Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

Лили вернулась в замок элегически задумчивой, Рем — воодушевленным, а Северус — злым и недовольным, как разбуженный посреди зимы медведь.

- Ну как, Петунья перестала лить слёзы? — ворчливым тоном, сводящим на нет всю кажущуюся заботливость вопроса, сказал Сев за ужином.

- Да, — ответила Лили, не замечая таких, привычных уже, мелочей: настроение Сева — что погода в Британии, много дождя и никаких прогнозов, — и теперь глаз не сводит с арчибальдовой «невесты», в ожидании его наследников.

- НаследниКОВ?! — сделал ударение на последнем слоге Сев. — Её укусила та старуха, и она решила устроить у себя кошачий приют?

- Не совсем, — рассмеялась Лили. — Но близко! Хозяин кошки сначала упёрся — мол, всегда они котят топили, и этих утопят, чтоб не возиться, но я договорилась! Уболтала его потерпеть три недели, а потом Тунья заберёт всех, одного выберет себе, а остальных пристроит.

- Топили котят?!.. — ошеломленно переспросил Ремус, росший всё детство, в силу известных причин, той ещё принцессой в башне из слоновой кости.

- Ну да, а ты что думал? — капнул ядом медведь-шатун, притворявшийся Северусом. — Жизнь жестока!

- Сев, ты не с той ноги встал? — попыталась перевести всё в шутку Лили. — Хватит пугать Рема суровыми реалиями, тем более, что в этот раз добро восторжествовало! Расскажи лучше, как у вас!

- Да нихера у нас! — взорвался Снейп, и тут-то и стала понятна причина его недовольства. — Точнее — у меня! Этот вон, — мотнул он головой в сторону оборотня, — довольный сидит лыбится… У него, блядь, вышло, а у меня — нет!

- Я же предупреждал, что это непростое заклинание, Северус, — терпеливо втолковывал «этот», перестав лыбиться ещё на этапе котят. — Отец же рассказывал, что сразу не получилось ни у кого, и только у троих его однокурсников — раза с десятого.

- Но у тебя-то!.. — начал было Сев, но Лили перебила его, дурашливо дёрнув за рукав.

- А ты так привык быть во всём лучше других? — лукаво спросила она делано высоким, слишком «девочковым» тоном. — Уступи Рему ненадолго, видишь, как ему приятно! А у тебя обязательно всё получится, вот увидишь!

- Да у него и так всё получается! — принялся объяснять Ремус. — У отца в первую неделю только искры с палочки сыпались — и то считалось прогрессом! А Северус за каникулы вполне справился с созданием неоформленного Патронуса — это который как облачко, знаешь? Или лучик света…

- Твой-то — оформленный! — не удержался и снова заворочался медведь, уже, впрочем, гораздо спокойнее.

- Я — оборотень, Северус! — одними губами артикулировал Рем, глядя ему в лицо через стол. — И позавчера ты снова мог в этом убедиться, если вдруг подзабыл. А Патронус впервые удался мне за полсуток до. Когда волк поднимает голову, мысли становятся более короткими, образными, а воспоминания — полярными. Или хорошее, или плохое, щенячий восторг или вселенская скорбь. Не скажу, чтоб эта особенность сильно радовала меня в других ситуациях, но тут как раз пригодилась. Легко позволить заполнить себя безоговорочному счастью, если оно и так готово тебя затопить. Я только вспомнил наше первое совместное полнолуние — даже два: и то, когда вы впервые пришли ко мне «в гости», и когда мы выгуливали ваши свежие аниформы — и оно как-то само всё получилось. Моей заслуги тут нет!

- Разумеется, есть! — возмутилась Лили.

- Мне что — барсом попробовать? — вскинул бровь Северус.

- Когда и если доработаешь беспалочковый аналог — можешь попытаться. — ответил Рем. — Но, кажется, для этого нужно владеть самим заклинанием, я ошибаюсь?

- Не ошибаешься… — буркнул Сев, размазывая ужин по тарелке. — И как мне, мерлиновы колокольцы, затопиться счастьем?!

- Поэкспериментируй с воспоминаниями. — Ремус был терпелив, как лекарь Святого Мунго. — Поперебирай их. Должно же найтись среди них хоть одно счастливое!

Счастливые среди них, безусловно, были — и немало. Все — связанные с Лили. День их первой встречи, как она радуется построенной им «рубке», Рождество у Эвансов, задумчивая улыбка фарфорового ангела, лилины стихи — один на акварельной бумаге, второй на школьном пергаменте, её внезапный стремительный поцелуй — промахнулась ли?! нет ли?!..

Казалось, всего этого добра хватило бы на десяток Патронусов, на целый светящийся табун или стаю. Но — словно песчинка под веком — что-то мешало. Мешало почувствовать беззаветное, беспримесное счастье. В моменте, переживая любое из этих событий, он определённо был счастлив, он даже помнил это, как помнят из детства вкус лакрицы, но воспроизвести, наполниться, ощутить снова — не мог. Мешала песчинка, и он всерьёз уже забеспокоился, не встроена ли она в него намертво, не является ли неотъемлемой частью характера, натуры, как, например, сочувствие и громкий смех — у Лили. Всё логично: Ремус — само спокойствие, Лили — солнышко, а он, Северус — желчный упырь, и смысл с этим спорить. Не всем же дано быть солнышками.

Как и не всем — вызывать телесного Патронуса, о чём поведал им давеча Лайелл и сильно озадачил Сева. Вдруг его неспособность воспроизводить счастье по щелчку не позволит ему освоить это, бесспорно, нужное и важное заклинание? Не позволит догнать Люпина… блеснуть перед Лили… не прослыть лузером, в конце концов!

Все эти мысли никак не способствовали наращиванию внутри ощущения счастья, скорее — наоборот. Каждую тренировку Сев пытался, буквально выдавливая из себя это гребаное счастье по каплям — и каждый раз дракклова песчинка мешала. Чего же не хватало замечательным, солнечным, драгоценным воспоминаниям об их с Лили прошлом?

Сев думал неделю. Ту самую неделю, за которую Лили добилась сначала искр, потом лучика, а потом и веселого облачка света, каждый раз послушно росшего из палочки, как цветок из земли. И понял. Не хватало не прошлому, не хватало настоящему, нынешнему, сиюминутному. Не хватало уверенности. Не доставало надежды.

Все радостные некогда воспоминания, всплывая у него в мозгу, обрастали вопросами, как хвостами — плеть или головами — гидра. Что думала Лили о нем? Что чувствовала? Что имела в виду каждый раз? Да или нет?! Первое её стихотворение — прекрасно, изумительно, но про друга и только про друга! Второе — не передать словами, но, дракклы дери, «нашу дружбу»! Дружбу! Что понимала она под ней в их одиннадцать? Что понимает сейчас? Что написала она на листочке, скормленном Бельтайновскому огню? Когда целовала его, вручая подарок — промахнулась она или нет? Промахнулась или нет?!

Каждое действие, каждое слово, каждый жест он разбирал под лупой, под микроскопом, телескопом, вредноскопом и всеми прочими оптическими приборами. Тут — посмотрела, а тут — не посмотрела. Тут — взяла за руку, а тут — нет. Что это значит? И значит ли хоть что-то? А тут сказанная им глупость наверняка разрушила всё, если было, что рушить! А было ли? Или, может, есть?..

О, ему бы хватило от неё десятой доли того, что чувствовал он сам! Он смог бы любить за двоих, если бы она хоть каплю, хоть чуточку любила бы его тоже. Иногда ему казалось — да, гораздо чаще ему казалось — нет. Почти постоянно ему казалось, что такой мрачный, невоспитанный и, пока всё ещё, малообеспеченный уродец, как он, не заслуживает даже взгляда Лили Эванс, не говоря уж о большем. С относительно недавних пор ему казалось, что его тело предало его и хочет такого, о чём нельзя даже помыслить. Тянуть к Лили свои грязные нищие лапы?! К Лили?! Да он скорее эти лапы себе отгрызёт! Тем более, представив на секунду, каким взглядом встретила бы любое подобное поползновение она! А вдруг нет?!.. Держи карман, олух!..

Уверенность не приходила, Патронус не получался.

Лили перепробовала за неделю все всплывшие в памяти сцены. Коуквортский Самайн и шотландский Бельтайн; две пары кошачьих глаз, отраженные в зеркале; фестралий браслет; северусова валентинка… Облачко оставалось облачком, лишь иногда на миг принимая и снова теряя смутную, так и не проявившуюся до конца форму.

И вот она снова стоит посреди Выручайки с палочкой наизготовку и в который раз проводит ревизию своих счастливых воспоминаний. Они все безусловно хороши. Все — сильные, яркие, незабываемые. Но испытывала ли она в те минуты именно счастье, а не что-либо другое? В них переливались радость, восторг, упоение, благодарность, восхищение, нежность… А счастье? Что делало её по-настоящему, безоговорочно счастливой?

Счастье дразнится, катается по краешку памяти — вот оно я, поймай меня, вспомни, найди! Надо только расслабиться, потянуть за эту ниточку и…

Лили расслабляется, выдыхает, отпускает бурлящий бестолковый поток мыслей, и ниточка сама, словно того и дожидаясь, спускается к ней в ладони.

Солнце валится в закат, обливая медью листву «Наутилуса». Они сидят высоко, поближе к небу, и его глаза, просвеченные щедрыми напоследок лучами — как тёмный янтарь, как свежий гречишный мёд. И в каждой янтарной радужке — огненной саламандрой — она.

Его глаз почти не видно, только — как далёкие звёздочки в непроглядной космической черноте — бусинки бликов от ныряющей в облаках луны. Лицо его — над ней, на расстоянии вытянутой руки, двух вытянутых пар рук — его и её. Ноги отрываются от надежного камня, и нет больше точки опоры в этом бесконечном просторе, кроме накрепко сцепленных пальцев и этих путеводных бликов. Его глаз почти не видно, но она знает: на каждой из звёзд — она.

Комната тонет в золотистом душистом парУ. Его глаза — сплошной зрачок, бездонный, жадный, пульсирующий. Каждый — как Марианская впадина, как Гранд-Каньон, как Ворота Мории. Он старается не смотреть на неё подолгу, словно иначе случится что-то страшное. Кидает быстрые, острые взгляды, как кинжалы из-за угла — и на каждом острие, как бабочка на булавке — она.

«Правда?» — спрашивает он, и его лицо в момент превращается из угрюмой застывшей маски в аллегорию надежды. Глаза — по галеону, по круглому леденцу на палочке, где в середине — прозрачные, будто слюдяные, фигурки. И каждая из этих фигурок — она.

«Любит… Любит!.. Любит!» — стучит метроном.

- Экспекто Патронум! — кричит Лили.

И светящийся ярким живым серебром полупрозрачный барс спрыгивает с её волшебной палочки и становится перед ней, перед ними, поводя хвостом. Совсем как настоящий. Совсем как Сев.

Сев смотрит на барса, как стукнутый Ступефаем. Это — он. Он — Патронус Лили. Патронус Лили — это он! Он, мандрагору ему в горло, её Патронус!.. Внутри всё кружится вихрем, он, больше не думая, взмахивает палочкой, и вот уже красавица-пантера, как живая, только цвета расплавленного серебра, стоит рядом с барсом, чуть дергая просвечивающей шерстью вдоль хребта.

- Ну ты даёшь! — не удерживается Ремус. — Невербально!..

Северус и Лили переглядываются, будто очнувшись, не сговариваясь, смотрят на Рема и… начинают смеяться. Легко, радостно, победно — счастливо. И вместе с ними, кажется, смеются барс и пантера, бесшумно разевая лунно-сияющие пасти. И, всё так же смеясь, исчезают.

Чтобы прийти вновь, когда будет нужно.

_____________________________

Примечание:

Тут у них, конечно, какие-то бабочки вместо Патронусов, но моего варианта вообще, разумеется, не найти, а арт — безумно красивый. Такая симфония на двоих. Не букву, но дух главы очень отражает, мне кажется.

От lilyhbp:

https://postimg.cc/gnxg8zQk