Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

Лили сложила высушенное полотенце в тумбочку и, со вздохом задернув полог, улеглась на холодную взбитую подушку в крахмальной наволочке.

Всё было не так. В спальне казалось слишком просторно — отсутствие Линь отчетливо бросалось в глаза: задернутым пологом, скрывающим пустующую постель, свободным местом там, где раньше постоянно мостился её чемодан, основательно поредевшей батареей баночек и флакончиков на столике возле зеркала. Линь так и не сделалась ей закадычной подругой, но только с её отъездом стало понятно, как срослись за эти годы живущие в дортуаре — деля на четверых стены и пол с потолком, домашние задания и тюбики помады, коробки конфет и девичьи секреты. Без вспыльчивой черноволосой гордячки эта устоявшаяся, выверенная геометрическая фигура потеряла цельность, как стул или кресло, лишенные одной из точек опоры.

Лили снова вздохнула. Если уж ей, всего-то соседке, только лишь приятельнице, просто однокласснице было щемяще-неуютно глядеть на лишившийся обитательницы полог, то что говорить о маме — её собственной маме, оставшейся коротать дни и месяцы в Коукворте, которой о выпорхнувших из гнезда птенцах напоминают не только закрытые двери комнат на втором этаже, но и весь дом, всё его претерпевшее изменения устройство, весь уклад. Расставаться с близкими не может не быть нелегко.

Хотя что у них с Туньей, что у Линь с её Чангом всё складывалось вполне благоприятным образом, и обоснованных поводов для грусти, конечно же, не было и нет.

Одна свадьба, которую уж эти-то отметили на славу, чего стоила! И в прямом, и в переносном смысле: Лили страшно было себе представить, сколько галеонов пришлось выложить обоим семействам на организацию столь масштабного и многолюдного мероприятия.

Помнится, тогда, приткнувшись с Севом в уголке, она остро ощущала свою неуместность на этом пышном празднестве — хотя была и званой, и жданой гостьей. Просто… формат данного мероприятия был не по ней: все эти бесконечные поздравления, дурацкие конкурсы, рюши, голуби, круговерть незнакомых (и, по большей части, узкоглазых) лиц…

На этом фоне, несмотря на сквозящий китайский колорит до скрежета зубовного напоминающем расфуфыренную гриффиндорскую свадьбу из сна, Лили чуть не ежесекундно радовалась, что у них с Севом — у неё лично — всё было совсем не так, иначе, противоположно. Радовалась, но и понимала, что, как она кажется себе самозванкой посреди этого, явно приносящего всем прочим радость, увеселения, так и Линь бы ощутила себя чужачкой и неуместным зрителем, занеси её на этот Бельтайн в сердце Запретного леса. Каждому свое…

Аннабэль вот, назначенная подружкой невесты и жутко этим довольная, искренне наслаждалась всей праздничной кутерьмой, чувствуя себя среди разряженной и всё более нетрезвой публики как рыба в воде. Лили же и Северус были рыбами, вытащенными на берег: если поднапрячься, часок продержаться можно, но чем дальше, тем больше окружающая среда идет вразрез с твоей неотменимой природой.

Поэтому они, не сговариваясь ни гласно, ни мысленно, лишь несколько раз переглянувшись «по ходу пьесы», сбежали оттуда при первой представившейся возможности. Торжество только начинало набирать обороты, впереди предстояли ещё и запуск волшебных фонариков в темнеющее небо, и торт, и танцы, и букет невесты, который уже заранее застолбила себе Аннабэль. Вот с запуска фонариков, когда все гости шумной пестрой толпой повалили к выходу из шатров, наши затворники и сбежали, как водится — «по-английски», сказавшись перед тем только Фионе и Рему, чтобы те, когда и если недостача обнаружится, смогли за них объясниться и извиниться.

Умевшей отрешаться от всего, уплывая на какую-то «свою волну», Фионе и жадному до человеческого общения Ремусу на свадьбе, в принципе, было нормально — уж всяко не настолько ненормально, чтобы не досмотреть представление до конца. Странная, не от мира сего Фиона вообще, на удивление, обладала способностью вписываться, встраиваться в любое общество, статовиться если не своей, то вполне уместной в любой компании: как бы не совсем «со всеми», но вполне полноправно «рядом». И Рема этому же учила, чему бывший оборотень, долгое время лишенный не то что светских, а и вообще любых человеческих компаний, был только рад.

Лили это умение казалось чем-то сказочным, запредельным, похлеще любых полетов, заклинаний и анимагии вместе взятых. Лучиться и сиять ей легко было только в кругу своих — проверенных, давних, надежных, с которыми можно полностью расслабиться и быть собой. Со всеми прочими же — нетрудно было это изобразить, но ощущения свойскости от всех этих улыбок, ни к чему не обязывающих разговоров и досужих сплетен так и не появлялось. Как и ощущение радости от всего вышеперечисленного.

Сев лучиться не умел вовсе — а главное, не считал необходимым осваивать это умение. Поэтому не вписывался в готовые коллективы, а собирал вокруг себя свои: маленькие, узкие, зато отборные, где ни перед кем не нужно было ничего играть. Если уж вошли в его — такого, как есть — орбиту, значит, наверное, их устраивает такой расклад. Чужие орбиты, тем более — если это перенасыщенный разнокалиберными фрагментами метеоритный рой — его стесняли и напрягали.

Конечно, ничего подобного они, намереваясь улизнуть, друзьям не объясняли — такое и себе-то не враз объяснишь, но «ложа» — на то и «ложа», чтобы понять, не понимая, и прикрыть, не подставляя. Ребята даже не удивились их раннему демаршу, пожелав хорошего вечера и пообещав разделаться с тортом и за них тоже.

Запуск фонариков они с Севом наблюдали уже с холма, за который не так давно закатилось солнце и у подножия коего раскинулись цветастые свадебные шатры. Отсюда, сидя на влажной траве и передавая друг другу сигарету, смотреть на кишащую внизу кутерьму было даже весело, а когда десятки светящихся изнутри Люмосами бумажных домиков, дворцов и бутонов наперегонки ринулись в набирающее ультрамариновой глубины августовское небо — ещё и красиво.

- Хочешь, запустим тоже? — спросил Северус, оборачиваясь к ней.

- А это не будет странно, если он один полетит отсюда, когда все летят из долины? — замешкалась Лили, удивленная, как он опять так здорово угадал.

- Да и не пофиг ли? — пожал он плечами, в момент трансфигурируя из вовремя опустевшей пачки прозрачный бумажный фрегат. — Держи. Люмос с тебя — они у тебя как будто теплее получаются.

Стараясь едва прикасаться к тончайшим уязвимым стенкам, Лили переняла у него кораблик — и вот уже под его палубой поселился, разгораясь всё ярче, живой трепещущий магический огонек.

- Запускать? — подняла поделку на вытянутых руках девушка.

- Давай! — пристроил свои ладони поверх её парень — не столько поддерживая, сколько присутствуя в процессе с ней вместе. — Прямо в космос!

- До космоса, боюсь, не долетит, — засмеялась Лили и отпустила руки.

Оранжево светящийся фрегат, полоща крохотным флажком на верхушке мачты (пиратским, не иначе, даром что неотличимым по цвету от бортов и такелажа), поднимался всё выше и выше, в какой-то момент догнав, сравнявшись с табунком пляшущих звездочек-точек — на такой высоте расстояние, отделявшее место запуска одних и другого, уже перестало иметь значение. Вот его уже сложно найти среди прочих таких же, вот — уже не отличить совсем, вот — и углядеть-то уже непросто, как и всю его бумажную стаю.

- Красиво… — шепчет Лили, прижимаясь боком и укладывая запрокинутую голову ему на плечо. — Как будто мы сделали новое созвездие…

- Угу, — тоже смотрит вверх Северус, обнимая её одной рукой. — Знаешь, я раньше так и представлял себе космические корабли. Когда ты только мне о них рассказала, а сам я ещё ничего про космос не знал.

- Серьезно?! Вот так — с парусами и мачтами? — неверяще моргает на него Лили, перекатив голову, чтобы в поле зрения, кроме неба с новым, стремительно тающим созвездием, оказался и его вычерченный поверх профиль.

- Будешь смеяться — ничего больше не расскажу!

- Да я не смеюсь, что ты!.. Просто… знаешь, а в этом что-то есть — парусник посреди космической пустоты…

- Глупость в этом есть, — фыркает профиль, нарушая свой собственный запрет.

- Красиииво… — шепчет она, поудобнее умащивая голову. — Красивое — не бывает глупостью!

И вот теперь в дортуаре слишком просторно для троих — но одновременно и слишком, невыносимо тесно. Когда за два месяца привыкаешь, что в твоем распоряжении целый дом — не кентавры весть какой, но всё-таки несравненно больший, чем одна-единственная спальня с четырьмя кроватями…

Тем более — когда привыкаешь — как-то в момент, разом, словно только и ждала, когда оно станет так, а не иначе — что вас в этом доме двое. Всего двое, только двое, целых двое…

Обратно отвыкать, натужно вкатываясь в трещашую по швам, как маловатая мантия, школьную жизнь, где Сев отделен от тебя стеной, где одновременно слишком просторно и слишком тесно, где ты сама себе не хозяйка — не в пример дольше, сложнее и неприятнее. Как будто, порепетировав тогда зимой в гостинице, ты наконец-до дорвалась до чего-то значимого и настоящего, получила в руки заветный диплом за подписью и печатью, дарующий тебе взрослость, попробовала впервые пьянящее игристое вино, легко и просто, как само собой разумеющееся, взлетела над оставшейся внизу детской качелей и песочницей с формочками — а теперь тебя снова тянут приземляться, мол — поиграли и хватит, вместо вина подсовывая дистиллированную воду, вместо диплома — фантик, а для настоящего диплома ещё год придется ломать комедию, как тайный Гулливер среди лилипутов, как Алиса, окруженная колодой карт, прикидываясь такой же низкорослой и несмышленой, как все. Как будто игрушечное — это как раз вот это, всё, что вокруг. Как будто она, трехмерная, оказалась вдруг в нарисованном двухмерном пространстве. Как будто ей снова снится коуквортская начальная школа, где всё изучено вдоль и поперёк, и она, едва помещаясь за крошечной партой, с удивленным возмущением катает в затуманенном сном сознании мысль: «Что я тут делаю? Зачем?..»

Может быть, и права была Линь, не желая втискивать себя обратно в это после свадьбы. Может быть, права была мама, считавшая, что зря они так спешат. Может быть, только сделанное — сделано, и Лили ни о чем, ни об одной секунде этого сделанного не жалела.

Скучала только. Даже не так — чувствовала себя распиленной надвое ровно посередине — и одну половинку прятали от неё за стеной. Тоже скучающую, болящую и рвущуюся к ней половинку. Вертящуюся сейчас по крахмальной наволочке, по хрусткой прохладной простыне, как она — от невозможности соединиться, притянуться, как два разноименных магнитных полюса, от неправильности и несправедливости такого положения вещей. Без вины виноватую половинку, наказанную вместе с ней непонятно за что.

Устав вздыхать, Лили раздраженно попыталась найти подходящее положение в этом хрустящем безликом гнезде. Тщетно. На узкой взбитой кровати было слишком просторно — и одновременно слишком тесно для неё одной.

Хорошо, что у них есть Выручайка, иначе Лили вообще не представляла, как пережить эти десять долгих, бесконечных месяцев, по истечении которых ничто уже не сумеет их разделить.

Кажется, в девичьем дортуаре башни Рейвенкло в этом году будет ещё просторнее, потому как видеть её здесь от отбоя и до рассвета будут очень, очень редко. Так редко, как она только сможет себе позволить.

________________________________

Примечание

Выросшая из своей прежней жизни Лили:

https://postimg.cc/Tp82fLHw

Сев и хиппушка-Лили под небом в фонариках (наверное, это они):

https://postimg.cc/GTFWc2H8

Ну и просто смотрят на закат, одетые подозрительно прилично — как на свадьбу))

https://postimg.cc/sGCFdSDC