Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

Примечания:

Напишите, пожалуйста, в отзывах, открываются ли иллюстрации? Я чайник, впервые их в облако заливаю.

— Мам, а кто такие расисты?

Эйлин удивленно вскинула бровь и на минуту отвлеклась от побулькивающего котла. Что там варилось — очередное зелье или суп, Северус не смог бы определить, что по виду, что по запаху. Выдержав такую паузу, что, казалось, ответа уже не последует, она наконец равнодушно бросила, отворачиваясь назад к своему вареву:

— Это американские богатеи, которые не берут на работу негров.

— А я могу быть расистом? — неожиданно для себя спросил мальчик.

— Что за чушь? — на этот раз Эйлин не повернулась к нему, но он и без этого знал, что ее бровь снова надменно взлетела под самую чёлку. — Разве ты владелец фабрики, чтоб кому-то отказать в рабочем месте? И вообще, разве у тебя есть знакомые негры?

Несмотря на явное пренебрежение в голосе матери и отчетливо слышимую точку в конце ее фразы вместо долженствующего там быть вопросительного знака, рискуя нарваться на суровую отповедь раздраженной приставучим отпрыском ведьмы, Северус почти непроизвольно спросил:

— А среди негров бывают маги?

На удивление, мать не рассердилась на продолжение допроса, а наоборот, с гораздо большей охотой, чем раньше, ответила, одновременно посыпая содержимое котла из третьей слева баночки, что вместе с многочисленными товарками теснилась на подвесной полке над плитой. Северус знал, что там хранится душица.

— Ещё какие! Помнишь сказку о глупом короле и кукле вуду? Так вот, технология изготовления этих кукол принадлежит африканцам. Они испокон веков владеют этим и многоми другими замечательными магическими секретами. Да со мной на курсе учился мальчик… забыла, как его звали… с Рейвенкло, — далеко не из последних был, особенно по Чарам… Магия не признает национальных различий, знаешь ли. А к чему вопросы?

Сев скорее бы проглотил язык, чем поделился с кем-нибудь своими разговорами с Лили — как бы они ни спорили, что бы ни обсуждали, это было его и только его. Та территория, куда никому больше ходу не было. Кроме того, он справедливо предполагал, что мама может не оценить ни маглорожденную подружку, ни её неоднозначные идеи. А спорить с Лили, а потом ещё и спорить о Лили, и там, и там доказывая свою правоту, ему казалось более чем слишком.

На следующий день он пошёл в библиотеку. В ту самую, куда заходил с Лили на той неделе. Стоически выдержал все скептические взгляды, какими окатила его обноски суровая пожилая библиотекарша, внутренне скрипя зубами продиктовал свое полное имя для формуляра («Как-как? Се-ве-рус? То-би-ас?..») и наконец получил в руки заветную книжечку, делающую его полноправным читателем. Как Лили.

— Читальный зал направо по коридору. Рукомойник — вон за той дверью! Книги домой — только под залог!

«Грымза! — бурчал он про себя, наскоро споласкивая руки в туалете, куда пришлось завернуть под неусыпным взглядом книжной церберши. — Лили-то, небось, без всяких залогов ту толстенную книжку дала. Конечно, на ней же не написано крупными буквами «отребье», где уж нам…»

Но главное было сделано. И ни подозрительно жующая губами тётка, ни всё громче и недовольнее бурчащий желудок не могли оторвать его от приключений отважного Чингачгука и честного Натаниэля Бампо. Из библиотеки он выходил под нетерпеливое звяканье ключей в руках торопившейся домой библиотекарши, взиравшей, впрочем, на зачитавшегося заморыша с куда большей благосклонностью.

* * *

За обедом Лили была крайне рассеяна, чуть не высыпала себе всю солонку в тарелку и уронила на колени вилку, брызнувшую с зубцов подливой — благо, платье от окончательного осквернения уберегла расстеленная на коленях салфетка. Разговор с Северусом не выходил из головы, она без конца мысленно прокручивала фразы, гадая — не была ли она слишком резка, как он услышал и что запомнил из ее слов, не счёл ли ее задавакой, и смогла ли она хоть в чём-то донести свое мнение. Где уж тут было уследить за вилками и салфетками, но никто бы, может, и не обратил внимания на ее неловкость, если бы Петуния не подлила масла в огонь:

— Ох, мамочка, стоило Лили свести знакомство с этим замухрышкой, как и у самой все хорошие манеры атрофировались!

Миссис Эванс подняла глаза от тарелки:

— Каким-таким замухрышкой, Лили?

Та же почувствовала себя так, будто пол под ножками ее стула опрокинулся вниз, как подвальный люк, и она стремительно съезжает куда-то к центру земли, в то время как сердце, явно в противовес, взлетает едва ли не к мгновенно вспыхнувшим ушам. Не то чтобы она собиралась делать великий секрет из свежезародившейся дружбы, но Сев был… и правда был не лучшим вариантом для знакомства, с точки зрения родителей — уж точно. И поэтому, если и говорить о нём маме, то явно не с бухты-барахты, а проведя предварительную арт-подготовку, как любил шутить дедушка. И уж всяко не теми словами, что использовала откровенно торжествующая теперь Петунья.

Бросив на сестру убийственный взгляд и в очередной раз пожалев, что ее склонность моментально и тотально краснеть не поддаётся никакому контролю, Лили обратилась не столько к маме, сколько к бараньему боку на своей тарелке:

— И вовсе Сев не замухрышка.

Вопреки ее ожиданиям, дальнейших расспросов не последовало, и, боясь спугнуть удачу, Лили спешно доела и ретировалась в свою комнату, крикнув «Спасибо» уже с лестницы.

Конечно, просто так это всё не закончилось, и после чая мама поднялась к ней сама.

«У меня самая лучшая мама на свете!» — упоённо думала Лили, счастливо вздыхая и жмурясь на потолок. Миссис Эванс выслушала всю историю недельного знакомства со Снейпом, все предположения Лили о том, как тяжело тому приходится, все дифирамбы его уму и эрудиции (о пробелах в оной насчёт космоса в частности и магловской науки в целом девочка предпочла не распространяться), а главное — неопровержимый аргумент, который, как козырный туз, Лили разыграла под конец: «Он такой же, как я, мамочка, понимаешь? Он тоже может всякое странное — и он волшебник! И мама у него волшебница! И таких, как мы, оказывается, много!» — и вздохнув, растрепала дочери и без того уже почти расплетшуюся косичку:

— Там за рекой неблагополучный район, ты же знаешь.

— Знаю! Я не буду туда ходить без Северуса! — И, словно поняв, что победа близка, но этого всё ещё недостаточно, быстро добавила: — И с Северусом не буду! Он приходит сюда, к парку и к площадке, мы играем там.

— Лили, ты всегда была благоразумной, я надеюсь, этот мальчик не станет причиной, чтобы это изменилось?

— Ну что ты, мамочка! Я буду благоразумной, я всё-всё понимаю! Но… ты не представляешь, какой он. Как будто у него и вовсе никакой мамы нет! Мне его так жалко! — использовав запрещённый приём, Лили затаила дыхание, ожидая маминой реакции.

В доброте и сердобольности своей матери, активной участницы нескольких благотворительных организаций, она не сомневалась. В ее материнском инстинкте — тоже. В том, что родители привыкли к склонности — явно наследственной — своей младшей дочки подбирать и спасать всё пищащее и болящее — не так сильно, но надежда была сильнее. Чуть не с младенчества Лили тащила в дом обездоленных котиков, брошенных щенков, подбитых птиц, даже головастиков из грязной умирающей речки — в банке ведь им будет несравнимо лучше! Повзрослев, расширила диапазон до рыдающих соседских детей, разбивших коленку — кто как не ее мама, с ее, разумеется, помощью, сможет лучше всего обработать ранку, утереть слёзы, а при необходимости и заштопать разодранную штанину? Куда ещё вести и нести всех нуждающихся в помощи, как не в родной гостеприимный дом? И пока Лилино самаритянство ограничивалось соседскими, вполне благополучными, ребятишками, упавшими с велосипеда, и не столь благополучными лишайными котятами с ближайшей помойки, мама не возражала, поощряя благородные порывы. Но практически беспризорник с той стороны реки?.. Не станет ли это для маминого терпения тем самым пёрышком? «Но я же его к нам жить и не тащу! — словно готовясь спорить с мамой, думала Лили. — Хотя было бы здорово, так-то!..»

Спорить не понадобилось. Мама внимательно глядела на сияющую глазюками дочь, а потом чмокнула ее в уже изрядно лохматую макушку и, уже выходя из комнаты, сказала:

— Приводи его к нам обедать — заодно и познакомишь.

* * *

Книги будто бы приближали его к Лили. Эти же строки читала она — и находила в них что-то важное, что отзывалось в ее душе и наполняло такой горячностью слова. Он читал их, сначала пытаясь лучше ее понять, а потом — просто читал, с головой погружаясь в неведомый доселе мир. Мир, полный настоящих героев, подвигов, благородства. Мир, где, даже без палочки, люди умудрялись совершать практически чудеса. Мир, где дружба была настоящей, любовь — верной, а честь — незапятнанной. И, читая, вместо затюканного оборванца, он ощущал себя сильным, смелым и справедливым. Это он спасал Лили от аллигатора, вздумавшего на неё напасть, и, неслышно крадучись, пробирался по тропическому лесу. Это он мчался сломя голову на храпящем коне выручать ее, похищенную негодяями… И это ему улыбались краснокожие братья, поднимая руку с приветственным «Хау!»

На третий день библиотекарша, сжалившись, разрешила забрать очередную недочитанную книжку домой — и счастливый Северус умчался, сжимая под мышкой «Хижину дяди Тома».

Примечания:

Три совершенно изумительных кукольных арта

https://ibb.co/60C0Gpy

https://ibb.co/HhFw3Zc

https://ibb.co/rHZhbMd