Иди, Птенец! (джен)

Я нигде не мог отделаться от липкого ощущения чужих взглядов на затылке. Мне было предоставлено право видеться с тобой и даже заходить в дом Солнца, но нас ни на секунду не оставляли наедине. Меня радовало одно — здесь тебе было хорошо. В первое время мне даже казалось, что такая тихая и размеренная жизнь действительно тебе подходит. Теперь то я понимаю, что нам, принадлежавшим другой стороне, никогда не познать ни спокойствия, ни желания его обрести.

Солнце взял тебя под опеку и лучше него с этой задачей никто бы не справился, но смотреть, как ты всюду таскаешься за ним было невыносимо.

В моём доме по-прежнему было пусто, пахло плесенью и пылью. Проводить время в его стенах было противно, и я сбегал на окраины, где быстро нашел то, что нужно — праздные листья. Это был единственный способ сбежать из новой реальности. Я находил подворотни посуше и почище, и окунался в сладостный туман бреда. И однажды меня, сидящего на ящике под разбитым окном, вырвал из этого состояния хриплый низкий голос.

— А я тебя помню.

Я приоткрыл один глаз и увидел перед собой небритого помятого старика.

— Вас двое было.

— Двое, — я сел ровнее и стер с подбородка холодную слюну.

— Куда это вы пропали всей семьёй?

— Сбежали за Тьму.

Он покивал, хотя явно ничего не понял. Но в его состоянии осознать что-то простое было бы невероятным успехом. Застывшие покрасневшие глаза его смотрели куда-то сквозь меня, и я уже собрался вернуться к своим галлюцинациям, когда он вдруг заговорил снова.

— Твоя мать нас понимала, хотя и жила на чистой улице с ханжами. Хорошая была женщина. Всё правильно сделала. Жалко только что не до конца.

Несколько людей, пошатываясь, прошли мимо нас.

— А ты что? — вдруг разозлившись, спросил он.

Я не знал, какого ответа от меня ожидают, и просто пялился на старика.

— Ты как она?

Он закашлялся, и я, воспользовавшись такой возможностью, быстро покинул подворотню. Весь путь домой его грязное сморщенное лицо виделось мне из-под капюшонов незнакомцев. Я и подумать не мог, что кто-то узнает меня в таком злачном месте. Разве могут люди, забывающие свои собственные имена после нескольких беспробудных недель, помнить события многолетней давности?

Дома я лег на матрас в гостинной и постарался заснуть, но сон никак не находил. Я ворочался, открывал и закрывал ставни и таскал матрас из угла в угол. Воздух снаружи постепенно краснел и наполнялся голосами возвращавшихся с работы людей. Среди них я заметил пугающе знакомый звук — приближающийся топот чьих-то ног. Он доносился прямо из стен и постепенно становился ближе. Я осмотрелся и с опаской заглянул в темный коридор. Вдруг из него выбежал испуганный мальчик и забился под старый стол, а вслед за ним, держа над головой ремень, вынеслась моя мать.

Я отполз к стене и с ужасом смотрел, как она наотмашь бьет съежившегося ребенка по спине. Она кричала на него и обвиняла в чем-то неясном. Слова её слипались в один грязный ком. Я присмотрелся и узнал в загнанном мальчике самого себя. Мама лупила его изо всех сил, и я так и не смог понять за что. Это меня разозлило.

Я схватил ее руку перед очередным ударом и отобрал ремень. Она рассеянно посмотрела на меня, и я понял, что не могу рассмотреть ее черты. Они медленно искажались, плавали по лицу. Я только понимал, что она зла. Ее кривой рот скривился еще сильнее, готовый раскрыться и извергнуть из себя яростный вопль. Слушать его я не собирался. Мое тело перестало дрожать и бояться. Я замахнулся, ремень со свистом рассек воздух и хлестнул маму по ребрам. Я бил снова и снова, каждый раз наслаждаясь своей силой и её бессилием. Очень быстро я устал и поразился тому, сколько же мощи было в этой маленькой женщине, раз она умудрялась мучить меня часами.

— Да, мама, я совсем как ты, — произнес я тихо, стряхивая с руки напряжение. — Но еще я как мой брат.

Фигура ее стала совсем неясной. Я сморгнул это наваждение и ее образ вовсе исчез. Ремень я повесил на ручку двери родительской спальни, проверив перед этим, что та надежно закрыта. Мальчик спустя пару минут выбрался из-под стола. Он шмыгнул носом, отряхнул пыль с колен и пошел на улицу, зовя меня за собой.

Мы стояли на ступенях нашего дома и молча наблюдали за завершением этого дня. Вы с Солнцем тоже вышли и сели под горящей от закатного света яблоней. Ты расплетал старый свитер и наматывал пряжу на его руки, что-то эмоционально рассказывая и корча гримасы.

— Хочешь его игрушку? — спокойно спросил меня мальчик.

— Да.

— Так пойди и забери.

Я посмотрел на него и понял, как сильно ошибался. По всему было видно, что это вовсе не я. Мальчик, хоть и потирал саднящую щеку, стоял прямо и храбро, равнодушно глядя на соседей. Таким я никогда не был. Рядом со мной стоял мой младший брат. Всю жизнь я считал себя главной жертвой нашей матери. Брат думал также и никогда не жаловался на то, что порой получал от неё не меньше моего, в наказание за слишком отчаянную мою защиту.

Спустя столько лет я снова стоял здесь и завидовал Солнцу, как ребенок. Будто не было всей моей предыдущей жизни. Наоборот, всё стало только хуже. Я многое попробовал, ни в чем себе не отказывал. Я был как моя мать. Я был как мой брат. А на окраинах всё еще влачили свои жалкие жизни те, кто считал нас правыми и желанными.