Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

Каникулы текли — как имбирный чай с мёдом из фарфорового заварника в любимую чашку — уютные, неспешные, греющие душу и сердце. Прогулки по заснеженному двору и вдоль спрятавшегося в ледяной панцирь озера; вылазка в Хогсмид, где мадам Паддифут, кажется, приняла их за блаженных — ибо нормальные люди едят десерты, а не сидят над ними, беспрестанно таращась друг на друга и улыбаясь; долгие разговоры ни о чём и обо всём на свете в танцующих отсветах догораюшего камина; постоянное ощущение родной и надежной руки в своей ладони…

Вся эта расслабленность и нега никак не способствовала занятиям осознанными снами, где, что ни сюжет, то непременно какая-нибудь пакость, подброшенная странным параллельным будущим.

Нет, Лили даже честно пыталась себя заставить поснить, но настрой был не тот, и мелькала только всякая чепуха — хоть и явно из того же пазла, но разрозненная, отрывочная и, по большей части, совершенно проходная, бессюжетная.

То она, поглаживая округлившийся живот, сидит в кресле у окна и ждёт — ждёт Джеймса, это имя перекатывается в мозгу, обрамлённое нежностью и досадой: Джеймс снова задерживается. Упругий шар, в который превратилась её талия, внезапно выгибается горбом в ответ на её поглаживания — и она тихо улыбается, с умилением ловя расшалившуюся пяточку. За распахнутым окном — лето.

То глядит в искаженное лицо Туньи — она рассержена и возмущена, она кричит разные нехорошие вещи — как становится понятно из них, Джеймс наговорил чего-то лишнего то ли жениху, то ли уже мужу сестры, и вот золоченое приглашение на свадьбу летит Лили в лицо, разорванное пополам.

То, примостившись с ногами в уже знакомом кресле, пишет длинное письмо, изредка прикусывая кончик пера — письмо Бродяге, как она издавна шутя называет крёстного их сына. Кто придумал так называть Сириуса, Лили уже и не помнит, но, кажется, не она. Её рука старательно — школьная привычка много писать постепенно улетучивается, что сказывается на почерке не в лучшую сторону — выводит последнюю строку: «С любовью, Лили», обвешивает её всякими росчерками и завитушками. Потом, в сложенное уже пополам письмо, вкладывает небольшую колдографию — смеющийся Джеймс, смеющийся именинник-Гарри на игрушечной метле, смеющаяся она. Немного в стороне, словно бы слегка отдельно.

Все эти — даже не сны, обрывки снов — не были осознанными, в них не присутствовала Лили-настоящая, с её памятью и суждениями. Их можно было бы принять за обычные, бестолковые сны, где ты зачастую чувствуешь и думаешь совершенно невероятные для яви вещи, если бы не пунктирно намеченная и продолжающаяся канва общего сюжета.

Проснувшись, Лили, хорошенько помотав головой, чтобы выветрить оттуда это «Джеймс» с придыханием и всепоглощающую сердечность к его отпрыску, понимала, что в эту линию распрекрасно укладываются и кошмар у Озера, и гриффиндорская свадьба, и, финальным аккордом, красноглазый Том Реддл с сорвавшейся с палочки зелёной смертью.

Она даже узнавала дом, где всё это произошло, хотя гостиную с креслом видела тогда только мельком сквозь наполовину приоткрытую из холла дверь. Узнавание приходило уже потом, после, в моменте же сна было только ощущение дома, уместности и привычности, не омраченное смертоубийственными флешбэками. Можно сказать, что в этих снах Лили меньше всего была собой — а практически полностью — той, другой Лили, Лили Поттер. И чувство двойственности, томительной дереализации отпускало поутру не сразу и постепенно.

Впрочем, умывание ледяной водой отлично прочищало мысли и приводило голову в порядок, а неизменно встречающий её внизу Сев — словно подсвеченный изнутри радостной, одновременно такой детской и удивительно взрослой улыбкой — моментально вытеснял любые оставшиеся в мыслях сновиденные ошметки Поттера. Реальность вставала на место, к вящему облегчению Лили, и в ней их ждали застывшее Озеро и заметённый лес, визит вежливости к фестралам и шуточные дуэли с Ремусом, замерзшие пальцы и пышущее жаром сердце. Что ни день — то настоящий имбирный чай с мёдом, налитый в тебя, как в любимую чашку с цветком.

Вечера же — когда Лили возвращалась в комнату не слишком поздно — были тоже заняты Севом, но опосредованно: она готовила ему подарок. Не бог весть какой, но для неё очень важный.

Все эти Левикорпусы и Сектумсемпры, вылетающие из старого учебника, как из ящика Пандоры, напрямик в загребущие лапы каких-нибудь Поттеров, приводя всякий раз к сокрушительным последствиям, навели её на мысль. Ей казалось — не будь в учебнике подобных записей, не будь там ничего, помимо обычного печатного шрифта и устаревших, физически и морально, рецептов зелий, — и страшное будущее с гриффиндорцами, ведущими себя, как Упивающиеся, и главой Упивающихся, заявляющимся в дома к гриффиндорцам, потеряет опору, зашатается и, если не рухнет, то оползёт, перестав нависать над ними угрожающей глыбой.

Да, Лили здесь другая, и Сев другой, но учебник с проклятыми химерными заклинаниями — тот же самый, и, пока существует этот мост, это связующее звено между двумя вариантами бытия, то, второе может просочиться, проникнуть к ним и стать единственным, явленным вживе.

И Лили делала книгу. Страницы её пока пустовали, потому что должны были принять на себя написанное, перенесённое сюда Севом. Все его заклинания, наработки, зельеварческие исправления, единую Систему, которая до сих пор ютилась в тех же учебниках — первой и второй части — да в Регулусовых тетрадках, перемешанная с домашними заданиями и эссе. В полном же виде, медленно, но неуклонно близящемся к завершению, она существовала только в одной голове — чёрной длинноволосой голове, способной вместить, казалось, все тома «Британники» разом. И прочесть эти страницы сможет только тот, кто их заполнил, чтобы никакой Поттер и никто иной, не углядели там ничего, кроме чистых желтоватых листов. Никто, даже она. На всякий случай. С каждой заколдованной страницей зловещий мост содрогался, словно под ударами топора, и Лили спешила — скорее, скорее уже его обрушить!

Сев считал, что охранного полога, оберегающего его кровать и вещи от возможных злоумышленников, и клятвы Рега, не позволящей тому сказать и полслова лишних о делах, долженствующих оставаться скрытыми, вполне достаточно, чтобы плоды его трудов не оказались не в тех руках. Да и что там беречь пуще глаза, думалось ему! Система недоделана, непонятные заклинания без описаний — кому они нужны! Объяснять же ему, что из-за одного из них им суждено — пусть и не здесь — разругаться навеки, а второе прочно связалось у Лили в памяти с пустынным неживым взглядом выгоревших дотла глаз над прекрасными иссушенными руками, спасающими незнакомого подростка, — представлялось решительно невозможным! Оставалось надеяться, что Сев, любитель всякой конспирации и тайн, оценит саму придумку и несомое ею удобство: все открытия, все разработки под одной обложкой, а не разбросанные разрозненными строчками без начала и конца по нескольким местам.

Ну и ещё, книга должна была получиться красивой — чтобы Севу уж точно захотелось ею воспользоваться. И Лили кропотливо трудилась над каждой бронзовой завитушкой, укрепляющей кожаный переплёт. Над тиснёным узором на обеих его сторонах и корешке. Над оформленным в готическом стиле титульным листом — единственным, который будет доступен всем, открывшим обложку. Буквами, больше напоминающими орнамент, нежели алфавит, там было выведено: «Эта книга является собственностью…», дальше был оставлен пробел, куда Сев своей рукой должен будет вписать своё имя, активируя волшебство. Не обязательно то, что записано в его метрике или пухлой тетради Флитвика. Это может быть любое прозвище, которым он захочет назваться: хоть «капитан Куэрво», хоть «Снежный барс», хоть «Принц-полукровка», главное — написанное им собственноручно.

В Лилиных трудах очень помогала отобранная у мародёров карта, тоже позволявшая узреть своё содержание не каждому. Идея вот такой избирательной видимости и была почерпнута девушкой из сложной и, безусловно, талантливой мародерской придумки. Но всё равно, даже с подспорьем в виде карты, работа шла небыстро и не то чтобы запросто. Лили сочла её готовой только накануне знаменательной даты, в последний вечер каникул. С удовольствием оглядела результат — фолиант вышел внушительным и красивым, а его толщины точно хватило бы Севу на все открытия до конца школы — и, предвкушая завтрашний день, улеглась спать с чувством отменно выполненного долга.

Она скользила тёмными узкими коридорами, стремительная и смертоносная, как Авада Кедавра во плоти. Её взгляд улавливал приглушенные отблески редких факелов на отполированных сотнями лет и ног каменных плитах, её гибкое тело неслось вперёд, к скрывающейся впереди очень важной, очень значимой цели… Она ощущала азарт, холодную ярость и страх — и все эти чувства были чужими, привнесенными извне, как будто — с разных сторон.

В этот раз Лили больше была собой, чем во всех сновидениях последних недель, но одновременно была и огромной змеёй, чье ледяное нечеловеческое исступление гнало их вдаль. Но этим дело не заканчивалось, а только начиналось. Сквозь золотые змеиные глаза, кроме неё, смотрели ещё двое, и разделить и осмыслить все сущности было непросто сквозь затягивавший всё ватный туман подступающего бардо. Помехи казались не столь резкими и непреодолимыми, как с дневником, но куда более концентрированными и словно сгустившимися в вязкий кисель, по сравнению с Поттером-сыном-Поттера. Сравнивать было легко, потому что одним из тех, кто, подобно любопытным соседям, толпился вместе с нею у «глазка», был именно он, а вторым — ещё кто-то, кого она никак не могла узнать. Узнавание не давалось в руки, вёрткой змейкой выскальзывая из рук. Кстати о последних — змея мешала тоже. Вместе с Поттером они создавали непередаваемый коктейль, где за обрывками их эмоций (страх явно добавлял новоявленный сын) почти невозможно было уловить происходящее снаружи.

Вроде бы мелькнула чья-то фигура с воздетым на конце палочки Люмосом, кажущимся далекой звездой. Внимание заострялось на каких-то совершенно неважных деталях, неспособное уловить суть: длинная изломанная тень, бархатно-мерцающая оттенками темноты, испуганная гримаса, исказившая незнакомое лицо, рыжие, редеющие надо лбом волосы — нелепым пятном… Повелительное «Убей!» в голове змеи, в их одной общей на всех голове — как молния, на миг озаряющая тьму. Её хватает, чтобы узнать. Четвёртый в их «дружной компании» у глазка — Томас Марволо Реддл собственной персоной, самопровозглашенный Лорд Волдеморт. Змея совершает неуловимо быстрый бросок, Люмос гаснет, когда палочка падает из упустившей её руки, успевая осветить пронзительно-алое пятно на безупречно-белой манишке. Поттер-сын-Поттера в ужасе вырывается наружу, из змеи, из сна — и образовавшаяся на его месте воронка утягивает Лили за собой, накрывая слепым и ослепительным бардо с головой.

Проснулась она, уже привычно выплыв из ошеломляющего, лишающего разума водоворота. Первый страх прошёл, по большей части оказавшись Поттеровским. Осталось омерзение от близости к Волдеморту — делить с ним глазок и что бы то ни было Лили не понравилось. Всё прочее же — не сейчас, не здесь и не с ними. Ещё один странный кусок непонятной мозаики, которая никогда не сложится, если…

Если они с Севом будут вместе. Если не родится Поттер-сын-Поттера. Если не будет писем Блэку, подписанных «С любовью, Лили». Не будет Левикорпуса на заросшем кустарником берегу. Ничего этого не будет. И волшебная книга, острой секирой врубающаяся в повисший на одной веревке мост — в этом поможет. Спи, Лили, завтра Сев будет очень рад!..

Северус был очень рад. Не то чтобы он видел какую-то особую необходимость в столь глубокой защите своей интеллектуальной собственности, но книгу и правда приятно было взять в руки, приятно трогать, открывать — и, наверняка, писать в ней тоже. Не зря Лили так корпела над её внешним видом, стараясь угодить эстетическим предпочтениям именинника. Именинник оценил. Тем более, подарок был Лилин, а значит — по определению замечательный!

Перенести в него все свои многочисленные почеркушки Сев согласился с готовностью, внеся только одно, но принципиальное, возражение.

- Написанного там не сможет прочесть никто? — уточнил он, пролистывая ждущие записи страницы.

- Совершенно! — подтвердила Лили, жутко довольная собой.

- А ты? — вскинул на неё глаза Северус.

- И я тоже! Никто!

- Так не пойдёт. Я согласен на «никто минус ты» — мы же… договаривались всё делать вместе! И делаем, ведь так? К половине рецептов ты приложила руку, и в ани-матрице — если б ты не нашла тогда ошибку!..

Несмотря на то, что про «половину рецептов» было явственным преувеличением, Лили захлестнула волна благодарности и нежности от этих его слов. Он доверяет ей полностью. Он доверяет ей больше, чем она доверяет себе — ведь это её стараниями попал тот учебник Поттеру в руки!.. «Стоп! Привыкни уже разделять! Не переноси с больной головы на здоровую! Учебник Поттеру отдавала не ты! Да, вы выглядите одинаково и даже носите одинаковые туфли, но она — не ты! А тебе Северус может доверять безраздельно. Как и ты — ему»

- Спасибо, Сев, — розовея, улыбается она. — Я согласна. Пусть будет «никто минус я». Только… как это теперь сделать?

- Проще некуда! Ты же сказала, что активация произойдёт, если подписать книгу? Начнём писать оба одновременно — один повыше, другой пониже — и всё должно сработать.

Лили посмотрела, как на пергаментной странице высыхают, впитываясь в плоть, в волшебство, в самую суть книги две расположенные друг над другом строки, почти одинаковых, хоть они и не сговаривались. Просто обоим в последний момент пришла мысль подстраховаться и вписать не одного себя, а обоих разом.

Теперь, постепенно утрачивая чернильный блеск, строчки, незыблемо впечатанные в титульный лист и в скрепляющую его со всеми прочими листами магию, свидетельствовали, что «Эта книга является собственностью Пятнистого и Пятнистой» и чуть ниже — «Лили и Северуса». Она едва удержалась, от того, чтобы её надпись выглядела как «Лили и Северуса Снейпов», а от чего удержался, на миг задумавшись с зажатым в пальцах пером, он — история умалчивает.

Отныне у них было общее дерево с построенным на нём почти настоящим домом, общая сова и общая книга для общих, крайне многочисленных, тайн. Не так и мало, если подумать! Неплохой задел для общей фамилии в обозримом будущем.

Так думала Лили, закрывая книгу и повторяя уже сегодня сказанное:

- С днём рождения, Сев!

- Спасибо, Лили, это просто чудесный подарок! — ответил Северус и решительно и быстро потянулся к ней, будто боясь передумать, скорее клюнув, чем поцеловав податливые мягкие губы.

Второй раз в жизни.

А если быть совершенно точным — первый. Первый, когда он сделал это сам.

Когда-нибудь это станет для них привычным, сердце прекратит кувыркаться по диафрагме, как по батуту, причём — с обратной стороны, кипящая краска — заливать лицо, как выплеснутая из котла, а взгляды — разбегаться по углам, не зная, куда деваться, робея натолкнуться на другой, такой же смущенный взгляд.

Когда-нибудь, но нескоро, и торопить это время способны только глупцы, жадные до сиюминутных успехов. Ибо это — Великий Танец, танец Начала, танец Жизни, танец Земли и Солнца, неделимых и противоборствующих Инь и Яна, и подгонять этот Танец не след. Отзвучав, он никогда уже не повторится, уступив место другим танцам и мелодиям, может быть, не менее звучным и прекрасным, но — другим.

Когда они, держась за руки, но всё ещё не смотря друг на друга, вошли в гостиную, на них разом обрушилась — многотонным обвалом, высасывающим воздух вакуумом — зловещая тишина. Не жужжали разговоры — в пяти местах и десятью ртами одновременно, не слышались смешки и возгласы, шуршание пергаментов и газет, скрип перьев и половиц… Даже камин как будто притих, боясь нарушить это молчание задорным треском.

При этом, гостиная не была безлюдна — десятка полтора человек столпились вокруг одного кресла, стоящего почти в самом центре. Заслышав вошедших, кто-то из них обернулся, кто-то отступил, кто-то поднял голову — и стало видно, что в кресле, бессильно раскидав руки по плюшевым подлокотникам, почти лежит Эдриан, цветом напоминающий вечерний заоконный пейзаж: такой же белый с синевой.

- Что?.. — начала Лили — и не закончила, почувствовав, что голос застрял в предательски сжавшемся горле.

- Что случилось? — пришёл на помощь Северус, стиснув крепче, чем раньше, её руку.

- У Эдриана мама погибла, — ломким плачущим голосом сказала Аннабэль, и тишина лопнула, как перезревший нарыв: сразу стали слышны тихие сдавленные всхлипы перепуганной первоклашки, пробегающий волнами шепот, как у кровати тяжелобольного, свистящее дыхание парня в кресле. — Только что прилетела сова. Её убили. Прямо у дверей Министерства.

______________________________

Примечание

Сновиденная Лили пишет письмо:

https://i.postimg.cc/QCT0mzB0/2237886-A-ECCA-4486-A4-C1-4-BCC4-D1-D5012.png

Немного «имбирного чая»:

https://i.postimg.cc/gjJr9WkF/EE8775-BC-F702-4-A6-E-9-D3-F-3-B6-FE660-B160.png

https://i.postimg.cc/dthD4wxG/5-AF5-AB61-30-B8-4283-9-B08-4-DC5-D1-C5-A09-F.png

https://i.postimg.cc/0jXPGbwp/969335-C7-75-E4-4-F18-AA17-88-BF5-A2-EA60-C.png

https://i.postimg.cc/PJ7np9gy/B8-EF5-D2-C-455-B-48-E9-A64-E-B1386-A2-FEDF3.png

И поцелуйчик от vizen:

https://i.postimg.cc/L41cNQFc/4-C1-B3899-CE6-D-42-CA-B4-B5-00-F6-AFF883-AC.png