Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

- Кто пришел этой ночью к костру Бельтайна?

Два жреца и жрица стоят у костра, пламя бронзовит их лица, выплавляя из них строгие незнакомые маски. Черные простые мантии кажутся роскошными ритуальными одеяниями — тени набрали глубину, блики причесывают ворс на манер бархата.

Из-за дубового подроста по краям поляны выступают ещё две фигуры, неспешно, стараясь попадать в такт, шуршат подолами к центру — к костру, к бронзовым маскам, сами с каждым шагом наливаясь медью черненой и медью свежеотлитой. Они идут с разных сторон, но будто одно существо, просто отраженное в гигантском прозрачном зеркале — так слаженны их движения, равновелики шаги, отмерена скорость. Всё, что ковалось долгими совместными вечерами над котлом. Всё, что являет собой Великий Танец.

Подошли и встали — не касаясь друг друга, но рядом, так, что тени их переплелись, и подолы мантий сомкнулись единым горным хребтом. Теперь становится видно, что они разные — настолько разные, насколько можно себе представить.

Он — высокий, жесткий, ткань падает с плеч, как с вешалки, очень прямой — неестественно, непривычно прямой вешалки, змеи черненой меди заливают ему лицо, проказливое пламя выхватывает световым мазком только кончик носа — как клюв средневековой горгульи, словно нарочно подчеркивает, выставляет его напоказ. Из глубины змеиного логова и отброшенных ими теней — два сверкающих угля, два далеких тигля, теплящихся упрямым сдержанным торжеством.

Она — прямая без напряжения, без надлома, как гибкое деревце, как устремленный к небу журавлик. Голова горит, споря по яркости с пламенем, переливается текучей лавой, которую сегодня не сдерживает ничего. Блики — на высоких скулах, как у египетской статуэтки, вместо глаз — два уэлльских озера на закате, впитавших и выплеснувших огонь. Вдохновенная, вот-вот воспарит, только руки сцеплены в замок перед собой — белые ивовые веточки на черном. Тоже нервничает, волнуется — что, как?.. Ей — начинать. Женщине в Бельтайн — первое слово. Почетно — но и страшно, сладко — но и холодом изнутри. Не сорвался бы голос, не дать петуха бы — позорного, хриплого, неуверенного.

На миг — глаза к небу, словно там написаны слова, которые ей предстоит говорить. Но там только застывшие, приклеенные к расшитой звездами мантии облака. Весь вечер — от сумерек и почти до полуночи — дул ветер, гоняя их туда-сюда над горами. А потом — исчез-спрятался, затаился между дубов, и облака повисли, растерянные, лишенные хозяйского посвиста. Перестали пятнать румяную, уже почти налившуюся соком луну. Две ночи до полнолуния, тронутый тенью край полновесного серебряного сикля. И тихо-тихо. Перестали шуметь одетые в молодое дубы, скрипеть вязы, подпевать им кустарники. Только поленья трещат, придавленные огненными пятками, вытанцовывающими на них джигу. Только дышит рядом тот, ради кого она пришла сегодня сюда, на эту поляну. Да ещё — где-то далеко, в сторону Хогсмида, завел свою трель соловей, как бы подсказывая: не бойся. Я ведь не боюсь петь о любви.

Чуть слышно кашлянула, прогоняя трусливую сухость в горле. Плеснула озерами на жрецов.

- Я, Лили Эйслинн Эванс, пришла этой ночью к костру Бельтайна, и да свершится то, чего я желаю.

Наступила очередь второго явившегося, и тот не стал ни откашливаться, ни смотреть в небо — вытолкнул слова, будто давно копившиеся, только и ждавшие вырваться на свободу. Вместо неба угли быстро зыркнули на спутницу, пригаснув от недостатка света, и снова разгорелись, уставившись на огонь. Легче быть спокойным, если ты менталист. И Заслонка, поставленная не защиты ради, а необходимой пустоты в голове для, очень выручала. Но всё равно голос каркнул — так, как опасалась его предшественница, только ниже, ржавее.

- Я… — приходится остановиться, вдохнуть и выдохнуть. Дальше идет легче. — Я, Северус Тобиас Снейп, пришел к костру Бельтайна этой ночью, и да свершится то, чего я желаю.

Один из жрецов, по ту сторону пламени кажущихся близнецами-мойрами, чуть выступает вперед, становясь из бронзового киноварным, протягивает руки, как бы широко обнимая костер: каждому — свою.

- Перед всеми силами и стихиями согласна ли ты, Лили Эванс, делить с этим мужчиной кров и дорогу, хлеб и вино, дни и ночи, будешь ли ты ему радостью и воздухом, теплом и землей, силой и огнем, покоем и водой?

Заговорившая первой открыто и прямо смотрит на жреца, в котором сейчас почти невозможно угадать школьного приятеля, отважного соратника, верткого ловца — строгая маска, отрешенный вид, серьезный взгляд. Жутко хочется оглянуться на Сева — как он воспринял эти слова, не улыбается ли, не хмурит ли скептически бровь? Сама она слышит их сегодня впервые, с этой частью ритуала её заранее не знакомили, но они безумно ей понравились: огонь и воздух куда лучше всяких «бедностей и болезней». А как ему? Слышал ли он их до того? Как они ему кажутся?

Но вертеться сейчас не время, поэтому она прямо и открыто смотрит на жреца и отвечает:

- Таково мое желание.

Жрец на миг одобрительно опускает бронзовые веки, а открыв их, смотрит уже на второго, и второй — ещё до того, как заветные слова зазвучат — проговаривает, пропевает их внутри. Это по его воле они произносятся здесь. Нет, не он их придумал — для этого он недостаточно поэт, но выбрал — он.

- Смотри, что я накопал, — говорит припорошенный библиотечной пылью Рег, шурша пераментами с выписками и пометками. — Есть такой вариант, такой, и ещё вот, тут несколько рун в середине стерлись, но суть понятна. Тебе какой больше нравится?

- Никакой, — отвечает Северус, вчитываясь в нервный регулусов почерк. И, прежде, чем друг успевает выказать разочарование из-за напрасности своих трудов, прибавляет. — Вернее — никакой целиком. Все они слишком длинные и велеречивые, а этот, — длинный палец осуждающе упирается в один из листов, — вообще похож на кандалы. Что это за «не иметь воли, помимо твоей»?! Лили никогда на такое не согласится.

- Да, тексты не без изъянов, но они соответствуют духу своего времени, — со вздохом соглашается слизеринец, готовый уже сгрести свою писанину с глаз долой.

- Нет, погоди! Я же не сказал, что всё это не подходит! Вот тут отличная строчка про кров и дорогу и дальше. А вот в этом — красиво про стихии сказано, Лили понравится. Давай вот так… — Перо в тонких паучьих пальцах летает, оставляя за собой паутину штрихов, стрелок и зачеркиваний. Повисает на мгновенье острием вниз, а потом быстро-быстро сыплет бисером окончательный результат. — Ну как тебе?

- Что ж, — скрепя сердце, соглашается Регулус, которому как раз ближе длинные, вычурные и мрачноватые древние ритуалы, но этот — не про его честь, а значит — и дело его маленькое, — главное, что тебе подходит. Если у нас весь обряд с миру по нитке, то почему бы и мозаике из клятв не быть?..

И вот от стоит против огня, против преображенного высокой миссией друга, против его протянутой руки и вместе с ним шепчет одними губами:

- Перед всеми силами и стихиями готов ли ты, Северус Снейп, делить с этой женщиной кров и дорогу, хлеб и вино, дни и ночи, будешь ли ты ей полетом и воздухом, защитой и землей, силой и огнем, покоем и водой?

Он не видит Лили сейчас, он не говорит с ней даже мысленно, но буквально всей шкурой, всеми воображаемыми вибриссами улавливает исходящие от неё волны восхищения и эйфории. Ей нравится то, что происходит, ей нравится то, что говорят — а значит, он всё сделал правильно.

И, поддавшись этой чужой-своей волне восторга, он отвечает, переиначивая хранимую в памяти заготовку:

- Таково мое главное и заветное желание, пока я дышу, мыслю и существую!

Неизвестно, одобрил ли такое надругательство над свои наследием Декарт, но Лили — определенно, и барс внутри заворочался, довольный, приглаживая напряженно вздыбленную шерсть.

Вперед выступает жрица — доселе скромно и неподвижно стоявшая сбоку и позади. Принимавший обещание сторонится, давая ей дорогу. Мало принять обещание, надо его ещё и скрепить — и в руках у неё лента цвета костра.

- Протяните руки, — говорит она, и в этот момент кажется выше и старше, хотя её макушка едва доходит до Северусова плеча.

Лента стремительным уроборосом обвивает устремленные к ней запястья — одно левое и одно правое, выскользнувшие из упавших к локтям рукавов.

Приходит черед последнего, третьего жреца, взволнованного, не способного сдержать радостной и растерянной улыбки. Но серебряную чашу с вином его костистая рука держит крепко — не упадет. Вторая рука ныряет куда-то под мантию, возникает — с палочкой.

- Простите, сейчас будет немного больно, — извиняющимся тоном, так не подходящим его нынешнему статусу и сану, бормочет он.

- Давай уже, не помрем, — шипит ему один из связанных лентой, разворачивая свою — а следом и чужую руку так, чтобы было удобней.

- Простите, — повторяет вихрастый жрец и быстро, едва не зажмурившись, чиркает палочкой поперек приложенных друг к другу пальцев.

Порезы выходят совсем тонкие, неглубокие — как от бумаги, слишком уж жалко ему было калечить своих друзей. При мысли, что или ему придется переделывать, ещё раз повторять то, на что и единожды едва решился, или он окажется виноватым в срыве церемонии, бедняга бледнеет даже сквозь багряные отсветы, нервно сглатывает, палочка пляшет в руках.

Дело спасает жрица — сосредоточенно потискав порезанные пальцы, она всё же выдаивает из них по капле крови, и те падают, одна за другой, в подставленную, слегка подрагивающую, чашу с вином.

- У земли мы просим крепости и неуязвимости этому союзу. У огня — тепла сердцу и душе. У ветра — безмятежности и у воды — покоя, — кое-как справившись с волнением, вещает спасенный от провала жрец. — Я, Ремус Джон Люпин, свидетельствую этому союзу, да принесет он благо.

Чаша перекочевывает из рук в руки, слово берет маленькая жрица — и силы в её голосе хватит на троих, а глаза смотрят, кажется, не в огонь, а в самую суть вещей.

- Пусть все стихии и силы глядят на них сегодня и покровительствуют впредь. Я, Фиона Кейтлин Найтингейл, свидетельствую этому союзу, да принесет он благо.

Последним вступает тот, кто начинал первым, перенимая чашу. Тремя пальцами он удерживает в ладони какие-то предметы, прижимая их до поры до времени к боку сосуда.

- Перед всеми стихиями и силами в священную ночь Бельтайна я, Регулус Арктурус Блэк, свидетельствую этому союзу. Две души, два тела, два сердца, две дороги да пребудут в гармонии и единстве. Пока стоит этот мир и вы стоите посреди мира.

Мелочи из ладони падают на дно чаши, всколыхнув её, подобно метеорам, канувшим в океан.

Жрец капает вином в огонь, прикладывается к краю, и чаша начинает обратный круг. Маленькая жрица щепотью прыскает рубиновой влагой в сторону Озера, скрывающегося за полосой леса, затем — вверх по ветру, снова начавшему лениво теребить дубовые кроны, тоже пригубливает вино и передает второму жрецу, который, очень стараясь больше ничего не испортить, роняет несколько капель на землю и аккуратно отпивает.

Затем чаша плывет над притихшим и словно выдохшимся костром, удерживаемая тремя руками, и попадает прямиком в связанные ладони.

Держать ими скользкий бокал неудобно, но обоим как-то удается зацепить пальцы за тонкую металлическую ножку. И даже не стукнуться лбами, одновременно наклонившись и прикоснувшись к вину. А потом они едва ли не впервые за весь обряд оказываются лицом к лицу — и смотрят, смотрят друг на друга поверх края чаши какими-то новыми, неизведанными доселе взглядами. Даже не замечая, как лента покидает их запястья, сворачивая свои кольца теперь вокруг основания серебряного кубка.

- Обменяйтесь оберегами, — вырывает их обратно на лесную поляну голос жреца, а потом и он сам, протягивающий им на раскрытой ладони обереги, выуженные из обмелевшей чаши.

- Мне понадобится по вещице от каждого из вас для обряда. По какой-нибудь маленькой, но значимой для вас безделушке, которая символизировала бы то, что произойдет на Бельтайн, и которую нетрудно будет постоянно иметь при себе. Желательно, той, что каждый из вас преподнес в дар второму когда-либо. Не волнуйтесь, вы получите их обратно в целости и сохранности!

- Вот, возьми, — ни секунды не колеблясь, Лили стащила с пальца кольцо с пылающей розой, с которым расставалась разве что в душе или во сне. — Годится?

- Более чем, — слегка улыбнулся Регулус, совершенно уверенный в том, откуда у неё взялась эта вещица. Как и в том, что она не куплена на барахолке в Косом. То, что надо! — А ты?

Он повернулся к Севу, но тот замешкался, зарыскал глазами по полу.

- Я тебе в субботу отдам, после прогулки в Хогсмид, ладно?

- Хорошо, — успешно скрыв удивление, отозвался друг.

В субботу вечером ему в руку скользнула ракушка на продетой в отверстие одного из витков тонкой простой цепочке.

- Ты уверен? — взял на себя смелость Регулус, хотя и знал уже друга достаточно, чтобы уяснить: если он что-то делает, он уверен. — Ракушка — довольно хрупкий предмет…

- С тем количеством Защитных, что я на неё навесил, ей можно стены теперь долбить. Стена проиграет, — фыркнул Северус, разворачиваясь и уходя.

Регулус не знал и предположить не мог, какое значение имеет простой опустевший домик морского моллюска для этих двоих и допустил даже мысль, что ракушку друг отдал потому, что больше было и нечего. Но — не ему спорить, не ему решать.

- Обменяйтесь оберегами, — и колечко, то ли медное, то ли червонного золота в красноватом свете, оказывается на пальце у Лили, бережно надетое такими же тонкими, но куда более длинными пальцами.

Она смотрит, как роза, застывшая в капле вечности, ловит неверные отблески, потом переводит взгляд на терпеливую ладонь с оставшимся на ней оберегом. Мигом вспыхивает — и щеками, и улыбкой — вся, и сомнения Регулуса истаивают, как туман под солнцем. Эта вещица определенно что-то значит для них. Для них обоих.

«Откуда?..» — спрашивает мыслями-глазами Лили, вложив в этот вопрос так много всего: и удивление — когда успел?! — и умиление, ответное тому, что ясно читалось в его глазах: ты помнишь, что я помню, что ты помнишь, и смущение от воспоминания об «алтаре Анны Австрийской» и трусах в яркий горох, и…, и…

«Оттуда» — чуть отметившая краешки губ улыбка, легкий кивок в сторону юга и дома. Я помню, что ты помнишь, что я помню.

Когда ракушка закачалась на цепочке поверх черной мантии — время припрятать её от посторонних глаз наступит позже, Северус схватил себя за свисающую спереди прядь волос и одним резким взмахом вытянутого, как стилет (или как палочка), пальца отхватил её до середины длины. Ремус поморщился, будто его упрекнули: гляди, вот, мол, как надо, хотя Сев на него даже не смотрел. Он смотрел в огонь, куда через миг полетела и черная шелковистая змея, рассыпаясь и вспыхивая в полете.

- Вот, чтобы как Малфой! — неловко разведя руками, объяснил Сев свою самодеятельность. — В знак того, что я всегда буду с тобой. За тебя…

- А ещё, — засмеялась Лили, пряча за смехом смущение от этой косноязычной теплой искренности, — в знак того, что мне теперь тебя стричь! Как Малфоя!

- Надо бы закончить обряд… — всунулся со своими «двумя кнатами» жрец, ставший сейчас снова просто Регулусом, но готовый нырнуть в образ обратно. — Самая малость осталась.

- Ой, конечно! — смущенно прижала ладони ко рту Лили, как бы извиняясь за свое неуместное веселье.

Все снова встали на свои места и немного помолчали, возвращаясь помыслами и настроениями к свершающемуся таинству. Уже почти свершившемуся. Осталось только…

Остаток вина летит в Бельтайновский костер, выплескиваясь длинным тонким языком из опустевшей чаши. Поленья недовольно шипят, пламя приникает к ним, словно утешая, уходит вглубь почерневших головешек и вдруг, вместо того, чтобы окончательно пригаснуть и уснуть, взметается острым золотым копьем прямо в небо, заставляя руки отдернуться, а ноги отскочить.

И в этот же миг дубы отвечают суровым сдержанным гулом, зависшее и совершенно прозрачное на вид облачко прямо над поляной брызгает щепотью дождя — совсем как недавно Фиона вином, а под отскочившими и напряженно замершими ногами прокатывается короткий, но ощутимый вал тяжелой дрожи.

- Что это? — вскрикивает Лили, скорее удивленно, нежели испуганно — потому что пока она говорит, всё уже стихает, успокаивается: огонь снова едва тлеет, шипя, земля стоит, как стояла, ветки едва перешептываются, а облачко, побледнев ещё больше, неторопливо ползет к луне в надежде окусить ей бочок. Не показалось ли вообще?

Нет, не показалось, потому что напротив неё растерянно хлопает глазами Фиона, Рем смущенно поднимается с травы, застигнутый земной дрожью как раз в момент прыжка, а справа доносится голос Сева, повторяющего её вопрос — куда более серьезно:

- Что это было?

- Не знаю! — Регулус и правда знает не больше них, озирается изумленно. — В книжках ничего подобного описано не было!

И тут раздается ещё один голос — не с поляны, а откуда-то сбоку, где стеной высятся исполинские дубы. А мигом позже — уже с поляны, проскользнув вслед за своим обладателем из чащи по едва заметной тропе.

- Это Сила приняла вашу клятву, Дети, — говорит статный кентавр, и яблоки на его боках переливаются в смеси лунного и рдяного света. Остальные смутными многоногими тенями проступают за ним. — Вы пришли сюда, в darach ciorcal, в великую ночь Беллетейне, вы принесли священному огню свою кровь, вы раскрыли свои сердца и души. И Сила откликнулась на призыв своих Детей. Благодарим вас за это, Leanai na Draiochta, за то, что позволили прикоснуться к этому таинству и напитаться Силой, явившейся на ваш зов. Благодарим — и просим принять от нас скромный дар. Снова.

Молодой поджарый лучник с невозможно золотыми волосами выступил вперед и почтительно подал старшему два пышных венка, искусно сплетенных из трав и цветов. Высоченному кентавру пришлось наклониться, чтобы возложить их на головы оторопевших, жмущихся друг к другу «Детей Силы»

- Король… — одаряя Северуса, с достоинством наклонил голову кентавр. — Королева… — теплее и даже с тенью улыбки поименовал он Лили. — Среди темных времен да будут светлы ваши дни, — напутствовал он их обоих, отступая к остальным и моментально сливаясь с тенями. Ни один листок не шелохнулся, ни одна веточка.

Заговорить получилось только спустя несколько минут, когда и след от хвостатых звездочетов успел простынуть. Начала Лили.

- Я думала… — поправляя одуряюще пахнущую лесным разнотравьем «корону», заспотыкалась она. — Я думала… это как бы немножечко игра… Что это как будто не совсем по-настоящему…

- А выходит — по-настоящему, — чуть резче, чем собирался, ответил Северус. — Тебя это не радует?

- Нет, почему же… — поняв причину его резкости, торопливо возразила девушка. — Вовсе нет! Даже наоборот! Теперь и в мэрию никакую не надо — какая уж тут мэрия после такого!.. — и, развеивая всяческие сомнения, способные у него остаться, подошла, обняла, доверчиво запрокинула лицо. — Я люблю тебя, Сев!

- Перед всеми стихиями и силами скрепите ваш союз поцелуем, — запоздало возвестил Регулус, разрываясь между личинами друга и жреца.

Северус только незлобиво отмахнулся, не отрываясь от Лили. Венок съезжал на нос, щекотал травинками веки, но на это было совершенно наплевать.

________________________________

Примечание

Дети Силы:

https://postimg.cc/8fT2B4cn

Обрядово-таинственные:

https://postimg.cc/gwvtShC9

Просто красивые от Lilyhbp:

https://postimg.cc/kBB1rz0v

И по отдельности он и она от неё же:

https://postimg.cc/YLcKPFRQ

https://postimg.cc/fVDqkCkV

И напоследок парочка лесных-ночных-загадочных. Он и она.

https://postimg.cc/xNKDVdph

https://postimg.cc/bsBHfRkX