Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

Лили честно пыталась снить.

Несмотря на гнетущие мысли и обессиливающую тревогу, старалась разглядеть во снах подсказку, как можно противостоять пошедшему вразнос Тому Реддлу и его сподвижникам. Выходило — то, что выходило: ничего конкретного, ничего определённого, ничего, способного помочь прямо сейчас. Тёмные, напряженные, пронизанные отчаянием сны, смешавшие прошлое с будущим, один взгляд с другим, её память — с чужой и чуждой памятью…

Волосы лезут в лицо. И нет времени что-то с ними сделать — даже сбрить к дракклам одним движением палочки, потому что палочка пляшет в руках, как заведённая, и все её движения направлены вовне. Или ты, или тебя. Тёмный, пустой, грязный переулок, подвешенный на протянутом над ним проводе фонарь раскачивается, словно ножом, полосуя светом, выхватывая кусками происходящее внизу, как в дешевом фильме-хорроре. Жуткие фигуры, чёрные мантии, одинаковые равнодушные личины в дырах капюшонов. Будто и не люди вовсе, а какие-то инферналы, призраки, дементоры, пришедшие, чтоб забрать твою душу, разорвать твою плоть, погасить навсегда твой свет, как этот фонарь. Приходится напоминать, убеждать себя: это люди. Они точно так же уязвимы и смертны, как и ты. Поэтому — не отвлекайся, Лили, или ты, или тебя. Очень может быть, что тебя. Потому что наступающих, надвигающихся фигур — восемь или девять — не сосчитать точно, да это и неважно. Важно, что их больше, много больше, чем вас. Волосы липнут к вспотевшим вискам — главное, не в глаза, потерять обзор хоть на миг — нельзя.

- Уходите! Уходите, я прикрою! — орет Поттер — не тот, который сын, а тот, который муж. В фонарной качке взблескивает на пальце кольцо. Он растрепан, яростен и по-настоящему прекрасен сейчас, в гуще схватки — как на квиддичном поле, только без метлы. Он — в своей стихии, будто по-настоящему живущий именно вот в такие моменты. Выпрыгивает вперёд, нарушая ряд, очки блещут, палочка, не переставая, искрит: красным, синим, золотым… В ответ искрит зелёным, и это — смерть.

- Мэри, да уводи её, Мерлина в душу!.. — рычит Поттер.

Тихий вздох рядом — не испуганный, а как будто уставший. Так же тихо, как вздохнула, Мэри Макдональд опускается на грязную мостовую — не рушится, а складывается, как зонт. Свет, разбрасываемый равнодушно скрипящим фонарем, выхватывает льняную чёлку, отражается в навсегда остановившихся, удивленных голубых глазах. Глазах, за которыми уже нет Мэри.

Растрепавшуюся прядку сдувает прямо в рот от резкого поворота головы, зубы закусывают её, чтобы сдержать крик. Не время кричать, покричишь потом, а сейчас — пригнуться, скользнуть над самой землёй, ухватить за руку — ещё теплую, мягкую, такую живую руку! — безвольно обмякшую Мэри, взмахнуть палочкой.

Прежде, чем кануть в водоворот аппарации, увидеть, как на помощь Поттеру, ревя, как раненые слоны, бросаются две огненно-рыжие горы, рассыпающие вокруг себя снопы искр из синхронно — нарочно так не подгадаешь — взлетающих палочек.

Одна чёрная безликая фигура падает, спелёнатая тугими колдовскими путами. Ожог страха на миг: кто это?! Кто это упал?! Кто там под маской?.. Но волна аппарации смывает всё…

- Тебя учили сражаться на дуэли, Гарри Поттер? — голос был знаком и не знаком одновременно.

Снова мутится зрение по бокам, снова тошнота и шум в голове мешают думать и жить. Снова Гарри Поттер-сын-Поттера, значит, надо…

Выскользнув наружу, помотать головой — мысли, как пружинки в сломанном будильнике, дребезжат и перекатываются.

Знакомый мальчишка — ещё старше, почти совсем сравнявшийся с ней — на подгибающихся неверных ногах стоит, стискивая палочку, напротив… Что это за мерзопакостная рожа, словно с маменькой этого типа согрешил гигантский питон? Ни носа, ни губ, ни бровей, шкура — как у картофельного червя, ни разу не казавшего хвоста из сырого кромешного подвала…

- Мы должны поклониться друг другу, Гарри, — снова этот голос, где она слышала его? Видеть эту тошнотную харю не видела точно, такое забыть невозможно, но голос… Он как будто от другого… существа?.. — Ну же, приличия надо соблюдать… Дамблдор был бы рад увидеть твои хорошие манеры… поклонись смерти, Гарри…

Глаза на тошнотной харе вспыхивают красным. Понимание, резкое и сокрушительное, пришибает мухобойкой — это Том Реддл. Тот же самый Том Реддл, что красивым томным мальчиком стоял посреди Тайной комнаты, выбравшись из проклятого дневника. Тот же самый, что красивым зрелым мужчиной с аристократической причёской стоял посреди её дома, замороженный её волей и её страхом. Тот же самый, за которого голосовали молодые и горячие слизеринцы, превознося и едва не обожествляя его.

Теперь это — помесь червя с питоном, красноглазый глист, сжимающий палочку в паучьих пальцах. Мерзкий. И страшный. Что же он сотворил с собой, чтобы стать таким? Или — что сотворили с ним? Он же, вроде, умер, напоровшись на её жертву, ставшую бронёй для сопливоносого младенца? Или умер, да не совсем?

Очкастый парнишка, в которого вырос сопливоносый младенец, стоял, между тем, не шелохнувшись. Только слегка покачивался на поврежденных, видимо, ногах. Взгляд — зелёный, упрямый, прищуренный, «на-кося, выкуси», как шутил порой папа, Гарольд Эванс, про неё, Лили, когда она, бывало, вставала в позу и закусывала удила.

Погодите, так, может, Гарри — это сокращение от Гарольда? От имени её отца? Но его никто и никогда так не звал — ни мама, ни друзья, ни даже бабушка, помнившая его ребёнком… Дурацкое, нелепое сокращение, как… как «Сири», например. Или, того хлеще, «Джейми».

- Я сказал, поклонись, — повторил тем временем змееподобный Том и поднял палочку.

Гарольда Поттера (а она готова сейчас была клясться, что назвала сына именно так) пригнуло к земле непреодолимой силой. Сощуренные упрямые глаза налились слезами от попыток противостоять ей. Лили не выдержала и нырнула в него обратно, стремясь помочь, поддержать его, не дать этому ублюдку Каа и земляного червя унизить его — их обоих… Свет тут же померк, разум заволокло туманом, в спину, казалось, воткнули раскаленный штырь, который гнул, гнул к земле сопротивляющийся позвоночник. Сквозь вату, забившую уши, долетал повизгивающий, истеричный смех, тоже казавшийся знакомым.

- Очень хорошо, — произнёс лишенный губ широкий рот, и штырь пропал.

Затуманенным взглядом — через злые слёзы, через треснувшие очки, через пелену бардо, застилающую всё вокруг, Лили увидела того, кто смеялся — постаревшего, окончательно окрысившегося Питера Петтигрю, держащего наотлет нечеловечески сияющую, полупрозрачную руку. Ему вторили подобострастные смешки из чёрного круга, обступившего их группу — она сначала приняла их за колонны или менгиры, вроде Стоунхэнджа, но теперь различала, что это — люди. Если их можно было назвать людьми. Если они ещё были людьми — там, под чёрными мантиями и одинаковыми, бесстрастными белыми масками.

Волдеморт, с одобрением послушав этот смех, продолжал:

- А теперь встань ко мне лицом как мужчина… гордо выпрямившись, как умер твой отец… Дуэль начинается.

Лили не успела ни выскочить, ни подумать. Второе непростительное впилось в её тело — их общее с Гарри Поттером тело — тысячей раскалённых прутов, по сравнению с которыми тот, первый, был всего лишь травинкой, острым краем задевшей босую щиколотку. Бессмысленный и беспамятный океан бардо стал для неё спасением…

Стены Большого зала змеились трещинами. Они же, подобно застывшим в камне молниям, испещряли волшебный некогда потолок, на котором больше не было видно ни звезд, ни облаков. Только черные молнии, вгрызшиеся в тысячелетние плиты. Среди крошева обрушившихся колонн, сдвинутые к стенам, стояли столы — и на их поверхности, вместо кувшинов с тыквенным соком и рыбных пирогов, были лишь щебень и пыль, царапины и выбоины.

Весь центр зала устилали плащи и простыни, а на них — рядами, один за одним, вытянувшиеся, будто марионетки с обрезанными верёвочками, неестественно застывшие — тела. Молодые мальчики и девочки, почти дети, и взрослые, припорошенные сединой волшебники — десятки и десятки тел… Возле некоторых кто-то тихо плакал, кто-то держал безвольные руки, кто-то обнимал окровавленные, неузнаваемо обезображенные головы. Рыжая женщина, поддерживаемая за плечи лысеющим рыжим мужчиной со смутно знакомым лицом, выла над одним из тел раненой волчицей.

Подробности терялись в тумане, как всегда, когда она глядела из вихрастого зеленоглазого мальчишки. Но сейчас это было даже хорошо, просто замечательно это было — лучше не придумаешь. Чтобы даже нечаянно не разглядеть ничьего лица, не узнать ненароком в одной из сломанных кукол…

Прочь, прочь! Прочь отсюда, поторопись, Поттер-сын-Поттера, названный нелепым уменьшительным именем своего деда, уходи, не смотри!

Но Поттер и без того шёл мимо, задевая присыпанные пылью и пеплом груды тряпья, ещё недавно бывшие живыми бесстрашными людьми, лишь краем сухого воспалённого взгляда. Слёз не было, только — запорошенные стёкла очков, только — туман жадно подступающего бардо. Из глубин чужой памяти просачивалось ничем не подкреплённое, но ясное, как день, знание — он шёл умирать.

После этих снов накатывало ощущение ошеломляющего в своей необъятности бессилия, тщетности попыток, бесполезности всяких, ничтожных в своей малости, дел. Зачем что-то делать, если все умрут? Если Хогвартс будет лежать в руинах, превратившись в королевское надгробие для отдавших за него свою жизнь? Если всё — зря?..

Её спасал Северус. Она рассказывала ему — и местами показывала — все свои сны, умалчивая лишь об имени проводника и прочем, связанном с Поттерами, сколько их ни есть, и его руки обнимали её, когда она бессильно плакала на его плече, не в силах справится с безнадёжным отчаянием.

Он давал ей выплакаться, гладил по волосам, покрывал невесомыми поцелуями лоб, виски, слипшиеся от слез ресницы. Он говорил — тихо, убежденно, раз за разом, что ничего ещё не случилось и — дадут стихии, не случится. Что для того они и корпят над боевыми заклятиями что ни вечер, для того Регулус и штудирует родительскую библиотеку — чтобы этого не случилось. Никогда. Ни за что. И её потихоньку отпускало — каждый раз. И каждый раз Северус просил больше этого не делать, не смотреть в эту бездну, не нырять в эти омуты, на дне которых лишь мрак и безысходность. И на третий раз, после того, как прорыдала весь день, увидев разрушенный войной Хогвартс, она послушалась.

И постепенно острота видений отступила, вытерлась, затупилась, упокоившись в глубинах памяти не стальным стилетом, но чугунной гирей — тяжелой, но не кромсающей душу в лоскуты.

А там и каникулы подошли к концу, и вернулся Рег, и начались занятия, и снова стало не до снов.

Регулус приехал живой и здоровый, не встретив на этот раз ни настоящего Реддла, ни архивного. Но, как ему показалось, нащупав нить — четкую и перспективную, впервые за всё его расследование.

- Я добрался до ветви Гонтов, — докладывал он, и глаза его горели нетерпением, как у гончей, стремящейся броситься по свежему следу, но удерживаемой удавкой поводка. — И, клянусь селезёнкой Мерлина, если это не оно — то я съем свою шляпу даже без соуса! Они в родстве с Сейрами, но, в отличие от последних, не канули в Лету стихии знают когда, а вполне себе здравствовали ещё в девятнадцатом веке!

- Прямо-таки здравствовали? А как же признаки вырождения, сопровождавшие другие чистокровные ветви их рода? Неужели эти Гонты пожертвовали своими принципами и смешали кровь? — не поверил в доброе здравие почти тысячелетней древности побега Северус.

- Ну, не совсем… Там всякого хватало — и самоубийц, и запертых в Мунго среди мягких стен буйных помешанных, и сквибов, и бездетных, и бездетных сквибов, — ответствовал Рег, стараясь не показывать, как эти изыскания обеспокоили его самого. — Так что твоя теория, увы, подтверждается. Но они оказались на диво живучими, эти Гонты!

- И это отлично! То есть, всем, конечно, было бы лучше, если бы предки Реддла, если это и вправду они, лишились бы разума, магии и фертильности все поголовно, но в рамках наших раскопок — это отличный результат! Обнадеживающий, я бы сказал. И что там было с ними дальше, в нашем уже столетии? Реддл, как мы помним, родился под занавес двадцать шестого года, а значит — ты почти добрался до конца этой цепи!

- Дальше я не успел, а жаль! Хотел даже книг с собой набрать, но они заговоренные почти все, их без отцовского разрешения из библиотеки не вынесешь.

- Ничего, доделаешь летом, тут осталось-то всего-ничего, — утешил его Сев, сам охваченный взбудоражившим его предвкушением, не демонстрируя Регу своего разочарования — он и так старался, как мог. — А потом нам напишешь. Или Патронуса пришлёшь, если к тому времени мы их разговорим.

- Да, разумеется, как закончу — сразу сообщу! — закивал Рег. — Но знаете, что ещё интересно? Эти Гонты ведут свой побег не только от Слизеринов, но и от Певереллов, средней их ветви, родоначальником которой был Кадм!

- Да? — недоуменно вскинул бровь Северус. — То есть, у нашего Тома Марволо наследственность ещё более богатая, чем мы думали? И что это нам даёт?

- Ты что — не знаешь?! — изумился Регулус. — Это же герои сказки о Трёх братьях! Антиох, Кадм и Игнотус Певереллы, получившие Дары из рук самой Смерти!

- Рег, я думал, ты уже вышел из возраста, когда принимают сказки за чистую монету, — чуть насмешливо улыбнулся Сев.

- Да не сказка это! — запальчиво возразил тот. — Вернее, потом превратилось в сказку, а сначала была — чистая правда!

- И смерть, раздающая подарки, тоже правда? — хмыкнул клювоносый скептик.

- Ну, это, может, и художественный образ — для красоты повествования, — слегка смутился Регулус, — но всё прочее — правда. Кому интересно было бы читать про трёх гениальных артефакторов, много лет потративших на создание уникальных магических вещей? А вот Дары Смерти — это другое дело, звучит красиво и по-сказочному! Но дело-то не в том, откуда они у них взялись, дело в том, что эти артефакты были!

- Вот они, преимущества классического образования, — прокомментировал Регову тираду Северус слушающей во все уши Лили.

- Погоди, не перебивай! — шикнула на него она. — Так что там с этими артефактами? Ты хочешь сказать, что непобедимая палочка, воскреситель мертвых и средство, чтоб укрыться от глаз смерти — на самом деле существуют?

- Скорее всего, — кивнул Рег. — Просто это было так давно, что все следы их давно потерялись, но я слышал, что и до сих пор находятся фанатики, стремящиеся отыскать и соединить их все в одних руках. Кстати, насчёт «укрыться от глаз смерти», Лили, это тоже, скорее всего, красивая метафора. Вероятно, это была просто очень мощная Мантия Невидимости, способная укрыть от любого, кто может этой самой смерти желать. Устойчивая к любым заклинаниям и прочим воздействиям…

- Таааак… — почти в один голос протянули Северус и Лили, посмотрев друг на друга и снова повернувшись к Регу.

- А скажи, знаток древних родословных, эти Певереллы в родстве с Поттерами не состояли? — озвучил их общую на двоих мысль Сев.

- Конечно, состояли! То ли внучка, то ли правнучка младшего Певерелла — Игнотуса — вышла замуж за Поттера, правда, сейчас не вспомню, которого…

- И не надо! — сжалился над приятелем Сев и, повернувшись к подруге, заключил. — Значит, вот как эти придурки использовали легендарный могущественный артефакт, пожалованный, если верить сказкам, самой Костлявой! Вместо великих свершений и славных деяний, соответствующих сему раритету, они таскались в ней по школе, чтобы нападать на однокурсников со спины!

- Но, послушай, если мантия из сказки не только существует, но ещё и дошла до наших дней, то камень, возвращающий из мира мёртвых, тоже вполне себе может быть в собственности у кого-то из ныне живущих!

- Не хочу перебивать, — вежливо перебил Регулус, — но именно его-то первый владелец и числится в родственниках у побега Гонтов…

- Вооот! — торжествующе воскликнула Лили. — А если они и точно — предки Тома Реддла, то не мог он с его помощью…

- Воскреснуть? — теперь другая бровь Северуса прыгнула вверх и задрожала, как натянутая струна. — Исключено! Я же уже говорил тебе, что ничего хорошего из этой затеи выйти не могло — и не вышло! А то, что вышло, слабо напоминало человека, каким он был.

- Так и этот… земляной червяк… тоже слабо напоминал человека! Слабее некуда!

- Да не мог он сам себя воскресить, даже с помощью этой сказочной бирюльки! Для этого требуются воспоминания того, кто покойника хорошо знал! И именно они, эти воспоминания, ложатся в основу получившегося гомункула…

- Ребят… — жалобно протянул Регулус, не посвящённый ещё в последние новости из мира снов, а потому ровным счётом ничего не понимавший.

Сжалившись над ним, парочка воронов прервала свой околонаучный диспут о генезисе посмертных сущностей и ввела беднягу в курс дела. Точнее, говорил Северус, чтобы не заставлять Лили снова с головой окунаться в неприятные моменты.

Его сухого, сжатого изложения впечатлительному Регу хватило, чтобы представить себе и уличные бои, и реинкарнировавшего змеемордого Лорда, и разрушенный Хогвартс, превращенный в склеп.

Теперь он не просто рвался побежать по единожды взятому следу, он натурально считал дни, когда сможет вернуться и закончить свою работу, хоть таким образом внеся свою лепту в общее дело крохотного, но упорного сопротивления.

Дни, зачеркиваемые Регом в календарике на стене, не баловали радостными известиями.

Опустевшее Министерское кресло занял заместитель сбежавшей Юджины Гарольд Минчум, назначенный на этот пост решением Визенгамота, без всяких выборов, в виду чрезвычайного положения в стране. В полном соответствии с ожиданиями мисс Линь, штат силовиков аврората был расширен, а их полномочия — стараниями нового главы Департамента магического правопорядка Бартемиуса Крауча — увеличены многократно. Но даже разрешение использовать боевые заклинания в участившихся стычках с Упивающимися не помогало ни снизить число нападений, ни арестовывать больше преступников.

Министерство захлёбывалось, магазины горели, маглы умирали, Волдеморт торжествовал, учебный год кончался.

Подступали экзамены.

_______________________________

Примечание

В главе использованы фрагменты оригинального текста Дж.К. Роулинг из книги «Гарри Поттер и Кубок Огня»

«Нездешние сны».

Кладбище в Литтл-Хэнглтоне:

https://i.postimg.cc/3RchRwZL/C3-F92-C13-2065-4987-8-F9-F-739902-B54-A3-E.png

Рыжая женщина в зале:

https://i.postimg.cc/rpyzRKSc/7-D9-A485-F-A53-F-4-E8-C-9-C3-E-86-DC07-ED4-CF0.png