Во мгновение ока (джен)

Лукаса, незадолго до этого преодолевшего непростой перелет через океан, на специальном транспорте доставили домой. Он безучастно лежал на носилках и смотрел вверх, пока санитары протаскивали его в дверь, как какую-то мебель. Около него суетились Альбьери, руководящий процессом, Далва, заливающаяся слезами и причитающая о несчастной судьбе своего мальчика, Леонидас, от беспокойства не знающий, куда себя деть. Дом, с одной стороны, не изменился — все та же лестница и диван со старой обивкой в гостиной, растения в кадках, а гирлянды, развешанные вдоль стены, до сих пор не убрали с Рождества. Однако Лукас не мог отделаться от ощущения, что все вокруг стало иным, чужим, незнакомым и даже отчасти тошнотворным. А может, это просто он сам переменился и видит все не так, как раньше.

Маиза вышла к перилам и пристально посмотрела вниз, прямо в глаза супругу. Он тут же прикрыл их, будто говоря: «Только тебя мне сейчас не хватало». Маиза усмехнулась — от Лукаса нельзя было ждать другой реакции. Она знала, что ее муж принадлежит к породе людей, фанатично бегущих от проблем вместо того, чтобы их решать. Уйти ото всех, закрыться в своей скорлупе, где никто не достанет, где все хорошо, из реальности погрузиться в желанный и бескрайний мир собственных грез — высшее благо для них. Но на этот раз Лукасу бежать некуда, и Маиза поняла, что злорадство в ее душе преобладает над жалостью. Он уезжал, чтобы навсегда воссоединиться со своей ненаглядной марокканкой, о которой мечтал двадцать лет, а вернулся калекой. Определенно, в этом есть некая ирония. Маиза не испытывала по поводу своих эмоций угрызений совести — судьба шутит над людьми куда более бессовестно, так что же тут предосудительного?

— Ему необходимо обеспечить полный покой в течение трех месяцев, — назидательно говорил Леонидасу Альбьери, когда Лукаса наконец разместили на кровати. — Потом он может начать пересаживаться на кресло и понемногу начинать учиться им управлять, но без перегрузок!

— Да-да… — рассеянно отвечал Леонидас, внезапно и очень непривычно для себя притихший. Он в ужасе смотрел на Лукаса, еще недавно бывшего здоровым и передвигавшегося на своих ногах, что людьми воспринимается как естественная обыденность. Феррас-старший вновь почувствовал себя слабым и беспомощным, как когда-то давно. Однажды он наблюдал, как на его глазах угасает любимая жена, а он не мог ничего поделать с проклятой болезнью, отбирающей у него самое дорогое. Однажды он притронулся рукой к гробу сына и осознал, что больше никогда не услышит его голос, не обнимет его и не увидит, как тот взрослеет и мужает. Ныне другой сын Леонидаса оказался в крайне незавидном и уязвимом положении, а он не способен никак облегчить его состояние.

— Я дам тебе контакты одного хорошего реабилитолога, мы когда-то пересекались с ним по работе, — все тем же размеренным тоном вещал Альбьери. — Это прекрасный специалист, он разработает для Лукаса индивидуальную программу занятий, чтобы поддерживать организм в тонусе.

— Лукас, мальчик мой! — хлопотала пожилая негритянка у постели больного. — Тебе удобно? Давай, я подложу под голову подушку. Хочешь поесть? Я как раз испекла твой любимый пирог.

— Далва, ничего не нужно.

— Как же это так — не нужно? Ты вернулся из такой дальней дороги и даже ничего не съешь?!

— Далва, не стоит. Пусть Лукас немного отдохнет, адаптируется к домашней обстановке, а то он кроме больничных палат и самолетов за последнюю неделю ничего не видел.

— Альбьери, давай выйдем ненадолго, я хочу кое-что спросить, — попросил друга Леонидас.

— Спрашивай, Леонидас, — ответил доктор, прикрыв дверь в комнату Лукаса.

— Это… безнадежно? Он не встанет?

— Леонидас, никто не может дать стопроцентной гарантии как в том, так и в другом случае…

— Не надо, не жалей меня. Скажи, как есть. Я знаю, что ты все знаешь — ты говорил с врачами и в Марокко, и здесь.

— Пойми, у Лукаса тяжелая травма. Поврежден спинной мозг, а это очень серьезно.

— Ясно, — обреченно произнес Феррас.

— Но не теряй надежды! Никогда нельзя терять надежды! В практике бывали случаи, когда…

— Альбьери, хватит, — прервал его Леонидас и беззвучно зарыдал. — Ну почему всегда моя семья? Почему беды не приходят в другие дома, почему всегда наш? Селина… Она была так молода, так хотела жить! А Диогу? Как ужасно все сложилось тогда, я до сих пор не могу без содрогания вспоминать вечер авиакатастрофы. И Лукас! Вот за каким, за каким чертом он полез на эту крышу?

— Леонидас, у меня нет ответа на твои вопросы, — со скорбью в голосе произнес седовласый профессор. — Но я верю, что однажды человечество научится побеждать любые болезни и саму смерть. Быть может, кто-то уже сделал серьезный шаг к этой победе?..

— Это все твоя философия, — махнул рукой Феррас и чуть ослабил галстук. — Мне от нее ни капли не легче, от нее никому не легче. Я живу реальностью, а реальность такова, что единственный мой оставшийся в живых сын стал инвалидом! Как мне с этим примириться, как?! Я всегда хотел, чтобы он повзрослел, научился думать своей головой, делал для этого все возможное, и ты только взгляни, какой итог! Разве он думал об отце, когда решил поиграть в супергероя? Думал о дочери? Жене? О Далве, в конце концов? Нет, он думал исключительно о чадре, как какой-то безмозглый мальчишка! И где она теперь, эта чадра, м? Живет своей жизнью, как жила до этого, а нам ухаживать за ним до конца дней!

— Леонидас, ты преувеличиваешь. Со временем Лукас будет вполне способен обслуживать сам себя хотя бы в элементарном.

— Да-а, еще скажи, что он заживет полноценной жизнью! Сидя на этой-то телеге! Мне страшно подумать, что будет с моей семьей, когда меня не станет. Одна надежда на Мел! Вот кто сможет стать достойной наследницей.

Альбьери промолчал. Они с Леонидасом всегда говорили на разных языках, несмотря на многолетнюю дружбу. Вот и сейчас он хотел бы сообщить, что сотворил невероятное, что у Леонидаса есть возможность увидеть покойного сына вновь, но разве станет его кто-то слушать?.. Нет, никто из этой семьи не готов к такому.

* * *

— Зачем ты пришла? — Лукас устало посмотрел на Маизу, которая специально дождалась момента, когда в комнате больного никого больше не будет.

— А что, нельзя? — изогнула она безупречную по форме бровь.

— Ты решила поиздеваться надо мной, я по твоему лицу вижу. Так вот, знай, Маиза, я чувствую себя сейчас настолько плохо, что никакие твои упреки не сделают мне хуже.

— Кто сказал, что я собираюсь издеваться над тобой? — многозначительно проговорила Маиза, отвернувшись к зеркалу и поправляя прическу.

— Ты уже это делаешь. Прошу тебя, оставь меня одного.

— Нет, Лукас. Ты так часто сбегал от меня, что теперь уж я не упущу возможности поговорить с тобой с глазу на глаз. У нас будет очень много времени.

— Жаль, что я не разбился насмерть.

— Неужели? Ты предпочел бы смерть моему обществу? — усмехнулась Маиза и уселась напротив кровати. — Спасибо за комплимент, Лукас.

— Я предпочел бы смерть такой жизни, — вздохнул он. — Впрочем, я не хочу с тобой откровенничать на эту тему. Лучше скажи, где Мел?

— Мел слишком занята устройством собственной личной жизни, — в голосе Маизы засквозила обида. — Ей нет дела до домашних проблем, она просто копия своего отца.

— Не понял, о чем ты говоришь? — удивился Лукас.

— Пока ты гонялся за счастьем в Фесе, нашу дочь окрутил охранник, а она даже не пытается сопротивляться.

— Что?! Шанди? Как это произошло?

— Мел наивная доверчивая девочка. Она настолько не ценит себя, что готова поверить любому проходимцу, изображающему симпатию. Очевидно, что кто-то рано или поздно воспользовался бы ее слабостью.

— Маиза, мы потом с тобой это обсудим, — Лукас накрылся одеялом. — Я не в состоянии решать какие-либо вопросы.

— Понимаю, — язвительно закивала его жена. — Теперь ты действительно мало что можешь решить, но правда в том, что ты никогда к этому и не стремился. Всегда прятался, вот как сейчас. Если бы ты интересовался дочерью раньше, вникал в ее трудности, ничего этого бы не произошло!

— Можно подумать, ты ей интересовалась, — пробубнил он из-под одеяла.

— Не тебе меня упрекать! — вспылила Маиза. — Я всегда хотела для Мел лучшего будущего, ради этого я наплевала на себя и свою жизнь, оставшись с тобой! А что делал ты? Жалел о том, что много лет назад не сбежал со своей марокканской любовницей? Предавался мечтам о вашем несостоявшемся счастье? Наша семья никогда для тебя не существовала, никогда! В твоих фантазиях у тебя была другая семья, гораздо лучше реальной, и ты жил в ней!

— Маиза, хватит! — разозлился Лукас. — Ты хотя бы осознаешь, что произошло?! Для меня уже нет ни прошлого, ни будущего, я инвалид, понимаешь, ин-ва-лид! Все твои претензии для меня не значат ровным счетом ничего!

— Что, и Жади ничего не значит? — не удержалась она от сарказма.

— Я не желаю продолжать этот разговор, — больной уставился в потолок и твердо решил не поддаваться больше ни на одну провокацию.

— Ладно, — пожала плечами Маиза, — разговора у нас и впрямь сегодня не выйдет.

В комнату неторопливым шагом, смотря себе под ноги, вошел Леонидас. Он приблизился к кровати Лукаса и деловито поинтересовался:

— Как ты чувствуешь себя, сынок?

— Замечательно, — бесстрастно ответил тот, по-прежнему глядя в одну точку на потолке.

— Я оставлю вас, — Маиза покинула спальню.

— Я долго и обстоятельно разговаривал с Альбьери. Лукас, будь уверен: мы сделаем все возможное и невозможное, чтобы поставить тебя на ноги.

— Господи, да оставьте же вы меня, все вы! — Лукас был уже порядком раздражен.

— Я понимаю твои чувства, но нельзя опускать руки! — строго сказал Леонидас. — Надо бороться, сынок, бороться до конца! К счастью, современная медицина…

— Что современная медицина?! Что она может? Миллионы людей всю жизнь живут прикованными к инвалидным креслам, миллионы умирают от рака, разве им помогли врачи?

Феррас-старший внутренне был согласен с сыном, и это сильно его ранило, но он привык не подавать виду, что страдает.

— Лукас, надо держаться! Мужчина должен сохранять достоинство в любой ситуации, поверь, я знаю, о чем говорю. Я старше тебя и повидал в этой жизни немало. Между прочим, — после паузы сделал он замечание, — если бы ты слушался меня, то не оказался бы в таком ужасном положении. Да, в мире случаются катастрофы, люди попадают в аварии, и с этим ничего не сделаешь, но ты… Ты просто покалечился на ровном месте, Лукас!

— Папа…

Дверь открылась, и в проеме показалась Далва с полным подносом еды, салфетками и столовыми приборами, которые она несла с ловкостью эквилибриста. Служанка принялась хлопотать возле воспитанника, повязывала ему салфетку на шею, приговаривая:

— Я слышала, что в Нова-Игуасу живет очень сильная знахарка. К ней едут со всех штатов и даже из Чили и Аргентины. Эта женщина творит настоящие чудеса, у нее слепые прозревают, уж она поставит нашего Лукаса на ноги! Сеньор Леонидас, что вы на это скажете?

Оба Ферраса синхронно и тяжело вздохнули. Начинались невероятно скучные и изматывающие дни, похожие один на другой, которым не видно было ни конца, ни края.