Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

Она не собиралась спать, вообще не собиралась тратить на это бесполезное занятие ни секунды времени — их долгожданного времени вместе. Собиралась подняться, привести себя в порядок, сделать кофе на двоих и потом если и не помогать с незнакомым и наверняка непростым зельем, то хотя бы присутствовать, поддерживать, быть рядом, смотреть…

Вот только полежит минуточку, даже глаз закрывать не будет…

* * *

Обросший, взлохмаченный, с диким взглядом за покосившимися стеклами, Гарольд Поттер глядел на своё искаженное отражение в Омуте памяти, только что вытряхнув в него полный фиал серебристой вихрящейся мути. Потом глубоко вздохнул и, словно взаправду ныряя, резко опустил голову в чашу.

Её утянуло за ним прежде, чем она успела понять, чья память опалесцирует там, внизу. Видно было неважно, слышно — ещё хуже, думалось — туго и заторможенно. Иначе бы она разделилась с проводником сразу, не смакуя все эти «удовольствия». К хорошему быстро привыкается, и отсутствие верной помощницы-брошки ощущалось гораздо резче — на контрасте.

Она не звала этот сон, не приманивала его, не вытягивала за ниточку, начиная еженощно ровно с того места, где закончила в прошлый раз. Может, ещё и поэтому — от неожиданности, от желания уставшего сознания просто спать, она и тормозила так долго. Сообразив выскочить наружу только одновременно со Шляпой, огласившей разделивший их приговор.

В общем-то, она немного потеряла, ведь все эти сцены уже представали перед ней, и совсем недавно. Но Лили всё равно досадовала за каждый не в полной мере воспринятый миг. Она никогда не лазила в голову Севу, даже если бы и могла, в чем у неё были сомнения. И никогда не полезет, если только он сам не решит поделиться с ней чем-то. Поэтому любая возможность взглянуть на мир его глазами была невероятно ценна — особенно, взглянуть его глазами на себя. Да, глазами другого Сева и на себя-иную, но, как успела убедиться Лили, между двойниками из разных веток имелось куда больше общего, чем она думала изначально.

Воспоминаний было немного. Не картина — набросок, тонкой пунктирной линией, лишь слегка обозначающей контур. Штришок — пауза, штришок — снова пауза длиной в несколько лет. Не было здесь ни совместных библиотечных вечеров, ни смеющегося рыжего факела, ни одинокой сгорбленной фигуры посреди коридора. Всё это тот Северус унес с собой в могилу — то ли успев передать только самое важное, без чего его историю невозможно было бы понять, то ли сберегая свои сокровища для одного себя даже в последний миг.

И даже так, этаким пунктиром, пробегая его жизнь семимильными шагами, Лили не могла не отметить, какой красивой всякий раз представала в глазах Сева. Какой… особенной. Совсем не той, что гляделась на неё каждый день из зеркала. Утонченнее, значительнее, светлее, загадочнее… Гораздо лучше, как ей казалось, чем была в жизни её близняшка, и даже лучше той, какой знала себя она сама. В такую, пожалуй, можно было и правда без памяти влюбиться. В ту, что жила в глазах и в голове Сева.

Обессиленная долгой бессонной ночью, не готовая к сновидческим подвигам, Лили была лишена возможности ускорять или замедлять время, останавливать или повторять по своей прихоти ту или иную сцену. Нет, если бы она очень постаралась, напрягла бы все силы, которых и без того оставалось немного… Но она не стала и пытаться, просто плыла по течению, завихрявшемуся кругами в Омуте памяти, вместе с Гарри, и смотрела, как смотрела бы кино. Кино про Сева. Тем более, что оно не было слишком длинным.

Короткие, словно нарезанные на монтажном столе сцены, промелькнувшее в отдалении Озеро, от которого отвернулся проводник, облегчив ей тем самым сходную же задачу, темнота ночного школьного коридора, и вот — их совместная история закончилась.

Ни одного кадра, ни одной пунктирной черточки ни с шестого, ни с выпускного курса. Будто и не было для него этих лет. Будто оборвалась пружина, замерли часы, остановилась жизнь…

…Чтобы пойти снова, когда на горизонте опять появится — нет, не Лили Эванс и даже не Лили Поттер, а всего лишь её тень.

— Не убивайте меня!

Лили смотрела на коленопреклоненного Сева — юного, растерянного, с исказившимися от страха и волнения чертами — и на того, кто стоял напротив — величественного, статного, с идеально подсвеченным снизу лицом. Будто заранее репетировал с Люмосом, подчеркивая черты наиболее выигрышным образом — под каким углом они будут смотреться суровее и непреклоннее всего. И такой же театральщиной веяло от срываемых ветром, четко отмеренных, взвешенных до грана слов.

— А что я получу взамен, Северус?

Вот так. Если кто ещё сомневался, что Великий светлый, любитель мира, добра и лимонных долек, проливающий васильковые слезы над каждой человеческой бедой, противник любой и всяческой смерти — в глубине своей жесткий и расчетливый игрок, ценящий фигуры перед собой в той лишь мере, в которой они способны принести пользу — шах и мат вам, прекраснодушные простаки, шах и мат!

Что же ты хочешь, Победитель Гриндевальда, предводитель светлого воинства имени Огненной Птицы? Во что ты готов оценить жизни целой семьи преданных тебе людей?

Лили не сомневалась в том, какой последует ответ, как, по всему вероятно, не сомневался в этом и Дамблдор. Величайший волшебник Дамблдор, воплощение милосердия, бескорыстия и морали. Только что заключивший сделку на манер Мефистофеля — приобретя в безраздельное пользование душу, разве что без кровавых подписей на листах.

— Всё, что угодно.

Занятный ребус — думать, что бы он, седобородый и богоподобный, делал, если бы ответ внезапно был другим. Он, конечно же, никаким иным быть не мог — для уверенности в этом нужно было всего лишь быть легиллиментом — ну, или знать Сева так, как знала его она. Но если бы хоть на минуту представить, просто в рамках игры ума. Стал бы он спасать их, выводить из-под удара фигуры безвозмездно? Не разменяв предварительно на черного, доведенного до отчаяния коня?

«Стал бы, — кивнула про себя Лили. — Потому что время этим фигурам слететь с доски ещё не пришло. Пока ещё не пришло»

Но сходящий с ума от беспокойства, ужаса и отчаяния Северус должен был непременно увидеть иное. Он и увидел — величайшее снисхождение и оказанное одолжение взамен на ответную услугу. Обещание взамен на пожизненную верность. Обещание, не ставшее ничем большим.

— …Лучше бы я умер!..

И ответ — снова и только о пользе. Практичность и только практичность, да, директор? Ничего личного, просто ниточки — многие, многие ниточки в старческих, холеных и отнюдь не бессильных руках.

Ниточки, тянущиеся на Тисовую улицу, к каморке под лестницей, в зарешеченную камеру Азкабана, в кабинет Зельеварения, освещенный инфернальным подмигиванием тиглей, к перемотанной тюрбаном, лишенной воли и души голове, к гриффиндорским спальням, где под бархатным пологом мирно сопит будущий спаситель мира. Взращенный этими самыми руками, точно тонкое плодовое деревце — из малого семечка в способный выстоять против бури ствол.

Отсечь лишнее, привить нужное, удобрить — порой слезами и кровью, но не это ли самый питательный грунт?! Опутать нитями, чтобы ни одного плода не пропало даром, упав с отягощенных ветвей. Нитями, на других концах которых — люди, люди, ещё живые и уже мертвые, на одном из которых — Сев.

— Как мне повезло, как невероятно повезло, что у меня есть ты, Северус!..

— …А моя душа, Дамблдор? Моя?!..

Да, Великий светлый, ты иногда бывал честен и откровенен — на ту и только на ту долю, что была необходима тебе в данный момент. Но даже и эта малая толика способна была повергнуть в оторопь — что там уж Гарри, с открытым ртом слушавший признания о своей участи, даже Лили, давно не испытывавшая пиетета перед директором, и то была впечатлена. Даже Северус, старше её нынешней вдвое, УПС-перебежчик, двойной агент, человек с мертвыми пустынями вместо глаз.

Но не одному Альбусу в тот вечер пришлось изумляться — когда, сорвавшись с кончика палочки, по директорскому кабинету понеслась серебряная лань, брови седого волшебника вознеслись вверх, как два крыла чайки, а за очками-половинками блеснуло что-то… человеческое, что ли? Почему-то Лили казалось, что именно в этот момент старик был искренен в своем изумлении, не играя и не изображая. Хотя тут ни в чем быть уверенной было нельзя, барометр, нервно дрожа стрелкой вверху, показывал именно это.

Неужели он так и не понял, старый лис, с кем имел дело все эти годы? Не разгадал единственной движущей силы, вливавшей жизнь в эту иссохшую ветвь? Или — снова — слишком хорошо сыграл?..

— После стольких лет?

— Всегда.

* * *

Её никто не будил, Лили проснулась сама, с ощущением чугунной болванки в голове, как всегда бывает, если спать недостаточно и не в свой час. Пушистый плед заботливо укутывал её до самого носа, камин не горел, а от стола, с которого исчез котел, отдаленным жужжанием доносились приглушенные голоса. За столом, казавшимся неожиданно просторным и пустым всего с парой чашек и полуопустошенным блюдом, сидели двое. Оба черноволосые, тонколицые, чем-то неуловимо похожие. Герои вчерашнего дня.

Лили выпросталась из-под пледа и раздраженным движением смахнула прочь оберегавшее её сон Муффлиато. И тут же смущенно юркнула обратно, хотя оглянувшийся от стола на шорох одновременно с Севом Регулус тут же благовоспитанно отвернулся назад, ещё и в окно уставился, так что на неё смотрел лишь его затылок.

Чертыхаясь вперемешку по-маггловски и по-волшебному, совсем позабывшая о своем внешнем виде Лили закопошилась в пушистом коконе в поисках одежды. К ней тут же подскочил Сев, протянул сложенную тряпичную стопку, уронил между нею и столом завесу Отвода глаз. Досадуя, что со сна не додумалась до этого сама, Лили принялась одеваться, на ходу трансформируя ночную рубашку в сколь-нибудь приличное платье — ничего другого, кроме оной и верхней мантии у неё тут не имелось. Впопыхах и от досады резковато ответила на Северусово «Ну как ты, выспалась?» встречным вопросом:

— Почему вы тут? Почему не в комнате?

Сев не заметил резкости — или принял её как должное, заслуженное, смущенно опустив взгляд.

— Не хотел отлучаться от тебя. Поднялся сначала к Регу — и сразу же чушь всякая полезла, что приду — а тебя нету. Глупо вышло, прости. И тебе таки помешали…

— Нет! — задохнувшись от приступа нежности, шепотом прокричала она, притянув его за шею к себе и буквально уронив на диван рядом с собой. — Не помешали ничуть!.. И не глупо, — добавила, представив себя на его месте и прикинув, рискнула ли бы сама уйти и не иметь ежесекундной возможности убедиться. — Как он?

— В порядке. Лучше, чем я мог ожидать, — воодушевленно откликнулся Сев, не сводя глаз с её пальцев, застегивавших мелкие пуговички на груди. — Скажи, ты мне точно не снишься?

— А ты мне? — засмеялась Лили, наклоняясь и касаясь своим лбом его. В голове билось эхом недавнего сна: «Всегда… Всегда…». — Всё, я готова. Пошли, а то Рег дырку в окне скоро просмотрит!

Когда она, кое-как пригладив руками волосы и закрутив их в норовящий вот-вот расползтись жгут, в сопровождении Сева подошла к столу, оконное стекло всё ещё пребывало в целости. Отлипший наконец от него Регулус выглядел бледным, но бодрым, когда тепло улыбнулся ей, поприветствовав:

— Добрый день, Лили! Очень рад тебя снова видеть!