пороге. Амбридж прочитывает ему приказы об увольнении и заключении, кто-то в это время шастает по дому в нетерпении, закрывая свет в окне.

На волшебных словах «заключение в Азкабан» операция «По-тихому» мгновенно срывается — Хагрид рычит и оказывает сопротивление, вырывается из дома на улицу. Думаю, делает он это отчасти специально — он знает, что экзаменаторы в башне и услышат все, что нужно. Вот это и называется «результаты экзаменов будут отражаться на всем новом режиме директора в школе».

Шесть человек пытаются заломать Хагрида, что само по себе жутко веселое мероприятие, а тут еще Долиш громко решает его урезонить:

— Будь благоразумен, Хагрид!

— Черта с два, вы меня так не возьмете, Долиш! — рычит Хагрид в ответ.

Да, в Азкабан он не пойдет — особенно, если так не нужно Дамблдору, который перед своим исчезновением предельно четко намекнул всем, что ему нужно, а что не нужно. Однако не все слушаются.

Когда кто-то оглушает Клыка, и Хагрид отправляет этого человека в затяжной нокаут, отбросив его от себя футов на десять, парадные двери замка вновь распахиваются. Громко выкрикнув: «Как вы смеете!» — к месту драчки несется Макгонагалл.

Что ж, очевидно, что Макгонагалл вряд ли появилась так быстро, потому что чисто случайно сидела в полночь у окна, кручинилась о младых летах и внезапно увидела, как что-то происходит. Нет, она сидела на низком старте весь вечер, точно зная, что замышляет Амбридж, а когда услышала шум, полетела молодой антилопой на помощь другу:

— Оставьте его! Немедленно! На каком основании вы нападаете на него? Он ничего не сделал, ничего, что бы позволило вам такое -

Девочки на башне кричат — четыре Оглушающих заклинания летят прямо в Макгонагалл. На мгновение она вся будто освещается красным изнутри, затем падает на землю и больше не двигается.

Вот так и хочется громко поинтересоваться, чего она одна поперлась на пять стволов, как броненосец? Это ж не пачка сигарет, они таки и стрельнуть могут! Профессор, вы же не дверь в мужской бане, зачем вам дырка («Андрей Остапыч, да если б я не взял этих пацанов на бзду, они б шмалять начали, и столько бы пальбы вышло — волос стынет, а тут ребенок скрипку пилит, мамаша умирает на минутку…» — ага)?

В общем, Амбридж отрывается на своем бывшем преподавателе вовсю и за все — и делает это очень зря. Во-первых, судя по возмущению Тофти и молчанию Марчбэнкс, информация однозначно дойдет минимум до Дамблдора. Во-вторых, Хагрид тут же вырубает еще троих негритят, хватает Клыка, рычит в сторону пятого негритенка, который пятится так быстро, что падает, и убегает через ворота замка — прямиком в ночь, оставив Амбридж разбираться с кучей бесчувственных тел.

Замечу, что, следуя простой арифметике, кто-то один в Макгонагалл не стрелял. Я, увы, однако же, не способна сказать, кто это был, ибо не знаю, кто во всем этом участвовал в принципе — знаю лишь, что Амбридж и Долиш тут как тут.

Еще замечу: у Хагрида есть Клык, но нет ни малейшего намека на вещмешок с провизией — чем же он, бедный, будет питаться все то время, что станет сидеть в пещере Хогсмида, где в прошлом году околачивался Сириус? Полагаю, без добрых знакомых — Розмерты и Аба — тут не обойдется. Ведь Хагрид убегает не куда-нибудь на Гриммо, а ближе к Хогвартсу и информаторам — ему нужно быть недалеко от Гарри, но в постоянной связи с замком, Орденом и Дамблдором одновременно. Все, что называется, по инструкции — даже Макгонагалл он оставляет в замке, а не тащит бесчувственного товарища с собой, ибо она, как помним, «нужна Хогвартсу».

Таким образом, канал связи со школой и Гриммо остается открытым — Хагрид оставляет Макгонагалл, да и сам тусуется неподалеку. На крайний случай в школе всегда есть Снейп — не давший абсолютно никакой видимой реакции даже после атаки на Макгонагалл, хотя я уверена, что его тут же поднимает Помфри, едва к ней приносят Макгонагалл (Колин видит через окно спальни, как кто-то заносит декана в замок).

Кстати, о слизеринцах. О произошедшем ночью сразу становится известно всему замку — студенты, проснувшиеся от шума, будят остальных, кроме того, свидетелями становятся четыре факультета 5 курса, сдававшие Астрологию. Среди них — это крайне важно — Драко Малфой.

В принципе, о происходящем в школе его дорогому папочке должно быть и так известно — сыночек наверняка доложил ему о расписании своих экзаменов, а, повертевшись в Министерстве еще чуть-чуть, Люциус узнал и о планируемом аресте Хагрида. Хотя, безусловно, информация от Драко оказывается весьма полезной (а у того есть масса времени черкануть записку отцу — последний экзамен начинается 14 июня в 2 часа дня). Так, Люциус узнает, что в ходе ночных разборок Амбридж удается убрать не только Хагрида, но еще и Макгонагалл — утром ее отправляют в Мунго. Раз знает Люциус, становится известно и Тому.

Вот тут для него все складывается вместе (полагаю, и Хагрида-то пошли убирать не без активного подначивания Люциуса) — пусть мозг Гарри в последнее время был блокирован всякой дурацкой информацией, пусть замок защитил Дамблдор, а время и расстояние играют роль, Том знает, что Гарри: а) уже отвык от его мозговых атак, то есть будет сопротивляться (бессознательно) меньше; б) сгорает от нетерпения увидеть, что ж там в Отделе; в) совсем не спал ночью; г) до предела взбудоражен тем, что случилось с Хагридом и Макгонагалл; д) вымотан после экзаменов; е) как и год назад, буквально млеет от летней жары.

Том понимает, что, учитывая эти пункты и отсутствие агентов Дамблдора в замке (Снейп ведь не считается, верно? И то — Реддл ему вообще ничего не говорит; даже Люциус молчит не хуже партизана), лучшего шанса у него не будет.

Он проникает в сознание Гарри под конец экзамена по Истории Магии, и Гарри, несясь к Отделу во сне, буквально физически ощущает чью-то решимость наконец достичь цели.

Замечу: на экзамене.

Том делает ход ни до, ни после, когда Гарри, например, пошел бы спать, как и хотел, а непосредственно во время экзамена — там, где нет ни глаз, ни ушей Директора, о которых Том после Игры-1 столь хорошо осведомлен — вообще никого, кроме друзей подростка и несчастного профессора Тофти.

Во сне Гарри добирается до конца 97 ряда и видит скорчившуюся там фигуру — его охватывают страх (Гарри) и азарт (Том).

— Дай его мне… — доносится из уст Гарри — снова с этими чертовыми многоточиями, как в видении с Руквудом. — Сними его… я не могу его трогать… но ты можешь… Круцио! — человек на полу кричит от боли. — Лорд Волан-де-Морт ждет… — это, видимо, чтобы Гарри понятнее было, кем он во сне является.

— Тебе придется меня убить, — шепчет медленно выпрямляющийся Сириус — лицо покрыто кровью, искажено от боли, но в глазах — горящий вызов.

— Несомненно, я сделаю это в конце, — произносит холодный голос. — Но ты достанешь его для меня прежде, Блэк… думаешь, ты уже почувствовал боль? Подумай снова… у нас впереди часы, и никто не услышит твоих криков…

Однако, едва Реддл вновь поднимает палочку, Гарри кричит от страха и боли и валится на каменный пол Большого Зала — сражаясь с горящим шрамом и разрастающимся ужасом.

С этого момента — 14 июня 1996 года, примерно в 5 часов вечера — все развивается невероятно быстро и тотально неправильно, и ребята совершают одну за другой ряд грубейших ошибок. Из любви или поразительного кретинизма — я до сих пор не знаю.