Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

Лили вернулась очень быстро — Северус не успел даже добить вторую сигарету. Обутая и сменившая мантию на ветровку — странную, черную, которую он раньше никогда у неё не видел. Было похоже, что она наскоро трансфигурировала её из той же мантии, чтоб не копаться в чемодане. Выскочила из лестничной арки — как вспугнутая кошка из подвала, и сразу зарыскала глазами по площадке в поисках его. Он предвидел, что она будет волноваться, и заранее снял свой браслет, ещё перед первой сигаретой, чтобы ей было его видно.

Увидела, чуточку расслабилась, шагнула к нему, всё такая же решительная и напряженная, протянула запястье, вторую руку с зажатым в ней браслетом — на, мол, застегни. Тонкое запястье мраморно забелело в ночи, показавшись из узкой, «в резиночку» манжеты. Стало ещё стыднее, но на извинения уже не оставалось времени. Да она их и не ждала. Ладно, извинится потом за всё сразу — за уже сделанное и за то, что ещё предстоит.

Уничтожил окурок, ещё раз оглядел её с головы до ног: обычные джинсы, не те, что как паруса, а тёмно-синие, прямые, чтоб не цеплялись за всё подряд; кеды — накрепко зашнурованные, поверх бантика — дополнительный узел для крепости; наспех перетянутый, явно без расчески, хвост — тугой, высокий, волосы прячутся под застегнутым под горло воротником; отчаянные, упрямые, азартно сверкающие глаза. Настоящая боевая подруга да и только, готовая с ним и в огонь, и в воду, и в поместье Упивающегося смертью.

- Готова? — спросил, сглотнув подкативший комок нежности и гордости, и, получив молчаливый короткий кивок, щёлкнул замочком.

Лететь предстояло недолго — всего лишь до заветной дубовой поляны в Запретном лесу. Лили ни о чем не спрашивала, доверчиво держась за его невидимую руку, заранее согласная на любой сложности и дальности маршрут — хоть по воздуху через всю страну, как зимой. Благо, стояло лето, а лететь до Малфоевской резиденции не было нужды. Не зря же они столько недель потратили на отработку мгновенных перемещений.

- Лови, — Северус постарался как можно более четко транслировать ей картинку из памяти Рега — зеленую лесную опушку, всю покрытую мелкими листочками земляники, под самой стеной плотной густой чащи, по другую сторону растекающуюся в разнотравный лужок, перерезанный подъездной дорогой. — Я почти уверен, что смогу нас вытянуть обоих, но на всякий случай. Здесь они охотились весной, Рег специально заприметил эту полянку для меня на такой случай.

- Это из его воспоминаний, да? — уточнила Лили, сосредоточенно всматриваясь в стоящий перед внутренним взором образ. — По ним будем аппарировать? Получится — так?

- Вот и проверим, — немного нервно усмехнулся Сев — он не любил неопределённости ни в чём. — Но, по идее, должно. Какая разница, своими глазами ты видел нужное место или чужими? Главное — видел же.

Лили ничего больше не сказала и не спросила, только сильнее сжала его руку. Он мысленно досчитал до трёх, не отпуская земляничного видения, а потом травинки, до того прижатые к земле незримым гнетом, распрямились, медленно и словно недоверчиво — как это, что случилось, куда всё делось и не вернётся ли опять?.. Но поляна была пуста, и они успокоились и зашелестели — о чём-то своем, возобновив прерванную нежданным визитом беседу.

* * *

На другой же поляне оборвал свою серенаду вспугнутый чужим присутствием соловей, земляничная поросль уронила белые отцветающие лепестки, раздался облегченный выдох.

«Получилось! И правда — никакой разницы!»

«Это всё ты — мысленный голос Лили полнился восхищением, — я и сосредоточиться не успела, а уже раз — и тут! А где мэнор? Далеко отсюда?»

«Вон там слева светлая полоса вьется, видишь? Это дорога к воротам мэнора. Но нам не туда, — Северус угадал движение по напрягшейся руке в его ладони. — Нужно заходить со стороны леса, Рег всё разведал, не зря тут время проводил»

«Хорошо, веди!»

«Перекинемся давай сперва, тогда и видно будет лучше, и через чащу идти удобнее»

Новые лепестки белым снегом облетели со стебельков, когда не ноги, но лапы потревожили землянику. Теперь невидимость не мешала совершенно, ибо в игру вступили обоняние, слух и то самое пресловутое чутьё. Как по ниточке, Лили шла по следам стелющегося впереди барса, по-змеиному отираясь черными лоснящимися боками о тесно стоящие стволы, подныривая под тонкорукий подлесок, мягко перескакивая поваленные весенними яростными ветрами стволы.

Запах большого человеческого жилья становился всё сильнее, явственнее, многограннее, набирал глубину и обертона, пока перед глазами не заблестела, отражая рассеянный лунный свет, кованая ограда — стрельчатая, невысокая, вся из ажурных переплетающихся побегов и листьев, призванная, скорее, не препятствовать, а знаменовать — вот граница, всё, что по другую её сторону — лесу больше не принадлежит. Потянуло магией, отдалось в глубине укрытого шерстью живота.

«Пришли?» — просто так, констатируя очевидное, спросила Лили.

«Угу» — мыкнул в её голове Сев, как-то подозрительно напряженно.

«Прыгнем или перелетим? Оно нас пропустит?»

«Пропустит… Но, Лили… — даже мысленные слова явно давались ему с трудом. — Дальше ты не пойдёшь»

«Что?! Почему?! Ты опять за своё, Сев?!..»

«Лилс, пожалуйста! — слово отозвалось в мозгу чуть ли не мольбой. — Я же взял тебя с собой, разве нет? Но дальше нельзя. Там же эта дрянь! Вдруг тебе станет плохо? Там может не оказаться времени, чтобы прийти в себя! Не исключено, что потребуется быстро и организовано драпать! Я не смогу думать одновременно и о том, как добыть дневник, и как не попасться в какую-нибудь ловушку, и как вытащить тебя целой и невредимой!»

«Сев, я буду осторожна! И близко к нему не подойду! Вдруг там с тобой что-то случится — я же с ума сойду!..»

«Не случится. Гораздо менее вероятно случится, если мне придется отвечать только за себя. Ты же не хочешь, чтобы вся операция сорвалась из-за нелепой случайности, правда?»

Он с минуту вслушивался в обиженное сопение под боком и, поняв, что ответа ждать не стоит, продолжил. Здесь, у этого рубежа, он намерен был стоять накрепко.

«Я вернусь, я непременно вернусь, не волнуйся! Там нет ничего такого — Рег всё разнюхал и доложил. Ничего и никого. Я только туда и обратно, заберу дневник — и снова окажусь тут, ты и соскучиться не успеешь! Прошу тебя…»

«А если не вернёшься?» — Лилин тон не сулил ничего хорошего, но хотя бы ответила, и то хлеб.

«А если не вернусь до того, как луна за деревья скатится, ты вернёшься сама — и приведешь помощь. Хоть «ложу», хоть Дамблдора, хоть отряд авроров — кого хочешь. Кроме тебя, это будет больше некому сделать…»

Его ставка сработала — манкировать столь важной миссией Лили позволить себе не смогла. Его до скрежета зубов воротило от мысли, что он, Северус Снейп, официально разрешил сейчас не только раскрыть дела «ложи», частенько весьма далекие от невинных ученических забав, а ещё и помогать себе и спасать с привлечением посторонних, ничем ему не обязанных людей, но дело того стоило. Стоило наплести всё это, чтобы уговорить Лили остаться.

Повздыхав, Лили согласилась ждать у ограды — но не больше часа. Если его не будет через час, то она поднимет на ноги весь аврорат во главе с чокнутым Муди, героем первых полос «Пророка», недавно обзаведшимся говорящим прозвищем Шизоглаз.

Северуса это не испугало. Пусть грозит, чем хочет — Шизоглазом, Минчумом, всеми королями и министрами маглов, или кто там у них. Ничего из этого не понадобится — он вернётся меньше, чем через час. С хоркруксом, живой и здоровый. И ничего из обещанного больше не будет иметь значения. А пока он будет лазить по особняку, Лили будет сидеть здесь, в лесу, вне пределов Малфоевской территории, вне досягаемости чего и кого угодно, что может ждать там, внутри.

Примирительно потершись носом о бархатно-мягкую, упоительно ароматную шею, он развернулся и, подлетев в воздух, поплыл над заостренными металлическими штырями. Прыгучесть прыгучестью, а береженого барса и Мерлин бережет — много с него будет проку, зацепи он такую штуковину на скорости лапой или, того хлеще, брюхом!

Когда ограда осталась позади, в голове прозвучало всё ещё обиженное, но такое взволнованное: «Будь осторожен!». На душе потеплело. Она не смогла отпустить его без напутствия, несмотря на недовольство. Она переживает за него. Она будет его ждать.

* * *

Темная громада дома наплывала всё ближе. Нигде — ни огонька, ни проблеска, ни движения. Особняк пуст, как пуст и широкий двор перед ним, и палисадник с беседками, качелями и даже прудиком с гнутым мостком через него — позади.

Сев залетел на территорию сбоку, со стороны нужного ему правого крыла — и теперь высматривал окно Люцевского кабинета, мысленно накладывая изображение перед глазами на рисованную Регулусом карту с жирным чернильным крестом.

Вот и оно. Оно? Точно оно, иначе и быть не может. Вон за стеклом поблескивает кожаная обивка кресельной спинки — одного из тех, наверняка, в которых сидели, попивая кьянти, два юных аристократа. А вон то темное в глубине, чуть подальше — не иначе как стол. Тот самый, с ящиками.

От теплого дыхания по стеклу расползлось туманное белесое пятно — так близко оказался подвижный влажный нос увлекшегося осмотром Сева.

Закрыто. Можно было бы попытаться подобрать заклинание — вряд ли здесь что-то настолько заковыристое, как на потайном ящике, но вися в воздухе, да ещё и в образе барса это делать не особо удобно. Пришлось бы, если б не было другого выхода, или даже приземляться, перекидываться и взлетать снова, чтобы делать пассы не лапами, а руками, но можно без этого обойтись — окно кухни двумя этажами ниже распахнуто. Залетай кто хочет, что называется. И то сказать — лето. И залетать туда некому — даже павлина ни одного не видно, если они вообще не разучились летать на здешних-то харчах. Никто же не рассчитывал на дружеский визит одного летучего, прыгучего и отчаянно везучего барса, а зря.

Посреди кухни он встает уже не на лапы, а на ноги — открывать двери всё же удобнее руками, а не когтями, да и осматриваться — с высоты шести футов, а не трех с половиной. Готовый по первому же звуку взлететь, делает шаг, но паркеты в Малфоевском доме сработаны и ухожены на совесть — ничего не скрипит. Ни в кухне, ни в холле, ни на лестнице. Один пролет, ковровая дорожка, латунные зажимы по бокам, здоровенная и, без сомнения, жутко дорогая ваза в углу, второй пролет, коридор.

Тишина давит на уши, выгибает перепонки в обратную сторону, заставляя до боли вслушиваться в себя, ловить фантомные звуки, шорохи, топоток… Но нет, это всего лишь сердце грохочет, с разбегу ударяясь о ставшие гулкими, как барабан, рёбра.

Снова ковёр, много дверей по обе руки, нужная ему — крайняя слева. Если он правильно помнит схему, если он верно разгадал внутреннее устройство этого огромного, пустого — на кой драккл троим людям такой невъебенный дом?! — жилища.

Вот и дверь — резного дерева, с хитросплетением ветвей, райских птиц и виноградных лоз. Кто это там, под деревом, среди изваянных резцом цветов? Павлин?! Вот выпендрежник, ей-Мерлин! Павлин смотрит тупым круглым глазом, поблескивающим в свете торцового коридорного окна. Как живой. Уж всяко — не глупее.

Открыть удается с первой же попытки — от примененной «на дурака» и сработавшей Алохоморы едва не наворачиваются слезы умиления. Павлин и правда не силен в Чарах. А может — просто считает, что мэнор — надежная защита сам по себе. По микрону, по линии, по дюйму — резную створку от себя. Но и тут везет, а скорее — и тут не пожалели масла для петель. Дорогого, небось, как и каждый волосок каждого здешнего ковра.

Не скрипнув, дверь отворяется, за ней — тот самый кабинет, уже виденный им снаружи. Быстрый взгляд — не осталось ли следа на стекле? — но нет, теплота дыхания испарилась, стекло холодно и кристально-прозрачно блестит.

Блестит спинка кожаного — теперь, человечьими глазами, видно — бордового кресла, напротив, уже едва заметно — ещё одна. Блестит золоченая — да ладно, золотая! — чернильница на столе, малахитовое пресс-папье, какие-то склянки — не будь он Северус Снейп, если не проявители для тайнописи!

Блестит благородным блеском полированного, без грана лака, дерева широкая столешница, по ней — линии рек, абрисы материков, всё, как видела и показывала ему Лили, как видел и показывал ему Рег. За один такой стол можно купить весь дом в Паучьем, если не парочку.

Но ему плевать на красоты, на золото, на бесценное искусство краснодеревщиков. Его цель — второй ящик сверху, сундучок Пандоры, который сейчас ему нужно будет открыть.

* * *

Северус промокнул лоб рукавом. Если и не сам Волдеморт заколдовывал этот стол, то, как минимум, шпаргалку Малфою писал, ибо всё, что он перепробовал, было тщетно. Не помогли ни, вроде бы, в точности воспроизведенные пассы, ни все известные ему заклинания.

Может, поддатый Малфой что-то напутал, и теперь Северус обречен повторять неправильно вслед за ним? Но ведь у него открылось-таки это гребаное угрёбище, хоть и с третьего раза, но открылось же!..

Не вылезая из-под стола, Сев сотворил маленький Темпус, и безжалостный циферблат показал четверть третьего — до обещанного Лили срока оставалось не больше десяти минут. А ещё же выбраться отсюда надо, перелететь двор!..

В сердцах, Северус дернул проклятый ящик, и тот, словно издеваясь, подался на какой-то волосок — ровно на ширину зазора, оставляемого хитрым замком. Нет, так не пойдёт. Успокоиться, продышать на счёт, как будто вокруг — не остопиздевшие павлиньи роскошества, а родная Выручайка, как будто не идёт счет на минуты, а партия — на куски одержимой убийством души, а всего лишь тянется очередное занятие по менталистике, и нет ничего важнее, чем раз-два-три-вдох, раз-два-четыре-шесть-выдох…

Помогло. Паника если и не ушла совсем, то притаилась, отступила, готовя новое нападение, но пока — оставив его наедине с его разумом и смекалкой. И они не подвели. А что, если?..

Что, если не долбиться в запертую дверь, а пойти в обход? Не пытаться разгадать клятую шараду Тома Реддла, а взять пример со Щита — его Щита, придуманного и сотворенного им же, сотканного из текучей и всепроникающей воды… Воды, ставшей чем-то другим по его воле.

Он быстро, торопясь, но сохраняя четкость движений, выдернул нижний ящик, третий по счету, совершенно обычный, незапертый, наполненный какой-то бумажной требухой. Сунул руку в образовавшуюся брешь, нащупал деревянное, такое же добротное, как и фасад, как сама столовая тумба, дно. Приник к нему пальцами, представляя, меняя, переплавляя…

И вместо дюймовой мореной деревяшки, которую не враз разнимешь пилой, — тонкий, подающийся под рукой пергамент, не толще и не прочнее, чем тот, мили и мили которого он исписал за пять школьных лет. Вот ты и попался, ящичек Пандоры, вот тебе и хана, тайник бессмертного Томми!

Пальцем, как стилетом — аккуратно вдоль края, в четверть силы, чтобы не прорезать слишком глубоко, не повредить драгоценных Нарциссиных писем или чего там ещё ностальгического хранит скрытый соплежуй Люциус. Теперь отогнуть край — пергамент трещит, сопротивляясь, но послушно рвётся, ширится щель, в неё свешиваются уголки конвертов — тоже пергамент, точно такой же, только сложенный, наполненный, многослойный. Придержать их, чтоб не просыпались, не нарушили свой порядок, руку — осторожно внутрь, хорошо, что у него такая тонкая рука, никогда не думал, что будет радоваться этому, но сейчас удобно, с широкой мускулистой клешней было бы хуже. Рука шарит внутри, перебирает конверты сверху вниз, натыкается на уголок рамки — дерево, дальше — стекло, не то, не то, где же?!..

Есть! Кожаная, чуть шершавая обложка, затрепанный край корешка, толщина — с Регову тетрадь для занятий зельями. Он. Хоркрукс. Мерлинова селезёнка, нашел!

С лязгом, раскатившимся далеко по мигом опустевшим мозгам, уронить Заслонку — знаем, плавали, врёшь-не возьмёшь. Подключить вторую руку — придерживать всё прочее на весу, пока дневник, повинуясь чутким и ловким пальцам, скользит к порезу на ящичном брюхе. На хоркруксы не действует Акцио, это он выяснил ещё давно — тогда, с кольцом. Было бы слишком просто, если бы да.

Вот в отверстии показывается торец книжицы, вот она рождается целиком — теперь просунуть на её место подменыша, копию-обманку, залечить вспоротое пергаментное днище и превратить его обратно — в нерушимое прочное дерево, закатать попавшийся дневничок в гостеприимные объятия охранной сферы. И — всё, и свободен! Спину ломит от неудобного положения, шея затекла, по руке, сунутой в ящичное нутро, маршируют иголочки.

Но всё это враз проходит, проходит вообще всё — даже, кажется, он сам, целиком, вспыхнув, испаряется к потолку жарким паром, когда за скрюченной у стола спиной, за вздернутым вслед за рукой, всё ещё придерживающей стопку писем, плечом раздаётся тонкий, совсем негромкий, но отозвавшийся в нем трубным гласом голос:

- Это плохая вещь.

________________________________

Примечание

Кто здесь?!

https://postimg.cc/5Q8mqddD