Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

Праздничные дни пролетали один за другим, наполненные смехом, снегом, горячими мамиными пончиками, паром жаркого дыхания и мокрыми варежками. Приближался конец каникул, а с ним — день, которого Лили одновременно очень ждала и немного побаивалась. Девятого числа Севу должно было исполниться одиннадцать лет — знаковая цифра для волшебника, не какая-нибудь проходная дата. Да и вообще, это первый день рождения за время их дружбы, надо бы не ударить в грязь лицом, но все подарочные идеи исчерпались на Рождестве: шапку с шарфом мальчик гордо носил, подаренную папой книгу штудировал с энтузиазмом. А что ещё презентовать юному магу из способных его порадовать магловских вещей? Кроме того, очень желательно, за недорого, а лучше — вовсе не измеряющееся в денежном эквиваленте. Без доступа в волшебный мир это была практически неразрешимая задача.

Лили с грустью посмотрела на прикроватную тумбочку, где, как и всегда в тёмное время суток (это значит, зимой почти постоянно), спал, свернувшись клубочком, лисёнок Локи. Уши его забавно подергивались, как будто ему что-то снилось, и иногда он очень натурально сопел и вздыхал. Нет, никогда ей не суметь сотворить нечто подобное — уж всяко не до школы! У неё же нет мамы-волшебницы с палочкой и целой магической библиотекой, а сама она никак не справится с таким сложным колдовством — вон, даже Севу с лисёнком помогала мать.

Вспомнив ещё кое-какие свойства плюшевого зверька, Лили сгребла его в охапку, зарывшись носом в пыльноватую рыжую шерсть — самое время опробовать действие зелья Радости, а то она что-то совсем скисла. Лисенок смешно зевнул мягкой пастью и пристроил голову у девочки на плече, продолжая сонно сопеть, а Лили внезапно пронзило молнией идеи. Может быть, мысль только и ждала, когда же эта голова перестанет хандрить и прислушается к ней, а может, это был побочный, неучтенный эффект снадобья, сваренного, безусловно, талантливым, но очень молодым зельеваром — так или иначе, Лили внезапно вытаращила глаза, вскочила и закружилась по комнате, обнимая затихшего по такому случаю Локи. А накружившись, бережно ссадила его на тумбочку и закопалась в ящик стола в поисках заветной тетрадки.

Мало кто знал, что Лили порой пишет стихи. Тунья так точно и не догадывалась, а мама, если и была в курсе, то не придавала детскому рифмоплетству особого значения. Только папа всячески поддерживал её в, поначалу неумелых, попытках складывать слова в подобие виршей, а когда получалось что-нибудь приличное, достойное быть ему показанным, никогда не скупился на похвалу. На прошлый день рождения она даже подарила папе поэму собственного сочинения — в отдельной тетрадке, с собственными иллюстрациями, и он был чрезвычайно доволен, хоть и пообещал сохранить подарок в тайне. Конечно, ту поэму сложно было назвать настоящими стихами, ей бы только папа и обрадовался, как радовался любой, самой примитивненькой и аляповатой картинке, что дочки сызмальства дарили ему на все праздники. Но ведь с тех пор она выросла, поумнела, много что прочла — а главное, если раньше хотелось просто что-нибудь эдакое сочинить, чтоб как настоящий писатель, а о чём — было дело десятое, то теперь у неё есть, что сказать! У неё появился лучший друг, и уж для него-то слова найдутся!

Целый вечер Лили строчила и чёркала в тетради, специально отведённой для черновиков своих творений. Дважды даже с треском выдирала лист, раздраженно комкала и запускала в угол, заставляя Локи усерднее шевелить рыжим ухом. Потом, видимо, дело пошло на лад, и спать девочка ложилась, вполне довольная собой и миром. Впрочем, не прошло и получаса, как свет в комнате снова вспыхнул, а Лили, в белой ночной рубашке, похожая то ли на русалку, то ли на моль-переростка, порхнула назад к столу, спешно что-то дописывая и исправляя.

В первый учебный день, едва сбросив дома сумку с учебниками, Лили, схватив заранее приготовленный в прихожей большой конверт, умчалась в сторону парка.

Северус вообще не ждал в этот день никаких подарков — тем более, от Лили, которой он и обмолвился о дате всего один раз — давным-давно, ещё летом, когда рассказывал ей о нумерологии и на собственном примере объяснял, как высчитывать Число судьбы. Не сказать, чтоб он сильно верил в эту науку, но её преподавали в Хогвартсе, а значит, все книги, что попались ему под руку на эту тему, также были прилежно изучены, а информация разложена по полочкам в его необъятной памяти. Лили же интересовало буквально всё, что касалось будущих школьных предметов, и Снейп, радуясь возможности лишний раз произвести на неё впечатление, усердно перетряхивал свои познания, выдавая на гора всё без разбору. Он и не предполагал, что Лили запомнит эту деталь в потоке новой информации. А Лили запомнила. И теперь спешила к нему, радостно размахивая красивым запечатанным конвертом.

Впрочем, открывать его немедля, как собирался Северус, ему строго-настрого заказали, «а то я буду смущаться», и велели смотреть подарок исключительно в одиночестве. Сев и не думал трясти лилиным презентом и обнародовать его содержимое перед Эйлин и, уж тем более, посвящать в их с подругой дела Тобиаса, но после такого настоятельного предупреждения, дважды проверил хлипкую щеколду на двери, когда поднялся вечером в свою мансарду.

В комнате было зябко, и Северус не стал пока снимать варежки, а только откинул у них клапаны, чтобы высвободить пальцы. За эту зиму он в совершенстве отточил беспалочковое согревающее, но, чтобы прогреть выстывшую комнату, требовалось время, пока же изо рта у него шел пар, когда он, сосредоточенно сопя, аккуратно, чтобы не повредить подарок (да и сам конверт по минимуму), взрезал плотную бумагу.

Внутри оказался лист акварельной бумаги, разрисованный по краям травяным узором и сбрызнутый разноцветными цветочками. А наверху листа большими круглыми буквами значилось:

ДРУГУ

Северус перевел дыхание и стал читать ровные, выписанные по линеечке строчки.

Если грустно станет вдруг,

Вспомни — у тебя есть друг.

Позови — и я приду,

Отведу от нас беду.

Если мнится в час ночной,

Что один ты под луной,

То подумай обо мне,

Улыбнись в лицо луне, -

Пусть не скалится она,

Далека и холодна.

Если сердце рвётся вдаль,

Но крепки засовы,

В молот перекуй печаль

И разбей решёток сталь,

Цепи и оковы.

Если ты, назло судьбе,

Правды тащишь бремя,

Знай, что кто-то о тебе

Думает всё время.

Звёзды гаснут… Погляди:

Скоро солнце встанет.

Нам с тобою впереди

Путь предсказан дальний.

Вот взлететь бы в облака,

Крикнуть всей планете:

— Это друг мой на века,

Наша дружба так крепка,

Крепче нет на свете!

Стылая комната нагрелась до нормальной температуры к пятой строчке, к десятой — на лбу у Северуса выступили капельки пота, а к концу стихотворения от его щек можно было прикуривать. Разумеется, от жары. И соленая капля, бухнувшаяся на край листа и размывшая старательно выведенную чернильную «Е», сорвалась со взмокшего виска, не иначе. Честное волшебное.

Примечания:

Этот стишок я написала в двенадцать, адресовав «Воображаемому другу». Пусть Лили будет талантливей меня и сочинит его на год раньше)