Перерождение в волшебном мире (джен)

* * *

Время в течение нескольких следующих дней тянулось медленно, так как я не мог дождаться встречи с Николасом Фламелем. Я попытался представить, каково это: жить несколько веков. Фламель вырос до того, как был принят Статут о секретности. Должно быть, он видел много изменений как в волшебном, так и в маггловском сообществе.

Когда пришло время посетить дом Фламеля, мама решила, что лучше будет пройтись пешком, а не использовать волшебные средства передвижения. Она выросла в Париже и хотела показать мне улицы, по которым ходила в детстве.

Было увлекательно гулять по улицам Парижа. Город был наполнен невидимой магией. Магглы суетились вокруг и, казалось, совершенно не замечали всех тайных чар, окружающих их город.

Существует множество заклинаний, призванных побудить магглов не обращать внимания на магию. Например, позволяющих «Ночному рыцарю» передвигаться незамеченным.

На мгновение моё внимание привлекла уличная вывеска с именем человека, к которому мы шли в гости.

Я толкнул маму под руку, указал на знак и спросил:

— Мама, а почему у магглов есть улица, названная в честь Николаса Фламеля?

Она серебристо рассмеялась и весело объяснила:

— Фламель был довольно известен в четырнадцатом и пятнадцатом веках. Тогда магия не была таким большим секретом. Волшебники и ведьмы входили в определённые круги общества. Фламель приобрел репутацию как алхимик, и слухи о его способности создавать золото распространялись со скоростью лесного пожара. Раздражённый тем, что люди охотятся за его методами, он отошёл от общественной жизни. После его предполагаемой смерти миф о его навыках остался и превратился в городскую легенду.

Было немного сложно представить, что магия находится в открытом доступе, даже если она была известна лишь в узких кругах. Сегодня секретность определяет волшебство. Почти все наши законы как-то связаны с сохранением тайны. Вот почему первоначальный совет волшебников был распущен, и было сформировано Министерство магии.

Многие волшебные семьи до сих пор возмущены, что магическое правительство вторгается в их жизнь. До подписания Статута люди в основном управляли сами собой.

— Фламель живёт на улице, названной его именем? — спросил я, с любопытством оглядев дома.

— Нет, мы направляемся на улицу де Монморанси, дом пятьдесят один, — ответила мама, покачав головой.

Когда мы добрались до дома 51 по улице Монморанси, меня ждал сюрприз. Я ожидал увидеть роскошную виллу или особняк. Вместо этого предо мной предстал старый каменный таунхаус, зажатый между современными домами.

Я заметил древние руны и символы, вырезанные на каменных стенах. Окна были затемнены, лишь намекая на то, что внутри. Магглы проходили мимо, будто не замечая ржавую кованую вывеску, рекламирующую услуги алхимика. Честно говоря, это место совсем не было похоже на дом. Это было больше похоже на мастерскую, замаскированную под дом.

Мои подозрения подтвердились, когда мама беззаботно открыла дверь и жестом пригласила меня следовать за ней. Первый этаж представлял собой открытое пространство, лишь на задней стене виднелось несколько дверей. Просторное помещение было заставлено полками и столами, заполненными случайными предметами.

Моя волшебная интуиция, от которой я старался не отмахиваться с тех пор, как произошёл инцидент с портключом, буквально кричала внутри меня. Всё здесь, казалось, пульсировало магией: от безобидной на вид лампы до пары старых рваных ботинок. Моё внимание привлекли стоящие в углу на полке мензурки, наполненные жидкостью странного цвета. Я подавил желание начать всё осматривать и решил не трогать странные предметы, если не мог понять их предназначение.

Мама не знала о моём внутреннем желании разобрать всё в комнате и, казалось, была довольна тем, что сидела и ждала в мягком синем кресле.

— Камилла, так приятно снова тебя видеть, — произнёс вскоре слабый голос.

Обернувшись с любопытством, я увидел потрясающе бледную пожилую женщину, кожа которой казалась восковой. Её волосы были белыми как снег, как будто она никогда не красила их. Линии старческих морщин намекали на её преклонный возраст, но её бледно-голубые глаза блестели энергией и восторгом.

Она двигалась по комнате медленно, как будто каждый шаг требовал больших усилий.

Я немного удивился её возрасту, когда впервые услышал о философском камне из книги. Я предполагал, что даруемое им бессмертие каким-то образом остановит старение. Эта дама не только двигалась так, как будто ей за шестьсот лет, но и выглядела так же.

— Перенель, я рада, что ты ответила на моё письмо, — ответила мама, улыбаясь даме.

— Ерунда, — отмахнулась от маминого ответа Перенель. — Гостей принимать очень приятно. В последнее время у нас их не так много. — Медленно повернув голову в мою сторону, она спросила: — Кто этот крепкий молодой человек?

— Это мой сын Алекс, о котором я говорила, — ответила мама, жестом приглашая меня присоединиться к ней.

— Значит, это о тебе писала твоя мать, — Перенель улыбнулась мне, словно бабушка. — Она сказала, что ты хочешь познакомиться с моим мужем, Николасом.

Стараясь не привлекать внимания, я украдкой огляделся, надеясь увидеть шестисотлетнего алхимика.

— Почему бы тебе не спуститься в подвал, — предложила Перенель, улыбнувшись моему нетерпеливому взгляду. — Николас работает там уже несколько дней, и ему не мешало бы отвлечься. — Она указала на дверь позади нас и добавила: — Тебе туда.

Я бросил взгляд на маму, и когда она кивнула, я встал и нетерпеливо направился вниз. Похоже, Фламель работал над очередным алхимическим проектом. Я особо не изучал алхимию, разве что понял, что нужна хорошая основа в основных разделах магии.

Я старался шуметь как можно меньше, спускаясь по лестнице. Я знал, что если Николас экспериментирует, худшее, что я могу сделать — это отвлечь его. Лестница вела глубоко под землю. Достаточно глубоко, чтобы несчастный случай, если он вдруг произойдёт, не сильно повлиял бы на дом.

Внизу открылась удивительно чистая и хорошо освещённая рабочая комната. Помня о беспорядке наверху, я ожидал немного большего хаоса. Это напомнило мне мамину лабораторию с зельями. В центре каменной комнаты на табурете сидел седовласый волшебник среднего роста, наклонившись вперед и что-то бормоча себе под нос. Казалось, он внимательно изучает какой-то камень под смехотворно большим увеличительным стеклом.

Решив не перебивать его, я присел на небольшой деревянный стул у стены. Терпеливо дожидаясь, пока он закончит, я с любопытством осматривал комнату.

В комнате было всего понемногу. Вдоль одной из стен с потолка свисали какие-то незнакомые мне растения. Хотя «свисали», возможно, не лучший термин: похоже, они были связаны верёвками, и это им не нравилось.

Я ненавидел волшебные растения. Волшебные существа не вызывали у меня отторжения, но растения, которые могли двигаться и атаковать не вызывали у меня доверия. Я не мог дождаться, когда смогу бросить гербологию. В своей сильной неприязни к растениям я винил маму, которая не уследила за ребёнком в волшебной оранжерее.

Я отвлёкся от злых растений и перевёл взгляд на соседнюю стену, вдоль которой располагались полки с ингредиентами для зелий и прочими безделушками. На противоположной стороне комнаты стояли пустые клетки, к счастью, пустые. На столах обнаружились пустые стаканы и горелки. В центре одного из столов стоял котёл с зельем, окружённый круглыми стеклянными сосудами, наполненными каким-то облачным эфиром.

Теперь, когда я хорошенько осмотрелся, у меня появилось ощущение, что я в гостях у безумного волшебника. Во-первых, многие волшебники немного чокнутые, а шестьсот лет — достаточный срок, чтобы волшебник сошёл с ума. Я покачал головой: не мне бросаться камнями. Я имею в виду, что у меня есть соколиный трон в секретной башне с сумасшедшим стариком на портрете. Бьюсь об заклад, если бы кто-то узнал об этом, они бы тоже решили, что я сумасшедший.

Пока я сидел в тишине, Николас достал свою палочку и постучал по камню, который рассматривал. Камень начал гудеть, и я наклонился вперёд, любопытствуя, что сейчас произойдёт.

Мои глаза расширились от беспокойства, когда жужжание усилилось, но Николас, казалось, был очарован происходящим. Прежде чем я успел что-либо сказать, жужжание исчезло, и камень беззвучно взорвался, словно в замедленной съёмке, наполнив комнату пурпурным порошком.

Не в силах предотвратить это, я вдохнул немного порошка и начал неудержимо кашлять. Николас взмахнул палочкой, и через несколько секунд порошок исчез, а Фламель удивлённо посмотрел на меня.

— Кто ты? — спросил он.

Я мог только кашлять. Николас направил на меня свою палочку, и противное ощущение исчезло.

— Я — Алекс Фоули, — ответил я, получив возможность снова дышать.

— Фоули, — пробормотал несколько раз Фламель. — Несколько сотен лет назад я знал одного Фоули. Его звали Антон, он был чокнутым стариком. Вы случайно не его родственник?

Старое восковое лицо Николаса сморщилось от сосредоточенности, когда он уставился на меня своими бледно-голубыми глазами.

У меня чуть не вырвалось фырканье: «Если Антон сумасшедший, то кто ты?»

Решив не озвучивать свои мысли, я ответил:

— Да, мы родственники.

— Замечательно, — пробормотал он, а затем вернулся к своей работе, игнорируя моё существование. Я был немного удивлен отсутствием реакции. Он даже не спросил, как я оказался в его лаборатории.

— Что это был за камень? Что вы с ним сделали? Почему он взорвался? — выдал я серию вопросов, пока Фламель не успел полностью погрузиться в свою работу.

Николас повернулся со счастливой улыбкой на лице:

— Понятия не имею, — весело признался он. — Разве это не прекрасно?

Его ответ показал, что он чистый учёный. Мне было любопытно, какой тип личности требуется, чтобы продолжать экспериментировать на протяжении столетий. Николас полностью сосредоточился на стремлении к знаниям. Похоже, он не пытался найти применение своим знаниям в реальном мире. Он хотел знать, как всё устроено, и хотя его версия бессмертия имела некоторые серьёзные недостатки, она позволила ему продолжать исследования.

— Это был алхимический эксперимент? — спросил я, желая узнать больше о его работе. — Я думал, что алхимия больше связана с зельями, чем с чем-либо ещё.

— Алхимия — это намного больше, — пояснил Николас, повернувшись ко мне.

Я уделил ему всё своё внимание, поскольку он, казалось, превратился из безумного волшебника в учителя.

— Алхимию часто путают с приготовлением зелий. На самом деле, всё гораздо сложнее. Алхимия — это изучение того, что происходит, когда вы начинаете объединять три дисциплины, — объяснил Николас. Показав мне три пальца, он сгибал их по одному, называя дисциплины: — Зелья, трансфигурация и химия.

— Химия? — уточнил я, быстро моргнув в замешательстве. Я вспомнил разговор с Райаном О’Коннером на эту тему. Моим соседом по комнате и магглорождённым. Когда он впервые услышал о зельях, то решил, что это похоже на химию, и провёл в нашем общежитии ускоренный курс химии. Тогда я не стал углубляться в изучение химии и сейчас знал о ней только то, что это маггловская наука.

— О да, три дисциплины играют ключевую роль в алхимии, — взволнованно кивнул Николас, видимо, довольный тем, что нашёл аудиторию, желающую выслушать его лекцию об алхимии. — Только объединив их вместе, можно по-настоящему раскрыть секреты этой сложной науки.

— Я думал, что магглы изобрели химию, и разве не должно быть чрезвычайно опасно смешивать магические искусства? — выпалил я сразу два вопроса, не зная с чего начать.

От моего первого вопроса Николас просто отмахнулся:

— Вначале это мы, алхимики, учили магглов, у которых была страсть к пониманию. Не имея возможности творить магию и стать алхимиком, они сосредоточили всё своё внимание на химических элементах и ​​научились манипулировать ими без магии. — Николас улыбнулся мне. — Удивительно, как далеко они продвинулись. Вам следует изучить их так называемую науку. Вы удивитесь, чему они научились, несмотря на то, что они так ограничены.

Николас замолчал, словно вновь переживая старые воспоминания. Поразмыслив над тем, что он сказал, я вынужден был с ним согласиться. Ума и упорства некоторым магглам не занимать. Может быть, мне стоит попытаться раздобыть какие-нибудь маггловские книги. Они могут пригодиться однажды.

— На чём я остановился? — спросил Николас, очнувшись от воспоминаний.

— На смешении магических дисциплин, — услужливо ответил я.

— Ах, да. Это действительно очень опасно. Чтобы добиться успеха, нужна ловкость, и даже тогда это может быть опасно. Не один алхимик погиб в погоне за знаниями, — пояснил он, а затем страстно добавил: — Вот почему в мире осталось так мало настоящих алхимиков. Большинство из тех, кто называет себя алхимиками, просто идут по стопам своих предков. Не желая или не имея возможности раздвинуть границы и искать новые тайны, они довольствуются тем, что следуют принципам, открытым предыдущими поколениями алхимиков. Настоящий алхимик должен охватить неизведанное и исследовать тайны магии, невзирая на риск.

Я старался не закатывать глаза от того, как он обошёл вниманием гибель стольких алхимиков. Неудивительно, что алхимия не является одним из основных предметов в Хогвартсе. До меня дошёл слух, что этот предмет можно изучать на шестом и седьмом курсах, если для этого достаточно навыков.

Видя, что Николасу, похоже, нравится отвечать на вопросы, я продолжал засыпать его вопросами, пока он работал. В течение дня он показывал мне всевозможные интересные вещи, которые он создал. Некоторые из них он создал намеренно, другие получились случайно и их было сложно воспроизвести. Он мог потратить годы, а иногда и десятилетия на один эксперимент.

Я понял, что отчасти его успех как алхимика объясняется его долгой жизнью. Когда у вас есть столетия для экспериментов, тратить десятилетие на проект больше не кажется неразумным. Мы могли бы провести в лаборатории весь день, если бы Перенель не заставила Николаса сделать перерыв на обед.

Наверху, на первом этаже, Николас жестом пригласил меня следовать за ним через задний коридор. Как только я прошёл через дверь, я получил ещё один сюрприз. В окнах виднелась сельская местность. Небольшие холмы и деревья украшали горизонт. Мы больше не были в Париже.

Уверен, даже мама удивилась увиденному. Каким-то образом дом Фламелей располагался одновременно в нескольких местах.

— Где мы? — спросил я.

— Мы живём в Англии. Чтобы не бросать старую мастерскую, я решил соединить дома, — Николас улыбнулся моему замешательству.

Я решил, что это благодаря коридору, по которому мы шли. Книги Игнатии были своего рода учебником по магии перемещения и дали мне хорошую основу, когда дело дошло до пространственных чар. Если бы мне пришлось угадывать, я бы сказал, что прихожая напоминает исчезательные шкафы и арки.

Во время обеда я продолжал задавать Николасу вопросы. Не столько о магии, сколько о том, каково это — жить в течение нескольких веков. В детстве я иногда размышлял о поиске пути к бессмертию. Не потому, что я боялся смерти. Благодаря своей реинкарнации я понял, что смерть — это не конец, а лишь следующий шаг в более длинном путешествии.

Но я всё ещё задавался вопросом, на что это будет похоже; одной жизни, казалось, недостаточно в этом волшебном мире. Я не говорю, что хотел бы жить вечно, но прожить пять-шесть столетий было бы неплохо.

Когда я был моложе, я иногда представлял себе, как добуду философский камень или, возможно, создам свой собственный. Но вид того, какими хрупкими и старыми оказались Перенель и Николас Фламель, притупил моё желание. Что толку от бессмертия, когда простое рукопожатие может сломать кости и я сделаюсь таким слабым, что не захочу выходить из дома? Не говоря уже о том, что они выглядели едва живыми. Думаю, они обрадовались нам, хотя мы всего лишь дальние родственники, потому что они были одиноки. Вся их настоящая семья умерла, и я полагаю, трудно заводить новых друзей, когда знаешь, что они умрут, а ты будешь жить дальше. Если я решусь на поиски более долгой жизни, я найду другой путь.

— Почему вы не использовали философский камень, чтобы сделать своих друзей и семью бессмертными? — спросил я, размышляя о том, как бессмертие привело их к одиночеству.

— Не будь грубым, — прошипела мама, распахнув глаза и шлёпнув меня по руке.

— Мы использовали, — тихо объяснил Николас, обменявшись взглядами с Перенель. — Хотя количество эликсира, которое камень производит в год, ограничено, у нас было достаточно для наших детей и внуков. Но камень только сохраняет жизнь, а не предотвращает старение. Люди умирали, когда наступал их срок. Остались только мы. — Николас протянул руку и похлопал жену по руке, когда в её глазах появился блеск. — Однажды мы тоже совершим это путешествие. — Преодолев мрачное настроение, он добавил, подмигнув: — Но до тех пор я продолжу свои исследования.

— Правда ли, что вы можете сделать настоящее золото? — спросил я, пытаясь сменить тему. — Мой профессор трансфигурации сказала, что невозможно обмануть гоблина с помощью волшебного золота, и предупредила, что гоблины разозлятся, если их попытаются обмануть.

— У нас с гоблинами сложные отношения, — улыбаясь признался Николас.

Он вытащил палочку и указал на гостиную. Стена в дальней части комнаты повернулась на месте, обнажив каменный пьедестал, по центру которого находился красный камень с белыми полосами.

Мои глаза расширились, когда камень взмыл в воздух: должно быть, это и есть философский камень. Видимо, его ещё не перевезли в Гринготтс. Николас медленно потянулся и схватил камень, который плавал перед ним. Он коснулся рукой одной из своих ложек, и я увидел, как ложка из металлической превратилась в золотую.

Николас бросил мне ложку, чтобы я проверил её.

— Это настоящее золото, — объяснил он. — Даже гоблин не смог бы увидеть разницу. Кажется, они расходятся во мнениях относительно того, хорошо это или плохо, что я могу добывать золото. Некоторые из них любят меня, а другие ненавидят. Несколько веков назад я заключил с ними соглашение относительно количества золота, которое я могу производить. Сейчас всё это кажется немного глупым, уже несколько веков я не нуждаюсь в золоте.

Прежде чем я успел спросить что-то ещё, в дверь вежливо постучали. Перенель встала, пошла открывать входную дверь. Увидев, кто пришёл она обрадовалась. У меня чуть не отвисла челюсть от удивления, когда она вернулась, а за ней следовал довольно высокий худощавый волшебник с густой бородой и в очках-полумесяцах. Это был профессор Дамблдор.

* * *