Иди, Птенец! (джен)

Каждый день, медленно и терпеливо, я нашептывал окраинам свои идеи. Мое имя распространялось среди падших людей и порой слышалось даже на чистых центральных улицах. Оно доносилось и до Солнца, хотя уличить меня в злостных намерениях было невозможно. И тогда он мудро решил держать меня поближе к себе — чаще приглашать в дом и даже оставлять меня наедине с тобой. Может так он хотел задобрить меня, может просто играл роль порядочного городского главы. В любом случае, я был не против.

В один чудесный выходной день, после очередной прогулки по злачным местам, я пришел к вам на кухню и с удивлением увидел тебя за непривычным делом — ты собрался приготовить ягодный пирог. До нелепости огромный обеденный стол был загроможден пестрыми баночками и ингредиентами, и ты стоял над всем этим в полной растерянности.

— Ты слишком драматизируешь. Мина просто противный ребенок, а противные дети говорят гадости, — сказал Солнце, садясь напротив тебя с чашкой горячего чая.

— Никто не смеет помышлять о том, что эти руки на что-то не способны, — ты оскорбленно протянул вперед раскрытые ладони.

Мы с Солнцем вытянули шеи, чтобы получше их рассмотреть.

— Что ты ими делал?

Твои руки были покрыты толстым слоем черной сажи.

— Ловил мышонка, который живет за камином.

— Еще утром он жил у Мины в клетке… — тихо заметил Солнце и посмотрел через плечо на камин гостиной, в котором еще тлели угли.

Я сел рядом с тобой и раскрыл газету, искоса наблюдая за твоими действиями. Кому как не мне было знать, что эти твои талантливые руки нельзя оставлять без присмотра. Ты долго возился с тестом, а Солнце то и дело давал тебе советы. Это меня веселило. О, с каким предвкушением я ждал, когда твоё терпение кончится.

— Я сам! — рявкнул ты на Солнце, и облако муки поднялось над столом.

Ты привычно посмотрел на меня, выражая недовольство непрошенной помощью.

— Не лезь, — советовал уже я, когда Солнце в очередной раз открыл рот, за что сразу получил от тебя порцию возмущения.

Пока ты раскатывал по столу тесто, я отрешенно рассматривал газету и прислушивался к твоему пыхтению. Тесто липло и тянулось к твоим пальцам, и когда ты в ярости ударил по нему кулаком, я присыпал его мукой, не открывая взгляда от страниц.

Я кожей чувствовал, как Солнце злился и завидует. За много лет, проведенных вместе, я научился верно распознавать твои эмоции по едва заметным признакам и знал, когда можно и нельзя вмешиваться. Ему до этого было еще далеко. Все, что он сейчас мог — раздражать и ущемлять твое эго каждым своим нервным вздохом.

Через час на столе стоял неожиданно красивый пирог. Мы с тобой молча поднялись и смиренно склонили над ним головы. Ты исподлобья глянул на меня и кивнул в сторону Солнца. Я передал ему твой хмурый взгляд, и он повторил за нами. Под аккомпанемент тикающий часов, ты прочел несколько сентиментальных строк.

— Очень проникновенно, — я подмигнул озадаченному происходящим Солнцу.

Тут ты схватил нож и занес его над левым запястьем.

— Этого не нужно, — спокойно сказал я. — Здесь такое не сработает.

Пока Солнце склонился над столом, вырывая из твоих рук нож, я незаметно стащил и съел криво лежащую на пироге ягоду. Еще несколько минут тебе потребовалось на то, чтобы включить духовку. Солнце тем временем приходил в себя, держась за сердце. Наверное, то был первый за долгое время день, когда я был почти счастлив, ведь это всё так напоминала нашу предыдущую жизнь. Ты вернулся за стол, положил подбородок мне на предплечье и принялся читать скучные газетные статьи вслух.

— Тут некоторые буквы выделены жирным, — заметил ты, водя пальцем по абзацу. — А если их соединить…

Ты помолчал минуту, хмуря брови и безмолвно шевеля губами.

— Гниющему городу — гниющее светило, — произнес ты по слогам. — Какой забавный брак.

Солнце выхватил газету из моих рук и пристально всмотрелся в статью.

Духовка, разогревшись, тихонько звякнула. Ты запустил руку в форму с пирогом, вырвал из него часть начинки и бросил через плечо.

Пока ты возился с духовкой, с противным скрипом водя железом по железу и читая нужные заклинания, я разглядывал несчастного Солнце. Он совсем побелел, ссутулился и стал крошечным, почти незаметным за этим чудовищным столом. Он выискивал тайные послания на других страницах и только я один знал, как много интересного ему еще предстояло прочесть. Впереди меня ждало много работы: изводить людей — искусство тонкое и торопиться в нем никак нельзя.

Спустя полчаса дом заволокло дымом, руганью и жестоким смехом Мины.