Во мгновение ока (джен)

На изможденный дневной жарой Фес опустилась темная южная ночь, зажигая на высоком небосводе россыпи ярких мерцающих звезд. Узенькие пешеходные улочки, пронизывающие сетью старый город, постепенно опустели — его жители погрузились в сон. Однако же был как минимум один дом, обитателям которого было не до сна — шумный праздник, посвященный визиту заокеанских гостей, обернулся редчайшим переполохом, когда один из них, отхлебнув чая из предложенного стакана, повалился на пол без сознания.

Эта картина — бесчувственный Лобату, распростертый на ковре, встревоженная Жади, склонившаяся над ним и требующая врача, взирающий на все с ледяным спокойствием Саид и перепуганная Зорайде — стояла перед глазами у Лукаса, когда он в сопровождении нескольких угрожающего вида и крепкого телосложения молодцев шел по ночным улицам Феса. Люди Саида переговаривались между собой о чем-то на арабском, и все выглядело так, будто они ведут «подопечного» вовсе не в гостиницу, как было сказано, а на самую настоящую расправу. Лукас неприметно вздрогнул, вспомнив лицо соперника. Холодный и острый, как лезвие кинжала, взгляд Саида говорил о том, что этот человек способен на все. Возможно, даже на убийство, тем более, когда речь идет о женщине, самой важной женщине в судьбе их обоих. Бразилец почувствовал, как его тело каменеет от страха, страха не только за свою жизнь, но и за жизнь и безопасность Жади, однако уже через пару мгновений он испытал необычайный прилив сил: сердце, бьющееся с рекордной скоростью, разгоняло кровь по жилам, а мозг начал лихорадочно генерировать варианты бегства. Сгинуть здесь, где-нибудь в темной подворотне, зверски истерзанным этими дикарями? Ни за что! В такие минуты Лукас переставал узнавать сам себя.

Он шел чуть позади своего «конвоя», и очередной поворот улицы подсказал прекрасное и единственное в такой ситуации решение: кованая лестница, приставленная к деревянному настилу крыши, прямо-таки призывала его взобраться по ней и спастись от разбойников. Лукас сделал это незаметно для людей Саида и так легко, словно ему было двадцать лет. Он притаился между балок и увидел, как наемники заметались в растерянности — больше сомнений не осталось, их намерения явно недобры, а значит, расслабляться рано. С ловкостью циркового артиста — откуда в нем взялось столько прыти? — Лукас перебрался на соседний карниз и залез повыше, продолжая слышать доносящуюся снизу озлобленную и суетливую арабскую речь. Они его ищут, ищут и непременно найдут! Лукас с высоты наблюдал, как его преследователи мечутся по переулкам. Огромный выброс адреналина напрочь лишил его рассудка, и бразилец зачем-то попытался перелезть на ближайшую крышу по крайне неудобному и опасному выступу.

Ступня повисла над пропастью, не сумев ни за что зацепиться, кисти рук, отчаянно впившиеся в практически гладкий камень, предательски соскользнули, и мужчина сорвался. Острая, нестерпимая боль пронзила спину дважды: сначала при падении на деревянные доски, проломившиеся под резким ударом, точно соломинки, а затем при приземлении на каменную мостовую. Лукас запомнил лишь мелькнувшее на секунду звездное небо и страшную, но короткую, как выстрел ружья, мысль: «Какой бесславный конец».

* * *

В себя Лукас пришел уже в реанимации с катетером в носу, весь обклеенный какими-то датчиками. Не сразу поняв, что произошло, он хотел было встать, но тело его совершенно не слушалось — сил хватало разве что на то, чтобы моргнуть глазами. Медбрат, дежуривший у койки больного, прочел в его взгляде немой вопрос: «Что со мной случилось?» Молодой араб на французском языке принялся успокаивать пациента, чтобы тот не нервничал — Лукас понял это по тону, каким говорил сотрудник больницы. Однако ему не нужны были эти никчемные фразы, на каком языке бы они ни были произнесены, ему была нужна информация. Что произошло после падения? Как он очутился в реанимации? Что теперь с ним будет? Увы, в чужой стране узнать все это было не так легко. Осталось просто ждать… Вот только ждать чего?

Али на пару с окончательно пришедшим в себя Лобату спешили в больницу. Ахмед, слуга сида Али, накануне нашел Лукаса в полумертвом состоянии посреди обрушившегося деревянного настила, чем, вероятно, спас ему жизнь. Врачи сразу сообщили, что положение серьезное и требуется срочная операция, но подробностей никто не знал. Лобату был в полнейшем ступоре — мало того, что он сам попал в пренеприятную ситуацию, так еще и Лукас чуть не отправился на тот свет! И как он только взглянет в глаза Леонидасу?.. Ну почему он не смог убедить коллегу и сына своего старого друга не ходить на этот проклятый вечер? Зачем пошел на поводу у Лукаса? Лобату сильно нервничал и не очень-то старательно боролся со жгучим желанием приложиться к «фляге спокойствия», но рука марокканца, уверенно сжимающая ладонь, и его убаюкивающие речи не давали осуществить желаемое.

По светлым коридорам госпиталя деловито сновали доктора в белых халатах, санитарки в хиджабах толкали перед собой тележки с бельем и медицинским инвентарем, но в целом не было привычной для больниц суматохи — даже обеспокоенные родственники пациентов вели себя очень сдержанно и культурно, никто не повышал голос, не суетился. Сид Али провел совершенно растерявшегося Лобату к лечащему врачу Лукаса, который не слишком был настроен на беседу.

— Поймите меня правильно, — отпирался хирург, — эта информация конфиденциальна, я могу сообщить о состоянии больного только родственникам.

— Но Лукас иностранец! — возразил Али. — Сеньор Лобату его коллега и друг семьи, я тоже не посторонний человек, мы имеем право знать информацию хотя бы для того, чтобы сообщить ее в Бразилию.

— Хорошо, если вы настаиваете, — согласился врач и поправил очки. — У пациента тяжелая травма позвоночника, нами была проведена экстренная операция, и в дальнейшем потребуется еще ряд вмешательств, но, к сожалению, чувствительность нижних конечностей утрачена. С большой долей вероятности, навсегда.

— Аллах, какое несчастье! — пораженно воскликнул Али.

— Что, что такое? — встревожился Лобату, ни слова не понимающий по-арабски.

— Доктор сказал, что Лукас не сможет ходить.

— Абсолютный кошмар! — пришел в ужас бразилец. — Но… но, возможно, это какая-то ошибка? Ведь еще не было проведено достаточного количества обследований, и врачебные ошибки никто не отменял! Не так ли, сеньор Али? — пытался он утешить самого себя.

Али перевел эту реплику качающему головой хирургу.

— Врачебные ошибки случаются, но поверьте моему тридцатилетнему опыту оперирующего травматолога: у вашего коллеги нет шансов встать на ноги. Вы должны благодарить Аллаха уже за то, что он остался жив.

— Мы можем навестить его? — поинтересовался Али.

— Сегодня мы переведем его в обычную палату, но не задерживайтесь и не утомляйте больного разговорами. А теперь прошу меня извинить, в отделении много работы.

С этими словами врач удалился по делам, оставив обескураженных посетителей наедине с шокирующим фактом. Оба молча погрузились в свои мысли и корили себя за то, что никак не смогли предотвратить несчастный случай, даже религиозный Али, во всем уповающий на волю Аллаха, заметно помрачнел. Лобату же вовсе чуть не поплохело, но он изо всех сил старался держать себя в руках и думал, что при форс-мажорных обстоятельствах отделение кардиологии всего двумя этажами ниже.

* * *

— Черт знает что! — Леонидас беспокойно расхаживал туда-сюда по своему кабинету, жалуясь Альбьери на сына. — Просто немыслимое, возмутительное ребячество! Взрослый мужчина, женатый, имеющий дочь, вот-вот займет руководящий пост в серьезнейшей компании, а все туда же — побежал за чадрой, будто ему только-только сравнялось двадцать!

— Леонидас, не нервничай! — невозмутимо проговорил Альбьери, рассевшийся на кресле. Успокаивать кого-либо, особенно Леонидаса, совсем не его конек — доктору было проще вывести новую породу телят, чем произнести слова утешения.

— Не нервничай? — язвительно переспросил Феррас. — Ты хоть понимаешь, что Лукас срывает мне контракты на востоке? Мы с этими арабами не за один день договаривались о сотрудничестве, возводили деловые мосты, налаживали контакты. Для чего? Чтобы мой безответственный сын, поддавшись порыву юношеской ностальгии, запорол репутацию компании навсегда?!

— Ты утрируешь.

— Нет, Альбьери, я не утрирую, это ты недопонимаешь элементарных вещей. Слушаю! — Леонидас все тем же раздраженным тоном ответил на перебивший его пламенную речь телефонный звонок. — Лобату, как хорошо, что ты вышел на связь! Я уже сам хотел звонить в гостиницу и узнавать, где вы пропадаете с Лукасом… Что?! — мужчина резко изменился в лице, услышав какую-то неприятную весть.

— Все в порядке? — подал наконец признаки заинтересованности Альбьери. — Что-то случилось с Лукасом?

— Как это произошло? Как он сейчас себя чувствует? — замахал рукой на старого приятеля Феррас, дабы тот не мешал ему разговаривать. — Только этого не хватало! Ладно, я понял тебя. Будь на связи, я прилечу ближайшим рейсом.

— Да что же стряслось, в конце концов?

— Я так и думал! — взревел Леонидас, будучи уже на пределе. — Я нутром чуял, что добром эта поездка не кончится! Лукас оказался в больнице! Упал с высоты.

— Как?! — не на шутку встревожился Альбьери.

— А я откуда знаю? Лобату двух слов связать не может, не иначе как напился.

— Леонидас, я сам туда полечу, — доктор вызвался помочь крестнику. — Я переговорю с врачами, организую перелет, все будет хорошо. Доверься мне, лишние переживания тебе ни к чему. Вот увидишь, с Лукасом не произошло ничего страшного, если бы произошло, тебе бы уже сообщили.

— Сеньор Леонидас? — в дверях послышался надменный женский голос. — Что-то случилось?

— Случилось, Маиза. Еще как случилось. Твой инфантильный муж умудрился упасть с высоты и теперь находится в больнице.

— Неужели? — равнодушно произнесла Маиза, ни одной ноткой не выдав волнения. — Он что же, пытался забраться ночью в окно к возлюбленной?

— Маиза! — искренне возмутился Альбьери. — Как ты можешь говорить такое?

— А что? Лукас мне больше не муж, во всяком случае, он сам уже не считает себя моим мужем, почему я должна переживать из-за его безрассудных поступков? Пусть за него переживает та, ради которой он их совершает.

— Между прочим, в этом есть доля и твоей вины! — упрекнул ее Леонидас. — Если бы вы строили свой брак, как два взрослых человека, Лукас бы не застрял в возрасте мальчишки!

«Какое точное определение: застрял в возрасте мальчишки», — усмехнулась про себя Маиза. Она ничего не ответила на претензии свекра и, гордо вздернув подбородок, поднялась наверх, к себе в комнату, где наконец могла сбросить маску хладнокровия. Нет смысла притворяться перед зеркалом, и Маиза устало взглянула в глаза своему отражению, где словно бы увидела двадцать лет, потраченных впустую. Женщина задумалась: что, если бы когда-то она выбрала другой путь, другого человека? Какой стала бы ее жизнь к этому времени? Если бы ей, как по волшебству, довелось встретить юную Маизу, она сказала бы, чтобы та бежала без оглядки и строила свою судьбу совсем иначе. Сеньора Феррас с горечью улыбнулась — она не выбрала бы иную дорогу даже тогда. Вот, что было хуже всего.

* * *

Лобату на пару с Али осторожно вошли в палату к больному. Оба, не сговариваясь, прятали взгляд и не знали, с чего лучше начать беседу. Али заговорил первым с вымученной улыбкой:

— Лукас, ты нас всех очень удивил! Ходили слухи, что весь Фес можно обойти по крышам, но я даже представить не мог, что кто-то решится проверить это утверждение на практике! Как ты себя чувствуешь?

— Сеньор Али, Лобату, — Лукас пристально следил за гостями с тех пор, как только они показались в дверях, — я вижу, вы хотите мне что-то сказать, но не решаетесь. Ну же, смелее.

— Лукас, — подал голос Лобату, — тебе показалось, мы всего лишь пришли справиться о твоем здоровье. Я уже звонил несколько раз Леонидасу, скоро здесь будет Альбьери и займется твоим перелетом домой.

— Лобату, — больной закатил глаза, — я не чувствую ног. Вообще. Вы уже в курсе, но не хотите меня беспокоить, а может быть, вам известно то, чего пока не знаю я. Так?

— Лукас, — Али прислонился рукой к каретке больничной койки и сочувственно посмотрел на него, — в жизни случается так, что Аллах иногда посылает нам испытания. На первый взгляд, они кажутся человеку неподъемной ношей, которую он не в силах понести, но истина в том, что Аллах никогда не дает нам горестей больше того, что мы способны вытерпеть. Человек гораздо сильнее, чем он сам о себе думает.

— Я не смогу ходить? — напрямую задал вопрос Лукас. — Говорите, я имею право знать!

— Лукас… — Лобату в нерешительности взглянул на Али, будто просил его одобрения. — У тебя серьезная травма позвоночника, лечение будет непростым и долгим. Ты должен морально настроиться на борьбу.

Больной тяжело вздохнул и устремил взгляд в потолок — опять эти недомолвки. Лобату абсолютно не умеет притворяться, у него просто не хватает смелости выложить все, как есть. Меньше всего на свете в этот момент Лукасу хотелось разговаривать с кем-либо. Али дал знак спутнику, чтобы тот больше не тревожил его.

— Что ж, врач предупредил нас о том, что тебе пока нельзя переутомляться, — спокойно произнес Али. — Тебе нужно отдыхать и набираться сил, чтобы побороть болезнь, а завтра мы навестим тебя снова. До свидания, Лукас. Подумай о том, что я тебе сказал, — на прощание обернулся на пороге мудрый араб.

Дверь закрылась за посетителями, и Лукас остался наедине со своими тягостными мыслями. «Побороть болезнь», — прозвучало эхом в голове, словно издевка. Разве это грипп, чтобы его взять и побороть? Из глаз впервые за то время, пока Лукас находился в сознании после операции, градом покатились слезы, которые он совершенно не пытался сдерживать. Он предполагал, что Лобату из жалости решил не шокировать его вот так сразу известием об инвалидности, но в некоторых случаях лучше уж рубить с плеча, чем отрезать по кусочкам. Жаль, что окружающие этого не понимают из-за якобы «заботы».

Жизнь устроена странно. Еще вчера миром Лукаса была его любовь к Жади, стремление во что бы то ни стало отвоевать у судьбы право на счастье, которое ускользало от них двоих так долго. Двадцать лет он думал, что его связывают по рукам и ногам путы безысходных обстоятельств, но теперь понял, что значит безвыходная ситуация в прямом смысле этого слова. Быть узником собственного тела, вернее, собственной немощи, куда ужаснее, чем заложником родительского авторитета или ответственности перед дочерью. Все происходящее казалось кошмарным сном. Лукасу страшно было даже подумать о том, что такие доступные для большинства людей вещи, как самостоятельно встать с кровати, дойти до кухни и налить себе воды, своими ногами спуститься или подняться по лестнице, прогуляться босиком по пляжу, где набегающие волны щекочут ступни, да просто способность пойти туда, куда необходимо, не пользуясь неповоротливой инвалидной коляской, остались для него в прошлом. На долгое время, если не навсегда. Как мало, оказывается, человеку нужно для счастья! Ну почему он выдумывает себе тысячу проблем, когда на самом деле не имеет ни одной?.. Его мир больше не Жади, Жади осталась где-то там, в прошлой жизни, в здоровой жизни. Его мир отныне — это больницы, четыре стены и кровать, а больше в нем Лукасу ничего и не требуется.

Размышляя так, он не заметил, как дверь в палату вновь легонько отворилась. Перед Лукасом возник женский силуэт в черной парандже, которую посетительница тут же сорвала с себя. Улыбаясь белоснежной улыбкой, на него горящими от любви глазами смотрела Жади.