Ольга (джен)

«Интересно, а что сейчас нормальные бабы делают?»

Встреча с березой в лесу не стала для неё неожиданностью. А что ребра переломала, да плечо вывихнула, так это было делом привычным. Басманов говорил, что у него своих, не срощенных костей, почитай и не осталось. Зубы молочные ещё в детских драках потерял. А новые, ровные да белые, прежний хозяин велел беречь хотя бы до продажи. Да и лицо заодно. Не ровен час, смазливый парень без глаза бы остался, али без уха. Уж больно Флор в детстве задиристым был. Кости свои сломанные он платой за науку боевую почитал. Говорил, что только плохой воин ранен ни разу не был.

Как в себя пришла, так три дня и просидела прямо у дерева. Да ещё при падении затылком ударилась. Кровью весь ствол испачкала. Все ждала, что волки на запах крови придут. Щитов понаставила. Не то, чтобы боялась. Заклинанием отбиться могла. Просто осторожность проявляла. Старалась лишний раз в сон не проваливаться. Но звери чуяли, что враг она, хоть и раненный, но опасный. Глаза в темноте поблескивали, а близко ни один зверь не сунулся. Даже медведь.

Потерянных дней только жаль было. Ольга по привычке по солнцу да звездам время считала. Хотя часовой шкаф в Ночном Дозоре ещё год назад поставили, она к нововведению ещё не привыкла. И в окошко, за которым стрелки по кругу передвигались, да гири на цепочках поблескивали, лишь из любопытства поглядывала. Как и все остальные дозорные. Да вздрагивала, когда тяжелые мерные удары из того ящика доносились. Ночью особенно неожиданные и неуместные. Ну, ладно, в казарме. Там спать на посту не полагается. А как в доме у себя такое среди ночи услышишь?

Первый день в полудреме как одна минута пронесся. А к третьему минуты, как полудохлая кляча ползли. Ребра за это время не срослись, конечно. Но встать сама смогла. И голова почти не кружилась. Мушки токмо первое время перед глазами мельтешили. Осмотрелась. Пнула ногой изодранный кафтан, который ей подстилку заменял. Вынула из-под рубахи свернутые сарафан и ещё какое-то тряпье. Развернула помотреть. Тряпки немного пожелтели от жаркого пушечного ядра, но их нищенскому виду это не особо повредило. А свое дело комок ткани сделал. Хоть и получила Ольга удар по силовому щиту, да все одно не так чувствительно. И живот не обгорел.

Не стала с мертвой бабы одежду снимать. В чьей-то пустой избе из сундука вынула. Чужое, не по росту, но зато новое. Приданое чье-то, ни разу не надеванное. Поскольку изба старенькая была, и сундучок невесты, в нем проживавшей, был полупустой. Один сарафан простенький, даже некрашеный. Рубаха да платок. Все холщевое, небеленое. Завернуто было в одну тряпицу, да травой от моли переложено. Девица свои вещи берегла. То, что Ольга за дерюгу почитала, эта неизвестная ей девушка хранила бережно. Как же сама боярыня когда-то мечтала про такой сундук! Повздыхала она тогда над чужим приданным, да и бросила в сундук пару серебряных червонцев. Пущай невеста лучше корову себе купит.

Как придет время к людям выйти, будет, во что переодеться. Это по лесу в сарафане бегать несподручно. Старообрядцы же едва ли будут рады видеть человека в солдатских сапогах и зеленом мундире, даже подранном. Да и не жаль, что порвался. Ни тепла, ни удобства от того мундира не было. Все продумала, а вот про лапти позабыла. Так в сапогах и осталась. Не то, чтобы бабы их не носили. Даже крестьянки, из тех, кто жил зажиточно, могли в расшитых сапогах щеголять. Или в простых, и даже не купленных, а тут же в доме пошитых. Да только не в солдатских. Хотя могла вдовица от бедности донашивать после мужа покойника. Продать не продашь. Больно уж казенные сапоги плохи были. Наспех сделаны. Мундиры, тоже не самого лучшего пошива, случалось, недоросли донашивали. Времена были неспокойные. Молодых вдов да сирот по всем деревням в избытке проживало.

Ольга скрутила из тряпицы что-то вроде сумы, и все свое добро туда сложила. Одежду, амулеты, «минойскую сферу», нож кривой. Достала список, что Меньшиков ей ещё в Москве набросал, прочла внимательно. За этими землями числился один старец-чудотворец. Велено было его проверить. Остальные «иные», буде такие найдутся, воеводу куда меньше интересовали. Хотя, волховниц тоже советовал поискать. Следы обрядов замечали здесь и раньше. Бывавшие у Демидова проездом дозорные видели пару «перевертышей». Кто-то лечил работников на золотых и медных приисках. Жили тут, стало быть, и целители.

Проще всего было отыскать чудотворца. Это вам не целитель светлый, который даже денег за свою работу не берет. В лесу сидит, травками болящих отпаивает. Старец-чудотворец, это величина значимая. К нему люди со всех концов страны едут. Кто так, посмотреть, подивиться. А кто и за просветлением. Местные же давно протоптали вокруг заветной избушки хорошую ровную дорогу, порою мощеную камнем. Даже если такому старцу случалось обитать на отдаленном острове, кто-то всегда привязывал к берегу лодку. Не оставляли в покое ни отшельников, ни юродивых. Ни тех, кто дал обет молчания или носил вериги. Страсть к розыску таких отшельников обуяла Меньшикова и Брюса одновременно. И многие, даже больше половины таких старичков, живших подле Москвы, впоследствии оказались «темными». Только, вряд ли этот отшельник старообрядец. Странно было бы сперва в такую даль убегать, а после чудотворцем, у себя в сокрытой деревне, похваляться.

Фёдор в успехе дела сомневался. Не для того старообрядцы бежали из городов да крепостей, чтобы после назад возвращаться, да ещё по дороге колдовать. Брюс, тот и вовсе русских на службе не жаловал. Для него соотечественники Ольги были слишком упертыми, мало склонными к подчинению и дисциплине. Дневной Дозор был полон немцев, голландцев, саксонцев, шотландцев и ирландцев. Последние тоже на взгляд боярыни дисциплиной не отличались. Святослав же и вовсе не верил, что среди северных лесов кого-то сыщут. Люди туда прятаться уходили. И зело в том преуспели. Здесь, подле Демидовских «заводов» скиты пока что целыми стояли. Не дошли у армии руки сюда огонь принести. Но затею с книгами князь одобрил.

Первое время «колдовское око» ни с чем возвращалось. Но и до ближайшего поселения недалече было. На шахтах иных не было. Всех, кто сюда приезжал, и кого силой везли, работавшие при шахтах иные осматривали прямо у приказчика на дворе. Отправляли сюда не самых умных дозорных. Но на крайний случай, ежели совсем никого не найдет, Ольге советовали тоже в «приказ» обратиться. А вот старообрядцев следовало как раз в отдалении от прочего жилья выискивать. Они нарочно прятались. Подальше в лес уйти норовили.

Делать нечего. Пришлось и Ольге Андреевне на месте обустраиваться. Нелегким это дело выходило. Обжилась она и землянкой, и одеждой, для зимы пригодной. Лыжами, да снегоступами. Первая зима уж больно суровой показалась. Хорошо, что вместо того, чтобы на благо Дозора трудиться, девушка себе припасы делала да мясо коптила. Следов вокруг её утопленной в землю почти до крыши хибарки все больше становилось. А к середине трескучих январских морозов волки так оголодали, что принялись у самых дверей прохаживаться. Некоторые найденные поутру на снегу следы впечатляли. Вокруг Москвы уже давно таких больших медведей да волков не было. Повывелись.

За солью так и так пришлось из лесу выходить. Благо, было давно уже, во что переодеться. За мужчину её даже в Москве иной раз принимали. Даже ворожить не пришлось. Люди на приисках зимовали тяжко, голодно. По болотистым дорогам сюда ещё осенью переставали ездить купцы. А охотиться работникам было некогда, да и умения такого не было. Много было каторжников, в цепях и с рваными ноздрями. И все что-то строили, без конца копали, шуршали шлифовальными кругами. Стучали молотками, кирками. Дело заметно шло в гору. Вокруг была обычная для таких мест грязь. Вырублены все деревья, в беспорядке торчали построенные прямо на камнях убогие кривые домишки. Люди обустраивались на месте, как умели. Зато стало ясно, отчего скиты не горят. Некогда и некому их жечь. А даже если найдутся желающие за людьми поохотиться, так убивать не станут. В цепях и колодках сюда на работы пригонят.

А ещё чей-то взгляд на себе почувствовала.