Во мгновение ока (джен)

— Маиза, ты поступила неправильно, — выговаривала вечером Далва сеньоре Феррас. — Не нужно было пускать эту женщину к Лукасу. Я не рассказала сеньору Леонидасу об этом безобразном происшествии только потому, что не захотела его беспокоить лишний раз.

— Далва, тебе не кажется, что я сама в состоянии решить, что мне следует и чего не следует делать? — не без раздражения ответила Маиза, поправляя макияж перед зеркальцем. — Лучше скажи мне, куда делась Мел. Время близится к полуночи, а ее до сих пор нет дома. Тебе что-нибудь известно?

— Она не докладывалась.

— И ты так спокойно об этом говоришь? — возмущенно посмотрела Маиза на служанку. — Ей-богу, у меня ощущение, что в доме все сговорились за моей спиной, лишь бы свести Мел с этим охранником, будто вы не понимаете, к чему это приведет! Где она сейчас? С ним?

Словно в ответ на ее тираду, на пороге гостиной появилась Мел. Вся встрепанная, в помятой одежде, с нетвердой походкой и замутненным взглядом — все указывало на то, что девушка перебрала с алкоголем. Она на секунду остановилась, как вкопанная, глядя на мать, и тут же ринулась наверх.

— Стой сейчас же! — строго окрикнула ее Маиза, и Мел нехотя спустилась обратно. — Ты что, пьяна?

— Да, я пьяна, — слегка заплетающимся языком, но вполне уверенно проговорила она. — А что, нельзя? Хорошие девочки не пьют?

— Боже, да от нее разит перегаром! — в ужасе воскликнула Маиза, подойдя к дочери ближе. — Как от какого-то кабацкого пьяницы! Вот, Далва, полюбуйся! Не иначе как идет из бара обожаемой будущей свекрови!

— Матерь Божья! — схватилась за голову Далва. — Мел, детка, что же это с тобой?

— Я напилась. На-пи-лась, — вызывающим тоном сказала Мел, вскинув голову. — И знаете, что? Это было здорово, наконец-то я могла забыть обо всех вас, оно того стоило!

— Да как ты смеешь приходить домой в таком виде? — Маиза свирепела на глазах. — Посмотри на себя, явилась как из подворотни!

— Мел, что все это значит? — на крики в гостиную вышел Леонидас и окинул внучку взглядом, полным недоумения и возмущения. — Что произошло, почему ты в таком состоянии?

— Я вам скажу, что случилось, сеньор Леонидас, — вмешалась его невестка. — Вы закрывали глаза на связь Мел с уличным парнем, делали вид, что все хорошо, что нет поводов для беспокойства, и вот, пожалуйста! Что дальше? Он научит Мел принимать наркотики?

— Да что ты знаешь?! — истерично выкрикнула Мел. — Кто дал тебе право судить Шанди? У тебя хватает совести обвинять его неизвестно в чем, когда это из-за тебя он меня бросил?

— Что?.. — Маиза удивленно округлила глаза.

— Да, радуйся, мама, радуйся! Я понятия не имею, чего ты ему наговорила, но он меня бросил, мы не вместе, все кончено! — продолжала надрываться девушка. — Ты добилась своего, довольна?

— Что ж, это очень хорошая новость.

— Мел, детка, сядь, я сейчас принесу тебе чаю, — хлопотала возле воспитанницы Далва.

— Не надо мне чаю! Пропадите вы все пропадом!

— Теперь я скажу свое слово! — грозный голос Леонидаса сотряс гостиную. — И ты выслушаешь меня, Мел, очень внимательно! Твой отец лежит сейчас наверху и слышит всю ту безобразную ругань, которую ты устроила! Тебе не стыдно перед ним? Не стыдно перед матерью, дедом? Мел, на тебе сейчас лежит вся ответственность за будущее семьи — именно ты, а не Лукас, должна будешь возглавить компанию, это тебе предстоит стать главной, стать опорой. Твой отец болен и не сможет вести все дела сам, так стань же ему помощницей, а не обузой! Если ты продолжишь напиваться, то очень скоро превратишься в маргиналку, я тоже не вечен, и с кем тогда останется Лукас? Ты об этом подумала? Подумала или нет?!

От строгой отповеди деда Мел стушевалась и притихла на минуту. Она вся съежилась от обиды, но вдруг на ее лице обозначилась нервическая улыбка, постепенно переходящая в болезненный, неудержимый смех.

— А пусть за ним ухаживает его марокканская любовница, — девушка дрожала мелкой дрожью. — Что? Что, мама, почему ты так смотришь? Это будет справедливо, у папы своя жизнь, у меня своя. Никто никому ничего не должен. Он счастлив, я счастлива, он со своей любовью, я со своей — с бутылкой. Это же замечательно!

— Мел, ты переходишь все границы! — Маиза еле удержалась от того, чтобы влепить дочери пощечину.

— Дедушка, что это тебя так озаботила судьба папы? — Мел невозможно было остановить в ее экзекуции над родными. — Тебе было плевать на него всю жизнь, ты вообще им никогда не интересовался, как и ты, мама! Здесь никто никем не интересуется, семейка эгоистов, все, все до единого! Вы его заметили только тогда, когда он покалечился. Чтобы хоть что-то значить в этом доме, надо быть либо мертвым, как дядя Диогу, либо инвалидом, как папа!

— Мел! — Далва в ужасе перекрестилась. — Да в нее же точно бес вселился, сеньор Леонидас!

— А может, мне воспользоваться этой хитростью? Вот пойду сейчас и прыгну с высоты, разобьюсь ли, выживу — меня все сразу станут любить и жалеть, это, похоже, единственный способ!

С этими словами Мел побежала наверх вся в слезах. Она заперла свою комнату на ключ изнутри и буквально сползла по двери на пол, сотрясаясь от рыданий. Анестезия от алкоголя прошла — после нее душевные страдания казались адскими, почти нестерпимыми, в тысячу раз сильнее тех, что были до этого. Сердце мучили гнев, стыд, обида, ощущение безысходности… Мел хотелось вновь напиться — до безумия, до беспамятства, до потери пульса, только бы ничего не чувствовать, только бы унять эту раздирающую боль, которой, казалось, нет излечения.

* * *

Маиза вошла в спальню и невидящим взглядом уставилась в окно.

— Маиза, что произошло? — обеспокоенно спросил Лукас. — Я слышал, как кричала Мел, как вы ссорились.

— Мы не просто ссорились, — через силу ответила женщина, отошла от окна и села на кровать, прикрывая лицо ладонью, — Мел пришла домой вусмерть пьяная и наговорила ужасных вещей.

— Пьяная?! Но Мел не пьет, никогда не пила!

— Теперь, как видишь, пьет, — печально вздохнула Маиза. — Господи, это какой-то кошмар. Какой-то кошмарный сон. Скажи, что я сейчас проснусь и ничего этого не будет.

— Нет, Маиза, не проснешься. Я тоже раньше так думал: закрою глаза, а наутро открою — и все как прежде. Встану с кровати, умоюсь, спущусь к завтраку, после поеду в компанию, буду сидеть там до вечера и перебирать отчеты. Потом пойду гулять по набережной, смотреть на звезды и слушать океан. Сяду в машину и поеду домой, поднимусь наверх, лягу спать. А на следующий день все повторится. В конце концов, тебя начинает тошнить от этой стабильной реальности, но ты к ней привыкаешь. А однажды всему приходит конец — вот так внезапно. Все в одночасье меняется, и тебе становится страшно. Я знаю, что тебе страшно.

Маиза ничего не сказала в ответ на его речь, а только с горечью расплакалась. Лукас никогда не любил наблюдать ее слез — они ассоциировались у него с манипуляцией, шантажом, позерством. Каждый раз, когда Маиза кричала или плакала, ему хотелось съежиться до микроскопических размеров или сбежать на край земли, но в этот раз все было иначе. Лукас впервые по-настоящему жалел жену, но он не знал, какие слова подобрать, чтобы ее утешить — они крайне редко говорили по душам.

— Мел у себя? — вдруг спросил он. — Пусть она зайдет ко мне, я с ней поговорю.

— Она заперлась в комнате, никого не хочет видеть. С ней бесполезно сейчас разговаривать. Может, завтра удастся до нее достучаться. Ты можешь представить себе нашу дочь пьяной, грязной, совершенно невменяемой? Нет-нет, такому беспутству нужно положить конец как можно раньше, и мы сделаем все для этого. Обещай, Лукас.

— Обещаю, — уверенно сказал Лукас и слегка пожал ее пальцы. — Я сделаю все, от меня зависящее.