Иди, Птенец! (джен)

Прощания такие жалкие, потому что все вокруг плохие актеры.

* * *

Рано утром я пил приготовленный Благом кофе. Из горелых зерен и недостаточно ароматный, разумеется. Краем глаза я заметил что-то за окном. Я всегда замечаю что-то краем глаза, но в этот раз я был уверен, что оно реально. Я сказал об этом Благу. Он долго и внимательно всматривался в окно.

— Там ничего нет, Птенец.

— Просто твоя скучная натура ослепляет тебя.

Конечно, за окном не было ничего необычного, но это ничего не значило.

Я шел на работу. Стеклянные стены городских зданий облепляли меня солнечными отблесками, но в один момент все потускнело и потемнело.

Я поднял голову. Прямо надо мной в воздухе весело гигантское, белое, жирное, в перламутровых разводах живое существо. Квадрат неба, очерченный стеклянными стенами, был весь занят одним сплошным куском гладкого, как резина, и покатого тела. Оно медленно проплывало мимо, движимое ленивым ветром. Скоро я увидел его голову. Это была голова лошади, но не такая, которую я привык видеть в книгах. Это был сгусток жира, мягкий и упругий, с большим глазом, окружённым пышными ресницами. Существо внимательно и добродушно смотрело на меня и медленно шевелило своими кривыми ластами. Оно было таким беспомощным, словно его надули изнутри и запустили в небо. Маленькие ласты не могли помочь в передвижении и лошадь только вращалась в небе, как курица на вертеле.

Позже я узнал, что это лошадь, о которой все знают, что она лошадь, но думают, что не лошадь.

Лошадь висела над городом несколько дней, голодая и испражняясь на дома. Кожа ее потускнела, взгляд сначала был наполнен ужасом осознания близкой голодной смерти, а потом стал отрешенным. Временами она долго и шумно выдыхает воздух из своих мясистых ноздрей, отгоняя надоедливые облака.

Все ждут ее триумфальной смерти и одновременно опасаются ее. Неизвестно, продолжит ли мертвая туша разлагаться над городом, позволяя жителям лучше изучить процессы своей жалкой телесной жизни, или ее отнесет ветром в сторону, или может быть она просто рухнет на нас.

Это так захватывающе!

* * *

Лошадь все ещё висит над городом. На улицах продают футболки и кружки с её изображением.

Учёные пытаются понять, что происходит с ветрами над городом.

«Мы считаем, что ветра не способны покинуть воздушное пространство над нашей обозримой территорией также, как и мы не способны на это. Ветра сочувствуют нам и присоединяются к нашему замкнутому, но сплоченному обществу. Появление лошади остаётся загадкой для нас. Это наука. Всегда можно сослаться на то, что она ещё не готова дать ответ. А теперь покиньте нашу лабораторию, а мы будем следовать за вами, чтобы понять, как отсюда выбраться».

Такой комментарий я прочел в утренней газете.

В городе появилось несколько сект. Они поклоняются лошади и считают ее предзнаменованием чего угодно. Комитет по вопросам сектанства сообщает о случаях насилия между членами враждующих сект. Вопрос о том, кто правильнее и эффективнее славит лошадь все ещё не решён. Для того, чтобы отдать свой голос какой-либо секте, достаточно вырезать у себя на лбу её символ.

Люди поднимаются на крыши домов, чтобы выразить лошади свою поддержку. Не думаю, что она понимает, что происходит. Она впала в голодную кому. Каждый полюбил лошадь всем сердцем. Это видно по ставкам на дату ее смерти. Мало кто ставит на скорую кончину. Большинство выражают уверенность, что она ещё долго будет жить, окутанная нашей любовью и медленным и мучительным увяданием.

Но вот она делает последние рваные вдохи. Её обвисшая кожа трепещет, как старый шелк. Огромное мертвое тело обрушивается на дома.

Люди воют от восторга и горя. Всеобщее ликование захватывает и меня. Мы стая падальщиков, которая радуется гибели своего вожака.

Лошадь упала на дома, не повредив их. Её голова свисает вниз, до земли. Наконец все смогут прийти к ней, посмотреть в закатившиеся глаза и прикоснуться к вожделенному телу. Поток людей будет велик, а когда иссякнет, начнутся бунты.

Никто не хочет разбираться с мертвым гигантским трупом. Это грязно и дорого. Наша любовь еще покажет свою истинную личину. А пока мы можем только биться о землю, оплакивая потерю, хотя истинна наших слёз — жалость к самим себе.