Во мгновение ока (джен)

День клонился к вечеру. Лучи закатного солнца пробивались сквозь джунгли и прозрачное оконное стекло в комнату, где Жади раскладывала по полкам в шкафчике их с дочерью вещи. Вещей было не так уж много, но процесс затянулся — Жади то и дело застывала с какой-нибудь мелочью в руках и подолгу смотрела то в окно, то на пустой письменный стол, то на фотографии на полке, аккуратно прибитой к стене. С фотографий на постоялицу смотрели веселые улыбающиеся лица: она без труда узнала Флоринду (в молодости та и впрямь была редкой красавицей), ее сестру Неуту, двое пожилых людей были, вероятно, их родителями, а задорный темноволосый мальчуган — сыном Флор. В стороне отдельно стоял его фотопортрет крупным планом: мальчик превратился в удивительной красоты и стати молодого мужчину с магнетическим — до пугающего магнетическим — взглядом карих глаз. К портрету была прислонена бумажная иконка Пресвятой Девы Назаретской — покровительницы здешних мест, как гласила надпись.

— Это мой сын, Ренату, — пояснила хозяйка, откуда ни возьмись появившаяся в комнате.

— Простите меня за любопытство, донна Флор, — вздрогнула Жади и оторвалась наконец от фотографии. — А где Хадижа?

— Хадижа сидит на кухне и разглядывает мои книжки с картинками.

Флоринда подошла к полке и неосознанным жестом поправила рамку, несмотря на то что рамка стояла ровно.

— Правда, красивый? — с умилением спросила она Жади.

— Очень, — согласилась та. — Что с ним случилось?

— Он был водителем, дальнобойщиком, в последний год возил грузы в Рио и работал там же в одной крупной компании. Однажды на трассе он не справился с управлением и… погиб.

— Я… Мне так жаль вашего сына, — растерянно произнесла Жади, поняв странную до невозможности вещь: она еще ни разу в жизни не говорила никому слов соболезнования. И не слышала, не считая того, что ей сказали после смерти матери, что мертвых нельзя оплакивать. — Аллах да простит его согрешения.

— Это его комната, она долго пустовала. Надеюсь, вас не отпугнет этот факт.

— Вовсе нет! То есть, я хотела сказать, вы же не против…

— Я не хочу превращать эту комнату в мавзолей, — уверенно заявила Флор. — Мой мальчик бы этого не одобрил, я точно знаю.

— Давно вы… одна? — осторожно поинтересовалась Жади.

— Скоро пойдет четвертый год. Но я не жалуюсь. Я по-прежнему нужна людям хотя бы в качестве операционной медсестры, а значит, надо продолжать жить. Теперь у меня появились прекрасные компаньонки, — улыбнулась она, посмотрев на Жади.

— На родине меня могли бы убить за то, что я сделала, — немного невпопад сказала марокканка.

— Господи, о чем это ты? — перепугалась Флор.

— Я пошла против воли мужа, забрала из дома дочь без его ведома, — со слезами на глазах проговорила Жади. — Если меня найдут, мне конец.

— Что ты, девочка, кто найдет тебя в Рио-да-Серейя? Это затерянный край, считай, другой мир.

— А все ради нее, ради Хадижи! Я потеряла всех, но я не могла потерять ее, свою родную единственную дочь! Как же вы… живете с этим…

— Человек — очень одинокое создание, Жади, — потупив взор, ответила Флоринда. — Рано или поздно все тебя оставляют, или ты оставляешь всех, у кого как… Не будем больше о грустном. Идем лучше ужинать, Хадижа уже, наверное, проголодалась.

Сразу после ужина к ним постучались в дверь. Принаряженный Орестес снял соломенную панамку и приветственно помахал ею:

— Дамы! Как насчет вечернего променада?

— Орестес, я на танцы не пойду! — отказалась Флоринда.

— Флор, там сегодня будут танцевать форро, ты обязана пойти! — настойчиво уговаривал ее кавалер. — Покажем молодежи, как надо зажигать, а?

— Я зажигала в операционной до трех ночи, мне уже хватит, — рассмеялась хозяйка. — Мне же не двадцать пять лет, Орестес! Возьми с собой Жади, — предложила она.

— Сеньора, вы не согласитесь составить мне компанию? — галантно протянул руку старик.

— С удовольствием! — заулыбалась гостья и встала из-за стола.

— Мама, я тоже хочу пойти танцевать! — оживилась Хадижа.

— Вечерние танцы не для детей, юная сеньорита, — строго, но по-доброму посмотрел на нее Орестес.

— Почему? — не без обиды воскликнула девочка. — У нас дети всегда танцуют на праздниках вместе со взрослыми!

Жади метнула на дочь испуганный взгляд, боясь, что та ненароком проговорится.

— Может, в Рио дети и продвинутые, а в Пара в девять вечера всем по стакану молока и спать!

— Терпеть не могу молоко! — надулась Хадижа.

— Орестес, ребенок не успел приехать! — вступилась за нее Флор.

— Мама, но мы всегда танцевали вместе!

— Да, моя принцесса, и еще обязательно станцуем не раз, — Жади поцеловала дочь в макушку. — А сегодня тебе надо отдохнуть. Ложись спать, я не буду задерживаться, обещаю!

Хорошо освещенная уличными фонарями, украшенная разноцветными флажками по периметру площадка для танцев находилась в южной части деревни, ближе к джунглям. Там же стояли небольшая таверна и лавка с сувенирами, возле которых толпился народ, не пожелавший танцевать. Из старенького музыкального центра на полную громкость играла музыка в стиле латино, под которую резво отплясывали и смеялись несколько девиц в длинных пестрых расклешенных юбках.

— Форро пока не включали, — слегка расстроился Орестес. — Ну, ничего, самое интересное еще впереди. Как тебе у нас, Жади?

— Чудесно! — завороженно проговорила марокканка, глядя, как ветер колышет флажки на фоне темных крон могучих деревьев. — Мне кажется, здесь я стала легче дышать.

— Еще бы, — приосанился Орестес, — леса Амазонки — это легкие планеты, тут больше кислорода, чем где бы то ни было на земле. Машинной гари, как в Рио, не учуешь, это уж точно!

Жади загадочно улыбнулась — забавному старику было невдомек, что она имела в виду совсем не кислород.

— Дедушка! — послышался сзади звонкий мальчишеский голос.

Жади и ее спутник обернулись: к ним бежал со всех ног светловолосый парнишка лет десяти.

— Нико! — удивился Орестес. — А ты что тут делаешь? Ну-ка, марш домой! Мать будет волноваться!

— Меня мама и послала, — невозмутимо сказал мальчик. — Просила передать, что папа уезжает завтра рано утром, и ей понадобится твоя помощь в лавке.

— Спасибо, я приду, а теперь беги домой, нечего тебе тут торчать. Плутишка, — добавил он вслед бегущему по пыльной дороге в разношенных сандалиях внуку. — Детей надо воспитывать в строгости, особенно мальчиков. Только отвернешься — а они уже нашкодили. Флор с Ренату однажды такого мальца из кузова достали, кое-как потом его деревню нашли. Вот переполоху-то было!

Жади уже не слушала болтовню Орестеса — ее увлекла зажигательная мелодия незнакомого танца. Движения его были несложны, гораздо легче, чем движения танца живота, но не лишены грациозности. Жади вышла на середину площадки, приковав к себе внимание танцующих, и с лучезарной улыбкой начала повторять за ними.

— Неплохо, — снисходительно резюмировала молодая девушка с распущенными волнистыми волосами цвета каштана, выплясывающая рядом. — Но такая юбка, как у тебя, не подходит для каримбо — она слишком узкая.

— Я впервые его танцую, — все так же улыбаясь, ответила ей Жади.

— Ну и дела! — поразилась девушка, судя по выражению лица, не желавшая никому уступать свой титул королевы площадки. — Далеко пойдешь! Это ты приехала к Флоринде?

— Я, а что? — кружилась под музыку марокканка.

— Да ничего. Знакомиться давай, я Зилда.

— Жади.

— О тебе весь день шептались в деревне, — усердно выделывала па девица, словно пытаясь перетанцевать соперницу. — К нам гости вообще редко приезжают. Отсюда все едут, а сюда — никто.

— Уже не никто.

— А я тебя не понимаю. Как можно захотеть из Рио, — Зилда мечтательно закатила глаза на этом слове, — в эту глушь?

— Я устала от Рио, он шумный и довольно грязный в некоторых местах, — парировала Жади.

— Ха-ха, в сезон дождей здесь грязи больше, чем во всех городах, вместе взятых. Увидишь, если задержишься подольше.

— А ты не очень жалуешь гостей.

— Я?! Да ни в жизнь, я сама доброта и дружелюбие. И стану еще добрее, когда уеду в Рио и выйду замуж за богатого красавчика, их там, говорят, полным-полно!

— Они бывают жестокими, Зилда, — горько усмехнулась ее словам Жади.

— Это если не уметь с ними обращаться, — изящно махнула рукой в плетеном браслете девушка. — Уж если бы мне такой попался, я бы его приручила. Что ты смеешься, не веришь? Вот погодите, я своего не упущу, вы все еще увидите, на что способна Зилда!

Жади не столько забавляла речь этой наивной и откровенно недалекой девицы, сколько огорчала. Впрочем, она была слишком увлечена пьянящим духом свободы и радости, чтобы продолжать думать о мужчинах. Жади знала, что наступит утро, и ее непременно накроет волна мучительных сожалений о несбывшейся любви, но это будет утром. А пока нужно танцевать — танцевать до полного изнеможения.