Иди, Птенец! (джен)

То утро я помню смутно. Каким-то отрывками. Помню, как тот человек постучал в дверь. Как я открыл ему, а он меня оттолкнул. Помню этот тошнотворный звук, после которого тело упало на пол. Помню топот бегущих по лестнице ног и толпу силовиков, появившуюся на пороге.

— Здесь преступление! Один погибший.

— Он сам сюда пришел. Я его не трогал.

— Смертник, — задумчиво сказал один из них. — Он же у нас по планам должен быть на следующей неделе? И вроде в другом месте. Потом разберемся. Забирайте мальчишку.

Помню, как меня схватили под локти и выволокли из дома. Помню многие часы непонятных вопросов и жажды. И почти уже забыл, как моментально заснул на грязной койке и как позади лязгнул ржавый замок.

Проснулся я, кажется, даже более уставшим. В камере было холодно. Влажные серые стены пахли гнилой водой. Я был не один. Мой сокамерник — тощий патлатый парень, что-то яростно жевал и растирал ладонями костлявые ступни.

— Ты вовремя. Сейчас принесут завтрак.

Я не стал спрашивать, что же в таком случае он так усердно жует и решил пока не заговаривать с ним. Под низким потолком было маленькое окошко. Я посмотрел на улицу. Колючая проволока, увешанная лоскутами засохшей кожи. За ней унылый пустырь, в центре которого стоит слишком яркий киоск с лимонадами. Продавца в нем не было. За дверью кто-то шептался.

— Открывай ты.

— Я открывал в тот раз. Сейчас твоя очередь.

— Не хочу. Они меня пугают.

— Какой же ты… Ладно, я открою, а ты толкай.

Дверь распахнулась. В камеру, позвякивая, скользнул поднос с едой и дверь снова закрылась. Мой сосед поднял его и поставил на маленький столик между нашими кроватями. Он протянул мне тарелку. В ней пузырилась какая-то серая масса. Мне было плохо от одного взгляда на нее, но сосед ел с таким удовольствием, что мое отвращение сменилось интересом. Еда оказалась вполне сносной. Особенно если не обращать внимания на склизскость и подозрительную пульсацию во рту.

— Гордость губительна, — многозначительно сказал сокамерник. — От нее погибло много драгоценных птиц.

Я не знал, что ответить и просто жевал, а мой сосед начал рассказывать свою первую историю.

Эти птицы пышны, как сиреневые кусты и себялюбивы, как полнобокие луны. Они живут в густых лесах, где каждая владеет своими землями и не пускает на них сородичей. Для торопливой любви они слетаются на плешивые горы, мечтая скорее вернуться в свои гнезда.

Их перья белоснежны, и случайный путник, забредший слишком далеко в чащу леса и увидевший их, слепнет и теряет свою тропу. И пока он бродит по лесу, птица обгладывает его тело. Но путник не замечает этого. Он одержим. Он влюблен. Он жаждет прикоснуться к ослепительным крыльям.

А под перьями этими скрыто настоящее сокровище — красные, как капли крови, камни. Они всю жизнь растут на птичьей коже. Перья надежно укрывают камни от глаз мира и нет для птицы большего позора, чем оголить свою кожу перед недостойным. От такого она бросается в пропасть и разбивается о землю. Ведь камни может видеть только тот, кто искренне полюбит гордую птицу. Но птица, чей взор затуманен самолюбованием, уже и не видит этой любви.

Птица чахнет и древнеет, а камни покрывают её уродливыми наростами и утяжеляют крылья. И скоро птица не может их поднять. Камни раздирают изнутри её нежные глаза и разрастаются в горле, не давая глотать крыс и рассветную росу.

Тогда птица должна сбросить свою гордость и вырвать из себя камни. Самые тяжелые, крупные и красивые. Самые драгоценные. Самые скрытые. Такие, на которые даже сама птица не осмеливалась смотреть. Она должна вырывать их один за одним, пока крылья ее снова не станут легкими, а глаза не начнут видеть. Но гордая птица не может сделать этого. Она настолько привыкла защищать свое сокровище, что и сама боится к нему прикоснуться. Так и умирает, свесив крылья и не зная, какой уродливой она стала.

Сосед замолчал.

— Как тебя зовут? — спросил я, запивая серую жижу чем-то холодным и безвкусным.

— Мертвая Пятка.

— А я Птенец.

Он улыбнулся и утопил меня в своей доброте, чтобы я не рассмотрел безумия в его глазах.