Во мгновение ока (джен)

— …Восемнадцать, девятнадцать, двадцать, — сосредоточенно считал Лукас, сгибая и разгибая локоть. В его кисти была зажата двухкилограммовая гантель, тренироваться с которой он начал сравнительно недавно. Упражнения помогали хоть сколько-нибудь отвлечься от тревог, но, по правде говоря, на тот уровень стресса, который приходилось переживать Лукасу, нужны были не гантели, а марафонская пробежка вдоль всей береговой линии Рио или часов семь изнурительной работы в тренажерном зале.

— Достаточно, вы можете отдохнуть, — прервала его Малу, следившая за ходом тренировки.

— Я уже обзвонил все больницы, все морги, — в смятении сказал Лукас, вернувшись мыслями к исчезновению Жади. — Не имею ни малейшего понятия, куда пропала Жади.

— Я не сомневаюсь, что она жива и здорова, — заверила его сиделка, делая какую-то пометку в записной книжке, — но вряд ли ваша подруга все еще в Рио. Она могла уехать куда угодно.

— Ей некуда ехать, Малу, это исключено, — возразил Лукас, и внезапно его посетила догадка: — Если только она не достала билеты в Фес. Точно, она могла найти деньги на билеты и улететь в Фес!

— Этот вариант имеет место быть, — согласилась Малу. — Человек ведь не может провалиться сквозь землю, так?

— Это все моя вина, — корил себя больной. — Знаете, Малу, чего я не могу простить себе? Того, что в самые решающие моменты своей жизни я делаю идиотский пас назад и расплачиваюсь потом за это годами.

— У вас будет возможность это исправить. Решающие моменты в жизни еще не закончились.

— А я в этом не уверен, — хмыкнул Лукас. — Жади, должно быть, очень зла на меня. Я опять ее подвел, хоть и не хотел этого, клянусь.

— Вы предлагали ей более рациональный способ решения проблемы, — пожала плечами Малу. — В чем же ваша вина, сеньор?

— Впервые я оставил Жади, когда мне было двадцать, — проигнорировал ее замечание Лукас и пустился в воспоминания юности. — Мой отец был категорически против нашего союза, ее дядя собирался выдать ее замуж, ситуация казалась безвыходной. Но все же нашелся один человек, который согласился помочь нам с Жади — Иветти. И нужно-то было всего лишь прийти в условленный час в условленное место с вещами. Она ждала меня там, Малу, ждала, а я…

Сиделка с сочувствием покачала головой, искренне сопереживая подопечному.

— А я струсил, — продолжал тот. — Лег на диван и лежал так целый час, может, два — уже не помню. Мне просто нужно было встать и пойти навстречу счастью. Вместо этого я упустил его, и теперь, похоже, навсегда.

— Вы не можете знать этого наверняка. Возможно, вас тогда ждало счастье с этой женщиной, но, возможно, и нет. Все равно уже нельзя вернуться назад и проверить. Несбывшиеся мечты имеют весомое преимущество над реальностью именно по причине своей несбыточности.

— Малу, даже вы в меня не верите, — усмехнулся Лукас.

— Я не говорила этого. Представляю, какую досаду вы испытывали и испытываете, но сейчас ваша первоочередная задача — это реабилитация. Направьте все силы на выздоровление.

«Было бы ради чего выздоравливать», — с тоской подумал Лукас. Их разговор прервала Далва, по растерянному — что случалось нечасто — виду которой нельзя было предположить ничего хорошего.

— Лукас, там пришел… — замялась она, делая забавные жесты руками, будто пыталась таким образом описать гостя. — Пришел арабский сеньор, который был у нас на празднике, помнишь?

— Кто? — широко распахнул глаза Лукас.

— Его зовут Али.

— Сеньор Али?! Пригласи его сюда.

— Может, не надо, сынок?..

— Далва!

— Хорошо, хорошо. Если что, я буду рядом, только позови.

— Что ж, сеньор Лукас, продолжим тренировку позже, — поднялась на ноги Малу, оправила подол униформы и вышла вслед за Далвой.

— …А он не переутомляется от этих занятий? — донеслись до Лукаса обрывки их разговора.

Минуту спустя на пороге комнаты больного появился сид Али в своем коричневом костюме свободного кроя. Он вошел, широко улыбнулся Лукасу и протянул ему руку:

— Ас-саляму алейкум, Лукас! Как поживаешь, как твое здоровье?

— Сеньор Али! — улыбнулся тот в ответ. — Как видите, мне уже гораздо легче, чем сразу после падения.

— Машалла! Я очень рад, что тебе стало лучше. Желаю скорейшего восстановления, Лукас.

— Спасибо, но вряд ли это возможно. Неважно, присаживайтесь, — перевел разговор на другую тему больной. — Вы хотели что-то сообщить мне или о чем-то спросить?

— И то, и то, — с некоторой неловкостью начал Али. — Вопрос довольно деликатный, он касается…

— Жади? — закончил за него Лукас.

— Да, моей племянницы Жади. Она исчезла почти неделю назад вместе с дочерью, если точнее, сбежала. Так она сообщила в записке, которую оставила для мужа. Тебе известно об этом? — испытующе взглянул на собеседника марокканец.

— Понимаю, вы думаете, что я помог им с побегом. Я не буду вас обманывать, я действительно хотел укрыть Жади от Саида, но когда узнал о том, что она не одна, а с дочерью, то попытался ее отговорить.

— Вот как… — задумчиво покачал головой Али. — И что же Жади?

— Разозлилась на меня и повесила трубку. С тех пор я ее не слышал и ничего о ней не знаю, — поведал Лукас. — Мой водитель долго искал их с дочерью по ночному Рио, но не нашел ничего, что помогло бы обнаружить Жади.

— Да уж, скверная ситуация, очень скверная, — обреченно вздохнул Али. — Аллах, Жади моя вечная головная боль! А ты, Лукас, разве ты не знал, в каком положении может оказаться женщина-мусульманка, сбежав от мужа? Зачем ты потворствовал ей?

— Но я слышал от нашей общей знакомой, что Саид жестоко с ней обращался! — не сдержал возмущения Лукас.

— Брак — это дело двоих. Иногда ближайших родственников, семейного совета или шейха. Никак не посторонних людей, — вкрадчиво сделал акцент на последней фразе марокканец.

— Сеньор Али! — с горькой улыбкой помотал головой Лукас. — Вы же обо всем прекрасно знаете. Если бы со мной не случилось несчастье, сейчас бы я уже просил руки вашей племянницы.

— Просить руки замужней женщины?! Да ведь ты и сам женат!

— В мире существует такая вещь, как развод.

— Знаю, Лукас, зна-аю. Развод для вас, как и брак, значит очень немного. У нас все иначе, мы относимся к этим вещам крайне серьезно. Одной прихоти, чтобы заключить или расторгнуть брак, мало.

— Любовь — это не прихоть, — возразил Лукас. — Почему вы отрицаете любовь?

— Кто тебе сказал? — по-доброму усмехнулся Али. — Мусульмане считают любовь мужа и жены священной, именно поэтому мы допускаем разводы с большой осторожностью. Ведь любовь не может гореть постоянно: иногда она, как костер, горит ярче, иногда затухает на время, и нужно постараться, чтобы разжечь ее вновь. Вы же, женившись, спустя несколько лет понимаете, что страсти улеглись, и считаете, будто любовь умерла. Бежите за новыми ощущениями, хотите снова испытать те чувства, что были поначалу, но уже с другими людьми. Это как всю жизнь проучиться в начальной школе, Лукас, не желая взрослеть и постигать новые высоты.

— Ах, вы совсем не понимаете, о чем я говорю.

— Ты тоже не хочешь взглянуть на ситуацию со стороны, — укорил его марокканец. — Нельзя полагаться на одни чувства, ведь есть еще ответственность перед людьми и Аллахом. А если бы, женившись на Жади, через некоторое время ты бы влюбился в другую женщину, ты оставил бы мою племянницу?

— Это невозможно, сеньор Али! — оскорбленно воскликнул больной.

— Откуда тебе знать? — лукаво пожал плечами Али. — Чувства не подчиняются разуму. Именно поэтому разум должен руководить чувствами, а не наоборот.

— Мне кажется, вы просто никогда не любили, — поддел его Лукас.

Трижды женатый Али лишь задумчиво улыбнулся, вспомнив о чем-то или о ком-то.

— Лукас, давай договоримся. Если вдруг тебе станет известно что-нибудь о Жади, сообщи мне.

— Чтобы вы передали это Саиду? — насторожился Лукас.

— Нет, вовсе нет. Но я очень волнуюсь за нее и за Хадижу. У меня сердце обливается кровью, когда я подумаю, что они могут находиться в опасности, или голодать, или нуждаться в чем-либо. Я должен иметь возможность хоть как-то им помочь.

— Хорошо. Если Жади выйдет на связь, я дам вам знать.

— Спасибо, Лукас, — с благодарной улыбкой сказал Али и, попрощавшись и пожелав больному выздоровления, покинул дом семьи Феррас.