Во мгновение ока (джен)

Нико сидел у заброшенной пристани, обхватив руками худые голые коленки, и плакал навзрыд. Взрослые его не искали, взрослым было не до него, да и похороны — совсем не детское мероприятие. Мальчику в глубине души казалось, что все происходит понарошку, что отец где-то рядом и сейчас выйдет из-за деревьев, чтобы позвать его домой.

Но вместо отца к нему вышла Хадижа. Девочка молча спустилась к берегу и села рядом прямо на песок, поджав ноги под себя.

— Не плачь, Нико, — сказала она, с жалостью глядя на друга. — Мой дядя говорит, что покойных оплакивать нельзя, это грех. Бог знает, кого к себе забрать, а мы не должны спорить с Его волей.

— Дедушка сказал, что моего папу забрала в свое царство Мать Вод, — всхлипывая, проговорил Нико. — Но я знаю, что если бы они с мамой не поссорились, все было бы хорошо.

— Они поссорились? — удивилась Хадижа.

— Угу, — глотая слезы, кивнул Нико. — Мама подняла меня рано утром и сказала, что мы уезжаем. А еще сказала, что больше никогда не будет жить с моим папой, и что они разведутся.

— Правда?! Ничего себе!

— Ну вот. Мы уехали, а папа поплыл за нами и так утонул.

— Как жаль! — воскликнула Хадижа.

Лицо Нико покраснело, и мальчика захлестнула новая волна рыданий.

— Ну не плачь! — упрашивала его Хадижа, у которой глаза тоже были на мокром месте.

— Папа с мамой никогда не ссорились! Никогда не ругались, всегда жили мирно, очень любили друг друга. Как же так все вышло?!

Хадижа раздумывала целых полминуты, а потом решилась сделать признание:

— А мои тоже рассорились.

От удивления Нико даже перестал плакать. Он громко шмыгнул носом, вытер рукой слезы и посмотрел на девочку красными заплаканными глазами.

— Не шутишь?

— Нет. Я скажу тебе правду, только это наш с мамой секрет. Обещай никому не рассказывать!

— Я никогда не выдаю секретов!

— Ну так вот, — вздохнула Хадижа. — Вообще-то я родом из другой страны, из Марокко.

Нико раскрыл рот.

— Вот это да! Ни за что бы не подумал.

— Мы с мамой и папой жили в Фесе, — начала рассказ Хадижа. — Это очень красивый старинный город, когда-нибудь я покажу тебе фотографии. У нас все было хорошо, пока папа не взял вторую жену — в нашей вере так можно делать — и мы не переехали в Бразилию. После этого они и начали ссориться. Мама решила, что она больше не будет жить с папой, а папа не хотел разводиться. По нашим обычаям, если родители разводятся, дети остаются с отцом, а мама не хотела со мной разлучаться. Она забрала меня и сбежала сюда.

— Ну и история! — поразился Нико. — И ты не знаешь, из-за чего они поссорились?

— Мама пыталась мне объяснить, но я ничего не поняла, — пожала плечами Хадижа. — Мой папа был хорошим мужем для мамы. Ваши мужчины почему-то не дарят своим женам золото, а папа дарил, очень много. Какие это были красивые украшения! — она мечтательно закатила глаза. — Ты бы видел мою маму в них! Она была самой красивой на свете. И самой счастливой. А теперь все время или грустит, или плачет.

— И почему только взрослые ругаются? — печально вздохнул Нико и подпер подбородок ладонями. — Разве это так сложно — не ругаться?

— Наверное, сложно, если ругаются.

— Когда ты снова увидишь своего папу?

— Не знаю, — Хадижа погрустнела и опустила глаза. — Может быть, никогда, но мне бы этого не хотелось.

— А я своего точно больше никогда не увижу, — Нико вновь заплакал. — Противная эта Мать Вод, и зачем только ей понадобился мой папа?!

Он схватил небольшой булыжник и со злостью швырнул в реку, будто бросая вызов самой Речной Владычице. Камень попрыгал немного по воде, оставляя на ней круги, и пошел ко дну.

* * *

Таис лежала на постели без сил. Рядом на краю кровати примостилась Жади и заботливо держала ее за руку.

— Вот и все, Жади, — еле слышно проговорила Таис. — Все кончено. Кажется, что и жизнь моя кончена.

— Не говори так, Таис! — воскликнула Жади. — Это харам, грех так говорить!

Молодая вдова вдруг печально улыбнулась, глядя в потолок.

— Ах, если бы только все сложилось иначе! В юности я так часто мечтала. Знаешь это чувство, когда замирает сердце, когда смотришь на человека и понимаешь, что он твоя судьба? Он и никто иной!

Лицо Жади озарила нежная улыбка.

— Конечно, знаю, Таис.

— Такое чувство бывает лишь один раз в жизни. Сколько я ни пыталась взрастить его к… — она поморщилась, не желая называть вслух имени покойного мужа, к которому более ничего, кроме отвращения, не испытывала. — Сколько я ни старалась зажечь свое сердце, у меня не получалось. Папа говорил мне, что так и должно быть. Что есть страсть: сладкая, дурманящая, но очень коварная. Она похожа на ловушку, которая увлекает человека в свои сети и губит его. А настоящая любовь другая. Тихая, спокойная, как река в безветренный солнечный день.

— Зорайде однажды, очень давно говорила мне, что любовь похожа на ядовитую змею, прикинувшуюся красивым ожерельем, — сказала Жади. — Ты надеваешь ее на шею, чтобы она украшала тебя, а она тебя кусает.

— Возможно. Судьба такая жестокая. Ты приходишь в этот мир с чистой душой, широко раскрытыми объятьями и горящим сердцем, а она словно хочет уничтожить тебя. За что?..

— Я не знаю, Таис. Я столько раз задавала себе этот вопрос. Почему все не так, как должно было быть? Почему жизнь привела меня совсем не туда, куда я хотела? Я спрашивала себя об этом двадцать лет.

— У тебя еще все впереди, Жади, — слабо улыбнулась Таис. — Ты еще можешь воссоединиться со своим любимым.

— С Лукасом? — зачем-то уточнила Жади.

Таис кивнула.

— Лукас… — вздохнула Жади. — Двадцать лет он был смыслом моего существования. Я засыпала и просыпалась с мыслями об одном Лукасе, а когда старалась забыть его, то этих мыслей становилось еще больше. Он был моей постоянной болью, но и надеждой, мечтой, воздухом… всем. Я думала, что это никогда не пройдет, что моя любовь вечна, и я пронесу ее до самой гробовой доски. Но…

— Что?

— Недавно я проснулась и осознала, что уже несколько дней не вспоминала о нем. Ни разу. Я, как обычно, начала воскрешать в памяти наши встречи, клятвы, поцелуи, но вдруг поняла, что они уже не вызывают тех эмоций, что раньше. Странно, не правда ли?

— Неужели? — искренне удивилась Таис.

— За много лет чувства к Лукасу стали частью меня. Я не представляла себя без них, я как бы срослась с этой любовью. Я потеряла себя, Таис. Я не знаю, какая я без этой любви, какая я настоящая. Двадцать лет пламенно любить человека, а разлюбить за несколько дней — бывает ли такое?

— Может быть, ты просто влюбилась в кого-то другого?

Жади смущенно поправила волосы.

— Не будем говорить об этом сейчас, Таис. Знаешь, если бы мне дали шанс прожить жизнь заново, я не стала бы ничего менять.

— Но почему?!

— Из-за Хадижи, — улыбнулась Жади. — Ведь если бы я не вышла замуж за Саида, она бы не родилась. Целый огромный мир без моей Хадижи. Нет, такого я даже не могу представить.

— Я тоже не могу представить своей жизни без Нико. Если Господь и допустил этот брак, то, наверное, для того чтобы мой сын появился на свет. Он единственный, кто держит меня на земле.

Жади крепче сжала ее руку.

— Мы справимся, Таис! Будем держаться друг за друга, вот увидишь, мы все сможем преодолеть!

* * *

Флоринда сидела у себя на кухне в полном одиночестве. Она словно вернулась в тот страшный день, разделивший ее жизнь на «до» и «после», только в этот раз все оказалось еще ужаснее. Слез не было, слезы давно высохли, а может, это душа высохла. Флор даже не стала закрывать входную дверь — зачем? Пусть входит, кто хочет.

Дверь скрипнула. В дом, горестно охая, вошел Орестес и грузно плюхнулся на табуретку возле стола. У хозяйки не было сил даже поприветствовать его. Она сидела, сцепив пальцы замком и неподвижно глядя перед собой.

— Дева Назаретская, ну и судьбы у наших детей! — с неизбывной горечью в голосе воскликнул Орестес. — Не могу поверить — Таис вдова! Моя бедная малышка Таис! Разве такой я хотел судьбы для своей голубки?

— Ах, Орестес, не говори мне ничего… — Флор закрыла лицо руками.

— Знаешь, Флор, может быть, я и поторопил ее тогда с замужеством. Молодая она была очень, неразумная, а Эрик ее так любил! На руках носил. Ну, я и решил, что она счастливой с ним будет. Кто знает, может, поженись они с Ренату, все бы и сложилось сейчас иначе. А Эрик ничего, переболел бы.

— Оре-естес…

— Эх, жизни наши бестолковые, — махнул рукой старик и пустил слезу. — Флор, ты это… — он замялся и сделал паузу. — Ты меня прости, если что не так было.

Флоринда вопросительно взглянула на него через растопыренные пальцы.

— Я… эк-хем, — Орестес смутился и покраснел. — Я не со зла тебя срамил, когда ты в деревню вернулась. Любил я тебя очень.

Смуглое лицо женщины вытянулось от удивления.

— Да, вот так, — Орестес кашлял, ерзал на табуретке и прятал взгляд, как школьник. — Запала ты мне в душу, а как уехала в свои университеты, так я на тебя обиду и затаил. Потом ничего, правда, смирился. Думал, дождусь. А ты приезжаешь… с животом.

Флоринда застыла и потрясенно хлопала ресницами.

— Очень я на тебя сердит был, Флор, очень. Я и женился на Мануэле, упокой Господь ее праведную душу, тебе назло. А надо было жениться на тебе. Все равно ты так у меня из сердца и не вышла до сих пор.

— Орестес! — Флор наконец-то улыбнулась сквозь слезы. — Ну что же ты так? Ты же мне тоже нравился.

— Что, п-правда нравился? — робко спросил Орестес, не смея верить своему счастью.

— Ну конечно! Только я ведь мысли читать не умею, а ты молчал.

Орестес закрыл лицо ладонью и затрясся будто бы от смеха, но пару секунд спустя стало ясно, что он рыдает в три ручья. Флор прослезилась вместе с ним и ласково положила руку ему на плечо. По крайней мере, ей больше не было так одиноко.

* * *

В просторной городской квартире не горел потолочный свет, горели только светильники-бра в гостиной. Клаудиа лежала на диване, свернувшись калачиком и положив голову на колени Лео. Тот слушал ее с отстраненным видом и, едва касаясь, гладил пальцами по щеке и шее. Динго спал у порога на коврике и тихонько посапывал, уткнувшись мордой в передние лапы.

— …Я не хотела ничьей смерти, — тусклым голосом говорила Клаудиа. — Я хотела отомстить, добиться справедливости, это было. Но горя я никому не желала. Мне нисколько не жалко убийцу, он получил по заслугам, но от Зейна я знаю, что у него остался ребенок. Ему очень больно сейчас, бедняжке. Надеюсь, рано или поздно он научится с этим жить. Мне казалось, что это у меня худший отец на свете, но бывают отцы гораздо хуже, — она всхлипнула и продолжила: — Такое дурацкое чувство. Я думала, что мне станет легче, когда я узнаю правду, что я наконец-то смогу идти дальше, а меня как будто придавило каменной глыбой в десять тонн. Наверное, я все-таки съезжу в эту деревню, но не сейчас — сейчас там не до меня. Хочу познакомиться, поговорить с матерью Ренату и с этой женщиной, которая, ну… Лео, ты не слушаешь? — встрепенулась Клаудиа, слыша в ответ на свои слова одну тишину.

— Почему? Я слушаю тебя, — наконец подал голос Лео. — Просто не знаю, что сказать.

— Ладно, дело твое. Знаешь, — она усмехнулась сквозь грусть, — я все это время почему-то боялась ехать туда. Мне казалось, что я заблужусь в джунглях или упаду в реку, и меня съест крокодил.

— В Амазонке нет крокодилов, только кайманы, но они обычно маленькие.

— А как же пираньи? — с интересом спросила Клаудиа.

— В Пара пираний нет. И анаконд, и прочих опасных гадов. Если плыть на запад по Амазонке, в самые дебри, то там они водятся, но я никогда так далеко не забирался. Зато окрестности Белена знаю как свои пять пальцев. Если хочешь, отвезу тебя однажды.

Клаудиа приподнялась на руках и села прямо. Нежно улыбнувшись, она дотронулась до его лица.

— Спасибо, что пришел.

— Не за что, — непосредственно улыбнулся Лео и привлек ее к себе: — Иди сюда.

— Ты только никуда не уходи, — сказала Клаудиа, устраиваясь поудобнее в его объятьях. — Побудь хотя бы день-два, а там я как-нибудь сама справлюсь. Одной мне сейчас было бы совсем паршиво. Странные у нас отношения, да? — говорила она, прижавшись щекой к плечу Лео. — Как бы ты их назвал?

— А разве они должны как-то называться?

Девушка усмехнулась.

— Хотелось бы определенности, честно говоря. Иногда мне кажется, что я совсем тебе безразлична. Ты не ведешь себя как влюбленный парень.

— Опять ты говоришь мне, что я веду себя как-то не так, — упрекнул ее Лео.

— В этом есть свои плюсы. Я пока не готова давать никому никаких гарантий, обещаний, выполнять какие-то обязательства. Ты с меня этого не требуешь, и хорошо. Нас все устраивает. Ведь устраивает же?

Лео, многозначительно промолчав, улыбнулся.

— Ладно, — Клаудиа нахмурилась, — не будем об этом. Расскажи мне лучше о кайманах.

— Я же не ученый, — рассмеялся Лео. — Мой отец бы рассказал тебе о них все, а я ничего не знаю про кайманов, кроме того, как они выглядят.

— Тогда не о кайманах. Парень, рассказывай уже что-нибудь, что хочешь! Только не о пустыне, — оговорилась она, сделав паузу. — Про это я слушать не хочу.

— Как скажешь. А пустыня в Мараньяне считается? — лукаво прищурившись одним глазом, посмотрел на нее Лео. — Я хотел сказать, заповедник, где много песка.

— Нет, никакого песка, у меня на него аллергия, — ворчливо проговорила Клаудиа. — И о платках тоже не надо. Что-нибудь другое.

Тяжело вздохнув, Лео начал свой рассказ о путешествиях автостопом, о чистых пляжах Салвадора, о прозрачных озерах Сеары, о бескрайних зеленых кампосах, где пасутся целые стада животных. Спустя почти полчаса Лео заметил, что Клаудиа крепко заснула под его речи прямо у него на груди. Будить не хотелось — очень уж уставшей и измученной она выглядела. Лео имел неоценимый навык спать где угодно и в какой угодно позе, разве что стоя дремать не пробовал. Этот навык пришелся ему очень кстати, да и мягкий диван не земля. Лео не стал тревожить девушку и уснул вместе с ней.