Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

«Вот оно и случилось!..» — мелькнуло в голове у Лили, когда губы Поттера, горячие, сухие и настойчивые, впились в её собственные, перекрывая все ещё не сказанные слова. То, что давно должно было случиться, что было закономерно и неизбежно, что открывало прямую накатанную дорожку к шумной развеселой свадьбе, Блэку-шаферу, лилиям в волосах, креслу в красно-золотой гостиной, пронзительно-зеленым крыжовинам, глядящим из детской кроватки… К тому будущему, что было одновременно и её прошлым, к тому пути, что предначертала ей судьба.

Стоп, судьба? Вот это — её судьба? Упрямые, жадные, до ошеломления чужие губы, ничуть не похожие на… И всё остальное — тоже чужое и чуждое: крепкие короткопалые руки с мозолями от метельного древка, жилистое загорелое тело, пыхавшее жаром, как печка, пока его хозяин ловко теснил её к порогу спальни — и дальше, за него, к разобранной (чтобы после дежурства не расстилать) кровати. Это тоже — судьба?!

Вспыхнуло и закрутилось кинолентой: темная спальня, куда более просторная и роскошная, чем у неё; кружевные наволочки, балдахин цвета свернувшейся крови, кажущийся черным в темноте; и два переплетенных тела. Одно — словно рисующееся каждым движением, точно вокруг не альковный полумрак, а беснующийся стадион с сотнями зрителей, готовых ревом и свистом поддержать красоту и мастерство исполнения, виртуозность обращения с метлой и квоффлом, харизму и профессионализм игрока. Второе — она. То ли квоффл, то ли метла. Аксессуар, на фоне которого неотразимость чемпиона будет ещё ярче, ещё нагляднее. Метла топорщит рыжие прутья, квоффл раскрывает рот, чтобы сказать… Чтобы сказать чемпиону «Да!», чтобы раз за разом повторять и повторять его имя: «Джеймс… Джеймс!.. Джеймс!!!»

Это, засунутое на задворки памяти, красившее щеки в пунцовый, разрушившее её прежнюю — здешнюю, настоящую! — жизнь — тоже судьба?! Сейчас будет это?! И это будет теперь её здешней и настоящей жизнью, потому что с судьбой, якобы, спорить бесполезно и не с руки?!

Но: осталась жива Мэри, и рукотворный Щит победил доселе непобедимую Аваду, и сцена у Озера, хоть и очень похожая, была всё же другой, и Рем больше не оборотень, и вообще она начала свой магический путь с того, что уговорила Распределяющую Шляпу! И после всего этого она согласится быть помесью между выставочным экземпляром метлы и «счастливым» квоффлом, согласится на эти чужие губы и чуждые руки, откажется от всего, чего добилась и чем является, наверняка бросит курить и станет примерной и бессловесной тенью великого Поттера?! Да что же это такое! Нет! Нет, нет и ещё раз нет!

— Нет! — выкручивается будто проснувшаяся Лили из-под горячего дыхания, из-под терзающих шею поцелуев. — Нет, Джеймс! — пытается она освободить свои руки, свои плечи, свою талию, зажатые, как в тисках.

Он не понимает. Разгоряченный, слишком долго ждавший, он просто не способен услышать и осознать её отказа. Не теперь, когда он уже почти у цели, когда мяч, пущенный сильной рукой, уже несется в кольцо.

Он не просто не отпускает её, а наоборот прижимает ещё сильнее, ещё теснее придвигается к ней, стремясь уронить их обоих на ткнувшуюся под коленки кровать. Бормочет между поцелуями горячечное: «Ну что ты… Сейчас… Не бойся…»

— Джеймс, я не хочу! — задирает она подбородок кверху, увиливая от его напора и не переставая пытаться вырваться, но в ответ всё то же невнятное бормотание: «Ну, девочка!.. Ну не упрямься… Всё хорошо… Я так люблю тебя, Лили!..»

И тогда Поттер отлетает к стенке. Лили даже и не хотела так сильно — она просто хотела освободиться, но всё получилось само.

Силовая волна вырвалась из неё, как в детстве — не оформленная ни в одно из известных (и не очень известных) заклинаний, первобытная, дикая, почти бессознательная — и спасительная.

Поттер, в ошеломлении, хлопает глазами за слегка перекосившейся оправой очков, а Лили наконец садится на кровать — теперь уже без принуждения, сама, поправляет съехавшую до самых локтей мантию, натягивает обратно ворот футболки, почти оголивший плечо, и, едва сдерживая нервный смех, кусая губы выговаривает:

— Извини. Надо было меня послушать сразу. Я же сказала, что не хочу.

— Но почему?! — отлипает Поттер от стены, но приближаться явно опасается, остается на месте. — Что не так, Лили?! Ведь тебе же всё нравилось сначала! Что внезапно случилось?!

— Нет, Джеймс, не нравилось, — дергает уголком рта девушка. — Причем, с самого начала. А ты этого даже не заметил.

— Это всё из-за него, да? — кривит лицо и Поттер, отчего сразу теряет весь свой чемпионский лоск, становясь похожим на того себя, что караулил под раздевалкой Регулуса, что травил Петтигрю и переворачивал его у Озера вверх ногами, что во сне заставил давиться пеной Сева. И пусть Сев там был и совсем другой, но Поттер на себя тамошнего походил сейчас просто один в один. — Из-за этого носатого хмыря?! Да я же лучше его в сто раз!

Лили вовсе не уверена, что причина её отказа в Северусе. Вернее — только и исключительно в нем. Не будь его так долго и так насыщенно в её жизни — изменилось ли бы её восприятие Поттера? А себя? А самого понятия любви, отношений, доверия, близости, что бы под этим ни подразумевалось? Одно она знала точно: то, что называл любовью Поттер, никогда не назвал бы так Сев. И теперь в жизни не назовет она. Что бы ни случилось, ей никогда не пришлось бы биться в его руках, как пойманной бабочке, и применять силу, чтобы вырваться на свободу. Это могло быть чем угодно, но любовь в её понимании выглядела не так.

«Ещё один прощальный подарок от Сева, — внезапно подумалось ей, и она всё-таки, не сдержавшись, хихикнула. — Он поднял мне планку на недосягаемую высоту»

Вслух же она говорит, маскируя истерический смешок:

— Вполне возможно, и так. Даже наверняка лучше — просто не для меня. В тебе масса положительных качеств, Джеймс. Уверена, есть множество девушек, которые по достоинству оценят такого парня, как ты. А я просто… А мне просто нужно другое, и дело тут вовсе не в тебе. Ещё раз извини, мне не хотелось вводить тебя в заблуждение.

И ссориться с Поттером ей тоже не хочется. Хочется, чтобы он просто ушел сейчас, а она, совершенно исчерпав все силы на сегодня и даже, кажется, залезши в завтрашний запас, свалилась наконец спать. Хочется, чтобы вся эта дикая ситуация просто как-то разрешилась сама собой, Поттер бы всё понял, они бы остались друзьями или, по крайней мере, приятелями — как Блэк с Марлин, по-прежнему несли бы свои вахты, вносили свой крошечный кнат в общую копилку — и всё, и всё, и всё, ну пожалуйста! Да, она зря давала ему надежду, напрасно сократила дистанцию, надо было…

Но сделанного не вернешь, тем более, Лили в упор не могла сообразить, где же, когда же она прошла эту точку невозврата, после которой и ему, и всему Ордену, и даже ей самой они стали видеться парой с большим и однозначным будущим. Когда позволила брать себя за руку? Целовать в щеку? Провожать до дома и встречать у крыльца? Когда приняла первые лилии? Не противилась, чтобы ей открывали дверь и пододвигали стул? Или вообще в тот момент, когда подсела за их столик в кафе? Или ещё раньше?..

Отлистав эту летопись до самого начала, ничего непоправимого и фатального со своей стороны Лили не нашла. Теперь ей казалось, что она, как Алиса, провалилась в бездонную кроличью нору и скользила по ней помимо своей воли, а всё окружающее происходило будто само собой. Она ещё даже и растопыриваться пыталась в полете, упираться всеми лапками в стенки тоннеля, чтобы затормозить это стремительное скольжение. Недостаточно, видимо, и не слишком ретиво, но уж точно не помогала скольжению завершиться.

Должен же он услышать её хотя бы сейчас и принять, что она никогда его не любила, не любит и не способна будет полюбить! Что мимолетная симпатия и боевое братство не равно любовь, и первых двух совершенно недостаточно, чтобы затащить в постель Лили Эванс. Она же это в конце концов поняла! А Джеймс, по-хорошему, очень неглупый парень, способный понять, что хорошая дружба лучше неудавшегося романа, ведь так?..

Но Поттер ни к чему прислушиваться и ничего понимать не собирался. Для него всё было куда серьезней: Главная — и самая затяжная — Охота в его жизни грозила оборваться у самого финиша, когда загнанная лань чудом проскакивает мимо оскаленных собачьих пастей и удирает в чащу, на прощанье махнув черным, пятнистым, неожиданно хищным хвостом. Когда верный мяч, который ты уже видишь забитым в кольцо противника, слышишь рев трибун и звон перещелкивающего очередной гол счетчика, внезапно проносится в полудюйме от металлического обода или, хуже того, рикошетит об оный и прилетает тебе в лоб. Начинающая звезда большого квиддича Джеймс Флимонт Поттер не привык, чтобы мячи своевольничали, оказавшись в его руках.

— Да он же страшный, как прошлогодний зомби, и вдобавок полнейший псих! — Исходил ядом Поттер, подавшись вперед и яростно стиснув кулаки. От стены, впрочем, далеко не отходя. — А ты носишься с ним как с тухлым яйцом, хотя он смылся от тебя давным-давно!

— Это не твое дело, Джеймс, с кем и как я ношусь, тебе не кажется? — не столько повысила, сколько подбавила холоду в голос Лили, уже не уверенная, так ли ей нужен Поттер в качестве друга.

— Да пожалуйста! Но мне обидно, что ты упускаешь такой прекрасный шанс из-за какого-то придурка! Ты же не слепая! Может, хватит уже бегать как собачонка сначала за ним, а теперь за его тенью, а?!

— И что же, — ещё более зимним: холодным и колючим, тоном вопросила Лили, — ты предлагаешь теперь начать бегать как собачонка за тобой?

Школа Северуса и тут не прошла даром. Она прямо чувствовала, как эту фразу внутри неё произносит её внутренний Сев, выкристаллизовавшийся где-то в глубине лилиного существа за долгие годы. Оставалось только озвучить произносимое вслух — и Лили поймала себя на том, что брови её (обе, потому что мимические чудеса эквилибристики, вытворяемые Севом, оставались ей недоступны) неумолимо ползут вверх с самым скептически-саркастическим видом.

Но Поттер не был бы Поттером, не умей он менять тактику на ходу, подстраиваясь под обстоятельства. Взяв себя в руки после первой эмоциональной вспышки, он не стал продолжать ссору и отвечать колкостью на колкость. Вместо этого он вздохнул, лицо его разгладилось, ладони разжались — и вуаля! — вместо жестокого и несдержанного на язык хулигана перед Лили снова предстал тот самый милый обаяшка, легкомысленный терьер, сшибающий с ног харизмой и белизной улыбки.

Он выставил перед собой руки в примиряющем жесте, склонил лохматую голову набок и медленно, будто боясь спугнуть, двинулся к сидящей девушке, приговаривая:

— Ладно-ладно, прости! Я был неправ — не то время и не то место, все на взводе, драка, опасность, адреналин — все дела. Но ты же не можешь не видеть, что я и правда более чем серьезно к тебе отношусь, Лили! Я даже готов на тебе жениться!

«На-а-до же! — так и не снизил градус сарказма внутренний голос, теперь уже — отчетливо лилин. Брови, вернувшиеся было на отведенное им место, снова в прыжке собрали в гармошку высокий лоб. — Готов он! Даже! Наследник старинного рода — на маглокровной бесприданнице! Неслыханная щедрость! А меня спросить не забыл? Что о женитьбе, что о чуть было недавно не произошедшем!»

Но оказалось, что Поттер ещё не закончил своей фразы. А когда он закончил, выше бровям было лезть уже некуда. Говоря предыдущие слова, гриффиндорец приблизился вплотную и, видя, что девушка слушает и не спешит, вроде как, швыряться заклинаниями, рискнул тоже присесть на уголок кровати и, блеснув стеклами в свете фонарей, договорить:

— И тогда никто не узнает твою маленькую тайну.

Сказал он это доверительно, тихо, предельно дружелюбно — но это-то приторное дружелюбие Лили и насторожило.

— Это какую же? — не спеша включать «режим потепления», уточнила она.

— Что ты не девушкой пойдешь под венец, — всё так же глядя на неё широко распахнутыми искренними глазами в золотой оправе ответил Поттер. — Это ведь правда, да? Прааавда, я вижу: иначе чего бы ты так дернулась. Правда, хоть и строишь из себя недотрогу. Хмырь-то, я погляжу, не промах, и успел застолбить лужайку. Снял сливки, прежде чем смыться. Но я согласен прикрыть твой позор, ввести в свой дом и назвать тебя миссис Поттер, если…

— Что-о-о?! Да как ты смеешь! — Лили и правда дёрнулась, но только затем, чтобы вытащить палочку, как назло завалившуюся во время недавних манипуляций с мантией под подкладку из внутреннего кармана. Невербальное и невидимое Акцио помогло беглянке найтись и вынырнуть из тканевых недр, пробуравив, правда, ивовым острым кончиком дырку теперь и в наружном слое одеяния. Пришлось украдкой ловить её под покровом тьмы, давая оратору дополнительные секунды спича и дополнительную уверенность в своей правоте за счет лилиного молчания и дерганья, способного сойти за нервическое. Ловли палочки увлеченный своей вдохновенной речью Поттер не заметил, а заметил уже наставленное прямо ему в переносицу острие. — Пошел вон из моего дома, паршивец! И чтоб ноги здесь твоей больше не было! И возле дома тоже! И на улице!

Икнув на полуслове, Поттер вскочил и задом, всё так же с выставленными вперед ладонями, отступал к двери — сначала из спальни, а потом и к так и не захлопнутой, только прикрытой входной. Вид он имел бледный и поминутно косился наверх, словно ожидая орду рукокрылых, вот-вот хлынущую с потолка по его душу. За палочкой он так и не полез — то ли не успел, то ли не рискнул, то ли таки помешали впитанные с молоком патриархальные стандарты.

— Лили, погоди! Лили, что ты? Лили, давай поговорим! Лили, ты не так меня поняла! — отблеивался на ходу он.

— Вон отсюда, я сказала! — не шла на переговоры Лили, и с её палочки время от времени сыпались искры, словно артефакт сам был в нетерпении и предвкушении воздаяния.

— Сумасшедшая! — крикнул с порога Поттер, захлопывая за собой дверь. — Два сапога пара! — раздалось уже снаружи, на миг предварив аппарационный хлопок.

Так закончилась Большая Охота Джеймса Поттера. Лили заперла дверь, вернулась в кухоньку и, не зажигая света, уселась за стол. Бросила палочку на подоконник, взамен поманила пальцем стоящую там чашку — созданную ею, но не ей предназначавшуюся, и обстоятельно, так, чтобы не осталось даже пыли, так, как поступала со всяким мусором, её испепелила. Вспоминая при этом другую кружку, другой подоконник — и другое освобождение.

А потом открыла окно в сырую октябрьскую ночь и с наслаждением закурила.