Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

- У меня два часа, — с порога предупредила Петунья с неподкупным лицом. — Это на работу мне только завтра, а машинопись в полдень никто не отменял!

- Я тоже тебя рада видеть, сестричка! — расплылась в улыбке Лили, повисая у неё на шее и чмокая в напудренную щеку. — Вот, это тебе. С Рождеством!

- Ах, чертовка, — восхищенно протянула та, вертя в руках коробочку шоколадных трюфелей. — Мои любимые! Ну проходи уже, или мне чай в прихожую подавать?!

Сестры переместились на кухоньку, где Петунья тут же развила бурную деятельность. При этом, двигалась она, словно танцуя — ни одного лишнего жеста, никакой суеты, только стремительная плавность, завораживающая, как огненные языки, как морские волны, как любое подлинное мастерство или призвание. Северус двигался так же, священнодействуя у котла. Вернее, совсем иначе — резче и одновременно ювелирно-вывереннее, ссутулившись над столешницей, а не «проглотивши портняжный метр», как Петунья, но столь же упоенно, текуче и завораживающе.

Взгляд Лили затуманился и обратился внутрь, к колдующему над курящимся паром котлом нескладно-грациозному воспоминанию. Потом, как-то нечаянно, перескочил на другое, не менее занимательное, но куда более личное.

Словно уловив ход её мыслей, как заправский легиллимент, а, главное — их неизменный объект, Петунья, наконец усевшаяся за стол напротив и уже некоторое время с внимательным прищуром рассматривавшая её лицо, обличающе указала на неё заварником и огорошила внезапным:

- Ты что, девственность потеряла?

Лили вздрогнула от неожиданности и облила горячим чаем колени, хотя из самого факта делать от сестры большого секрета не собиралась. Но — как?!

- Откуда ты знаешь?! — мелькнула сумасшедшая мысль, что Петунья — всё-таки волшебница, причем — невероятно одаренная менталистка, просто зачем-то тщательно скрывавшая все эти годы свой талант.

- Так я права? — ещё пристальнее прищурилась сестра и, доведя Лили до полного замешательства, соизволила объяснить. Чем ещё больше обескуражила. — У тебя нос заострился. Ну и вообще…

Неопределенный жест рукой на уровне Лилиного лица ничего особенно не прояснил, а подозрения насчет телепатии — только усилил. Лили, позабыв про чай — как стынущий в чашке, так и начавший холодить колени, вцепилась клещом в «менталистку», требуя разоблачения фокуса.

- А, — небрежно отмахнулась Петунья с видом умудренной опытом и годами бабки-повитухи. — У меня была большая выборка для наблюдений. Девчонки с курсов рукоделия никогда не умели держать языки за зубами — а себя в строгости. Да и тут, в ателье, было кем подтвердить закономерность. Черты лица неуловимо меняются, если знать, куда смотреть.

- И что — это так всем сразу заметно?! — несколько опешила от свалившегося на неё откровения Лили.

- Не волнуйся, не всем, — фыркнула Петунья. — Просто я наблюдательная, в отличие от некоторых, вечно витающих в облаках! И преотлично тебя знаю. Сочетание этих двух качеств является столь же редким, как тигры-альбиносы. Мама с папой, например, обладают хорошо если одним.

- Так а что изменилось-то? — продолжала допытываться сестра, несколько успокоившись насчет прироста популяции «тигров».

- Сразу и не скажешь… Всё понемножку — скулы резче очертились, нос, как я уже сказала, тоже. Самую малость, но не забывай — я работаю с мельчайшими нюансами объемов и контуров, от меня такое не скроется. Глаза ещё по-другому смотрят… Взрослее, что ли.

- Так, может, это оно и есть? Может, я просто повзрослела, пока мы не виделись?

- Может, — равнодушно пожала плечами Петунья, не кидаясь на амбразуру в защиту своей гипотезы. — Но пока что моя теория меня не подводила. Так и с кем? — моментально перескочила она к следующей стадии допроса, не давая «жертве» времени опомниться. — С этим своим, «юным Вертером»?

Сарказм в голосе Петуньи ничуть не повысил градус с тех пор, как она говорила про свои «антропологические наблюдения», но теперь почему-то царапал, заставив спрятать глаза и досадливо вспыхнуть щеками.

- С Севом, да, — как бы невзначай поправила сестру Лили.

- И чего тебе не терпелось! — возвела очи горе Петунья. — Пусть бы сначала женился, а то теперь…

- Мы поженимся! Обязательно! Чуть позже… — Лили показалось очень важным пресечь всяческие инсинуации в адрес Северуса как можно скорее.

- Ага, — иронично вздохнула Петунья, — они все так говорят. Пока своё не получат. И чем он тебя уломал?

- Это не он! Никто никого не уламывал! — возмутилась Лили. — Вернее… Это я… Я сама, в общем. Я так решила.

- Ну и дура, — фыркнула Петунья, впрочем, совершенно беззлобно и даже нежно — если хорошо её знать.

Лили знала. И поняла, что сестра просто волнуется за неё, мечтательную, непутевую, младшую.

- Ну и ладно, — со светлой, словно снова обращенной куда-то внутрь улыбкой, ответила она. — Посоветуй лучше, что подарить на совершеннолетие человеку, у которого если и не всё есть, то наколдовать он себе может всё, что захочет.

Эта проблема волновала Лили все выходные, и она украдкой оглядывала витрины, мимо которых они гуляли, а то и, улучив момент, заскакивала в ту или иную лавчонку — что в магловской части мира, что в магической, что в Старом свете, что в Новом. Но ничего путного не попадалось, а времени на долгие вдумчивые поиски почти не оставалось. Эти каникулы, проводимые вместе, были как одно сплошное воздушное пирожное с кремом — лёгкое, сладкое, состоящее из нежности насквозь. Но если у них и был недостаток, так это как раз нехватка маленькой толики одиночества, чтобы придумать, найти и приобрести достойный подарок.

Семнадцать лет — это не какая-нибудь там проходная дата, это возраст полного магического совершеннолетия, таких важных событий в их недлинной жизни было не так много! Одиннадцать, разве что, когда наступал год ожидания совы из Хогвартса, и вот теперь. Что же достойного можно найти буквально на бегу, за считанные дни? Например, за сегодня, пока Северус навещает в больнице Эйлин. Книгу? Но в волшебных научных премудростях Северус съел куда больше собак, чем она, и угадать, подобрав что-то действительно редкое и ценное, непросто. Амулет? Редкое зелье? Неплохая идея — изловчиться и сварить, например, какой-нибудь Феликс Фелицис для его будущих непростых и опасных дел. Но об этом надо было думать за полгода до, а не сейчас, когда день рождения уже на носу. Да и варить сложнейшее зелье или наскоро клепать защитный артефакт в санузле гостиничного номера, прикрыв долгое отсутствие недомоганием — идея не из лучших. Так что же, что?!

Краткую версию этих размышлений Лили и высказала Петунье, надеясь на её, бесспорно, нестандартное и порой весьма креативное мышление. Но сестре не было особого дела до важных вех волшебничьих биографий — тем более, биографии носатого «Вертера», который, ничтоже сумняшеся, присвоил себе то, что сама Петунья намерена была вручить только мужу. Не то чтобы она прямо сердилась на сестриного избранника — зная свою младшенькую, она вполне способна была поверить, что «она сама» и «она так решила». А уж когда эта егоза что-то решала — то волшебник ты там или не волшебник, а никуда не денешься. Так что недовольство Северусом было в достаточной степени наигранным и показным, а вот осторожность и предусмотрительность — природными и натуральными. Вот женится взаправду — тогда и поговорим. Тогда и про подарки новому члену семьи можно будет подумать. А пока…

- Подари ему свитер, — небрежно бросила Петунья, подливая сестре чая и одновременно красноречиво поглядывая на часы: время визита стремительно заканчивалось. — Прилично, практично, долговечно. Он же перестал наконец расти, как сорняк после дождя?

* * *

Когда Петунья уже собирала со стола чашки, посреди них, не потревожив ни одной, материализовалась здоровенная серебристая кошка и ломким юношеским баритоном вопросила:

- Ты ещё там? Я освободился уже. Жду снаружи. Не торопись.

Лили тут же заторопилась, беспокойно поглядывая на ходящие за окном тяжелые снеговые тучи. Надо же, вот и пробежалась по магазинам — он уже тут как тут!.. Вызвала своего Патронуса, чтобы передать Северусу, что она уже спускается — и барс в ожидании уселся на то же самое место, которое только что освободила пантера.

Неодобрительно оглядев мохнатый пятнистый — пусть и бесплотный, а потому безвредный — зад, умостившийся на её скатерти, Петунья вернула чайник на место и притворно ворчливо соизволила:

- Ладно уж, пусть поднимается, четверть часа у меня ещё найдется. На чашку чая и пару печений для этого героя-любовника как раз хватит. А то подорвалась, как клюнутая… Снаружи, поди, не лето…

От чая Северус отказался, присел на диван в углу кухни и принялся греть руки об Искру, под видом того, что гладит беспардонно бодающее его с требованиями любви и ласки животное.

Лили, помогавшая сестре мыть и убирать посуду, кидала на парня один за другим взволнованные взгляды — тот выглядел странно взбудораженно и пришибленно одновременно. Наконец не выдержала, спросила, благо — для мысленной речи отрываться от вытирания стопки блюдец (руками, точнее — полотенцем, чтобы лишний раз не нервировать Петунью) было не обязательно.

«Ты рано. Как всё прошло? Как мама?»

«Так получилось» — попытался отделаться «малой кровью» Северус, но почти сразу, не выдержав, транслировал ей картинку из палаты с фигурой в салатовой рубашке, безучастно отвернувшейся к стене. А следом — лоскутами, мозаикой — разговор с целителем на балконе. «Утрата Искры… делаем всё возможное… отсрочить неизбежное… рано или поздно уйдёт…»

Настоящая Искра снова боднула его замершую руку, а потом и легонько куснула её, чтоб не оставляла своего богоугодного занятия. Трансляция дернулась, прервалась, Сев опустил глаза и потер их пальцами, словно после бессонной ночи.

«Мерлин, Сев! И что… ничего нельзя?..» — не успела «договорить» Лили, как он оборвал её, мысленно, но от того не менее резко.

«Ничего! Она сама так решила! Ей так самой будет лучше!»

«Она сама так решила… Сама… решила…» — вихрем взметалось и путалось в голове, сплетаясь с другим решением, другой ведьмой. Недавно она стала руной Лагуз для того, чтобы выбрать жизнь, всю полноту жизни, все её краски, весь спектр, весь вкус. Какой руной становится Эйлин, выбирая смерть? Исой? Или уже Хагалаз? И что можно противопоставить этому, как убедить? Никак. Её саму на том пути не остановило бы ничего, ни один довод, ни один аргумент. Её нес поток — и это было единственно важно и правильно. Такой же поток, только холодный, медленный и льдисто-черный, увлекал сейчас Эйлин — туда, где её ждал тот, для кого она тоже когда-то становилась рекой. Или можно хотя бы надеяться, что ждет.

«И что теперь? Что ты теперь будешь делать?..» — мучительно пряча глаза от неловкости и сочувствия, цепляясь взглядом за расставленные по ранжиру тарелки в подвесном шкафчике, спросила Лили.

«Жить» — это «прозвучало» коротко и зло, как свист плети. Но злился он не на нее. Да и на мать не злился. Просто с плетью, то есть злостью, в указанную сторону бежалось резвее.

Что ж, этот ответ её вполне устраивал.

* * *

Идею со свитером, конечно, Лили отбросила, но теперь, после того, что она узнала об Эйлин (и поняла о Северусе), подарок хотелось сделать особенно символичным. Показать с помощью него, как важен ей Сев, как ценно то, что у них было, есть и, непременно, будет. Удалось же ей это в его одиннадцать, так что же сейчас!..

В одиннадцать. Удалось. А что, если и сейчас?.. Замкнуть эту композицию изящным рондо, закольцевать этаким «венком сонетов», от тогда к теперь? Тогда она писала ему, как другу — думая, мечтая о большем, но всё же. Теперь они — одно. Самое важное, самое ценное, что есть у обоих. Передать это словами, выковать в строчки то невыразимое, что свершилось между ними — и продолжает свершаться каждый миг, каждую секунду. Да, на свете много печалей и горестей, но они есть друг у друга — и не это ли важнее всего? Когда на весь мир остается только две пары рук…

* * *

Девятое января семьдесят седьмого года пришлось на воскресенье, поэтому алый экспресс ждал их только завтра — чтобы увезти из игрушечной, рукотворной сказки, маленького мирка, заключенного между безликих гостиничных стен, одухотворенных, оживленных их чувствами, их присутствием, в мир суетливый, людный, привычный и успевший стать чем-то далеким и странным разом.

А сегодня Северус проснулся поздно — и привычно уже потянулся на вторую половину кровати: обнять, прижаться, зарыться носом в теплое, рыжее, родное. Потянулся — и нашарил пустоту. Пустота пергаментно шуршала и проминалась под пальцами.

Мгновенно выскочив из полудремы, он распахнул глаза — и убедился, что Лили на соседней подушке нет, а вместо неё там желтеет лист исписанного пергамента. Обуреваемый целым сонмом тревожных предположений, он схватил листок и начал жадно хватать взглядом строки — одну, вторую, прежде, чем понял, что это стихи. Про него, для него, про них.

И когда на весь мир существует две пары рук,

И когда чей-то пульс колокольней звучит, чем свой,

Так ли важно всё, завихряющееся вкруг,

Так ли важно дышать не навылет, а головой?

И когда наши тени, танцующие в ночи,

Замедляют пляс и слетаются на огонь,

Ты о самом смешно-подрёберном помолчи -

Пусть твои стихи за тебя говорит другой.

И когда ничего не оставлено на потом,

Нет желания знать, что за знак на конце строки.

Наводнения, смерчи, да хоть вселенский потоп -

Разве важно, когда на весь мир четыре руки!..

Сердце стучало где-то в горле, и какая-то муть мешала смотреть. Поэтому он не сразу заметил, что на листе написано что-то ещё. Только проморгавшись и пробежав глазами ещё раз от начала и до конца. Внизу была приписка более мелким почерком:

”С днем рождения, свет мой! Жду тебя в кафе напротив.

С любовью, Лили.”

________________________________

Примечание

Смеющаяся Лили (Тунья где-то за кадром):

https://postimg.cc/pyXBwx7w

Зимний путь через Лондон

https://postimg.cc/JDRQ4WhB

«Не торопись»:

https://postimg.cc/qz41Myz5

https://postimg.cc/nXw2kWTy

(от Patilda)

https://postimg.cc/bsg3GrnN

(Фото)

С кружкой от Lotostata:

https://postimg.cc/BP6cHcHS

На весь мир четыре руки (от Lilyhbp):

https://postimg.cc/sB6Cg23h