Во мгновение ока (джен)

Жади сначала не могла понять, что отличает ее новое пристанище от всех прочих мест, где ей приходилось жить раньше. Нет, это была не простота обстановки — Жади далеко не всегда жила в роскоши. И не теснота, ведь дом ее матери нельзя было назвать просторным. Тишина. Поразительная тишина, если не считать периодически доносящегося со стороны реки шума катера или моторной лодки, кудахтанья соседских куриц и позвякивания велосипедного звонка. И Рио-де-Жанейро, и Фес — шумные города, даже если забраться внутрь высокой каменной крепости, гул людских голосов или рев автомобильных моторов долетит и туда. Здесь же все подчинялось иным ритмам: жизнь текла плавно и размеренно, как река, на которой и стояла эта маленькая деревня.

Жади рано встала с постели, поцеловала в лоб спящую Хадижу, накинула на плечи свой длинный шелковый халат и пошла на кухню. Хозяйка сидела с забранными волосами за деревянным столом и перебирала кофейные зерна.

— А, Жади, доброе утро! — с улыбкой поприветствовала она гостью. — Решила выпить кофе?

— Нет, просто мне не спится, донна Флор, — Жади с меланхоличным видом села напротив нее. — Вы умеете гадать? — неожиданно спросила марокканка.

— Немного умела в молодости, но уже давно не практиковалась. Будущему лучше оставаться неизвестным, поверь мне, — выразительно посмотрела на нее Флоринда.

— Зорайде, служанка в доме моего дяди, всегда гадала мне, но никогда не говорила ничего определенного. Так странно, — взгляд Жади расфокусировался где-то в районе кухонных шкафчиков, — всю жизнь я считала, что мое предназначение — быть с любимым человеком, и именно тогда, когда я вплотную приблизилась к мечте, судьба выбила у меня почву из-под ног.

Флор продолжала сосредоточенно перебирать зерна и внимательно слушала собеседницу.

— Я стояла с чемоданом посреди ночной улицы с ребенком, а он просил меня пойти на мировую с Саидом и отказаться от дочери! — с горькой обидой в голосе говорила Жади. — Лукас будто не понимал меня, не слышал! Донна Флор, я была готова идти за ним на край земли. Я не испугалась, клянусь Пророком, ни на минуту не испугалась его увечья, нисколько не сомневалась в своей готовности быть рядом несмотря на все трудности. Вы понимаете? — в глазах марокканки показались слезы. — Я могла пожертвовать ради него всем, кроме своей дочери, а он испугался поставить себя в неловкое положение перед людьми! Одну меня он еще принял бы, но Хадижа для Лукаса только лишняя головная боль. Я не простила ему этого и, наверное, никогда не прощу.

— Мужчины не всегда принимают собственных детей, что говорить о чужих, — вздохнула Флоринда.

— У Лукаса никто не отнимает его дочь, он может видеть ее, общаться с ней, когда пожелает. Попробовал бы он оказаться в моем положении! Я… не знаю, что мне делать, донна Флор. Когда Саид запирал меня в четырех стенах и не давал ни с кем говорить, единственное, что давало мне сил держаться и бороться — это ожидание нашего с Лукасом счастья. Я верила, что вырвусь из этих оков и буду счастлива с тем, кого люблю. Я знала, что он прикован к постели, что наше воссоединение не будет простым и быстрым, но я была готова ждать и терпеть. Только не вдали от дочери, только не вдали от моей Хадижи!

— Говори тише, Жади! — мягко осадила ее хозяйка. — Мне кажется, Хадижа может проснуться и услышать наш разговор. Она ведь не знает о твоем бразильском возлюбленном, так?

— Да, да, — спохватилась Жади и перешла на шепот. — Я расскажу ей позже, когда она станет старше и сможет понять меня. Все равно сейчас это не имеет никакого значения, ведь мы с Лукасом… Мы вряд ли уже когда-нибудь будем вместе.

— Никогда не говори никогда, — загадочно улыбнулась Флоринда.

— Я больше не живу иллюзиями, — гордо тряхнула головой марокканка. — Мне больно, я просто умираю от боли, но больше никаких пустых надежд, ни-ка-ких! Больше ни один мужчина не заставит меня страдать!

— Вот это ты правильно рассудила. Ах, Жади, я тоже когда-то была молодой, влюбленной… — ностальгически улыбнулась женщина. — А потом жизнь научила меня тому, что рассчитывать стоит только на себя. Но случилось это рано, мне не было еще и двадцати пяти.

— Что же случилось? — заинтересовалась Жади.

— Я училась на медицинском факультете в Форталезе, — начала рассказ Флоринда. — Деревенской девушке вроде меня трудно было поступить в университет, но я очень старалась, дни и ночи напролет читала книги и учебники, чтобы добиться цели. Проучившись несколько лет, я встретила парня, в которого влюбилась с первого взгляда. До чего же он был красивый! Как киноактер. Он тоже обратил на меня внимание, мы встречались целый год, только он отчего-то никак не хотел знакомить меня с родителями. Утверждал, что они живут в Сан-Паулу и заняты какими-то очень важными делами, придумывал разные отговорки. Мне бы задуматься, да где там — молодость, любовь, ветер в голове. Однажды Жозе — его так звали — пригласил меня на ужин в ресторан, чтобы сообщить важную новость.

— Какую? — полюбопытствовала марокканка, с неподдельным интересом слушая историю Флор.

— Он сказал, что мы расстаемся. Представь себе мою реакцию, — рассмеялась женщина. — Это сейчас мне смешно вспоминать об этом, а тогда я чуть не упала в обморок прямо там, в ресторане.

— Какая жестокость! — воскликнула Жади.

— Он объяснил это тем, что чувствовал себя виноватым и хотел сгладить ужасное впечатление от расставания. Жозе не сказал, что его отец — рыбный магнат, и он давно присмотрел сыну партию куда более достойную, чем бедная девушка из Пара. О свадьбе любимого я узнала из газет.

Жади сглотнула вставший в горле ком — она будто бы снова отчетливо увидела перед собой газету с кричащим заголовком и фотографией молодой супружеской четы Феррас.

— И почти одновременно с этой новостью стало ясно, что я беременна, — с грустью продолжала Флоринда. — Я долго раздумывала, сообщать Жозе или или нет, и все же решила сообщить. Он выслушал меня и попросил больше не появляться в его жизни во избежание скандала. Пообещал, конечно, что ребенок не будет ни в чем нуждаться до самого совершеннолетия, но слезно умолял не говорить ничего его отцу и жене. И тогда я просто уехала домой с дипломом хирургической сестры. Не сказать, что меня, беременную без мужа, жаловали в деревне — у нас и сейчас это не приветствуется, а тридцать лет назад… — женщина многозначительно поцокала языком. — Но у меня было важное преимущество: я единственная во всей округе имела медицинское образование и могла оказать помощь больным, не отвозя их в фельдшерский пункт за несколько километров отсюда. Портить отношения со мной было невыгодно.

— Вы больше никогда не встречали отца своего ребенка?

— Нет, зачем он был мне нужен? — пожала плечами Флор. — Он жил себе с женой и жил, а Ренату недостатком внимания от родных уж точно не страдал.

— Мама! — на кухне появилась заспанная Хадижа в домашней футболке и длинных шортах.

— Моя принцесса! — с нежностью прижала ее к себе мать.

— Как спалось, Хадижа? — поинтересовалась Флоринда.

— Мам, когда ты начнешь мириться с папой? — задала неожиданный вопрос девочка.

Жади растерянно посмотрела на нее.

— Давай напишем папе письмо. Он, наверное, очень переживает, а мы ему напишем, что у нас все хорошо.

— Хадижа… — замялась Жади. — Пока это невозможно. Саид может найти нас благодаря этому письму.

— Но ведь мы не будем прятаться от него всегда? — недовольно сказала Хадижа. — Вы должны помириться, чтобы я могла видеть вас обоих, а как же вы помиритесь, если ты не будешь с ним разговаривать?

— Пока не время, моя принцесса…

— Ты только скажи мне, когда это время наступит, ладно? Я скучаю по папе, — Хадижа сморщила личико и заплакала.

Жади в расстройстве всплеснула руками и беспомощно взглянула на Флор. Та поднялась с места и усадила ребенка за стол.

— Не плачь, Хадижа, все образуется, — утешала она ее. — Трудные времена всегда проходят, а пока мы позавтракаем и сходим погулять к причалу, хочешь?

Хадижа отрицательно помотала головой, не переставая всхлипывать.

— Когда захочешь, скажешь, — подмигнула ей Флор.

— Я хочу погулять одна, — заявила Хадижа.

— Дочка, нет, ни в коем случае! — запротестовала Жади.

— Почему? — возразила хозяйка. — Здесь ей ничего не угрожает, это ведь не город. Люди все свои, негодяев нет. Только нельзя уходить к реке и джунглям.

— Хорошо, погуляй возле дома, Хадижа, — скрепя сердце согласилась Жади.

— Правильно, ей надо побыть одной, — одобрила Флоринда. — Но давайте сначала позавтракаем.

— Я не буду уходить далеко, — пообещала Хадижа. — Мне надо только переодеться.

* * *

Хадижа с тоской прислонилась к бревенчатой ограде двора, глядя на то, как по центральной улице детвора спешит в школу с книжками и тетрадками под мышкой, даже без рюкзака. Эти дети были так не похожи на ее прежнее окружение — одетые вместо школьной формы в майки и шорты, без привычного обилия канцелярских принадлежностей, обутые в сандалии, в которых избегали не один километр. И все здесь было незнакомое, чужое, непонятное. Мысли о Марокко, о доме, об отце и родных людях накатывали подобно волнам и заставляли грустить и плакать. Хадиже хотелось закричать, чтобы ее услышал кто-то из домашних, но она понимала, что это невозможно, от чего становилось еще печальнее.

Вдруг от группы школьников, заметив плачущую у ограды девочку, отделился один ученик и направился к ней. Белокурый голубоглазый мальчик, внешне разительно отличающийся от своих смуглых товарищей, подошел к Хадиже и запросто поздоровался с ней:

— Привет!

— Привет, ты кто? — недоверчиво спросила его Хадижа так, будто это он был чужеземцем, а не она.

— Я Нико, — представился мальчик. — А ты Хадижа? Дедушка рассказывал о тебе, я вчера видел твою маму на танцах.

— Да, я Хадижа.

— Почему ты плачешь?

— Потому что мне грустно, — призналась как есть Хадижа.

— Что случилось?

— Вообще-то я не должна разговаривать с тобой без присутствия старших или других детей, — насупившись, ответила маленькая марокканка.

— Почему? — искренне удивился Нико.

— Потому что ты мальчик и ты не мой брат, — сказала Хадижа и прикусила язык, поняв, что еще немного, и она проболтается, о чем не должна.

— Ты разговариваешь только с девочками и с братьями?

— Нет, это я просто так сказала, — растерялась Хадижа.

— Пойдем на речку, — предложил ее новый знакомый. — Там от твоей грусти и следа не останется.

— Ты что, там опасно! Мама и Донна Флор запретили мне ходить к реке.

— Что опасного в речке? Мы просто посидим на берегу, мы же не будем прыгать с лиан в воду.

Хадижа недоверчиво воззрилась на него.

— Но ты же шел в школу?..

— Сегодня уроки ведет донна Роза, я и так собирался их прогулять.

— Нет, я не пойду, — отказалась Хадижа.

— Ну, хорошо, — с улыбкой пожал плечами Нико. — Сходим в другой раз.

Он хотел было покинуть гостью деревни, как та окликнула его, не желая оставаться в тоскливом одиночестве:

— Стой! Пойдем на речку, только мы посидим недолго и сразу вернемся, чтобы моя мама не волновалась, ладно?

…Доски заброшенного причала за излучиной реки местами разбухли от сырости, местами рассохлись от старости. Над ним раскинуло свои ветви могучее тропическое дерево, в названии которого Хадижа не была уверена. К югу по обеим сторонам вдоль береговой линии тянулись густые заросли кустарника, низко склонившего листву к воде. Сверху на все лады щебетали пестрые птицы, будто стараясь развеселить маленькую незнакомку, которая волей-неволей начала улыбаться, глядя на окружающую ее красоту.

— А все-таки ты не сказала, почему тебе грустно, — заметил Нико, свесив разутые ноги с причала в реку.

— Потому что я скучаю по дому, — ответила Хадижа, сидевшая на берегу под деревом — подходить близко к воде она боялась.

— Вот даешь! Ты же только что приехала. Глазом моргнуть не успеешь, а уже надо уезжать — я так с папой недавно ездил в город. Я бы там побыл подольше, сходил бы еще в цирк и на картодром, но папа не разрешил.

При упоминании слова «папа» в глазах Хадижи снова помимо ее воли показались слезы.

— Опять ты плачешь, Хадижа? — спросил Нико. — Ты как будто взглянула в глаза Матери Вод, честное слово.

— В чьи глаза?.. — удивленно переспросила девочка.

— Разве ты не знаешь, кто такая Мать Вод? Это владычица всех рек и озер.

— Мой дядя говорит, что единственный владыка мира и всего, что в нем, это Бог, — с гордостью возразила Хадижа.

— Я тоже верю в Бога, но есть еще и духи: водные, лесные… Твой дядя, наверное, протестант. Мой второй дедушка, который живет далеко на юге, тоже протестант, и он всегда ругает меня, когда я говорю ему о наших легендах.

— И что это за легенда о Матери Вод? — невольно заинтересовалась Хадижа.

— Это прекрасная русалка, которая завлекает людей песнями. В ее глаза нельзя смотреть, иначе навсегда останешься грустным. Дедушка Орестес рассказывал мне историю про молодого индейца, который плыл на каноэ и услышал, как поет Мать Вод. Он знал про запрет, но все-таки посмотрел на нее и сделался печальным. Его никто не мог развеселить: ни родные, ни друзья, а потом Мать Вод забрала его в свое царство.

— Он утонул? — ужаснулась Хадижа.

— Наверное, утонул, — пожал плечами Нико.

Девочка вытерла слезы, повинуясь какому-то иррациональному суеверному страху.

— Правильно, не надо плакать лишний раз. Вот я веселый, русалки таких не любят и никогда не утащат на дно.

— Русалок не существует! — воскликнула Хадижа, и, тем не менее, с опаской посмотрела на воду.

— Может, и не существует, но лучше их не дразнить, — с серьезным видом заявил мальчик.

— Нико! — раздался громкий женский возглас.

Со стороны деревни к причалу бежала молодая женщина с кудрявыми каштановыми волосами до плеч и огромными, круглыми от страха зелеными глазами.

— Мама! — Нико мигом вытащил ноги из воды и поднялся на берег.

— Нико, сколько раз я просила тебя не ходить на заброшенный причал! — скорее испуганно, чем строго выговаривала ему мать. — И почему ты не в школе? Донна Роза сразу дала мне знать, что тебя нет на уроке! Господи, да ты не один! — всплеснула она руками, увидев Хадижу, сидевшую на траве, поджав ноги.

— Хадижа! — послышался следом голос Жади.

— Мама! — подскочила с земли Хадижа и бросилась к матери.

— Хадижа, моя принцесса, зачем ты ушла от дома, я чуть с ума не сошла! — едва не плакала Жади. — Ведь мы договаривались!

— Простите меня, донна Жади, это я уговорил Хадижу пойти гулять к реке, — сконфуженно признался Нико. — Она не виновата, не ругайте ее.

— Нико, сынок, зачем ты подводишь свою маму? — расстроенно проговорила кудрявая женщина и взглянула на Жади. — Простите моего сына, он такой непоседа. Кажется, мы не знакомы.

— Нет, не знакомы, — широко улыбнулась марокканка. — Я Жади, мы с дочерью только вчера приехали в Рио-да-Серейя.

— Я так и догадывалась, — с мягкой, приветливой улыбкой ответила женщина, обнимая сына за плечи. — Меня зовут Таис. Искренне рада знакомству.