Во мгновение ока (джен)

— Взгляни, эти цветы отлично смотрятся, — Жади с улыбкой продемонстрировала Таис лилии в изящной керамической вазочке. — Поставим их на подоконник, с ними магазин выглядит еще уютнее.

— Да, очень красивые, — согласилась Таис, потирая пальцами висок. — Только запах от них тяжеловатый.

— Думаешь? — Жади удивленно приподняла брови. — Я могу убрать.

— Да нет, оставь, Жади. Просто мне сегодня слегка нездоровится.

Жади пожала плечами и поставила вазу к окну. Сквозь стекло она засмотрелась на колыхающуюся на ветру листву акации.

— Знаешь, Таис, — задумчиво говорила Жади, — недавно я поняла, что становлюсь все меньше и меньше похожей на себя прежнюю. В юности мне было достаточно одного взгляда, одного соприкосновения пальцев, чтобы потерять голову. Потерять голову на двадцать лет из-за такой ерунды — ты только вдумайся! Но теперь я стала старше, мудрее, я уже не позволю первому встречному украсть свое сердце и сломать мне жизнь.

— Ты говоришь о ком-то?.. — улыбнулась сквозь недомогание Таис.

— Нет! — уверенно отрезала Жади. — Здесь у меня появилось много времени, чтобы побыть вдали от всех и от всего, подумать как следует о своей жизни. Я оглядываюсь назад и понимаю, что многие проблемы придумала себе сама. Придумала то, чего не было…

— Так не бывает, — возразила Таис. — Разве любовь можно придумать? Она либо есть, либо нет.

— Бывает, просто тебе сложно понять. Я не хотела посмотреть в глаза правде, признать, что Лукас не герой из красивого романа, я лишь упрямо продолжала мечтать о нем. На самом деле я никогда не значила для него столько же, сколько он для меня. Я рисковала всем, меня могли вывести на площадь и забить плетьми, а чем рисковал он? Расположением своего отца? Богатым домом, прислугой? Комфортной жизнью?

— Ты строга к нему, Жади.

— О нет, напротив, я слишком долго жила иллюзиями и оправдывала все его неблаговидные поступки, находила им объяснение. Хватит. Лукас остался в прошлом.

— Но ты все еще говоришь о нем.

— Уже не так, как раньше. Мне вспомнился наш разговор в больнице, когда я видела его в последний раз. В тот момент я была слишком взбудоражена случившимся, я видела перед собой единственную цель: развестись с Саидом и воссоединиться с Лукасом, в каком бы состоянии он ни был. Я не заметила… — Жади сделала паузу и глубоко вздохнула. — Не заметила, какими глазами он смотрел на меня, а сейчас вспомнила и все поняла. Он отказался от меня уже тогда, Таис. Болезнь оказалась для Лукаса новой непреодолимой преградой, и он решил все сам, не спрашивая меня, не интересуясь моим мнением. Он знал, что вместе мы уже не будем, но, как всегда, побоялся сказать мне об этом в открытую.

— Прости меня, Жади, но я, наверное, пойду, — перебила ее заметно побледневшая Таис. — Останься в магазине. Если что, Эрик скоро уладит дела с грузовым паромом на пристани и придет.

— Что с тобой, Таис? — забеспокоилась Жади и подошла к ней.

Таис шла к выходу, чуть пошатываясь, но в какой-то момент ее закачало сильнее, и она едва-едва удержалась на ногах. Жади подхватила обмякшую подругу.

— Аллах, да ты вся горишь! — испугалась марокканка. — Это похоже на лихорадку.

— Возможно, — слабо улыбнулась молодая женщина. — Мне нужно отлежаться.

— Будь здесь, я сбегаю за помощью! Донна Флор должна быть дома. Подожди меня, Таис, я мигом! — оставив ее полулежать в мягком кресле в подсобке, Жади ринулась за подмогой.

* * *

— Таис, доченька! — всхлипывал над постелью больной Орестес. — Флор, это не опасно?

— На малярию не похоже, — заключила Флоринда, осмотрев ее. — Но я не врач, надо вызвать бригаду из Белена.

— Таис! — Эрик ворвался в дом и бросился к жене, едва не перевернув попавшуюся на пути табуретку. Он склонился над Таис и встревожено гладил ее болезненное лицо, а затем повернулся к Жади: — Жади, ты должна была сразу найти меня, как только это случилось.

— Но до дома донны Флор было гораздо ближе, чем до пристани! — возразила Жади.

— Это неважно, — перебил ее Эрик. — Жади, запомни, пожалуйста: в таких случаях прежде всего ставь в известность меня, если я в деревне.

— Эрик, ты напрасно так нервничаешь, — упрекнула его Флор. — Таис отлежится пару дней и придет в себя.

— Вы так уверены?.. Впрочем, — мужчина виновато опустил глаза, — в любом случае, спасибо тебе, Жади. Иди в магазин, он не должен пустовать.

— Я могу забрать Нико к себе на эти дни, — предложил Орестес.

Таис пошевелилась и открыла замутненные лихорадкой глаза. Она посмотрела на мужа странным взглядом, будто не узнавая его.

— Эрик? — пролепетала она сухими от жара губами.

— Таис! — заулыбался тот. — Ты очень напугала нас всех!

— Мне так плохо, — простонала Таис.

— Потерпи, любимая, скоро все пройдет, — шептал Эрик, сев у ее постели и целуя худенькую руку. — Я с тобой, я всегда буду с тобой.

— Идемте, идемте, — Флор вывела из комнаты озабоченных Орестеса и Жади. — Ей нужен покой и тишина.

Жади напоследок обернулась, глядя на внезапно заболевшую подругу и ее мужа. Марокканку посетило странное чувство дежавю — ей показалось, что она где-то когда-то видела похожую картину. Однако она не стала задерживаться и покинула дом друзей.

* * *

На джунгли опустилась ночь. Жади с ногами забралась на простую деревянную кровать с ватным матрасом и сидела, обхватив колени руками. Она смотрела в окно на то, как над деревней яркой россыпью зажигаются звезды. Вдали от огней больших городов звезды на небосклоне сияли куда ярче. Небо рассекала надвое мерцающая туманная коса Млечного пути.

Хадижа сонно потянулась на соседней кровати и перевернулась на другой бок.

— Мама, ты не спишь?

— Нет, моя принцесса, — Жади улыбнулась и села на постель дочери.

— О чем ты думаешь? — заспанным голосом поинтересовалась Хадижа.

— О жизни. О нас с тобой. О прошлом, о будущем…

— Ты думаешь о папе?

— И о нем в том числе, — кивнула Жади.

— Ты так и не рассказала мне, почему вы поссорились.

— Ах, Хадижа… Иногда, — марокканка смахнула слезинку с ресниц, — мы идем к какому-то решению всю жизнь. Я шла к решению расстаться с твоим отцом очень долго. Много боялась, сомневалась… Не хотела навредить тебе.

— Но почему? — недоумевала девочка. — Мой папа всегда был хорошим мужем: щедрым, заботливым, он дарил тебе столько золота!

— Если бы все было так просто, моя принцесса, — с грустью улыбнулась Жади и ласково погладила дочь по голове. — Ты знаешь, что я росла в Бразилии. Здесь люди вступают в брак по велению сердца. Я мечтала о том дне, когда встречу свою любовь — одну и на всю жизнь. Мечтала, что выйду за этого человека замуж, буду заботиться о нем, подарю ему детей…

— За того, чью семью ты совсем не знала? — удивилась Хадижа. — А если бы он оказался плохим, недостойным человеком?

Жади еле слышно всхлипнула и продолжила рассказ:

— Я не думала об этом тогда. Моя мама рассказывала мне о наших обычаях, традициях, но я почему-то не относила эти рассказы к себе. Мне казалось, что у меня все будет по-другому. А потом мамы не стало… И я переехала в Фес. Там меня выдали замуж. Я почти не видела твоего отца до свадьбы. Я… — она сделала паузу, чтобы собраться с духом. — Я не любила его, Хадижа. И не полюбила потом.

— Ты не любила папу?.. — девочка разочарованно округлила глаза.

— Нет, моя принцесса. Одно время я очень хотела сбежать в Бразилию, чтобы жить самостоятельно, жить так, как я захочу. Что я только ни выдумывала, — Жади невольно улыбнулась, вспомнив про авантюры своей молодости. — Так продолжалось около десяти лет. Однажды Саид не выдержал и дал мне развод, но вдруг я узнала, что жду тебя. По нашим законам после твоего рождения я была вынуждена расстаться с тобой и отдать тебя отцу. Я так отчаялась, что решила бежать в пустыню с младенцем, но люди Саида меня нашли. Тогда я поклялась стать хорошей, верной женой твоему отцу, чтобы никогда не разлучаться с тобой, мое сокровище. Я по-прежнему жила с нелюбимым мужем, но всякому терпению приходит конец. Я захотела развестись, а твой отец согласился дать развод лишь в том случае, если ты останешься в его семье и не будешь видеться со мной.

— Я не верю! — по вискам Хадижи тонкой струйкой стекали на подушку слезы. — Мы так хорошо жили, ты была такая веселая, так танцевала и улыбалась! Разве несчастные люди так себя ведут? Ты не могла быть несчастной с моим папой!

— Увы, Хадижа, улыбки не всегда означают счастье.

— Но папа тебя любил?

— Любил. Конечно, он любил меня. По-своему, — чуть погодя добавила Жади.

— И все-таки я не могу понять, как можно не полюбить того, кто так любит тебя, — недоумевала Хадижа. — Это несправедливо, папа не виноват в том, что ты его не любила!

— Нет, не виноват, — понуро согласилась Жади. — Но и я не виновата в том, что не имела к нему чувств. Чувства — особая вещь, они не возникают по заказу.

— А как они возникают?

— Когда-нибудь узнаешь, — загадочно улыбнулась Хадиже мать.

— Нет, — Хадижа тяжело вздохнула, — я не могу понять того, что ты говоришь. Я хочу спать, мама, на завтра задавали столько уроков…

Через некоторое время девочка заснула, но Жади после откровенного разговора с дочерью мучила бессонница. В темной комнате она аккуратно зажгла настольную лампу и, убедившись, что ее свет не мешает Хадиже, взялась за ручку с бумагой. Это было безумием с ее стороны, и она это понимала. Однако Жади ничего не могла поделать с непреодолимым желанием поделиться переживаниями с таинственным гостем, незнакомцем, как он сам себя называл, этим необычным египтянином по имени Зейн. В нем было что-то манкое, загадочное. Он был похож на мужчину, имеющего твердую опору под ногами, всем своим видом он излучал внутреннюю уверенность и гармонию. Возможно, Жади только так казалось, но это было именно то, чего ей самой так не хватало.

В каком-то лихорадочном бреду, будто это она была больна, а не Таис, Жади принялась писать, многократно зачеркивая слова, фразы и исправляя их поверх написанного. Лист выглядел до того неаккуратно, что марокканка решила переписать письмо на чистовик — она не любила неопрятности. В результате кропотливого труда вышло следующее:

«Уважаемый сеньор! Простите, что не обращаюсь к Вам по имени — для меня это непривычно. Тем более, Вы сами просили меня воспринимать Вас как незнакомца, а у незнакомцев нет имен. Сейчас мне жизненно необходимо поговорить с кем-то, кто мог бы меня выслушать и понять, но, боюсь, здесь никто не сможет уяснить сути моих тревог.

Мы с Вами похожи — я, как и Вы, арабка, но я не принадлежу всецело арабскому миру. Так вышло, что полжизни я провела в Бразилии, а вторую половину, даже больше — в восточной стране, где была замужем за человеком, которого мне в мужья определили родственники. Я пыталась полюбить его, но не смогла, и теперь мы с дочерью живем здесь, в уединенной деревне.

Моя дочь — дитя Востока. Она кровь от моей крови, но она совсем не похожа на меня. Ей чужды те ценности, которые близки мне, она смотрит на мир иначе, чем я. Это заставляет меня теряться, я не знаю, как объяснить ей, почему вдруг ушла от ее отца, почему я его не полюбила. Иногда я и сама задаю себе этот вопрос: почему? Там, на моей исторической родине, я видела, как женщины выходят замуж по договоренности и затем счастливо живут с мужьями. Моя кузина, например, хотя она и жила потом в Бразилии. Время от времени я думала, что со мной что-то не так. Я никогда не была своей в родной стране.

Но и здесь я чужая. Со своими представлениями о жизни, о любви я жестоко обжигалась, и не раз. Я не могу понять, кто я — арабка или же бразильянка? В каком мире мне жить, как строить свою судьбу, на что опираться?

Вы, сеньор, научились сочетать в себе оба начала. Если бы Вы только могли научить этому и меня! Я каждый раз прихожу в такое отчаяние, когда вижу непонимание и осуждение в глазах дочери! Не сочтите это письмо и мою просьбу за дерзость. Если бы Вы сами не дали мне свой адрес, я ни за что бы не побеспокоила Вас. Ответа не требую — мне всего лишь нужно было рассказать кому-то о том, что накопилось у меня на душе.

С глубоким почтением, Жади»

Жади еще раз перечитала письмо и сложила его вдвое. Отправлять ли? Она выговорилась, ей стало легче. Возможно, не стоит компрометировать себя лишний раз…

Жади решила, что письмо может спокойно долежать в ящике письменного стола до утра, погасила свет, легла на кровать и погрузилась в долгожданный сон.